Точка опоры

Последние дни августа…

Судьба в очередной раз выкинула фортель – пару лет назад я уезжал из этого города уверенный, что никакая сила не сможет меня заставить оказаться здесь снова. Наивный! Нашлась та сила и заставила. Мало того, что я вернулся в сам город, я вернулся на тот же завод, и, в общем-то, к тем же людям, от которых бежал когда-то, сломя голову. Но вернулся в другом статусе.

Ох, уж этот статус! Если раньше я и мечтать не мог об аудиенции с неким лицом, то сейчас это лицо само приходит и старательно записывает в свой ежедневник всё, что ни скажу, подчёркивая и обводя в рамку. Но ведь я же не поменялся!

Изменилась лишь моя вывеска!!! Неужели вывеска важнее самой сути? Почему одна и та же фраза, высказанная в пиджаке с галстуком и в джемпере с кроссовками, имеет такой разный вес? Откуда это???

В кабинете нас пятеро. Мы с напарником, женщина постарше и две девушки помоложе. Женщина помнит меня ещё по "первому пришествию", с ней поначалу было сложнее, потом как-то выправилось, закрутилось, заработалось.

Окно кабинета нараспашку. Волга совсем рядом, в двадцати метрах, и это здорово. Правда, это понимаешь лишь тогда, когда её долго не видишь. У разных людей она вызывает разные ассоциации, у меня же ассоциация одна – «молчаливая уверенность в собственной мощи». Благодать!

Задёргался, заверещал мобильник. Таня Старчак? С чего бы? Таня – моя однокурсница. Правда, проучилась она всего ничего, бросила институт, но ещё долго жила в общаге. Не так давно «нашлись», собираясь на какую-то круглую институтскую дату, и поддерживаем по мере возможностей отношения.

- Привет, Тань! Что нового в жизни?
- Лёшка Беляков умер. Похороны завтра. Ты сможешь приехать? И ребятам позвонить, а то из наших никого не будет. Извини, я не могу говорить…

***

Когда я учился на первом курсе, третьекурсник Лёха Беляков жил в 129-ой комнате, являющейся по сути одним из узлов кристаллической решетки нашей общаги. В трёхместной комнате их жило пятеро: два третьекурсника, два второкурсника и "первак". Два года назад они вместе поступили на наш факультет, но двое ушли в армию, а один "потерял" курс, пребывая в академическом отпуске.

Я уверен, что мы с Лёшкой не разминулись бы ни при каких обстоятельствах. Чуть раньше или чуть позже наши пути бы обязательно пересеклись. Мне повезло, что судьба повела меня по сценарию "чуть раньше" - вторым третьекурсником (помимо самого Лёхи) оказался Андрей Степанов, мой землячок, и именно через него я "стал вхож" в эту славную 129-ую. "Чуть позже" - мы бы познакомились с Лёшкой через Вадимыча – того самого "первака". С Вадимычем мы учились в одной группе и здорово сдружились впоследствии.

Комната маленькая, поэтому Лёшка жил на втором ярусе, над Вадимычем. Впрочем, даже спустившись со своего Олимпа, он взирал на всех свысока – Лёха был, наверное, самым высоким на факультете. Он немного картавил и умел смущаться до покраснения.

По началу, у нас с ним были просто приятельские отношения, друзьями мы стали гораздо позже, через два года.

***

Сказать, что я пребывал в шоке – не сказать ничего. Как это Лёшка умер? Отчего? Почему похороны уже завтра?

На эти вопросы я найду ответы завтра в Москве, потерплю, а сейчас важнее понять, что делать. Переговариваю с напарником. Он москвич, приезжает сюда на своей машине, и если он сегодня едет домой, было бы просто шикарно. Если же не получается, то паровозом от Нижнего, благо до него всего пара часов езды. У напарника два небольших дельца, и вероятность ехать с ним очень высокая. Жена с дочерью на даче, переночевать можно будет у него. Отлично!

Звонки общим знакомым радости не приносят – либо не могут, либо могут, но не успеют. Что ж, известная проблема приоритетов…

***

На следующий год 129-ая развалилась – Андрей Степанов перебрался к Люде Гориной (вскоре они поженились, и до сих пор живут счастливо), женился Матрос, и на правах "семейного" переселился вниз, на "семейные этажи" (вскоре привёз туда и свою жену), а Лёшку с Вадимычем поселили в "сушилку". "Сушилка" - это узкая (метра полтора - два) и длинная комната, изначально предназначенная для сушки белья, с кафельными стенами и полом, однако практика показала, что можно жить и там. Опять двухярусная спальная композиция, стол, пара стульев, тумбочки, вешалка для верхней одежды и - о чудо! – чёрно-белый телевизор, который ни фига не показывал. Больше туда ничего не помещалось.

Я с Лёшкой практически не пересекался – мы, второкурсники, учились в первую смену, он во вторую. В выходные же он старался уехать домой, в Сергач, слишком уж тесно было в этой комнатёнке. Вадимыч же уехать не мог по той простой причине, что его дом находился в городе Ковдор Мурманской области.

Уже тогда, даже особо не общаясь с Лёшкой, я поражался его открытости. Он ничего не мог копить в себе, всё вылетало из него с максимальной задержкой в сутки. Если уж возмущался, то так, что дрожали стены, а если радовался, то смеялся до изнеможения. Обиды, предательство, злой умысел – это слова не его лексикона, не его образа жизни.

***

Какая-то церковь возле выхода из метро "Бицевский парк". Без особой нужды я не захожу в церкви - не люблю ни самих ритуалов, ни людей, исполняющих их. Жду долго. Люди всё подъезжают и подъезжают, в руках гвоздики. У меня же цветов нет – не догадался купить заранее. "Как жаль! Он ведь ещё такой молодой!". Никого из знакомых ещё не видел, и стопроцентной уверенности, что пришёл туда, куда нужно, нет. Да и кого я тут увижу из знакомых? Подъезжает здоровенный автобус с вывеской на лобовом стекле "Заказной", чуть ниже "Росэнергоатом", за ним второй.

Значит, всё верно, это Лёшкина контора. Похоже, скоро будут выносить.

***

Судьба преподнесла мне щедрый подарок – свой третий год в общаге я провёл с людьми, дружбой с которыми горжусь до сих пор – и Лёшка и Вадимыч переехали ко мне. Это был славный год!

Даже прочитав все на свете книги, не станешь умным. Начитанным, «эрудированным» - пожалуй, но никак не умным. Горе тем, кто считает, что человека можно понять издали, по обрывкам фраз, пунктирам поступков, дате рождения и национальности!

Только пуд соли!!! То ли душа, то ли психика (хотя «психо» и есть душа) постоянно совершает титаническую работу, сканируя, мониторя жесты, гримасы, акценты, отбрасывая шелуху второстепенности. И в какой-то момент вдруг понимаешь, что что-то изменилось в тебе, в окружающих, в мире. Появилась новая точка опоры.

Мне незаслуженно везёт на Друзей, именно так, с большой буквы. И хотя я довольно долго размышлял на тему друзей и дружбы, лучше Владимира Санина не скажу:
"Друг - это тот, кто радуется твоим успехами и печалится твоим неудачам,... кто не бросит тебя в беде и тихо, не требуя платы за дружбу, отойдет в сторону, когда тебе хорошо,... кто тянется к тебе, зная, что ты тянешься к нему; тяга эта бескорыстна и чиста, она душевная потребность, она дает тебе радость… Друг не заменит жены, бабушки, сына да и конкурировать с ними не станет. Но своими к тебе чувствами, преданностью своей поспорит!"

Лёшка был одним из самых добрых людей, которых я знал. И эта доброта от огромной духовной силы. Он умел помогать, и для этого не надо было быть его другом, приятелем или просто знакомым. Для этого достаточно было просто быть человеком.

***

Ага, люди стали понемногу выходить. Узнаю – не узнаю? Людей много. Чёрно-бело-красные цвета. Подъехал катафалк. Родные, скорее всего, выйдут вместе с гробом. Так и есть. Первым узнаю Лёшку – младшего – это сын Лёхи. Высокий, белый, как мел, он здорово похож на отца. Потом Саня - младший и единственный брат Лёшки.

Постоянно портяхивает головой, как будто не понимает, что происходит. А вот и отец Лёхи. Пытается плакать, но не получается. Рядом мама. С трудом нахожу Таню.

Не мудрено, что не узнал сразу – опухшие от слёз глаза на черном фоне нелепого платка, незнакомое лицо.
- Как хорошо, что ты приехал!
- Тань, а где Наташа?
- Да вот же рядом.

Наташу я бы не узнал, это точно. Подхожу, говорю какие-то слова. Наташа меня узнала, что-то отвечает. Здесь ли она? Не уверен…

***

С Наташей мы учились в одной группе, она тоже жила в общаге. Умная, спокойная, основательная, уравновешенная – такой она была снаружи. Какой была внутри? Раз сто я думал, что наконец-то стал её понимать, и ровно столько же раз был вынужден признать свой поражение. Я до сих пор не знаю, какая она.

После её третьего курса (соответственно, после пятого курса Лёхи) они решают пожениться, и мы с Таней с удовольствием засвидетельствовали это важное событие в славном Сергаче. Они перебираются в Билибино, что на Чукотке. Рождается Алексей Алексеевич. И письма, письма…

Лёшка очень любил свою работу, и это чувствовалось. Он не был карьеристом, а был работягой (в хорошем смысле этого слова). И его карьерный рост – это целиком его заслуга. Он честно прошёл путь с самых низов (от слесаря) до помощника директора атомной станции.

После окончания института мы с ним иногда перезванивались, но виделись всего два раза, когда я приезжал в Москву по делам. Всё-таки мы здорово изменились за это время, и нам оказалось сложно за несколько вечеров перескочить эти годы и тысячи километров. Но осталось уважение. Уважение друг к другу и к тем студенческим годам, когда мы были дружны.

Как глупо! Почему, чтобы начать ценить, надо потерять?!

***

От церкви до кладбища минут пять пешком. Идём с Таней
- Видишь, я уже в старуху превратилась. Я из кладбищ не вылезаю. А тут Лёшка… Как узнала, я прямо в тапочках на вокзал побежала. Никак не могу поверить, что Лёшку хороним. Скажи, ну как такое возможно?

Я не знаю. И никогда не узнаю.

Кладбище на редкость ухоженное, я таких раньше не видел. Трава, брусчатка, песок. Там всё готово. Запах корвалола усиливается.

Память отказывается воспроизводить увиденное. Да и надо ли?

Что с того, что прощаясь с Лёшкой я видел совсем другое лицо, мне совершенно незнакомое? Ловлю себя на мысли, что, может, оно и к лучшему – пусть останется в памяти то живое, юношеское, улыбающееся лицо дорогого мне человека.

***

На это кладбище я попаду через неделю, рано утром. Никого нет. Вот сейчас можно и поговорить. Один на один, как раньше, гуляя по ночной Свердловке.

Верещит мобильник, сообщая, что позвонив по какому-то номеру, я получу какой-то бонус. Увы! Нет такого номера, позвонив по которому, я бы получил то, что хочу.
Зато в моём мобильнике есть другие номера, по которым я уже никогда не позвоню, и с которых никогда не позвонят мне. И они будут со мной до конца…


19 апреля 2010