Главный конструктор звёздных дорог

 

  **ГЛАВНЫЙ КОНСТРУКТОР ЗВЁЗДНЫХ ДОРОГ**
*Эпический роман о Сергее Павловиче Королёве*

---

   **ПРОЛОГ**
    *Звёздная ночь над Байконуром*

**Байконур, 4 октября 1957 года, 22:28 по московскому времени**

Он стоял у окна бункера управления и смотрел, как его детище уходит в бесконечность. Семь минут назад ракета Р-7 — его "семёрка", как ласково называли её в КБ — унесла в космос серебристый шар диаметром 58 сантиметров. Первый в истории человечества искусственный спутник Земли.

Сергей Павлович Королёв, пятидесятилетний Главный конструктор, чьё имя было тайной за семью печатями, медленно снял очки и протер их дрожащими руками. Слезы застилали глаза — слезы радости, торжества, невероятного облегчения.

Сделано. Наконец-то сделано.

Вокруг него кипела работа — инженеры отслеживали телеметрию, связисты ловили сигналы спутника, генералы строчили донесения в Москву. Но Королёв словно оказался в безмолвном пузыре, наедине со своими мыслями.

"Он был мал, этот самый первый искусственный спутник нашей старой планеты, — думал он, глядя в звёздное небо, — но его звонкие позывные сейчас разнесутся по всем материкам и среди всех народов как воплощение дерзновенной мечты человечества."

А в памяти, как кадры старой киноленты, промелькнули десятилетия. Вот семилетний Серёжа в Нежине лежит в траве и смотрит на звёзды, мечтая о полёте. Вот двадцатилетний студент впервые читает Циолковского и понимает: космос достижим. Вот страшные годы Колымы, когда казалось — мечте не сбыться никогда. Вот первые ракеты в подвале ГИРДа, вот военные "семёрки", а теперь...

Теперь человечество стало космической цивилизацией.

— Сергей Павлович, — тихо окликнул его заместитель Василий Мишин, — сигнал идёт устойчиво. Спутник работает штатно.

Королёв кивнул, не поворачиваясь. Он всё ещё смотрел в небо, где среди вечных звёзд теперь двигалась новая, рукотворная звезда — первый посланец Земли в космическом океане.

— Вася, — хрипло сказал он, — а помнишь, как в сорок первом году мы мечтали в Казани, что когда-нибудь запустим что-то в космос? И тебе казалось — это фантастика?

— Помню, Сергей Павлович. Тогда это и правда казалось невозможным.

— А теперь мы это сделали. — Королёв повернулся к соратнику, и Мишин увидел в его глазах то выражение, которое знал с сороковых годов: смесь детского восторга и железной решимости. — Теперь мы отправим туда человека.

Мишин ничего не ответил. Он знал: когда Главный конструктор говорил таким тоном, это было не предположение, а программа действий.

А в небе над Байконуром, совершая свой первый виток вокруг планеты, летел спутник — стокилограммовое чудо из алюминия и радиоламп, которое навсегда изменило историю человечества.

Королёв ещё долго стоял у окна, слушая монотонные сигналы: "Бип-бип-бип..." Это была музыка новой эры — эры, когда Земля перестала быть тюрьмой для человеческого духа.

Он не знал, что через четыре года здесь же, на Байконуре, его ракета понесёт в космос первого космонавта — Юрия Гагарина. Не знал, что через девять лет его сердце остановится на операционном столе, и мир наконец узнает имя человека, который открыл людям дорогу к звёздам.

Но он уже знал главное: детская мечта мальчика из Нежина сбылась. Человечество научилось летать не только по воздуху, но и в космосе.

---

   **КНИГА ПЕРВАЯ**
    *Сын двух миров*

---

    **Глава 1. Рождение под звездой разлуки**

**Житомир, ночь с 11 на 12 января 1907 года**

Снег падал на губернский город Житомир крупными хлопьями, словно само небо праздновало рождение того, кому суждено было стать его покорителем. В доме на Большой Бердичевской улице, где жила семья преподавателя гимназии Павла Яковлевича Королёва, царила суета — на свет появлялся ребёнок.

Мария Николаевна Королёва, восемнадцатилетняя жена учителя русской словесности, сжимала зубы, переживая очередную схватку. Роды были трудными — ребёнок словно не хотел появляться в этом мире, где его родители уже почти не разговаривали друг с другом, где любовь умерла, не успев по-настоящему расцвести.

— Ну же, Машенька, ещё немного, — подбадривала её повитуха Параскева Фёдоровна, пожилая женщина, принявшая на свет половину детей Житомира.

За стеной слышались размеренные шаги Павла Яковлевича. Он ходил по кабинету, где на столе лежали непроверенные ученические тетради, а на полках стояли тома русской классики. Молодой учитель пытался сосредоточиться на работе, но мысли были совсем о другом.

Что будет с этим браком? Что будет с ребёнком? Как можно воспитывать детей в семье, где нет любви?

В три часа ночи раздался крик новорождённого — сильный, требовательный, словно младенец уже знал, что ему предстоит многого добиваться в жизни.

— Мальчик! — радостно объявила повитуха. — Здоровый, крепкий мальчик!

Павел Яковлевич вошёл в комнату и посмотрел на сына. Ребёнок лежал на руках у матери, и в его тёмных глазах было что-то необычное — не младенческая слепота, а странная осмысленность, словно в маленькое тело вселилась древняя душа.

— Как назовём? — спросила Мария Николаевна, прижимая к себе малыша.

— Сергей, — не задумываясь, ответил отец. — Пусть будет Сергей. В честь Сергия Радонежского — защитника земли русской.

Мария кивнула. Сергей... Имя сильное, мужественное. Пусть сын будет сильнее их с мужем, пусть ему удастся то, что не удалось родителям — быть счастливым.

Повитуха завернула младенца в мягкие пелёнки и подошла к окну. За стеклом кружились снежинки, а в небе, едва видимые сквозь облака, мерцали звёзды.

— Глядите-ка, — удивлённо сказала она, — звёзды какие яркие. Прямо как будто мальчика встречают. Добрый знак.

Она не могла знать, насколько пророческими окажутся её слова. Этому младенцу действительно суждено было встретиться со звёздами — не как наблюдателю, а как творцу космической эры.

Но пока маленький Серёжа Королёв просто лежал на руках у матери и смотрел широко открытыми глазами в потолок, словно уже тогда пытаясь разглядеть что-то за его пределами.

---

    **Глава 2. Дом без отца**

**Нежин, весна 1910 года**

Трёхлетний Серёжа сидел на крыльце дедушкиного дома и внимательно изучал стрекозу, севшую на перила. Насекомое переливалось на солнце изумрудными и золотыми красками, его прозрачные крылья дрожали от лёгкого ветерка.

— Дедушка, а почему она летает? — спросил мальчик, когда Николай Яковлевич Москаленко вышел на крыльцо с чашкой чая.

Пожилой купец, человек практичный и рассудительный, на секунду растерялся. Как объяснить трёхлетнему ребёнку принципы полёта?

— Бог её так создал, внучек. Дал ей крылья, чтобы она могла подниматься в воздух.

— А людям почему не дал?

— Людям он дал разум. Это лучше крыльев.

Серёжа задумчиво покачал головой.

— А может, люди сами себе крылья сделают? Раз у них разум есть?

Дедушка рассмеялся и потрепал внука по светлым волосам.

— Какой же ты у нас выдумщик! Ну где это видано, чтобы люди летали?

Мальчик ничего не ответил, но продолжал наблюдать за стрекозой. В его детском сознании уже формировалась мысль, которая определит всю его жизнь: если природа умеет летать, значит, и человек может этому научиться.

Серёжа жил у дедушки с бабушкой уже год. Родители окончательно разругались и разъехались — отец остался в Житомире, мать уехала учиться в Киев на Высшие женские курсы. Ребёнка было не с кем оставить, и Мария Николаевна привезла сына к своим родителям.

Дом Москаленко стоял в центре Нежина, за высоким забором. Во дворе росли яблони и вишни, была конюшня с лошадьми, курятник, огород. Для городского ребёнка это было целое поместье, полное чудес и открытий.

Но самым большим чудом для Серёжи была дедушкина библиотека. Николай Яковлевич, несмотря на купеческое звание, был человеком образованным, собирал книги. Мальчик ещё не умел читать, но часами рассматривал картинки, а дедушка рассказывал ему о далёких странах, о великих открытиях, о людях, которые изменили мир.

— Дедушка, а кто такой Ломоносов? — спрашивал Серёжа, указывая на портрет в одной из книг.

— Великий русский учёный. Родился в простой семье, а стал академиком. Изучал звёзды, открывал новые законы природы.

— А что такое законы природы?

— Это правила, по которым всё в мире устроено. Почему камень падает вниз, а не вверх. Почему зимой холодно, а летом тепло. Почему звёзды светят.

Глаза мальчика загорелись.

— А можно самому открыть такой закон?

— Можно, если очень стараться и много учиться.

С того дня Серёжа точно знал, чем хочет заниматься в жизни — открывать законы природы. Особенно те, которые помогут людям научиться летать.

Бабушка Мария Матвеевна качала головой, глядя на внука:

— Странный какой-то ребёнок растёт. Другие дети в игрушки играют, а этот всё про небо думает.

— Ничего странного, — возражал дедушка. — Любознательный мальчик. Из таких большие люди вырастают.

Он не подозревал, насколько прав.

Серёжа действительно был необычным ребёнком. Друзей у него не было — калитка усадьбы всегда была заперта, потому что боялись, что отец может приехать и увезти мальчика. Но одиночество не тяготило его. Он мог часами наблюдать за полётом птиц, за движением облаков, за тем, как солнечные лучи играют в листве деревьев.

Особенно его завораживали грозы. Когда сверкали молнии и гремел гром, взрослые прятались в доме, а Серёжа просился на крыльцо — смотреть на небесное представление.

— Бабушка, а что такое молния? — спрашивал он.

— Это Илья-пророк на колеснице по небу ездит.

— А на самом деле?

Мария Матвеевна терялась. На самом деле она не знала, что такое молния. Но внук всегда хотел знать всё "на самом деле".

Летом 1912 года в Нежине произошло событие, которое потрясло не только маленький уездный город, но и пятилетнего Серёжу Королёва. В городской сад прилетел аэроплан — настоящий, живой самолёт с лётчиком!

Дедушка взял внука за руку, и они пошли смотреть на это чудо техники. Серёжа не мог оторвать глаз от странной конструкции из дерева, полотна и проволоки. Неужели эта штука может подняться в воздух?

— Дедушка, а он правда летает?

— Говорят, что летает. Сейчас лётчик покажет.

Пилот — молодой человек в кожаной куртке и очках — залез в кабину, запустил мотор. Винт завращался, самолёт задрожал, начал разбегаться по полю...

И вдруг оторвался от земли.

Серёжа замер, запрокинув голову. Над Нежином кружил настоящий летающий аппарат, созданный человеческими руками! Значит, люди действительно могут летать!

— Дедушка, — прошептал он, — я тоже так хочу!

— Что, внучек?

— Хочу сделать машину, которая летает. И сам на ней полечу!

Николай Яковлевич улыбнулся:

— Для этого надо много учиться, Серёжа. Очень много.

— Буду учиться! — решительно сказал мальчик. — Буду учиться и сделаю самолёт. Нет, не самолёт — что-то ещё лучше! Чтобы можно было до звёзд долететь!

Дедушка рассмеялся:

— До звёзд, внучек? Это уж слишком высоко!

— А вот увидите! — упрямо ответил Серёжа. — Обязательно долечу!

Тогда эти слова казались детской фантазией. Никто не мог предположить, что через полвека этот мальчик действительно проложит людям дорогу к звёздам.

А пока пятилетний Серёжа Королёв стоял в нежинском саду и смотрел вслед удаляющемуся самолёту, уже точно зная, чем займётся в жизни.

Он будет строить машины для полёта в небо. И когда-нибудь — полетит к звёздам.

---

    **Глава 3. Одесские годы — формирование характера**

**Одесса, 1917 год**

Десятилетний Серёжа стоял на балконе квартиры на Дерибасовской и смотрел на порт. Внизу кипела жизнь — грузчики таскали мешки, матросы чинили снасти, торговцы зазывали покупателей. А за всей этой суетой, за молом и кранами, простиралось Чёрное море — бескрайнее, загадочное, манящее.

— Серёжа, иди завтракать! — позвала мать из комнаты.

Мальчик неохотно оторвался от созерцания порта. Он мог бы часами стоять на балконе, наблюдая за этой сложной механикой большого города. Каждый кран, каждый корабль, каждая машина — всё это было воплощением человеческой изобретательности.

В столовой его ждали мать и отчим — Григорий Михайлович Баланин, инженер-технолог с тремя высшими образованиями. За год совместной жизни Серёжа успел убедиться: отчим действительно был "ходячей энциклопедией", как его называла мать.

— Как дела в гимназии? — спросил Григорий Михайлович, наливая чай.

— Хорошо. Но учителя говорят только то, что написано в учебниках. А мне хочется знать больше.

— Например?

— Например, почему пароходы не тонут? Ведь железо тяжелее воды.

Отчим улыбнулся. Такие вопросы от пасынка его уже не удивляли.

— Это объясняется законом Архимеда. На тело, погружённое в жидкость, действует выталкивающая сила...

Серёжа слушал внимательно, время от времени задавая уточняющие вопросы. Григорий Михайлович терпеливо объяснял, иногда делая чертежи на салфетке.

После завтрака они пошли в порт — Баланин работал на судоремонтном заводе и часто брал пасынка с собой. Серёжа обожал эти походы. На заводе можно было увидеть, как работают настоящие машины, как инженеры решают технические задачи.

— Григорий Михайлович, — сказал он, когда они шли по заводскому двору, — а можно построить машину, которая летает без крыльев?

— Интересный вопрос. А зачем без крыльев?

— Ну, крылья большие, тяжёлые. А если как-то по-другому?

Отчим задумался. Умный мальчик задавал серьёзные вопросы.

— Теоретически возможно. Если создать тягу, направленную вниз, она будет толкать аппарат вверх. Принцип реакции — третий закон Ньютона.

— А как создать такую тягу?

— Например, выбрасывать газы с большой скоростью. Помнишь фейерверки? Ракета летит вверх за счёт того, что газы вырываются вниз.

Глаза Серёжи загорелись. Ракета! Вот оно — решение проблемы полёта!

— А большую ракету можно сделать? Чтобы человек на ней летал?

— В принципе да. Но это очень сложно. Нужно решить массу технических проблем.

— А я решу! — с детской уверенностью заявил Серёжа. — Обязательно решу!

Дома он сразу же полез в библиотеку отчима, искать всё, что было связано с ракетами. Книг по этой теме оказалось немного, но одна сразу привлекла внимание — "Исследование мировых пространств реактивными приборами" какого-то Циолковского.

Серёжа раскрыл том и принялся читать. Многое было непонятно — сложные формулы, незнакомые термины. Но главная идея дошла: космический полёт возможен! Этот Циолковский всё рассчитал, всё обосновал!

— Мама, — спросил он за ужином, — а кто такой Циолковский?

— Где ты слышал это имя? — удивилась Мария Николаевна.

— В книге прочитал. Он пишет про полёты к звёздам.

— Ах, это... — отчим отложил вилку. — Константин Эдуардович Циолковский. Калужский учитель. Занимается теорией ракетного полёта.

— А он правда думает, что можно к звёздам долететь?

— Не только думает, но и доказывает. Математически обосновывает. Очень серьёзные работы.

— А где он живёт? Можно с ним встретиться?

Григорий Михайлович рассмеялся:

— В Калуге живёт. Далеко отсюда. Да и зачем тебе?

— Хочу учиться у него! Хочу тоже строить ракеты!

Мать и отчим переглянулись. Серьёза не просто увлекался техникой — он был одержим идеей полёта. В десять лет иметь такую цель в жизни...

— Серёжа, — мягко сказала мать, — ты ещё маленький. Сначала нужно закончить гимназию, потом институт...

— Я буду учиться! — горячо ответил мальчик. — Буду изучать математику, физику, инженерное дело. А потом поеду к Циолковскому и скажу: "Константин Эдуардович, я хочу воплотить ваши идеи в жизнь!"

В тот вечер Серёжа долго не мог заснуть. В голове роились планы, мечты, расчёты. Где-то там, в Калуге, живёт человек, который знает, как добраться до звёзд. А значит, это возможно. Значит, детская мечта пятилетнего мальчика из Нежина — не фантазия, а вполне достижимая цель.

Нужно только очень много учиться и работать.

Серёжа Королёв готов был на это. Ради полёта к звёздам он готов был на всё.

---

    **Глава 4. Встреча с будущим**

**Москва, МВТУ имени Баумана, осень 1929 года**

Двадцатидвухлетний Сергей Королёв шёл по коридорам Московского высшего технического училища с папкой чертежей под мышкой. Только что он защитил дипломную работу — проект лёгкого самолёта СК-4 под руководством самого Андрея Николаевича Туполева. Комиссия поставила высшую оценку.

Но мысли Сергея были не о самолётах. Вчера он получил письмо, которое перевернуло всю его жизнь. Константин Эдуардович Циолковский — тот самый калужский учитель, о котором он мечтал ещё мальчишкой в Одессе — приглашал его в гости!

Всё началось с того, что Королёв осмелился написать знаменитому теоретику космонавтики. В письме он рассказал о своих планах построить ракетоплан — гибрид самолёта и ракеты, способный подниматься в стратосферу. Проект казался фантастическим, но Королёв был убеждён в его осуществимости.

И вот ответ: "Молодой человек! Ваши идеи интересны. Приезжайте в Калугу. Поговорим о полётах в космос. К. Циолковский".

— Серёжа! — окликнул его Михаил Тихонравов, однокурсник и единомышленник. — Как защита?

— Отлично. Слушай, Миша, а ты не хочешь со мной в Калугу съездить?

— Зачем?

— К Циолковскому. Он меня приглашал.

Тихонравов свистнул. Встретиться с самим Циолковским — это было как для молодого физика встретиться с Эйнштейном.

— Конечно, поеду! А что он хотел?

— Поговорить о ракетах. О полётах в космос.

— Серьёзно? Он же теоретик, а мы практики...

— Вот и посмотрим, можно ли теорию превратить в практику.

Через неделю они сидели в поезде, идущем в Калугу. Королёв не мог усидеть на месте — листал блокнот с чертежами, что-то вычислял, строил планы.

— Слушай, Серёжа, — сказал Тихонравов, — а ты правда думаешь, что космический полёт возможен?

— А ты нет?

— Не знаю. Очень уж фантастично звучит.

— Миша, помнишь, как тридцать лет назад людям казалось фантастикой, что человек будет летать на аэроплане? А сейчас самолёты обычное дело. То же самое будет и с ракетами.

— Может быть. Но расстояния в космосе колоссальные...

— Зато и возможности безграничные. Представь: никакого сопротивления воздуха, никакой силы тяжести. Можно разогнаться до невероятных скоростей.

Королёв говорил с таким воодушевлением, что заражал энтузиазмом даже скептически настроенного Тихонравова.

В Калуге их встретил сам Константин Эдуардович — семидесятидвухлетний старик с умными, внимательными глазами и седой бородой. Несмотря на возраст, в нём чувствовалась огромная внутренняя энергия.

— Значит, вы тот самый молодой человек, который хочет строить ракетопланы? — спросил он, пожимая руку Королёву.

— Да, Константин Эдуардович. И не только ракетопланы. Мечтаю о настоящих космических кораблях.

— Прекрасно! Идёмте, поговорим.

Дом Циолковского оказался обычным деревянным домиком с мезонином. Но кабинет учёного поражал — стены были увешаны чертежами ракет, моделями дирижаблей, схемами межпланетных станций. Здесь творилось будущее — будущее, которое казалось недосягаемым, но уже имело точные математические расчёты.

— Садитесь, — пригласил Циолковский, указывая на кресла. — Рассказывайте о своих идеях.

Королёв развернул чертежи ракетоплана. Циолковский внимательно изучал их, время от времени задавая вопросы.

— Интересно, — пробормотал он. — Очень интересно. Вы понимаете, что делаете первый шаг к космосу?

— Как это?

— А так. Сначала научимся летать в стратосфере с помощью ракет. Потом поднимемся выше. А там уже и до космоса недалеко.

Старый учёный встал и подошёл к карте звёздного неба, висевшей на стене.

— Знаете, молодой человек, я всю жизнь мечтал о том, чтобы найти людей, которые воплотят мои идеи в жизнь. Боялся, что умру, а мои расчёты так и останутся на бумаге.

— Константин Эдуардович, а вы правда верите, что человек полетит к звёздам?

Циолковский повернулся к гостям. В его глазах горел тот же огонь, что и в глазах молодого Королёва.

— Не просто верю — знаю. Математика не лжёт. Если можно рассчитать, значит, можно и построить. Вопрос только в технологиях.

Он подошёл к столу, взял одну из своих книг.

— Вот, возьмите. "Космические ракетные поезда". Там всё изложено — как построить многоступенчатую ракету, как рассчитать траекторию, как обеспечить жизнедеятельность экипажа в космосе.

Королёв принял книгу как священную реликвию.

— Спасибо, Константин Эдуардович! Я изучу каждую страницу.

— Изучайте. А ещё советую познакомиться с Фридрихом Артуровичем Цандером. Он работает в ЦАГИ, тоже занимается ракетами. Вам есть о чём поговорить.

— Цандер? А что он делает?

— Проектирует ракетопланы. Очень похоже на ваши идеи. Объединитесь — вместе сможете больше.

Встреча с Циолковским длилась до глубокой ночи. Старый учёный рассказывал о своих расчётах, о возможности межпланетных полётов, о космических станциях, которые когда-нибудь будут вращаться вокруг Земли.

— Константин Эдуардович, — спросил в конце вечера Королёв, — а когда, по-вашему, человек полетит в космос?

Циолковский задумался.

— При моей жизни — вряд ли. Мне уже семьдесят два. Но вы молоды... Думаю, лет через тридцать-сорок это будет возможно.

— Так поздно?

— Молодой человек, тридцать лет для такого прорыва — это очень быстро. Человечество тысячи лет мечтало о полёте, а научилось летать только в начале этого века. Космос — следующий этап.

На обратном пути в Москву Королёв не мог успокоиться. В руках у него была книга Циолковского, в голове — тысячи идей и планов.

— Серёжа, — сказал Тихонравов, — а ты правда думаешь заниматься космическими ракетами?

— Не думаю — буду заниматься. Ты слышал, что сказал Циолковский? Через тридцать-сорок лет человек полетит в космос. Значит, работать нужно начинать прямо сейчас.

— Но это же такая сложная задача...

— Тем интереснее. Знаешь, Миша, каждый инженер мечтает создать что-то новое, невиданное. А что может быть невиданнее космического корабля?

— Но нужны деньги, лаборатории, команда...

— Найдём. Начнём с малого — с энтузиастов, которые готовы работать за идею. А там видно будет.

Королёв не знал, что его слова окажутся пророческими. Через два года он действительно создаст группу энтузиастов — ГИРД, которая станет колыбелью советской космонавтики. Но пока он просто ехал в поезде и читал Циолковского, понимая: встретил своё призвание.

В купе было тихо, только стучали колёса по рельсам. А Королёв читал о многоступенчатых ракетах, о жидкостных двигателях, о космических станциях, и с каждой страницей его уверенность крепла: да, это возможно. Да, это нужно делать. И да, он готов посвятить этому жизнь.

---

   **КНИГА ВТОРАЯ**
    *Путь к звёздам*

---

    **Глава 5. ГИРД — кузница космической мечты**

**Москва, подвал дома № 19 по Садово-Спасской улице, сентябрь 1931 года**

В подвальном помещении у Красных Ворот пахло машинным маслом, ацетиленом и порохом. Тускло горела единственная лампочка, освещая странную картину: за самодельными верстаками склонились молодые люди в рабочих блузах. Одни паяли какие-то детали, другие что-то вычисляли на листках бумаги, третьи собирали непонятные механизмы.

Постороннему человеку это помещение показалось бы обычной мастерской. Но здесь творилась история — рождалась советская космонавтика.

— Серёжа, ты уверен, что камера сгорания выдержит? — спросил Фридрих Цандер, склонившись над чертежом.

Двадцатичетырёхлетний Сергей Королёв, официальный руководитель Группы изучения реактивного движения, внимательно изучал расчёты.

— Выдержит, Фридрих Артурович. Я проверил трижды. Сталь высокого качества, толщина стенок достаточная.

Цандер — сорокатрёхлетний инженер ЦАГИ, мечтатель и фанатик ракетной техники — кивнул. За два года совместной работы он научился доверять расчётам молодого коллеги. Королёв был не только талантливым организатором, но и превосходным инженером.

— Михаил Клавдиевич, как дела с топливом? — обратился Королёв к Тихонравову.

— Кислород жидкий есть, бензин тоже. Но с подачей проблемы. Давление нестабильное.

— Попробуем азотом наддув делать. Баллон есть?

— Достанем.

Королёв обвёл взглядом своих соратников. Двадцать человек, которые собирались здесь по вечерам и выходным, работая бесплатно, ради одной идеи — создать ракету, способную подняться выше любого самолёта.

ГИРД — Группа изучения реактивного движения — была официально зарегистрирована при Осоавиахиме. Но энтузиасты расшифровывали аббревиатуру по-своему: "Группа инженеров, работающих даром". И это была чистая правда — никто не получал ни копейки зарплаты.

— Товарищи, — сказал Королёв, стуча молотком по верстаку, — прошу внимания! Сегодня мы должны окончательно определиться с конструкцией ракеты "ГИРД-X".

Все работы прекратились. В подвале воцарилась тишина.

— Михаил Клавдиевич доложит о результатах испытаний двигателя.

Тихонравов встал, протирая руки промасленной ветошью.

— Товарищи, вчера мы провели огневые испытания ЖРД конструкции Цандера. Тяга составила двенадцать килограммов, время работы — восемнадцать секунд. Это рекорд!

Раздались одобрительные возгласы. Восемнадцать секунд устойчивой работы жидкостного ракетного двигателя — для 1931 года это было грандиозным достижением.

— Но есть проблема, — продолжал Тихонравов. — Камера сгорания перегревается. Нужно охлаждение.

— Решим, — уверенно сказал Королёв. — А пока главное — доказать, что принцип работает. Фридрих Артурович, расскажите о следующих испытаниях.

Цандер поднялся. Высокий, худощавый, с горящими глазами фанатика, он был живым воплощением романтики космонавтики.

— Товарищи, мы стоим на пороге великого свершения. Через месяц-два мы запустим первую советскую ракету на жидком топливе. Это будет первый шаг к космосу!

— А второй шаг? — с лёгкой иронией спросил один из молодых инженеров.

— Второй шаг — ракета, способная поднять человека, — ответил Королёв. — Потом ракета, способная достичь стратосферы. Потом — суборбитальный полёт. А потом...

Он сделал паузу, глядя на заворожённые лица товарищей.

— А потом мы отправим человека в космос.

Повисла тишина. Даже здесь, среди единомышленников, эти слова звучали фантастично.

— Серёж, — осторожно сказал Тихонравов, — ты не думаешь, что мы слишком размахнулись? Может, начнём с более простых задач?

— А что проще космоса? — парировал Королёв. — Если мы научимся запускать спутники, остальное приложится.

— Спутники?

— Ну конечно! Автоматические аппараты, вращающиеся вокруг Земли. Циолковский всё рассчитал. Первая космическая скорость — восемь километров в секунду. Достигнешь её — и ракета становится искусственным спутником.

— А зачем нужны эти спутники? — спросил кто-то.

Королёв задумался. Действительно, зачем? В 1931 году ещё не было ни телевидения, ни компьютеров, ни мобильной связи. Практическое применение искусственных спутников было неочевидным.

— Для науки, — сказал он наконец. — Изучение атмосферы, магнитного поля Земли, космических лучей. И потом — это же красиво! Представьте: рукотворная звезда, созданная человеческими руками, летит по небу и сигналит всему миру: "Я — посланец Земли!"

В его голосе звучало такое воодушевление, что даже скептики проникались энтузиазмом.

— Хорошо, — сказал Тихонравов, — допустим, мы научимся запускать спутники. А что дальше?

— А дальше — человек. Сначала суборбитальный полёт, потом орбитальный. А потом...

— Что потом?

— Потом мы полетим к Луне. К Марсу. К звёздам.

Цандер восторженно закивал:

— Правильно! Циолковский говорил: "Земля — колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели".

— Красиво сказано, — согласился кто-то. — Но пока мы в этой колыбели сидим крепко. Наша ракета едва на километр подняться может.

— На километр — это только начало, — возразил Королёв. — Помните, как начиналась авиация? Первый полёт братьев Райт продлился двенадцать секунд. А сейчас самолёты летают через океаны. То же будет и с ракетами.

Он подошёл к самодельному чертёжному столу, на котором лежали схемы будущих ракет.

— Видите эти проекты? "ГИРД-09", "ГИРД-10"... Это наши первые шаги. Пусть пока маленькие, пусть не очень удачные. Но за ними последуют другие, более совершенные. А через двадцать-тридцать лет...

— Что через двадцать-тридцать лет?

— Через двадцать-тридцать лет человек полетит в космос. И запустит этот полёт советская ракета, созданная на основе наших разработок.

Никто не рассмеялся. В подвале у Красных Ворот царила особая атмосфера — здесь фантазии превращались в чертежи, мечты становились расчётами, а невозможное обретало инженерные решения.

— А если не получится? — тихо спросил молодой техник. — Если окажется, что это действительно невозможно?

Королёв посмотрел на него с удивлением.

— Не получится? Миша, ты читал Циолковского?

— Читал.

— Там всё доказано математически. Значит, возможно. А если возможно, то обязательно будет сделано. Может, не нами, может, не в этом десятилетии, но обязательно будет.

Он обвёл взглядом всех присутствующих.

— Знаете, что я вам скажу? Мы живём в удивительное время. Мы — первое поколение людей, которое может всерьёз думать о космических полётах. Наши деды могли только мечтать о них, наши внуки будут воспринимать их как нечто обыденное. А нам выпала честь делать первые шаги.

— И большая ответственность, — добавил Цандер.

— Да, ответственность. Но разве это не прекрасно? Мы прокладываем дорогу к звёздам!

В тот вечер они работали до глубокой ночи. Паяли, вычисляли, спорили, мечтали. А утром разошлись по своим основным работам — в ЦАГИ, на заводы, в институты. Но вечером снова собрались в подвале у Красных Ворот.

Потому что здесь творилось будущее. Будущее, в котором человек станет космическим путешественником.

Они ещё не знали, что через шесть лет многие из них окажутся в лагерях, что ГИРД будет преобразована в секретный институт, что дорога к звёздам пройдёт через колымские прииски и тюремные шарашки.

Но мечта, зародившаяся в этом подвале, уже ничто не могло остановить.

---

    **Глава 6. Реактивный институт — между мечтой и реальностью**

**РНИИ, Москва, весна 1934 года**

Сергей Королёв стоял у окна нового корпуса Реактивного научно-исследовательского института и смотрял на благоустроенную территорию. Всё изменилось за три года. Вместо подвала у Красных Ворот — современные лаборатории. Вместо энтузиастов, работавших даром, — штатные сотрудники с приличными зарплатами. Вместо кустарных поделок — серьёзные проекты с государственным финансированием.

Но что-то важное было утрачено. Та романтическая атмосфера ГИРДа, когда каждый болт, каждая деталь создавались с мыслью о космосе.

— Сергей Павлович, — обратился к нему помощник, — звонят из Наркомобороны. Спрашивают о сроках сдачи РС-82.

Королёв вздохнул. РС-82 — реактивные снаряды для авиации. Военные заказы, которые нужно выполнять в первую очередь. О космических ракетах теперь можно было думать только урывками, в свободное время.

— Скажите, что к концу месяца всё будет готово. Где Лангемак?

— В цехе. Испытывает новую пусковую установку.

Королёв направился в производственный корпус. РНИИ был создан на базе ГИРДа и ленинградской Газодинамической лаборатории. Объединили лучших специалистов по ракетной технике, дали им всё необходимое для работы. Казалось бы, мечта сбылась.

Но мечта оказалась с подвохом. Институт подчинялся Наркомобороны, а военных интересовали не полёты к звёздам, а практическое применение ракет. Зенитные ракеты, реактивные снаряды, ракетные ускорители для самолётов.

— Георгий Эрихович! — окликнул он Лангемака, своего заместителя по научной части.

Лангемак обернулся — худощавый человек с внимательными глазами и аккуратной бородкой. Немец по происхождению, он был одним из лучших ракетчиков страны.

— Сергей Павлович! Как раз хотел с вами посоветоваться. Установка работает нестабильно. То ли проблема с поджигом, то ли с подачей топлива.

Они подошли к стенду, где испытывалась пусковая установка для РС-82. Королёв внимательно изучил конструкцию.

— Попробуйте изменить угол подачи воздуха. И проверьте электрическую схему поджига.

— Уже проверяли. Всё в норме.

— Тогда дело в топливе. Возможно, состав пороха не тот.

Они обсуждали технические детали, но мысли Королёва были далеко. Где-то в ящике его стола лежали чертежи космических ракет — проекты, над которыми он работал по ночам. Многоступенчатые носители, способные вывести полезную нагрузку на орбиту. Автоматические станции для исследования Луны и планет.

Но кого это интересовало в 1934 году? Страна готовилась к войне, а он мечтал о звёздах.

— Сергей Павлович, — сказал Лангемак, заметив его задумчивость, — вы о чём думаете?

— О будущем, Георгий Эрихович. О том, что будет с нашими разработками через десять-двадцать лет.

— А что с ними будет?

— Они станут основой для космических ракет. Вот увидите — пройдёт время, и те же двигатели, которые сейчас стреляют по самолётам, понесут корабли к звёздам.

Лангемак улыбнулся:

— Вы неисправимый мечтатель, Сергей Павлович.

— А вы не мечтаете?

— Мечтаю. Но стараюсь не отрываться от реальности. Сначала нужно решить земные задачи.

— Земные задачи... — Королёв покачал головой. — Знаете, Георгий Эрихович, иногда мне кажется, что мы занимаемся не тем. Создаём оружие вместо того, чтобы открывать новые миры.

— Но без оружия новые миры могут достаться не нам, а нашим врагам.

— Возможно. Но всё же...

Их разговор прервал сотрудник из лаборатории:

— Сергей Павлович, вас к директору вызывают. Срочно.

Королёв направился в кабинет Ивана Клеймёнова, директора РНИИ. По дороге думал: что опять случилось? В последнее время срочные вызовы к директору стали частыми. То недовольство военных сроками, то проблемы с финансированием, то кадровые вопросы.

— Сергей Павлович, проходите, — пригласил Клеймёнов, не поднимая глаз от бумаг.

— Что случилось, Иван Терентьевич?

— Новое задание. Сверхсекретное. — Директор наконец поднял глаза. — Нужно создать крылатую ракету дальнего действия. Дальность — до трёхсот километров.

Королёв присвистнул. Триста километров — это была фантастика для того времени.

— А какая полезная нагрузка?

— Пятьсот килограммов взрывчатки.

— Понятно. А сроки?

— Два года на разработку, ещё год на испытания.

Королёв быстро прикинул в уме. Задача сложная, но выполнимая. Нужна мощная ракетная ступень для разгона, потом планирующий полёт на цель.

— Можно сделать. Но потребуется большая команда и серьёзное финансирование.

— Получите и то, и другое. Это приоритетная задача.

— А космические проекты?

Клеймёнов пожал плечами:

— Отложите на потом. Космос никуда не денется.

Королёв вышел из кабинета директора в смешанных чувствах. С одной стороны, новый проект открывал интересные технические возможности. Создавая дальнюю крылатую ракету, можно было отработать многие решения, необходимые для космических аппаратов.

С другой стороны, каждый такой проект уводил всё дальше от главной цели. Вместо кораблей к звёздам — оружие для войны.

Но выбора не было. В Советском Союзе тридцатых годов космические проекты могли существовать только как побочный продукт военных разработок.

Вечером Королёв задержался в институте. Все сотрудники разошлись по домам, а он сидел в своём кабинете и работал над эскизным проектом крылатой ракеты. Но время от времени доставал из ящика чертежи межпланетного корабля и мысленно сравнивал.

Вот схема разгонной ступени крылатой ракеты. А вот — первая ступень космического носителя. Принципиально одно и то же. Вот система управления наведением на цель. А вот — система выведения на орбиту. Тоже много общего.

Может быть, Клеймёнов был прав? Может быть, сначала действительно нужно решить земные задачи, а космос подождёт?

Но сердце подсказывало другое. Космос не подождёт. Кто-то другой, в другой стране, тоже мечтает о звёздах. И если советские конструкторы будут заниматься только военными проектами, первыми к звёздам полетят не они.

Королёв закрыл чертежи и посмотрел в окно. Над Москвой сияли звёзды — далёкие, холодные, недостижимые. Пока недостижимые.

— Подождите немножко, — прошептал он. — Мы обязательно к вам доберёмся. Только дайте время.

Он ещё не знал, что времени остаётся совсем мало. Через четыре года его арестуют как "врага народа", и долгая дорога к звёздам пройдёт через колымские лагеря и тюремные шарашки.

Но мечта не умрёт. Она только закалится в испытаниях и станет ещё сильнее.

---

    **Глава 7. Ракетоплан — попытка взлететь**

**Подмосковное лётное поле, февраль 1938 года**

Снег хрустел под ногами, морозный воздух обжигал лёгкие. Тридцатилетний Сергей Королёв стоял возле странного летательного аппарата и в последний раз проверял всё оборудование. Сегодня должен состояться первый полёт ракетоплана РП-318 — гибрида планёра и ракеты, который мог подняться туда, куда не поднимался ни один самолёт.

— Сергей Павлович, всё готово, — доложил испытатель Сергей Анохин, натягивая тёплый лётный комбинезон.

Королёв кивнул, но в глазах читалась тревога. Ракетоплан был его детищем, воплощением многолетней мечты. Но одновременно — и невероятным риском. Жидкостный ракетный двигатель работал на спирте и жидком кислороде — взрывоопасная смесь, которая могла превратить аппарат в факел.

— Серёжа, — сказал он лётчику, — ещё раз повтори план полёта.

— Подъём до пяти тысяч метров на буксире, отцепка, планирование, запуск ракетного двигателя, набор высоты до семи тысяч, выключение двигателя, посадка.

— Время работы двигателя?

— Не более минуты. Топлива больше нет.

— И помни главное — при любой нештатной ситуации немедленно выключай двигатель и садись.

Анохин кивнул. Он был опытным лётчиком-испытателем, но ракетоплан был для него тоже в новинку. Никто в мире ещё не летал на аппаратах с жидкостным ракетным двигателем.

РП-318 выглядел как обычный планёр — длинные тонкие крылья, изящный фюзеляж. Но в хвостовой части располагался ракетный двигатель конструкции Валентина Глушко, а в фюзеляже — баки с топливом.

— Товарищ Королёв! — окликнул его представитель командования ВВС полковник Петров. — Вы уверены в безопасности полёта?

— Насколько это возможно при испытании принципиально нового аппарата, — ответил Королёв. — Все расчёты проверены многократно.

— А если что-то пойдёт не так?

— Тогда мы получим бесценный опыт, — твёрдо ответил Королёв. — Без риска нет прогресса.

Полковник покачал головой. Эти конструкторы — сплошные мечтатели. Но именно такие мечтатели двигают технику вперёд.

— Анохин, к машине! — скомандовал Королёв.

Лётчик забрался в кабину ракетоплана. Механики присоединили буксировочный трос к самолёту-буксировщику — обычному У-2.

— Контакт! — крикнул лётчик буксировщика.

У-2 тронулся с места, натянул трос. РП-318 покатил по снежному полю, набирая скорость. Через несколько секунд он оторвался от земли и начал набирать высоту.

Королёв следил за полётом в бинокль, не отрывая глаз от своего детища. Всё шло по плану — ракетоплан послушно следовал за буксировщиком, набирая высоту.

Пять тысяч метров. Время отцепки.

— Отцепляюсь! — сообщил по радио Анохин.

Трос отделился, и ракетоплан перешёл в свободное планирование. Несколько минут он летел бесшумно, как обычный планёр. А потом...

— Запускаю двигатель! — доложил лётчик.

В ту же секунду из сопла ракетоплана вырвалась струя раскалённых газов. Аппарат рванулся вперёд, как выпущенная из рогатки стрела.

— Работает! — восторженно крикнул кто-то из наблюдателей.

Королёв молчал, следя за приборами. Скорость — двести километров в час, двести пятьдесят, триста... Ракетоплан стремительно набирал высоту, показывая характеристики, недоступные ни одному серийному самолёту.

Но самое главное — двигатель работал стабильно. Конструкция Глушко выдерживала нагрузки, система подачи топлива функционировала нормально.

— Высота семь тысяч! — доложил Анохин. — Выключаю двигатель!

Реактивная струя исчезла, ракетоплан снова стал обычным планёром. Но он поднялся на высоту, которая была недостижима для планёров обычной конструкции.

— Иду на посадку! — сообщил лётчик.

РП-318 мягко коснулся заснеженного поля и пробежал несколько сот метров, постепенно замедляясь. Полёт закончился благополучно.

Анохин выбрался из кабины с широкой улыбкой на лице.

— Сергей Павлович, это фантастика! Такой прирост скорости и высоты!

Королёв обнял лётчика. Эксперимент удался. Ракетоплан доказал принципиальную возможность использования жидкостных ракетных двигателей в авиации.

— Товарищ Королёв, — подошёл полковник Петров, — поздравляю с успехом. Когда следующие испытания?

— Через неделю. Хочу проверить работу двигателя на больших высотах.

— А дальнейшие планы?

Королёв задумался. Ракетоплан был только первым шагом. Следующий этап — высотный ракетный перехватчик, способный атаковать самолёты противника на недосягаемых высотах. А там недалеко и до космических аппаратов...

— Планы большие, — сказал он. — Очень большие.

Но он не знал, что времени на их воплощение остаётся совсем мало. Через четыре месяца его арестуют, и долгих шесть лет он не увидит ни одного летательного аппарата.

А РП-318 останется в истории как первый в мире самолёт с жидкостным ракетным двигателем — предвестник космической эры.

---

   **КНИГА ТРЕТЬЯ**
    *Через огонь и лёд*

---

    **Глава 8. Падение с небес**

**Москва, 27 июня 1938 года, 23:15**

Стук в дверь среди ночи. В Советском Союзе тридцатых годов этот звук знали все, но каждый надеялся, что минет его дом.

Сергей Королёв проснулся мгновенно. Рядом с ним проснулась и жена Ксения — молодая, красивая женщина, которая ещё недавно была счастлива замужеством с талантливым конструктором.

— Серёжа... — прошептала она.

— Тихо, — ответил он, уже понимая, что случилось.

Стук повторился — настойчивый, требовательный.

— Открывайте! НКВД!

Королёв встал, накинул халат. Руки не дрожали — он был готов к этому. В последние месяцы в РНИИ исчезали сотрудники один за другим. Сначала арестовали конструктора Лангемака, потом двигателиста Глушко, потом других. Очередь дошла и до него.

Он открыл дверь. На пороге стояли трое в форме НКВД — молодые лица, холодные глаза, привычные жесты.

— Королёв Сергей Павлович? — спросил старший.

— Я.

— Вы арестованы по подозрению в антисоветской деятельности. Оденьтесь и следуйте с нами.

— А ордер?

Старший молча протянул бумагу. Королёв быстро пробежал глазами текст. Стандартная формулировка: "участие в контрреволюционной троцкистской организации".

— Можно собрать вещи?

— Самое необходимое. Десять минут.

Ксения плакала, стараясь не шуметь. Королёв быстро собрал небольшой чемоданчик — бельё, смена одежды, несколько книг. В последний момент сунул в карман фотографию — он с женой в день свадьбы, счастливые, влюблённые, не подозревающие, что через три года их жизнь разрушится.

— Серёжа, я буду ждать, — прошептала Ксения, обнимая его. — Я буду бороться, писать во все инстанции...

— Не надо, — тихо ответил он. — Не губи себя. Это ошибка, всё выяснится.

Но в душе он понимал: это не ошибка. Это система, которая пожирает лучших людей страны.

Его увезли в чёрном воронке. Москва проплывала за окнами — спящий город, не подозревающий о ночных арестах. На улицах горели редкие фонари, изредка попадались поздние прохожие.

Лубянка. Здание, которое стало символом страха для миллионов людей. Королёва провели по длинным коридорам, сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, обыскали и бросили в одиночную камеру.

Камера была крошечной — два на три метра, голые стены, узкие нары, параша в углу. Из мебели — только складной столик, прикреплённый к стене.

Королёв сел на нары и попытался осмыслить случившееся. Ещё вчера он был главным конструктором по ракетопланам, перспективным инженером, автором проектов, которые могли изменить авиацию. А сейчас — заключённый, враг народа, человек, вычеркнутый из жизни.

За что? В чём его вина?

Он честно служил стране, создавал новую технику, мечтал о космических полётах. Никогда не занимался политикой, не состоял ни в каких организациях, кроме партии. Но в 1938 году этого было достаточно для ареста — подозрения, доносы, показания под пытками других арестованных.

Утром его вызвали на первый допрос. Следователь — лейтенант НКВД Николай Быков, молодой человек с холодными глазами и механическими движениями.

— Садитесь, — указал он на стул перед столом. — Королёв Сергей Павлович, 1907 года рождения, работает в РНИИ?

— Да.

— Вам предъявляется обвинение в участии в антисоветской троцкистской организации в РНИИ, которая ставила своей целью ослабление оборонной мощи СССР.

— Это абсурд. Никакой организации не было.

— Тогда объясните показания ваших сообщников.

Быков достал несколько листов — протоколы допросов Лангемака, Глушко и других арестованных сотрудников РНИИ. Все они "признавались" в участии в несуществующей организации и называли Королёва как одного из активных участников.

— Это ложь, — сказал Королёв, прочитав документы. — Все эти люди — честные советские специалисты.

— Они уже признали свою вину. Советую и вам не упорствовать.

— Я не могу признаться в том, чего не делал.

Быков пожал плечами:

— Посмотрим.

Следующие недели стали адом. Допросы шли по ночам, лишая сна. Королёва заставляли стоять часами, светили в глаза яркими лампами, угрожали расправой над женой.

— Ты думаешь, твоя Ксения будет ждать врага народа? — спрашивал другой следователь, Михаил Шестаков. — Мы её тоже арестуем, отправим в лагеря. Хочешь этого?

— Она ни в чём не виновата!

— А ты виноват. И чем дольше будешь упираться, тем хуже будет для неё.

Пытки чередовались с уговорами. То его избивали резиновыми дубинками, то предлагали подписать готовый протокол признания в обмен на мягкий приговор.

— Подпиши, Королёв, — говорил Быков. — Всё равно приговор уже предрешён. Но если признаешься, получишь десять лет лагерей. А если будешь упираться — расстрел.

Королёв держался пять недель. Но когда Шестаков в очередной раз пригрозил арестом жены, он сломался.

— Хорошо, — сказал он сквозь разбитые губы. — Я подпишу.

— Умница. Диктуй показания.

— В данных мною показаниях говорится, что я состоял во вредительской антисоветской троцкистской организации...

Он диктовал абсурдный текст, в котором признавался в преступлениях, которых не совершал. Но выбора не было — или это, или смерть. А может быть, ещё удастся выжить и продолжить работу.

27 сентября 1938 года состоялось заседание Военной коллегии Верховного суда СССР. Королёв отказался от своих показаний, заявил о невиновности. Но судьи даже не слушали — приговор был заготовлен заранее.

— Королёва Сергея Павловича приговорить к десяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовых лагерях.

Десять лет. Он входил в зал как конструктор ракетопланов, а выходил как зэк № 1442.

Но он ещё не знал, что худшее впереди. Колыма, где из тысяч людей выживали единицы. Мальдяк, где золото добывали ценой человеческих жизней. Прииск, где он узнает, что такое настоящий холод, настоящий голод, настоящее отчаяние.

А пока тридцатилетний Сергей Королёв сидел в камере Бутырской тюрьмы и думал о ракетах, которые остались недостроенными, о космических проектах, которые, возможно, никогда не будут воплощены.

Мечта о звёздах казалась такой далёкой...

---

    **Глава 9. Колымский ад**

**Пароход "Дальстрой", Охотское море, август 1939 года**

Трюм парохода превратился в преддверие ада. Пять тысяч заключённых впрессованы в пространство, рассчитанное на тысячу. Воздух — густой, отравленный, пропитанный потом, рвотой и человеческим отчаянием. Под ногами — грязные лужи, в которых смешались морская вода, нечистоты и кровь.

Сергей Королёв лежал на грязных досках и пытался не думать. Не думать о том, где он. Не думать о том, что его ждёт. Не думать о Ксении, которая, возможно, уже забыла его. Не думать о ракетах, которые остались в прежней жизни, как будто в другом мире.

Пароход качало. Большинство заключённых страдало от морской болезни, но у Королёва не было сил даже на это. Год в тюрьме высосал из него почти все силы. От тридцатилетнего конструктора остался изможденный человек с запавшими глазами и дрожащими руками.

— Эй, инженер, — толкнул его локтем сосед, уголовник с татуированными руками, — ты там в своём институте небось хорошо жил? Икру ел, на дачах отдыхал?

Королёв не ответил. Зачем объяснять, что он всю жизнь работал по шестнадцать часов в сутки, что его дача — это чертёжная доска, а икра — расчёты траекторий ракет?

— Молчишь? — Уголовник усмехнулся. — Ничего, на прииске быстро раскачаешься. Там все разговорчивые становятся.

Королёв закрыл глаза. В памяти всплыли последние слова адвоката: "Сергей Павлович, я сделал всё возможное. Но это дело политическое. Единственная надежда — что режим изменится."

Режим... Странное слово. Для Королёва режимом была точность расчётов, красота технических решений, стремление к совершенству. А оказалось, что есть другой режим — тот, что превращает талантливых людей в рабов.

Пароход шёл через шторм. Громадные волны перекатывались через палубу, и трюм заливало ледяной водой. Заключённые жались друг к другу, пытаясь спастись от холода. Многие уже не поднимались — сердца не выдерживали нечеловеческих условий.

— Сколько ещё? — прошептал кто-то в темноте.

— Дня три до Магадана, — ответил сосед Королёва. — А там ещё триста километров до приисков.

Триста километров... В нормальной жизни это расстояние можно преодолеть за несколько часов на автомобиле. Здесь — неделя пути в грузовиках по Колымской трассе, дороге, построенной на костях заключённых.

Королёв попытался вспомнить лицо Ксении, но память отказывалась подчиняться. Прошлая жизнь казалась сном, из которого он проснулся в кошмаре.

На четвёртый день пароход пришвартовался в Магадане. Заключённых выгрузили на берег — шатающихся, больных, едва живых. Многие не смогли идти самостоятельно, их волокли товарищи по несчастью.

Магадан встретил их холодным августовским дождём и равнодушными лицами конвоиров. Здесь, на краю света, человеческая жизнь стоила меньше пуда золота.

— Построились! — заорал старшина конвоя. — По пять человек в ряд! Кто не может идти — бросаем!

Колонна заключённых потянулась по грязным улицам Магадана к железнодорожной станции. Местные жители смотрели на них без любопытства — привыкли. Новая партия рабочей силы для приисков.

Ещё пять дней в грузовиках. Королёв сидел на дне кузова, прижимаясь к другим заключённым. За бортом проплывала колымская тундра — бескрайняя, пустынная, безжалостная. Изредка попадались брошенные бараки, остовы машин, кресты на могилах.

— Видишь, инженер? — сказал тот же уголовник. — Это твоя новая родина. Красиво, правда?

Королёв молчал. В голове билась одна мысль: "Выжить. Любой ценой выжить. И когда-нибудь вернуться к ракетам."

Прииск Мальдяк. Несколько бараков посреди тундры, окружённых колючей проволокой. Здесь добывали золото — драгоценный металл, ради которого государство было готово перемолоть тысячи человеческих жизней.

Королёва определили в бригаду забойщиков. Работа — двенадцать часов в забое, в вечной мерзлоте, при температуре минус сорок. Норма — кубометр породы на человека. Не выполнил норму — урезали паёк. А паёк и так был рассчитан на медленное умирание.

Первую неделю Королёв думал, что не выдержит. Руки, привыкшие держать карандаш и логарифмическую линейку, отказывались работать киркой. Спина ломилась от непосильной нагрузки. Лёгкие разрывались от ледяного воздуха.

Но постепенно организм адаптировался. Точнее, начал умирать медленнее. Королёв превратился в скелет, обтянутый кожей. Но разум сохранил.

По вечерам, лёжа в бараке на голых нарах, он мысленно конструировал ракеты. Представлял формы баков, рассчитывал тягу двигателей, проектировал системы управления. Это были единственные минуты, когда он чувствовал себя человеком.

— Чего бормочешь? — спрашивали соседи.

— Формулы повторяю. Чтобы не забыть.

— Зачем? Всё равно не пригодятся.

— Пригодятся, — упрямо отвечал Королёв. — Обязательно пригодятся.

Зима 1939-40 года стала самой страшной в его жизни. Температура опускалась до минус пятидесяти. Люди умирали прямо в забое, замерзая на рабочих местах. Королёв держался только на воле к жизни и мечте о возвращении к ракетам.

В ноябре произошло чудо. В лагерь пришла бумага из Москвы — пересмотр дела Королёва С.П. Его вызвали к начальнику лагеря.

— Королёв, тебе повезло, — сказал майор НКВД. — Едешь в Москву. Дело пересматривают.

Королёв не поверил. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но это была правда — кто-то в Москве решил, что инженеры нужнее в конструкторских бюро, чем на золотых приисках.

Дорога назад длилась две недели. Но теперь он ехал не в трюме парохода, а в пассажирском вагоне. Правда, под конвоем, но это была огромная разница.

В Москве его ждал новый суд. Но приговор был другим — восемь лет лагерей вместо десяти. И главное — направление не в лагеря, а в "шарашку" — тюремное конструкторское бюро.

Когда Королёв услышал это слово — "конструкторское бюро" — он едва не заплакал. Снова ракеты. Снова возможность творить.

Колыма осталась позади. Но её следы навсегда остались в душе — недоверие к людям, привычка рассчитывать только на себя, понимание хрупкости человеческой жизни.

И ещё одно — железная решимость. Если он выжил в Колымском аду, значит, выживет везде. И обязательно построит ракеты, которые понесут людей к звёздам.

Мечта закалилась в испытаниях и стала несокрушимой.

---

    **Глава 10. Шарашка — творчество за решёткой**

**ЦКБ-29 НКВД, Москва, март 1940 года**

Сергей Королёв стоял перед входом в здание на улице Радио и не мог поверить своим глазам. После года колымского ада это место казалось раем — чистые стены, стеклянные двери, даже клумбы с цветами во дворе.

— Проходи, не стой, — буркнул конвоир. — Тебя уже ждут.

Внутри здания было ещё удивительнее. Светлые коридоры, номерки на дверях, как в обычном учреждении. И главное — запах. Не запах лагерного барака, а запах технического творчества — машинного масла, паяльной кислоты, свежих чертежей.

— Королёв? — окликнул его человек в гражданском костюме. — Я Керберг, заместитель начальника. Пройдёмте, покажу рабочее место.

Леонид Керберг был тоже заключённым, но из "блатных" — арестованных специалистов, которых режим предпочитал использовать по специальности, а не морить на лесоповале.

— Здесь работают самые талантливые конструкторы страны, — пояснял он, ведя Королёва по коридорам. — Туполев, Петляков, Мясищев. Авиационная элита СССР.

— А что проектируют?

— Самолёты, в основном. Но есть и другие направления. Вон там артиллерийская группа сидит, тут — по двигателям.

Они остановились перед дверью с табличкой "Группа особых работ".

— А это ваше. Ракетная тематика.

Королёв вошёл в комнату и замер. За чертёжными столами сидели люди в гражданской одежде и... работали. Спокойно, сосредоточенно, как в обычном КБ. На стенах висели схемы ракет, на столах лежали логарифмические линейки и справочники.

— Серёжа! — воскликнул один из конструкторов, поднимая голову от чертежей.

Королёв присмотрелся — знакомое лицо, но где он его видел?

— Валентин? Валентин Глушко?

— Он самый. А я думал, ты на Колыме сгинул.

Глушко — конструктор ракетных двигателей, один из лучших в стране. Его арестовали ещё до Королёва, по тому же делу "троцкистской организации".

— Чуть не сгинул, — признался Королёв. — Хорошо, что дело пересмотрели.

— Садись, рассказывай. Как там, в лагерях?

Королёв сел за свободный стол и огляделся. На стене висел портрет Сталина, под ним — лозунг "Работой на благо Родины искупим свою вину". Но атмосфера была почти домашней.

— Валя, а что мы здесь будем делать?

— Ракеты проектировать. Для авиации, в основном. Ускорители взлёта, системы аварийного спасения. Но кое-что и поинтереснее.

Глушко достал из папки чертёж.

— Смотри. Баллистическая ракета дальнего действия. Дальность — до тысячи километров. Андрей Николаевич считает, что это возможно.

Андрей Николаевич — это Туполев, гений авиационной техники, главный конструктор шарашки.

— А он что думает о космических полётах? — тихо спросил Королёв.

— Пока помалкивает. Но я видел у него книгу Циолковского. Читает, значит, интересуется.

Королёв взял чертёж и внимательно изучил. Ракета была большой — высотой метров двадцать, с мощным двигателем и сложной системой управления. Но принципиально она не отличалась от космического носителя. Только боеголовка вместо полезной нагрузки.

— Интересно, — пробормотал он. — А если убрать боеголовку и поставить дополнительную ступень?

— Зачем?

— Для увеличения дальности. Ну, или для других целей...

Глушко понимающе усмехнулся:

— Серёжа, ты неисправим. Попал в тюрьму, отсидел на Колыме, а всё о космосе думаешь.

— А о чём ещё думать? Если не мы, то кто?

— Американцы, например. Или немцы.

— Вот именно. Поэтому нужно спешить.

Первые дни в шарашке прошли как в тумане. Королёв привыкал к новой жизни — и к её преимуществам, и к её ограничениям. Преимущества были очевидными: нормальная еда, чистая одежда, кровати с постельным бельём, возможность заниматься любимым делом.

Ограничения тоже были серьёзными: никаких контактов с внешним миром, цензура переписки, постоянное наблюдение. И главное — понимание, что ты заключённый, что твоя судьба зависит от прихоти начальства.

Но постепенно Королёв привык. Главное — он снова занимался ракетами. После месяцев безнадёжности это было как возвращение к жизни.

Работа закипела с первых дней. Туполев оказался не только гениальным конструктором, но и мудрым руководителем. Он понимал — чтобы заключённые работали эффективно, их нужно не запугивать, а вдохновлять.

— Товарищи, — сказал он на первом собрании коллектива, — мы находимся в особых условиях. Но это не значит, что мы должны создавать посредственную технику. Наоборот — только выдающиеся результаты могут изменить нашу судьбу.

Королёв сидел в последнем ряду и думал о том, как много изменилось в его жизни. Год назад он был свободным человеком, но его проекты считались фантастическими. Теперь он заключённый, но его идеи внезапно стали востребованными.

Война приближалась. Всем было ясно, что столкновение с Германией неизбежно. А значит, нужно новое оружие — ракетное оружие, которое может решить исход боя.

— Сергей Павлович, — обратился к нему Туполев после собрания, — займитесь ракетными ускорителями для бомбардировщиков. Нужно увеличить взлётный вес на тридцать процентов.

— Будет сделано, Андрей Николаевич.

— И ещё одно задание. Поработайте над ракетопланом-перехватчиком. Что-то вроде вашего РП-318, но с боевой нагрузкой.

Королёв кивнул. Ракетоплан... Его довоенная мечта возвращалась в новом качестве.

Месяцы пролетели незаметно. Шарашка работала в авральном режиме — война уже началась, и новое оружие требовалось немедленно. Королёв проектировал ускорители, дорабатывал ракетопланы, консультировал по баллистическим ракетам.

Но главное — он думал о будущем. О том времени, когда война закончится и можно будет вернуться к мирным проектам. К ракетам, предназначенным не для разрушения, а для исследования.

— Валя, — сказал он как-то Глушко, работая над чертежами, — а что если мы создадим двигатель тягой в сто тонн?

— Зачем такой монстр?

— Для больших ракет. Представь — носитель высотой пятьдесят метров, способный поднять в космос несколько тонн полезной нагрузки.

— Серёжа, ты опять фантазируешь.

— Не фантазирую — планирую. Война когда-нибудь кончится. И мы должны быть готовы к мирному применению ракетной техники.

Глушко покачал головой, но в глазах у него загорелся интерес. Идея мощных космических носителей будоражила воображение любого ракетчика.

В июле 1941 года шарашку эвакуировали в Омск. Немцы подходили к Москве, и все секретные производства срочно вывозили в глубь страны. Дорога была трудной — теплушки, набитые людьми и оборудованием, постоянные бомбёжки, хаос эвакуации.

Но даже в этих условиях работа не прекращалась. В вагонах чертили схемы, в пересыльных лагерях обсуждали технические решения. Война требовала новой техники, и конструкторы работали на износ.

В Омске шарашку разместили в здании бывшего завода. Условия были спартанскими — бараки, печки-буржуйки, карточная система питания. Но работа продолжалась.

— Туполев хочет видеть вас, — сообщил Королёву дежурный конвоир.

Андрей Николаевич сидел в своём кабинете — маленькой комнатушке с деревянным столом и складным стулом. На стенах висели карты военных действий, испещрённые красными флажками.

— Садитесь, Сергей Павлович. Как дела с ускорителями?

— Испытания прошли успешно. Тяга двенадцать тонн, время работы десять секунд. Взлётный вес увеличивается на сорок процентов.

— Отлично. А теперь новая задача. — Туполев достал папку с документами. — Нужно создать беспилотную ракету-торпеду. Дальность — двести километров, боеголовка — тонна взрывчатки.

Королёв присвистнул. Ракета-торпеда — это уже серьёзно. Практически крылатая ракета дальнего действия.

— Интересная задача. А система наведения?

— Автопилот плюс радиокоррекция. Вы же работали с автоматикой?

— Работал. Но такая дальность требует очень точной системы управления.

— Вот и займитесь этим. У вас есть полгода.

Полгода на создание принципиально нового вида оружия — срок фантастический. Но война диктовала свои условия.

Королёв погрузился в работу с головой. Ракета-торпеда была сложнейшим проектом — нужно было решить массу технических проблем. Но одновременно это был шаг к будущим космическим аппаратам. Принципы управления, системы стабилизации, автономная навигация — всё это пригодится для полётов в космос.

— Знаешь, Валя, — сказал он Глушко во время обеденного перерыва, — мы сейчас закладываем основы космонавтики.

— Как это?

— А так. Научившись управлять ракетой на дистанции двести километров, мы сможем управлять ею и в космосе. Создав точную систему наведения, сможем направить ракету к Луне.

— Ты думаешь, это возможно?

— Не думаю — знаю. Циолковский всё рассчитал. Дело только в технологиях.

Глушко задумался. Его всегда увлекали большие проекты, а космический полёт — проект из самых больших.

— А когда, по-твоему, это станет возможным?

— Лет через пятнадцать-двадцать. Если мы переживём войну и сможем вернуться к мирным исследованиям.

— Оптимист ты, Серёжа.

— А кем ещё быть в наше время? Без оптимизма просто не выжить.

К концу 1942 года ракета-торпеда была готова к испытаниям. Но испытать её не удалось — Королёва неожиданно перевели в Казань, в другую шарашку, где разрабатывали самолёты-штурмовики.

Прощание с товарищами было тяжёлым. За два года совместной работы они стали настоящей командой.

— Серёжа, — сказал Глушко на прощание, — если выберемся отсюда живыми, обязательно займёмся космическими ракетами.

— Обязательно, — пообещал Королёв. — И полетим к звёздам.

В поезде, везущем его в Казань, Королёв думал о прожитых годах. Арест, Колыма, шарашка — всё это было страшным испытанием. Но одновременно и школой жизни. Он научился ценить каждый день, каждую возможность работать, каждого верного друга.

И главное — мечта о космосе не умерла. Наоборот, она стала реальнее. Он увидел, что ракетная техника развивается стремительно. Значит, полёт к звёздам — вопрос не столетий, а десятилетий.

Нужно только дожить до этого времени.

---

   **КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ**
    *Рождение космической эры*

---

    **Глава 11. Трофейные секреты**

**Германия, окрестности Пенемюнде, май 1945 года**

Сорокалетний полковник Сергей Королёв, недавно освобождённый из заключения и назначенный в комиссию по изучению немецкой ракетной техники, стоял посреди разрушенного цеха и не мог поверить своим глазам.

То, что он видел, превосходило самые смелые мечты. Огромные ракеты Фау-2 высотой в четырнадцать метров, сложнейшие турбонасосные агрегаты, системы управления, о которых советские конструкторы могли только мечтать.

— Сергей Павлович, посмотрите сюда, — позвал его майор Чертков, специалист по двигателям. — Тяга этого монстра — двадцать пять тонн!

Королёв подошёл к ракетному двигателю. Действительно, впечатляющая конструкция. Камера сгорания из жаропрочной стали, турбонасосный агрегат, система охлаждения — всё выполнено на высочайшем техническом уровне.

— А дальность полёта? — спросил он немецкого инженера Вальтера Дорнбергера, которого держали для консультаций.

— Триста километров с полутонной боеголовкой, — ответил тот на ломаном русском. — Но это только начало. Мы проектировали межконтинентальную ракету А-9/А-10 с дальностью пять тысяч километров.

Королёв перевёл дыхание. Пять тысяч километров — это уже межконтинентальная баллистическая ракета. А если убрать боеголовку и поставить дополнительную ступень...

— А космические проекты у вас были? — осторожно спросил он.

Дорнбергер оживился:

— Конечно! Мы планировали запустить искусственный спутник Земли к 1946 году. И полёт человека в космос — к 1950-му.

— Серьёзно?

— Абсолютно. У нас были все необходимые технологии. Не хватило только времени.

Королёв молча обошёл цех. Немцы действительно были близки к прорыву в космос. Если бы война продлилась ещё пару лет...

Но они проиграли. И теперь их технологии доставались победителям.

— Товарищ полковник, — обратился к нему генерал Гайдуков, руководитель комиссии, — что думаете обо всём этом?

— Думаю, мы отстали лет на пять, — честно ответил Королёв. — Но можем быстро наверстать.

— Каким образом?

— Изучить немецкую технику, взять лучшее, добавить своё. И создать ракеты, превосходящие Фау-2.

— А на что направить эти ракеты?

Королёв задумался. Можно сказать правду — что его интересует космос. Но в 1945 году это прозвучало бы несерьёзно. Страна лежала в руинах, нужно было восстанавливать экономику, а не летать к звёздам.

— Сначала — на оборонные задачи, — сказал он дипломатично. — Межконтинентальные баллистические ракеты. А потом...

— Что потом?

— Потом посмотрим. Ракетная техника развивается быстро. Возможно, найдутся и мирные применения.

Генерал кивнул. Он не подозревал, что разговаривает с человеком, который через двенадцать лет запустит первый спутник.

Следующие месяцы Королёв провёл в интенсивном изучении немецких трофеев. Вместе с группой советских специалистов он разбирал ракеты по винтикам, изучал чертежи, допрашивал пленных инженеров.

Особенно его заинтересовала личность Вернера фон Брауна — главного конструктора Фау-2. К сожалению, фон Браун успел сдаться американцам и теперь работал на них. Но его идеи остались в документах.

— Посмотрите, — показал Королёв Глушко, который тоже работал в комиссии, — фон Браун проектировал ракету для полёта на Марс. Стартовая масса — пять тысяч тонн!

— Фантастика, — покачал головой Глушко. — Кто будет строить такого монстра?

— А почему бы и нет? Если задача того стоит...

— Серёжа, ты неисправим. Опять о космосе думаешь.

— А о чём ещё? Мы изучаем самую передовую ракетную технику в мире. Грех не использовать её для космических проектов.

Постепенно у Королёва формировался план. Нужно создать советскую ракету, превосходящую немецкую Фау-2. Официально — для военных целей. Но конструкция должна быть такой, чтобы её можно было использовать для запуска спутников.

— Валя, — сказал он Глушко, — если мы сделаем ракету тягой в сто тонн, мы сможем запустить на орбиту полутонный спутник.

— А зачем нужен спутник?

— Сначала для престижа. Первый в мире искусственный спутник — это же колоссальная реклама для страны! А потом найдутся и практические применения.

— Какие?

— Связь, навигация, разведка, изучение атмосферы... Много чего.

Глушко заинтересовался. Он всегда любил амбициозные проекты.

— А сколько времени потребуется?

— Лет десять на разработку и испытания. К 1957 году можем запустить.

— Почему именно к 1957-му?

— Международный геофизический год. Учёные всего мира будут изучать атмосферу и околоземное пространство. Самое время запустить спутник.

Так родилась идея, которая через двенадцать лет потрясёт мир. Королёв ещё не знал, что его спутник опередит американский на четыре месяца и станет символом советского технологического превосходства.

Но основы будущей космической программы закладывались именно здесь, среди трофейных немецких ракет.

В декабре 1945 года комиссия завершила работу. Королёв вернулся в Москву с чемоданом чертежей и головой, полной идей. Теперь нужно было найти способ воплотить эти идеи в жизнь.

Путь к звёздам лежал через военные ракеты. Это было компромиссом, но другого выбора не было.

Космическая эра начиналась с изучения оружия войны.

---

    **Глава 12. Р-7 — ключ к космосу**

**Калининград Московской области (ныне Королёв), НИИ-88, 1954 **

Семь утра. Сергей Павлович Королёв, как всегда, был в институте первым. В сорок семь лет он стал признанным лидером советского ракетостроения, Главным конструктором, чьё слово было законом для сотен инженеров и рабочих.

Но сегодня его ждал особенный день. На столе лежал проект, над которым он работал три года — межконтинентальная баллистическая ракета Р-7. Официально она предназначалась для доставки ядерных боеголовок в Америку. Неофициально — для запуска первого искусственного спутника Земли.

— Сергей Павлович, готовы к совещанию? — спросил заместитель Василий Мишин, входя в кабинет с армией чертежей.

— Готов. Как настроение у конструкторов?

— Нервничают. Ракета получается очень сложной.

Королёв кивнул. Р-7 действительно была чудом техники — тридцатиметровая махина с пятью двигателями общей тягой в четыреста тонн. Такой мощности хватило бы, чтобы поднять в космос несколько тонн полезной нагрузки.

В конференц-зале собрались ведущие специалисты страны. Глушко — по двигателям, Пилюгин — по системам управления, Воскресенский — по испытаниям. Цвет советского ракетостроения.

— Товарищи, — начал Королёв, — сегодня мы рассматриваем окончательный проект ракеты Р-7. Это не просто оружие — это ключ к новой эре в истории человечества.

— Как это понимать? — спросил представитель Министерства обороны.

— Очень просто. Ракета, способная доставить боеголовку в Америку, способна и вывести спутник на орбиту. Нужно только изменить программу полёта.

В зале зашушукались. Спутник... Большинство присутствующих слышали об этой идее впервые.

— Сергей Павлович, — осторожно сказал Мишин, — но ведь нас никто не просил создавать спутник.

— Пока не просили. — Королёв встал и подошёл к доске, на которой висела схема траектории полёта. — Но в 1957 году будет Международный геофизический год. Американцы уже объявили о планах запуска спутника. Хотим ли мы отстать?

— А правительство знает об этих планах?

— Пока нет. Но если мы подготовим всё заранее, то сможем предложить готовый проект.

Королёв прекрасно понимал — прямого разрешения на космический проект он не получит. Но если представить спутник как демонстрацию мощи советских ракет, руководство может заинтересоваться.

— Валентин Петрович, — обратился он к Глушко, — как дела с двигателями?

— Идут по плану. РД-107 и РД-108 проходят стендовые испытания. Тяга соответствует расчётной.

— Николай Алексеевич, — повернулся к Пилюгину, — а система управления?

— Сложности есть. Управлять пятью двигателями одновременно — задача нетривиальная. Но решаемая.

— Отлично. Леонид Александрович, полигон готов?

Воскресенский кивнул:

— Байконур строится. К концу года первая стартовая позиция будет готова.

Байконур... Королёв специально выбрал это место для космодрома. Казахские степи, далеко от населённых пунктов, близко к экватору для оптимальных запусков. Идеальное место для начала космической эры.

— Теперь главный вопрос, — сказал Королёв. — Когда мы сможем провести первый пуск?

— При оптимистическом сценарии — весной 1957 года, — ответил Мишин.

— Хорошо. Значит, к осени 1957-го можем быть готовы к запуску спутника.

— Если всё пойдёт по плану, — добавил Глушко.

— А если не пойдёт?

— Тогда американцы будут первыми.

Королёв покачал головой. Этого допустить нельзя. Советский Союз должен открыть космическую эру — это вопрос не только престижа, но и национальной безопасности.

После совещания он остался один в кабинете. На стене висел портрет Циолковского — калужского мечтателя, который рассчитал возможность космических полётов. Рядом — фотография ракеты Фау-2, которая показала практическую осуществимость этих расчётов.

А теперь советские конструкторы стояли на пороге воплощения вековой мечты человечества.

— Константин Эдуардович, — тихо сказал Королёв портрету, — мы сделаем это. Обязательно сделаем.

Но путь к звёздам оказался труднее, чем ожидалось. Первые испытания Р-7 показали массу проблем. Двигатели глохли, система управления давала сбои, конструкция не выдерживала нагрузок.

— Серёжа, может, мы слишком рано начали? — сомневался Глушко после очередной неудачи.

— Нет, Валя. Просто нужно больше работать. Американцы тоже не сразу научились запускать ракеты.

— Но у них опыта больше. Они раньше начали.

— Зато у нас задачи амбициознее. Мы создаём не просто ракету — мы открываем дорогу в космос.

Работа шла круглосуточно. Королёв практически жил на заводе, спал в кабинете, ел всухомятку. Его примеру следовали сотни инженеров и рабочих.

К лету 1957 года Р-7 наконец заработала как надо. Ракета успешно преодолела расчётную дальность, точно попав в заданный квадрат на Камчатке.

— Теперь можно говорить с правительством о спутнике, — сказал Королёв на очередном совещании.

— А что скажем?

— Скажем правду. Что наша ракета может не только доставлять боеголовки, но и выводить на орбиту научные аппараты. Что это продемонстрирует всему миру мощь советской науки и техники.

В августе Королёв написал докладную записку в ЦК КПСС. Текст был осторожным, но смысл ясным: СССР может стать первой космической державой.

Ответ пришёл быстрее, чем ожидалось. Никита Хрущёв, новый лидер страны, оказался человеком с воображением. Идея космического первенства ему понравилась.

— Товарищ Королёв, — сказал он на встрече в Кремле, — когда можете запустить этот спутник?

— К октябрю будем готовы.

— Отлично. Приурочим к сорокалетию Великой Октябрьской революции. Хороший подарок народу.

Королёв вышел из Кремля окрылённый. Наконец-то! Двадцать шесть лет после встречи с Циолковским мечта о космосе становилась реальностью.

Оставалось самое главное — не подвести. Сделать так, чтобы первый спутник полетел именно от советской ракеты.

---

    **Глава 13. Первый спутник — прорыв в бесконечность**

**Байконур, 4 октября 1957 года, утро**

Степной ветер гнал по космодрому перекати-поле и пыль. Сергей Павлович Королёв стоял возле стартового стола и в сотый раз проверял готовность ракеты. Р-7, получившая для этого полёта название "Спутник", возвышалась над степью как металлический памятник человеческой дерзости.

На её вершине, под защитным конусом, притаился серебристый шар диаметром 58 сантиметров. Простой с виду, он был напичкан сложнейшей электроникой — радиопередатчики, источники питания, системы терморегуляции. Первый в истории искусственный спутник Земли.

— Сергей Павлович, все системы в норме, — доложил Леонид Воскресенский, ведущий конструктор по испытаниям.

Королёв кивнул, но в глазах читалось напряжение. Слишком многое зависело от этого пуска. Если всё пройдёт успешно, СССР станет первой космической державой. Если неудача — американцы опередят, и момент будет упущен навсегда.

— Василий Павлович, как дела с кораблём? — спросил он у Мишина.

— Все системы в норме. Техника готова.


Действительно, атмосфера на космодроме была особенной. Даже самые опытные испытатели чувствовали: сегодня не рядовой пуск ракеты, а рубеж, отделяющий одну эпоху от другой.

В бункере управления собрались десятки специалистов. За пультами сидели лучшие инженеры страны — те, кто создавал эту ракету по винтикам, по миллиметрам.

— Готовность номер один! — объявил Воскресенский.

Началась последовательность операций, отработанная до автоматизма. Заправка топливом, проверка систем, выход на режим.

— Ключ на старт! — скомандовал Королёв.

— Есть ключ на старт!

— Продувка!

— Есть продувка!

— Зажигание!

В ту же секунду из сопел ракеты вырвались языки пламени. Земля задрожала от рёва двигателей. Четыреста тонн тяги подняли тридцатиметровую махину в небо.

Королёв следил за полётом по приборам. Скорость растёт, высота увеличивается, траектория соответствует расчётной. Всё идёт по плану.

Две минуты — отделение боковых блоков. Ракета стала легче и ускорилась. Теперь работал только центральный блок.

Четыре минуты — отделение второй ступени. Третья ступень с спутником продолжает набирать скорость.

Пять минут — выключение двигателей. Спутник отделяется от носителя и выходит на орбиту.

— Есть отделение! — крикнул оператор радиосвязи. — Принимаю сигналы спутника!

В динамиках зазвучало ритмичное "бип-бип-бип" — позывные первого космического аппарата, созданного человеком.

Королёв снял очки, протёр их дрожащими руками. Сделано. Мечта всей жизни осуществилась.

— Товарищи,— Товарищи, — сказал он, поднимаясь с кресла, — мы только что открыли космическую эру. Человечество стало космической цивилизацией.

Аплодисменты гремели в бункере несколько минут. Инженеры обнимались, поздравляли друг друга, плакали от радости. Они понимали — участвовали в событии, которое войдёт во все учебники истории.

— Сергей Павлович, — подошёл корреспондент ТАСС, — что вы чувствуете в этот момент?

Королёв задумался. Что он чувствует? Радость, гордость, облегчение... Но главное — странное ощущение завершённости. Круг замкнулся. Мальчик из Нежина, мечтавший о полёте к звёздам, стал Главным конструктором, открывшим людям дорогу в космос.

— Чувствую, — сказал он медленно, — что мы сделали первый шаг в бесконечность. Этот маленький спутник — только начало. За ним последуют другие, более совершенные. А потом полетит человек.

— Когда?

— Скоро. Очень скоро.

Он ещё не знал, что "скоро" — это три с половиной года. Что 12 апреля 1961 года его ракета понесёт в космос Юрия Гагарина. Что СССР окончательно утвердится как космическая сверхдержава.

Но уже сейчас, глядя на мигающие огни телеметрии, он понимал — главное сделано. Барьер между Землёй и космосом преодолён навсегда.

---

   **КНИГА ПЯТАЯ**
    *Человек к звёздам*

---

    **Глава 14. Выбор первого**

**Центр подготовки космонавтов, Звёздный городок, 1960 год**

Двадцать молодых лётчиков сидели в аудитории и слушали лекцию о перегрузках. За окном шумел подмосковный лес, а в классе решалась судьба космонавтики — кто из этих людей станет первым человеком в космосе.

Сергей Павлович Королёв прошёл в аудиторию тихо, стараясь не привлекать внимания. Он хотел посмотреть на кандидатов в естественной обстановке, когда они не знают о присутствии Главного конструктора.

Двадцать лиц, двадцать биографий, двадцать мечтаний о полёте. Все молодые, все здоровые, все прошедшие жесточайший отбор. Но первым может быть только один.

— А теперь практическое занятие, — объявил инструктор. — Моделируем аварийную ситуацию на орбите. Лейтенант Гагарин, ваши действия?

Юрий Гагарин — двадцатишестилетний лётчик из Смоленской области — встал и чётко доложил последовательность действий в аварийной ситуации. Говорил спокойно, без суеты, словно речь шла о рутинной процедуре.

Королёв внимательно следил за ним. Невысокий, коренастый, с открытым лицом и лучистой улыбкой. В нём было что-то особенное — природное обаяние, внутренняя уверенность, способность располагать к себе людей.

— Лейтенант Титов, а теперь вы, — продолжил инструктор.

Герман Титов — ещё один кандидат, высокий, интеллигентный, с аналитическим складом ума. Он тоже правильно ответил на вопрос, но более сухо, по-деловому.

Королёв сравнивал. Титов, безусловно, более образован, лучше разбирается в технике. Но Гагарин... В нём есть та искра, которая нужна первому космонавту. Он станет не просто испытателем, а символом.

После занятий Королёв встретился с руководителем подготовки космонавтов Николаем Каманиным.

— Николай Петрович, как дела с отбором?

— Сложно, Сергей Павлович. Все ребята хорошие. Но выбрать одного...

— А кто лидирует?

— По формальным показателям — Титов. Отличник, техника знает досконально, физическая подготовка на высоте.

— А по неформальным?

Каманин задумался.

— По неформальным — Гагарин. Ребята его любят, он естественный лидер. И главное — он психологически устойчив. Ничего его не выведет из равновесия.

— А что думают психологи?

— Рекомендуют Гагарина. Говорят, у него идеальная психика для космического полёта.

Королёв кивнул. Психология в космосе — вещь не менее важная, чем техника. Никто не знал, как поведёт себя человек в невесомости, в замкнутом пространстве, в ситуации абсолютной зависимости от техники.

— А сам Гагарин как относится к возможности первого полёта?

— Спокойно. Говорит: если выберут — полечу, если нет — подождёт следующей очереди.

— Мудрое отношение.

Через неделю Королёв лично побеседовал с кандидатами. Встречи были неформальными — просто разговор о жизни, о мечтах, о понимании космонавтики.

— Юрий Алексеевич, — спросил он Гагарина, — а почему вы хотите лететь в космос?

— Интересно, Сергей Павлович. Всю жизнь мечтал о небе, а тут такая возможность — подняться выше всех.

— Не боитесь?

— Боюсь, конечно. Но не больше, чем при первом самостоятельном полёте на истребителе. Страх — это нормально. Главное, чтобы он не мешал работать.

— А что будете чувствовать, если полетите первым?

Гагарин улыбнулся той самой знаменитой улыбкой, которая через год покорит весь мир.

— Гордость. За страну, за всех, кто работал над этим полётом. И ответственность — чтобы не подвести.

Простые слова, но в них было всё — и понимание важности момента, и готовность к подвигу, и человеческая скромность.

— Герман Степанович, — спросил Королёв у Титова, — а что для вас космический полёт?

— Научный эксперимент, Сергей Павлович. Проверка возможностей человека в новых условиях. И, конечно, испытание техники.

— А личные амбиции?

— Конечно, хочется быть первым. Но главное — чтобы полёт прошёл успешно, кто бы его ни совершил.

Титов отвечал более обдуманно, аналитично. Тоже хороший кандидат, но другой тип личности.

В итоге выбор был сделан в январе 1961 года. Первым космонавтом назначили Гагарина, Титов стал дублёром.

— Почему именно Гагарин? — спросил Каманин.

— Потому что он символ, — ответил Королёв. — Первый космонавт должен быть не просто хорошим лётчиком, а лицом космонавтики. Гагарин — именно такой человек.

— А Титов?

— Титов полетит вторым. У него будет более сложная программа — суточный полёт. Это тоже очень важная миссия.

Решение было принято. Оставалось только довести корабль "Восток" до ума и выбрать дату полёта.

Время подгоняло — американцы готовили свой космический корабль и могли опередить в любой момент.

---

    **Глава 15. 108 минут, изменившие мир**

**Байконур, 12 апреля 1961 года, 05:30**

Королёв не спал всю ночь. Ходил по кабинету, проверял телеметрию, звонил на стартовую позицию. Сегодня "его мальчик" — так он мысленно называл Гагарина — должен был подняться туда, куда не поднимался ни один человек.

В 5:30 он приехал на стартовую позицию. Ракета "Восток" стояла в лучах прожекторов, как готовый к полёту серебристый корабль. На её вершине, в шаровидной кабине, через несколько часов разместится первый космонавт.

— Как дела? — спросил он у Воскресенского.

— Всё в норме. Заправка закончена, системы проверены. Можем стартовать по графику.

— А Юра как?

— Спит. Каманин сказал — спит как младенец.

Королёв улыбнулся. Способность крепко спать перед важным событием — признак железных нервов.

В 6:00 разбудили Гагарина. Медицинский осмотр, завтрак, облачение в скафандр — все процедуры шли по отработанному плану.

В 7:00 Гагарин приехал на стартовую позицию. Увидев Королёва, он широко улыбнулся и помахал рукой.

— Как дела, Юра? — спросил Главный конструктор.

— Отлично, Сергей Павлович! Готов к полёту!

— Не волнуешься?

— Волнуюсь, но в хорошем смысле. Как перед первым самостоятельным полётом.

Они поднялись на лифте к кабине корабля. Гагарин забрался внутрь, инженеры начали проверку систем жизнеобеспечения.

— Юра, — сказал Королёв, наклонившись к люку, — помни главное: ты летишь не только от своего имени. Ты представляешь всё человечество.

— Понял, Сергей Павлович. Постараюсь не подвести.

— Не подведёшь. В тебя верит вся страна.

Люк закрылся. Гагарин остался один в кабине корабля, который через час должен был унести его в космос.

Королёв спустился в бункер управления. Здесь царила деловая атмосфера — десятки специалистов готовили пуск. Каждый знал свою задачу, каждый понимал ответственность момента.

— Готовность номер один! — объявил Воскресенский.

Началась предстартовая подготовка. Проверка систем, выход на режим, контроль параметров.

В 9:00 Королёв взял микрофон связи:

— Юра, как дела?

— Всё отлично, Сергей Павлович. К полёту готов!

— Удачи тебе, Юра. До встречи на Земле.

— Обязательно встретимся!

9:07. Команда "Зажигание!"

Из сопел ракеты вырвалось пламя. Земля содрогнулась от рёва двигателей. "Восток" медленно оторвался от стартового стола и начал набирать скорость.

— Поехали! — крикнул Гагарин в микрофон.

Это слово услышали немногие — только те, кто находился в бункере управления. Но оно стало символом космической эры, криком человека, прорывающегося к звёздам.

Королёв следил за полётом по приборам. Первая ступень отработала нормально, вторая тоже. Корабль вышел на расчётную орбиту.

— Есть невесомость! — доложил Гагарин. — Чувствую себя отлично! Всё работает нормально!

В бункере раздались аплодисменты. Человек в космосе! Впервые в истории!

Следующие полтора часа были самыми долгими в жизни Королёва. Гагарин облетал Землю, передавал наблюдения, проверял работу систем. Всё шло по плану, но каждую секунду могло случиться что-то непредвиденное.

— Вижу Землю! — восторженно сообщал первый космонавт. — Какая она красивая! Видны облака, моря, континенты!

— Юра, как самочувствие? — спрашивал Королёв.

— Отличное! Невесомость переношу хорошо. Аппетит есть, работоспособность полная!

В 10:25 включилась тормозная двигательная установка. Корабль начал снижение.

— Торможение прошло нормально! — доложил Гагарин. — Иду на посадку!

В 10:55 парашютист Гагарин приземлился в саратовской степи. Полёт завершился благополучно.

Первое сообщение пришло через несколько минут:

— Космонавт здоров, чувствует себя хорошо. Задание выполнено полностью.

Королёв снял очки, протёр глаза. Сделано. Человек побывал в космосе и вернулся живым и здоровым. Мечта тысячелетий стала реальностью.

— Товарищи, — сказал он, поднимаясь с кресла, — сегодня мы сделали человечество космической цивилизацией. Но это только начало. Впереди — Луна, планеты, звёзды.

Он ещё не знал, что через пять лет его сердце остановится на операционном столе. Что он не увидит высадки человека на Луну, не увидит орбитальных станций, не увидит полётов к планетам.

Но главное он уже увидел — первого человека в космосе. Юрия Гагарина, который доказал: космос покорился человеку.

Мечта мальчика из Нежина сбылась.

---

    **Глава 16. Тайна Главного конструктора**

**Москва, 1963 год**

Слава Юрия Гагарина гремела по всему миру. Первый космонавт стал самым знаменитым человеком планеты, его улыбку знали в каждой стране, его имя произносили на всех языках.

Но человека, который сделал возможным полёт Гагарина, мир не знал. В газетах его называли просто "Главный конструктор советской космической техники". Имя Сергея Павловича Королёва оставалось государственной тайной.

— Сергей Павлович, — сказал ему Мишин после очередного успешного пуска, — не тяготит ли вас эта анонимность?

Королёв задумался. Действительно, странная ситуация — его ракеты известны всему миру, а сам он остаётся в тени.

— Знаешь, Вася, — ответил он, — есть в этом что-то правильное. Космонавтика — дело коллективное. Один человек не может создать космический корабль. Пусть лучше прославляются те, кто летает, а не те, кто строит.

— Но всё же...

— Всё же главное — не слава, а дело. Мы открываем людям дорогу к звёздам. Этого достаточно для счастья.

Но секретность создавала и проблемы. Западные специалисты строили фантастические теории о "красном барон рокетс" — загадочном советском конструкторе. Некоторые считали, что это группа немецких специалистов во главе с каким-то гениальным учёным.

Американцы лихорадочно пытались выяснить, кто стоит за советскими космическими успехами. ЦРУ тратило миллионы долларов на разведку, но тайна охранялась железно.

— Почему такая секретность? — спрашивали западные журналисты советских официальных лиц.

— Главный конструктор не хочет личной известности, — отвечали те. — Он считает, что космонавтика — коллективное творчество.

Отчасти это была правда. Королёв действительно не стремился к личной славе. Но главной причиной секретности были соображения безопасности — в условиях холодной войны противник не должен был знать, кто руководит советской космической программой.

Парадокс ситуации заключался в том, что Королёв стал одним из самых влиятельных людей в СССР, оставаясь при этом неизвестным широкой публике. Его мнение учитывали в Политбюро, его проекты получали приоритетное финансирование, но имя не упоминалось в прессе.

— Представляете, — шутил он с сотрудниками, — я единственный в мире знаменитый неизвестный человек.

Но шутки не скрывали внутреннего напряжения. Королёв был человеком публичным по натуре, любил объяснять свои идеи, вдохновлять людей на великие дела. Секретность сковывала его, не давала в полной мере реализовать свой талант популяризатора науки.

Особенно тяжело ему было во время международных конгрессов. Представители других стран делились опытом, обсуждали проблемы, а советская делегация молчала или говорила общими фразами.

— Как можно развивать науку в полной секретности? — недоумевали западные коллеги.

— У нас свои методы, — отвечали советские представители.

Но Королёв понимал — наука интернациональна. Рано или поздно придётся открыться, поделиться опытом, начать международное сотрудничество.

Пока же он оставался призраком — человеком, который изменил мир, но которого мир не знал в лицо.

---

    **Глава 17. Последняя операция**

**Москва, Кремлёвская больница, 14 января 1966 года**

Утром 14 января Сергей Павлович позвонил жене Нине и сказал, что чувствует себя хорошо, что операция будет простой, что вечером он уже будет в палате. В кармане пиджака, как всегда, лежали две копеечные монеты — его талисман на удачу.

Но в этот день монет в кармане не оказалось.

— Странно, — пробормотал он, ощупывая карманы. — Куда же они делись?

Медсестра помогла ему переодеться в больничную рубаху. В 10:00 его повезли в операционную.

Операция должна была быть простой — удаление полипа из прямой кишки. Такие вмешательства делались рутинно, больные выписывались через несколько дней.

Но когда хирурги вскрыли брюшную полость, обнаружилась страшная картина — злокачественная опухоль больших размеров. Предварительный диагноз оказался ошибочным.

— Что делаем? — спросил ассистент.

— Удаляем, — решил главный хирург. — Другого выхода нет.

Операция затянулась. Вместо запланированных тридцати минут прошло уже три часа, а конца не было видно.

В соседней комнате ждала Нина Ивановна. Она видела, как в операционную входили новые врачи, как нервничали медсёстры. Что-то шло не так.

В операционной работали лучшие хирурги страны — Борис Петровский, Валентин Маят, Сергей Ефуни. Но пациент их беспокоил. Ослабленное годами перенапряжения сердце плохо переносило длительный наркоз.

— Давление падает, — доложил анестезиолог.

— Поддерживайте стимуляторами.

— Пульс становится нитевидным.

— Добавьте адреналин.

Но сердце шестидесятилетнего конструктора, пережившего Колыму, годы напряжённой работы, постоянные стрессы, не выдерживало нагрузки.

В 14:45 кардиомонитор показал прямую линию.

— Остановка сердца! — крикнул анестезиолог.

Началась реанимация. Массаж сердца, инъекции, дефибриллятор. Врачи боролись за жизнь человека, который дал людям космос, но медицина 1966 года была бессильна.

В 15:20 Сергея Павловича Королёва не стало.

Нина Ивановна поняла всё по лицам врачей, выходивших из операционной. Борис Петровский подошёл к ней с опущенной головой.

— Нина Ивановна... Мы сделали всё, что могли. Но сердце не выдержало.

Она не плакала. Просто сидела на стуле в больничном коридоре и не могла поверить, что всё кончилось.

Ещё вчера он был полон планов — лунная программа, марсианская экспедиция, орбитальные станции. Говорил, что впереди самые интересные проекты. А сегодня...

Сообщение о смерти Главного конструктора передали в Кремль немедленно. Брежнев был в шоке — терять такого человека в расцвете творческих сил...

— Как это случилось? — спрашивал он у министра здравоохранения.

— Операционный риск, Леонид Ильич. К сожалению, медицина не всесильна.

— А проекты? Космическая программа?

— Работу продолжат его ученики. Мишин, Рязанский, другие...

Но все понимали — уходила эпоха. Королёв был не просто конструктором, а идеологом космонавтики, человеком, который видел дальше других.

16 января газеты сообщили о смерти академика Сергея Павловича Королёва. Впервые мир узнал имя человека, который открыл людям дорогу в космос.

Гагарин, узнав о смерти Главного конструктора, заплакал. Они были связаны особой связью — человек, построивший корабль, и человек, полетевший на этом корабле к звёздам.

— Он дал мне крылья, — сказал первый космонавт. — Дал всем нам крылья для полёта в будущее.

18 января состоялись похороны с государственными почестями. Урну с прахом Королёва поместили в Кремлёвской стене — рядом с другими героями страны.

Но главный памятник ему был не в камне, а в небе. Каждый космический корабль, каждый спутник, каждая орбитальная станция несли на себе отпечаток его гения.

Мальчик из Нежина, мечтавший о полёте к звёздам, стал Главным конструктором звёздных дорог. Его мечта пережила его и продолжает жить в каждом космическом старте.

---

   **ЭПИЛОГ**
    *Бессмертие Главного конструктора*

**Байконур, наши дни**

Ракета "Союз" стоит на стартовой позиции — той самой, откуда в 1957 году стартовал первый спутник, а в 1961-м полетел Гагарин. Прошло более полувека, но принципиальная схема носителя остаётся королёвской.

В музее космонавтики его портрет висит рядом с портретом Циолковского. Учитель и ученик, мечтатель и практик, теоретик и конструктор. Два человека, которые дали человечеству космос.

Сегодня имя Королёва знают во всём мире. Его именем названы города, улицы, научные институты, астероиды. Но главная память о нём — в небе, где летают сотни спутников, где работают космические станции, где готовятся экспедиции к Марсу.

Каждый космический старт — это реализация его мечты. Каждый космонавт — его духовный наследник. Каждое открытие в космосе — продолжение его дела.

Он хотел быть зеркалом Вселенной — и стал им. В его жизни отразились все страсти XX века: революция и репрессии, война и восстановление, мечты и их воплощение. Но главное — в ней отразилась вечная человеческая мечта о полёте к звёздам.

Мальчик из Нежина достиг звёзд. И показал дорогу туда всему человечеству.

Его мечта стала нашей реальностью. Его будущее — нашим настоящим.

Сергей Павлович Королёв — Главный конструктор звёздных дорог — навсегда остался в памяти человечества как человек, который превратил невозможное в неизбежное.

---

**КОНЕЦ**

*Роман "Главный конструктор звёздных дорог" основан на реальных событиях жизни выдающегося советского учёного и конструктора Сергея Павловича Королёва (1907-1966), основоположника практической космонавтики, создателя первого искусственного спутника Земли и космического корабля, на котором совершил полёт первый космонавт планеты Юрий Алексеевич Гагарин.*