Senex. Книга 1. Глава 34

Книга 1. Бонна Эксклюзив

Глава 34. Операция на суставе

Диана: Займёмтесь делом.
Перо возьмите, Теодоро.
Теодоро (в сторону): Убьет или прогонит с места.
Диана: Пишите.
Теодоро: Я готов.
Лопе де Вега. Собака на сене

          Сотрудник Отдела технического сопровождения пришёл устанавливать на компьютер Королёвой программу для участия в электронных торгах через Интернет. На самом деле в электронных торгах участвовал Ильюшин, но эту программу можно устанавливать на операционную систему Windows ХР, а она была только на компьютере Королёвой, на всех остальных компьютерах была операционная система Windows 10. Королёву возмутило, что на её компьютер устанавливают программу без её согласия, но больше всего её обидело то, что Ильюшин, с которым она так мило, так «по-семейному» лепила пельмени, не предупредил её, а поступил самовольно. Она долго кричала на него, а потом стала плакать.
          Это был как раз тот редкий случай, когда Василий Порфирьевич её понимал: «Чем теснее сближаешься с человеком, тем сильнее кажется нанесённая обида, и возникает уверенность, что произошло подлое предательство». А Ильюшин на самом деле ничего не нарушал и никого не предавал, он поступил так, как поступал всегда и со всеми - в полном соответствии с высокомерным отношением ко всем, кто не являлся адептом учения Шри Матаджи. И если Пешкин ассоциировал со своей матерью Королёву, то у Василия Порфирьевича было подозрение, что Ильюшин ассоциирует со своей матерью Шри Матаджи… Но никак не Королёву! И в этом была её ошибка.
          Пока Королёва плакала, Василий Порфирьевич вышел на колоннаду, в это время Королёва стала очень громко разговаривать с кем-то по телефону, да так громко, что из комнаты, как пробка из бутылки шампанского, вылетел ошалевший Ильюшин.
          Но к вечеру Королёва помирилась с Ильюшиным. Если бы она не сделала этого, то осталась бы в полном одиночестве. Ради сохранения контроля над Ильюшиным, Королёвой пришлось смириться с его высокомерным отношением ко всем людям, в том числе и к ней самой... Не слишком ли высокая цена за контроль над чужим человеком?
          Ильюшин в знак примирения задарил Королёву дармовыми конфетами, которыми он угостился в Отделе договоров, и они сели пить с этими конфетами кофе… Который им сварил Пешкин. Во время акта примирения Королёва пожаловалась Ильюшину:
          - Андрюшечка, я хочу тебе признаться, что Слизкин оказался подлецом! Я стараюсь, пишу статью для вице-премьера Рогозина, а Слизкин в это время, оказывается, пишет свою статью, и когда я узнала об этом, он сказал мне: «Я - главный, а ты будешь мне помогать!» Ты представляешь? Сильнее обидеть меня он не мог! И вообще, я поняла, что Слизкин всё портит, и от него надо избавляться! - при этих её словах Ильюшин удивлённо округлил глаза, и Королёва стала настаивать: - Не надо бояться, что завод останется без Слизкина! Завод справится и без Слизкина. Теперь я всем расскажу, что Слизкин меня предал.
          Королёва после примирения с Ильюшиным опять будет встречается с его компанией… Это мероприятие уже становилось какой-то обязаловкой для неё, она постепенно переносила сферу своего влияния с работы на личные отношения, потому что на работе все возможности для неё были перекрыты, и даже Слизкин оказался предателем. Василий Порфирьевич, как человек посторонний, видел эту ситуацию примерно так: взрослый человек пенсионного возраста собрал вокруг себя детей и убеждает их в том, что он самый умный, самый знающий, самый, самый, самый… И дети, в лице Пешкина, охотно верят в это… Но дети в лице Ильюшина оказались крепкими орешками, и Королёва полна решимости одержать над ними верх.
          А Ильюшин тем временем, поднялся ещё выше. Молодой представительный инженер, который раньше был ведущим церемоний спуска заказов на воду и подъёма флага на них, уволился, и теперь ведущим этих церемоний назначили Ильюшина. Это был ещё один - и очень достойный! - повод Ильюшину возгордиться.
          Королёва старалась окружить себя молодыми людьми… Гайдамака делал ставку на молодых инженеров… В этом они были похожи. Но у Василия Порфирьевича было иное отношение к молодым людям. Молодой человек - это всегда новая энергия, новые надежды, новые эмоции - и это совсем другое течение времени. Если, например, пожилой мужчина имеет интимную связь с молодой женщиной, то это означает, что он стремится сломать ход своего времени, отказывается признавать свои ошибки молодости. Это явное стремление присвоить чужие надежды и чужую энергию. Королёва именно так и вела себя, она пыталась присвоить себе молодую энергию Ильюшина и Пешкина. Но это ещё означало и добровольный отказ от преимуществ, которые даёт человеку его возраст. Главным преимуществом пожилого человека над молодыми людьми является его мудрость, жизненный опыт и более осознанное восприятие реальности. А главным недостатком пожилого по сравнению с молодыми людьми является его слабое здоровье. У каждого возраста свой темп жизни. У молодых людей очень быстрый темп жизни, им везде надо успеть. У пожилых людей темп жизни гораздо медленнее, они уже многого достигли, во многом разочаровались, и медленный темп жизни позволяет им быть более мудрыми. Пожилым людям нет смысла торопиться на кладбище.

          * * *
          Когда сотрудники ПДО должны были пройти ежегодный медосмотр, Королёва позвонила в поликлинику и стала просить, чтобы ей разрешили пройти медосмотр в другое время, потому что в пятницу у неё будет очень загруженный день. Она и здесь требовала для себя эксклюзивных условий. Королёва договорилась пройти медосмотр в четверг, напилась кофе с конфетами и пошла сдавать анализ крови и проходить медосмотр.
          Хотя Королёва и Василий Порфирьевич были абсолютными антагонистами, у них обнаружилась одна общая особенность: у Королёвой была такая же, как у Василия Порфирьевича, травма первого плюснефалангового сустава правой ступни, которая доставляла довольно сильную боль при ходьбе. И это было — слава Богу! - единственное сходство между ними. Василий Порфирьевич, как мог, терпел это неудобство, покупал удобную обувь, которая не травмировала больной сустав, а Королёва пошла на приём к хирургу, устроила истерику и стала настаивать на том, чтобы ей сделали операцию.  Врач ничего ей не пообещал, но нога Королёвой стала болеть сильнее, она уже ходила с трудом, поэтому опять стала ругаться с врачами и обвинять их в том, что они не хотят ей помочь, несмотря на то что она уже не может ходить. Она всё больше нуждалась в жалости, ею всё больше овладевала психология жертвы. Поскольку у Королёвой болела нога, она теперь стала просить Пешкина подать ей телефон. Её потребность в проявлениях жалости к её персоне всё усиливалась, и её уст всё чаще звучало слово «инвалид».
          Она сказала начальнику, что с понедельника возьмёт больничный, потому что ей трудно ходить, и Гайдамака обрадовался... Но, когда Королёва сказала, что всё равно будет ходить на работу, он расстроился. Королёва, как обещала начальнику, взяла больничный лист, поэтому на работу ходила не каждый день. Василий Порфирьевич невольно отметил: «Это очень удобно - ходить на работу, когда вздумается, а не когда в этом есть производственная необходимость. Этот режим поддерживал уверенность Королёвой в своей уникальности… Эксклюзивности… Конечно, ходить на работу, когда вздумается - это удобно… Но не слишком ли высокая цена заплачена за это удобство?»
          Когда Королёва в очередной раз посетила врачей, ей сказали, что у неё полностью разрушен первый плюснефаланговый сустав, и ей нужно делать операцию. Она занялась вопросом финансирования своей операции, она написала заявление, начала ходить по инстанциям, добилась от ВТБ финансирования операции, и на 1 августа ей назначили операцию. Но до операции было ещё далеко, Королёва постоянно жаловалась, что в обуви вообще не может ходить из-за боли в пальце, у неё от этого было не самое лучшее настроение, и её соседям по комнате приходилось терпеть её капризы.
          Июнь выдался тёплым, на улице была прекрасная летняя погода, в комнате 220 окно было открыто, дверь тоже была открыта, и в комнате было достаточно свежо... Но разве Королёва могла жить спокойно, когда всем было хорошо? Ей обязательно надо было, чтобы кому-нибудь было плохо! Она открыла дверь настежь и снаружи подпёрла её кривым куском фанеры. Василий Порфирьевич не стал скандалить, а просто вышел на колоннаду, осмотрелся… И сразу стало очевидно, что происходит что-то непотребное: все двери в коридоре власти были закрыты, и только дверь в диспетчерскую и дверь в комнату 220 были открыты, причём, дверь в комнату 220 была подпёрта кривым, безобразным куском фанеры, и это выглядело слишком вызывающе. Он понял, что Королёва сделала это демонстративно, чтобы все обратили на это внимание. Открытая настежь дверь и кривой, безобразный кусок фанеры был криком души Королёвой, это был жест отчаяния, который выдавал её желание пожаловаться всем на свете, как ей плохо, это было стремление любым способом вынудить других людей пожалеть её и сделать так, как она хочет. Поскольку увиденная Василием Порфирьевичем картина выглядела довольно безобразно, он решил вмешаться, чтобы Королёва в очередной раз не сделала посмешище из комнаты 220. Василий Порфирьевич убрал фанеру, но дверь закрывать не стал… Но Королёва всё равно стала кричать:
          - Василий Порфирьевич, мне нечем дышать, потому что все стены в пыли, и никто их не моет, никто не делает ремонт!
          Но он был непреклонен:
          - Дверь и так открыта весь день, никто её не закрывает, и нечего выставлять нас на посмешище! Про нашу комнату и так уже ходят анекдоты из-за грязи, которую вы здесь развели. Нашу комнату уже называют свинарником!
          - Как это никто не закрывает дверь? – возразила Королёва. – Сквозняк постоянно закрывает дверь, и она так противно хлопает!
          Василий Порфирьевич остолбенел: «Ну и дела! Значит, Королёва разозлилась на сквозняк, который всегда был её союзником в борьбе против него? Она уже не в силах сдержать себя, и это говорит о том, что она находится в стрессовом состоянии». И это его не удивляло: в каком ещё состоянии может находиться человек, который не может ходить из-за боли в суставе?
          - Подложите что-нибудь под дверь, например, тряпку, чтобы она не закрывалась, - предложил Василий Порфирьевич компромиссное решение. – Сделайте это цивилизованно, без вызова окружающим.
          Пешкин попробовал подложить скрученную газету, но Королёва забраковала этот вариант, нашла в шкафу металлический уголок и подложила. А конце дня Королёва извинилась перед Василием Порфирьевичем за своё поведение и дала ему объяснение:
          - Я вчера целый день ремонтировала у мамы розетку, поэтому очень устала.
          Василий Порфирьевич вполне понимал Королёву: «Она устала быть мужиком... Но ведь она сама сделала свой выбор!»
          Однажды Василий Порфирьевич смотрел телевизионную передачу о гимнастике цигун, в которой женщина-инструктор сказала: «Женщины ради выживания часто берут на себя чисто мужские функции: контролировать, командовать, зарабатывать деньги... Но женский организм не готов к этому энергетически. Это противоречит женской энергии». И он понял, что нескончаемые болезни Королёвой подтверждают эти мудрые слова. Королёва на его глазах разрушала сама себя, и это разрушение она начала с первого плюснефалангового сустава.
          - Я на Вас не сержусь, - ответил он, и конфликт был исчерпан.
          Чтобы убедиться в том, что Василий Порфирьевич и в самом деле не сердится на неё, Королёва попросила его объяснить ей связь между корпусными работами.
          Королёва изо всех сил старалась «одомашнить» работу тем, что приручала Ильюшина и Пешкина. Однажды она пришла на работу и пожаловалась, что до двух часов ночи смотрела индийский фильм про Шиву, который дал ей Ильюшин, и Ильюшин таял на глазах от счастья и гордости.
          Желание «одомашнить» работу было сильно и у Василия Порфирьевича, и это особенно проявлялось в его желании участвовать в корпоративах, поэтому в лице Королёвой он видел своё отображение в зеркале. Но он верил, что Королёва когда-нибудь уйдёт из его жизни и унесёт с собой желание смешивать работу с домом. Ему оставалось лишь дождаться, когда она уйдёт из его жизни.

          * * *
          Пешкин вышел из отпуска, он купил Королёвой новую клавиатуру, новую мышку и новый коврик для мышки, а старые стал укладывать на шкаф Василия Порфирьевича. Но Морякову эта затея не понравилась, и он потребовал строгим голосом:
          - Миша, убери этот хлам в шкаф! - и Пешкин убрал всё в шкаф в прихожей. А Василий Порфирьевич в это время встал и демонстративно закрыл открытое Пешкиным окно: пусть привыкает после отпуска к порядку!
          Королёва, едва войдя в комнату, деловитым тоном сразу дала Пешкину задание:
          - Миша, напомнишь мне, чтобы я сегодня сделала рентген!
          Пешкин тут же записал себе памятку на бумажке.
          Увидев подарки, Королёва сразу, без стеснения, приняла их как должное, она лишь спросила для приличия:
          - Миша, зачем ты это сделал?
          - Мне Ваша старая клавиатура надоела! - гордо ответил Пешкин тоном спонсора, обладающего несметными богатствами. 
          - Может, я отдам тебе деньги? - робко спросила Королёва.
          - Не надо! - категорично заявил Пешкин, Королёва скромно потупила глаза, и на том лицедейство закончилось. 
          Пешкин заварил кофе, поднёс Королёвой и Ильюшину, и они с удовольствием выпили его. Потом он заварил чай, поднёс им, они выпили, и Королёва дала ему новое задание:
          - Купи мне сегодня лекарство, я уже выпила его.
          Пешкин добросовестно записал на бумажке и это задание.
          Перед обедом Королёва позвонила Пешкину из Технического корпуса и позвала его на обед, а когда они вернулись с обеда, она попросила его рассказать про модуль планирования изделий МСЧ. Пешкин подсел к ней, начал объяснять, как обычно, своим громким голосом, и вдруг Королёва заорала во весь голос:
          - Я не глухая! Что ты орёшь на меня?
          Пешкин испуганно отпрянул от неё, а Королёва стала поучать:
          - Тебе приятно, когда с тобой так разговаривают? Я понимаю, что ты решил преподать мне урок знания модуля МСЧ... Но только говори нормальным голосом.
          И они продолжили разговаривать чуть ли не шепотом. Королёва внешне казалась спокойной, но эта внезапная вспышка гнева выдала её внутреннее напряжение. И в этот момент в поведении Королёвой Василий Порфирьевич вдруг узнал себя: иногда он так же агрессивно реагировал на громкий голос жены… И теперь это выглядело отвратительно. Но у Василия Порфирьевича были свои причины так реагировать на громкий голос, а у Королёвой были свои причины: капризы матери, предстоящая операция на суставе, безразличие начальника… Но Королёва сорвалась ещё и потому, что ей было противно осознавать, что она, самая умная, вынуждена учиться у человека, которого презирает за то, что он, по её глубокому убеждению, гораздо глупее её.
          Пешкин приготовил бутерброды с салом, поднёс их Королёвой, и она спросила:
          - Надеюсь, ты тмином посыпал?
          - Конечно!
          - Зачем? Чеснок с тмином не дружат! - и она горько вздохнула: - Э-эх, кулинар хренов!
          Королёва стала есть бутерброд, потом нехотя, сквозь зубы сказала:
          - Спасибо...
          В конце дня Королёва вспомнила, что ей надо кормить белок и синичек в парке, и попросила Пешкина купить ей орешков:
          - А то мне неудобно: надо делать крюк, чтобы зайти в магазин... Белки сейчас очень голодные, их надо подкармливать. Вообще они такие забавные: одной лапкой белка держит меня за палец, чтобы я не убежала, а другой берёт орешек и ест… И ещё купи мне матовую лампочку... А то я не знаю, где они продаются.
          Пешкин старательно всё записал.
          На следующее утро Пешкин принёс блины, которые сам испёк, сгущенку и сметану, чтобы устроить «семейный» обед... Но Королёва заявила, что она на диете, и отказалась.
          Пешкин сообщил, что его сестра родила сына, и теперь он дядя. Это событие давало ему основание пить чай не так, как обычно, а с протяжным стоном, чтобы всем было понятно, с кем они имеют дело: аж с целым дядей!Наблюдая, как безобразно Пешкин пьёт самый банальный чай, Василий Порфирьевич тихо ненавидел его… В это время сам он пил воду, сделал очередной глоток, но вода, как говорится, попала не в то горло — и он захлебнулся! Ему нечем было дышать, он стал задыхаться, с громким стоном пытаясь вдохнуть в лёгкие хоть немного воздуха, а чтобы вода не попала в лёгкие, он согнулся в поясе, наклонив голову почти к полу… Пешкин бросился спасать Василия Порфирьевича, он постучал по его спине… И через несколько секунд Василий Порфирьевич смог вдохнуть немного воздуха. Потом дыхание постепенно восстановилось... И Василий Порфирьевич понял, что он опозорился… И перед кем? Перед Пешкиным, которого он только что презирал! Раньше это тоже происходило с ним, но только дома, и свидетелем его позора была только Анна Андреевна.
          Василий Порфирьевич слышал, что знаменитый спортивный комментатор Виктор Набутов погиб нелепой смертью: подавился куском мяса. А он только что подавился глотком воды... И ему стало страшно. Но была ли случайной такая ужасная смерть Набутова? Ведь он в своих репортажах не стеснялся в выражениях: однажды сказал, что Игорь Нетте козлом прыгает на судью. Это говорило об очень сильном высокомерии Набутова. Он был очень популярен, а в такой ситуации очень трудно уберечься от высокомерия.
          Поскольку Василий Порфирьевич очень серьёзно относился к знакам, он понял, что наказан за то, что слишком презрительно относится к Пешкину: «Пора с этим кончать!» Пешкин плохо знал производство, но лучше всех сослуживцев знал компьютер, обладал навыками системного администратора и программиста, и по этим параметрам он был на голову выше всех сослуживцев. Гайдамака за это ценил его больше других, постоянно обращался к его услугам, и Пешкина распирало от тщеславия. Это говорило о том, что он попал не в свою среду, выбрал испытание, недостаточное для своего развития. То же самое можно было сказать и про Королёву. Но ведь Василий Порфирьевич не случайно ежедневно видел этих людей и их проблемы, и это заставило его задуматься: «А я сейчас нахожусь в своей среде? Я взял себе испытание по силам? Ведь я уже давно испытываю ощущение, что работаю на холостых оборотах».
          Конечно, Пешкин сейчас был в фаворе у Гайдамаки, и это невольно вызывало зависть Василия Порфирьевича. Но не надо забывать, что фаворит Гайдамаки – это всего лишь инструмент, который он использует для давления на своих врагов. А их у него – целый завод, и враги Гайдамаки уже сказали своё веское слово – Крутов не назначил его Директором по производству. Василий Порфирьевич категорически не желал быть слепым инструментом Гайдамаки, и Гайдамака это знал.
          Размышляя о своём презрении к людям, Василий Порфирьевич неожиданно понял, что Королёва была единственной женщиной, к которой Василий Порфирьевич не мог испытывать презрение. Он мог испытывать к ней страх, агрессию и другие чувства, но энергия этой женщины была так велика, что не позволяла ему испытывать к ней презрение. И это было для него великой загадкой.

          * * *
          В конце июня на заводе снова произошёл несчастный случай, а спустя несколько дней пострадавший умер. Это был уже второй случай после вступления Елистратова на должность Директора по производству, и это, по мнению Василия Порфирьевича, тоже было плохим знаком для него. Василий Порфирьевич верил в знаки, потому что много раз убеждался в их реальности: ведь в поведении других людей он видел проявление Божьей воли. И вскоре ему лично довелось убедиться в том, что человек должен уметь читать знаки, которые подаёт ему окружающая среда. Василий Порфирьевич зашёл за расчёской в магазин «Фамилия», который находился на третьем этаже торгового центра, рюкзак он оставил в камере хранения магазина, а номерок держал в руке, чтобы не забыть забрать рюкзак. Купив расчёску, он направился в универмаг «Пятёрочка», где была Анна Андреевна. Впереди него по лестнице спускались парень и девушка. Парень остановился посреди лестницы и стал шарить в своём мешке. Василий Порфирьевич тоже остановился и подождал, когда парень и девушка снова начнут спускаться. Когда они дошли до второго этажа, парень снова остановился на лестнице и стал смотреть куда-то в сторону. Василий Порфирьевич разозлился и, довольно грубо протиснувшись между парнем и перилами, обогнал их. А когда он оказался на первом этаже, то обратил внимание на номерок в руке и понял, что забыл рюкзак в камере хранения на третьем этаже. Пришлось снова подниматься на третий этаж. Парень своей медлительностью подавал ему знак, что он должен забрать рюкзак, но Василий Порфирьевич его не понял, и поспешил разозлиться на него.
          Поэтому Василий Порфирьевич был уверен в том, что второй несчастный случай на производстве со смертельным исходом за очень короткий период — это слишком сильный знак для Елистратова. С ним явно было что-то не в порядке. Елистратов, занимая высокую должность, имел право ходить в директорскую столовую, но продолжал ходить в общую столовую вместе с Гайдамакой. Он всё ещё находился в состоянии неопределенности, потому что до сих пор не мог поверить в то, что он уже не начальник цеха, а Директор по производству. Человек, вступающий в такую высокую должность, должен внутренне соответствовать ей. Если такого соответствия нет — быть беде. Особенно в ситуации, когда хаос в судостроительной отрасли продолжался: руководителем ОСК был назначен некто Шмаков, и все недоумевали по поводу этого назначения, потому что он не был судостроителем.
          Грохольский высказал свою версию назначения Елистратова:
          - У меня есть информация, что на место Директора по производству стал претендовать представитель Калининградского завода «Янтарь». Он появился у нас, обозначил свои намерения, а чуть ли не на следующий день был спешно назначен Елистратов... Чтобы дать понять этому варягу, что место занято.
          Василий Порфирьевич не знал, насколько правдоподобной была эта версия… Но ему было очевидно главное: несмотря на «срочность вопроса», Крутов всё же не назначил Гайдамаку на должность Директора по производству, несмотря на то, что Гайдамака уже несколько месяцев исполнял эти обязанности… Крутов счёл его бесперспективным.
          Но Гайдамака продолжал вести себя так, как будто не Елистратов, а он Директор по производству. Все совещания у Директора по производству вёл именно Гайдамака, а не Елистратов.
          У Самокурова что-то случилось с компьютером, его забрали в ремонт, и теперь он тоже бездельничал. Было похоже на то, что на заводе сейчас все бездельничали. И тут ничего нельзя было поделать, время было такое: старый порядок, созданный Фоминым, окончательно разрушался, и ему на смену неизменно должен прийти новый порядок. И Василий Порфирьевич предполагал, что создавать этот новый порядок будет не Крутов, потому что он является частью порядка, созданного Фоминым. Конечно, всем россиянам сейчас приходилось жить в жестоком мире… Но даже этот жестокий мир обязан подчиняться строгим законам.
          В июне на родной завод приехала очень представительная делегация, во главе которой был вице-премьер Рогозин.
          Завод всё ещё находился в состоянии неопределённости… И с эмоциями Василия Порфирьевича продолжало твориться что-то непонятное, он находился в таком состоянии, что почти всё вызывало в его груди щемящее чувство тоски и одиночества. Он увидел на достроечной набережной пустое место, где ещё в пятницу стоял корвет, который ушёл на ходовые испытания – и в груди возникло щемящее чувство тоски и одиночества, как будто он лишился чего-то очень дорогого. Стоило ему услышать от Королёвой, что она ездила на обследование на станцию Песочная, как он сразу вспомнил, что Анна Андреевна там лечилась – и в груди возникло щемящее чувство тоски и одиночества. Вчера Василий Порфирьевич хотел заплатить за электричество, но потерпел неудачу, потому что в офисе «Петроэлектросбыта» была очень большая очередь. Анна Андреевна решила заплатить сегодня утром, но тоже потерпела неудачу, она сказала Василию Порфирьевичу, что хочет зайти в офисы, которые находятся у неё по пути на работу – и его охватило чувство нежности к ней. Он стал слушать музыку... И вспомнил молодость, общежитие Балтийского завода на Гаванской улице - и щемящее чувство тоски и одиночества снова охватило его. Василий Порфирьевич чувствовал себя так, как будто в его груди находился оголённый нерв. И он постепенно начал понимать, что с ним происходит. Когда человек болеет, то болезнь сжигает его энергию, и её уже недостаточно для поддержания завышенных амбиций. Уменьшение зарплаты тоже было сродни болезни, потому что сжигало его энергию, и, соответственно, уменьшало амбиции. Королёва и Пешкин тоже были для Василия Порфирьевича сродни болезни, они сжигали его грязную энергию, и его амбиции стали постепенно приходить в нормальное состояние. Щемящее чувство тоски и одиночества было свидетельством полной разрядки «батарейки», то есть возврата непомерных амбиций в нормальное состояние.

          * * *
          В конце июня, в 9 часов утра весь отдел собрался в комнате 220, Жеребцов поздравил Пешкина с днём рождения от имени всего отдела и пожелал ему дорасти до директора родного завода. Пешкин пригласил всех в обеденный перерыв на чай с пирогами.
          Два дня назад Василий Порфирьевич занялся сбором денег на его день рождения, а «мама» совершенно забыла об этом… И в день рождения Пешкина она не пришла к 9 часам, когда все сотрудники отдела поздравляли его. Бедный Пешкин вышел на колоннаду и стал с нетерпением выглядывать её. Такая рабская зависимость поражала воображение Василия Порфирьевича: «Неужели и я когда-то был таким? Или я до сих пор всё ещё остаюсь таким? Мне надо в этом разобраться!»
          Королёва пришла к десяти часам. Через несколько минут к Ильюшину пришла девушка, которая тоже занимается закупками, и они стали беседовать.
          - Хотите вкусного чаю с конфетами? - радушно спросила у гостьи Королёва, но, увидев, что Пешкин разговаривает по телефону, поправилась: - Извините, Миша не может сейчас заварить чай, он разговаривает по телефону.
          В это время Пешкин закончил говорить по телефону, и Королёва скомандовала:
          - Миша, вкусного чаю нашей гостье!
          Пешкин вскочил и налил девушке чай, который уже был заварен им в ожидании появления Королёвой.
          Королёва, чтобы Пешкин не догадался, что она цинично эксплуатирует его, после ухода посетительницы поблагодарила Пешкина за чай, а потом сказала:
          - Такие девушки симпатичные к нам приходят, а он по телефону разговаривает!
          - А почему мне чай не налил! - возмутился Ильюшин. - Девушке налил, а мне не налил! Несправедливо! 
          Василий Порфирьевич в очередной раз поразился цинизму этих людей: «Всем нужна справедливость… Но только по отношению к ним самим. Справедливость по отношению к другим людям никому не интересна».
          Пешкин предложил Королёвой чаю, и она стала поучать его, какой чай правильный, а какой ни в коем случае нельзя пить.
          - Диана Ефимовна, а ведь Вы навязывает всем своё мнение, - неожиданно сказал Ильюшин, и Королёва стала тихим монотонным голосом доказывать, что это не так:
          - Я навязываю всем своё мнение? А ты вспомни, как я отговорила Мишку от посещения неправильного фитнес-клуба, как помогла ему правильно одеться - и многое другое! - возражала Королёва, и это продолжалось очень долго. Наконец, она сказала: - Хорошо, если вы считаете, что я, помогая советом, оказываю на вас давление, то я не буду помогать! Поступайте, как знаете!
          То, что происходило на глазах у Василия Порфирьевича, он мог бы назвать вечным конфликтом молодости и опыта. Он сам уже находился на склоне жизни, перед ним стояла такая же проблема, и он уже сделал для себя некоторые выводы.
          Чтобы чувствовать себя молодым, недостаточно просто окружить себя молодёжью. Чтобы считать себя молодым, недостаточно делать замечания молодым, чтобы они, например, уступали место пожилым людям. Чтобы быть молодым, надо самому уступать место пожилым людям. Королёва очень хотела считать себя молодой, и, чтобы доказать это, стремилась тесно общаться с молодыми… И в то же время она постоянно учила их жить… А поучая молодых, как надо жить, она брюзжала, как старуха. В голове у Королёвой явно был хаос, и Василий Порфирьевич был уверен, что одной из причин этого хаоса было её тесное общение с молодежью. В результате этого общения Королёва перестала понимать, кто она на самом деле, её личность начала раздваиваться: одна часть её личности принимала взвешенные решения, другая – неадекватные. 
          Королёва сообщила, что в начале июля она возьмёт недельный отпуск, чтобы сделать ремонт у матери на кухне. Василий Порфирьевич обрадовался… А через день она сообщила, что решила не идти в отпуск, потому что на следующей неделе ей надо обязательно присутствовать на Морском салоне. «Кажется, она решила, что если она не сможет присутствовать на Морском салоне, то он вообще не состоится», - позлорадствовал Василий Порфирьевич.
          Слизкин подарил Королёвой розу, и она поставила её в красивую бутылку из синего стекла. На следующий день она поругалась со Слизкиным и вернула ему розу со словами: «Я от козлов подарки не принимаю!» Потом Королёва помирилась со Слизкиным и забрала розу: «Подарок же!» И ничего страшного, что от козлов…
          В конце дня Королёва встала, походила по комнате и сказала Пешкину:
          - Миша, а давай-ка мы с тобой заварим хороший крепкий чай со смородиной, которую я принесла!
          Пешкин вскочил и пошёл заваривать чай, а Королёва села на место и стала ждать, когда ей подадут чай… Со смородиной…
          В это время Гайдамака вызвал Королёву и сообщил ей:
          - Заместитель Директора по информационным технологиям Фрейман сказал мне, что у фирмы DRAKAR нет лицензии на эту программу, её держателем является наш завод.
          Королёва разозлилась, позвонила владельцу фирмы DRAKAR Разину и попросила прислать лицензию по электронной почте. Потом она долго не могла успокоиться, спорила с Фрейманом и Слизкиным, а в конце дня заявила Пешкину:
          - Прежде чем вносить улучшения в программу DRAKAR по просьбе начальника, подойди ко мне, и мы будем решать, надо ли это делать! А то Филиппов уже вконец загубил систему. А если я решу, что изменения вносить нельзя, ты пишешь служебную записку начальнику и излагаешь, почему это нельзя делать! Договорились?
          Пешкин лишь молча посмотрел на неё. Василий Порфирьевич тоже смотрел на Королёву и удивлялся: «Я лишён всякой возможности повелевать, несмотря на то, что я - Начальник БАП, и у меня есть подчинённые… А вокруг меня все только и делают, что повелевают... Что здесь вообще происходит?»

          * * *
          Самокуров ушёл в отпуск на две недели, и Гайдамака распорядился, что на совещаниях у Генерального директора Крутова будет присутствовать и вести протокол совещания Ильюшин, а на совещаниях Директора по производству Елистратова будет присутствовать и вести протокол совещания Василий Порфирьевич. У него появилась работа на целых две недели, и он снова получил доступ в высшие круги заводской власти. На следующий день Василий Порфирьевич присутствовал на совещании у Елистратова по корвету, совещание снова вёл Гайдамака, а Елистратов молча сидел рядом, он до сих пор так и не вошёл в курс дела. Это была жалкая пародия на Директора по производству, потому что Гайдамака сосредоточил в своих руках и эти рычаги заводской власти. А после совещания Василий Порфирьевич стал писать протокол совещания. Написав протокол совещания, Василий Порфирьевич пошёл к Гайдамаке, чтобы подписать его. Гайдамака стал изучать протокол, в это время в кабинет вошёл без стука Пешкин и сказал:
          - Владимир Александрович, завтра я буду на Морском салоне околачиваться, чтобы Вы меня не искали!
          - Ты ещё скажи, что будешь там тусоваться! - пошутил Гайдамака, в ответ на слово «околачиваться».
          - Если увижу там своих однокурсников, то буду тусоваться! - с вызовом сказал Пешкин.
          - Ну, хорошо, - сказал Гайдамака. - Только не забывай, что производство прежде всего.
          - Я-то никогда не забываю, лишь бы другие не забывали! - ответил Пешкин, и Василий Порфирьевич удивился: «Что ни слово, то сплошной пафос!»
          - Ты на что намекаешь? - спросил Гайдамака.
          - Присутствующих я не имею в виду, - ответил Пешкин.
          - Ну, слава Богу. Кстати, среди твоих однокурсников случайно нет безработных?
          - А что Вы хотите им предложить?
          - Ну, ты зайдёшь ко мне в конце дня, и я тебе скажу.
          Василий Порфирьевич поразило хамское поведение Пешкина: он вошёл к начальнику, зная, что у него Василий Порфирьевич, и перебил его, когда он докладывал Гайдамаке по протоколу совещания. Сам Василий Порфирьевич никогда не позволял себе таких вольностей. Когда Василий Порфирьевич вернулся в комнату 220, Пешкин пошёл к Гайдамаке. В поведении Пешкина всё сильнее стало проявляться высокомерие, его поведение становилось более вызывающим, причём, не только к Василию Порфирьевичу, но и к другим сослуживцам, и это говорило о том, что его эго увеличивается. Вернувшись от начальника, Пешкин стал устанавливать на компьютер Королёвой какую-то программу. Ильюшин хотел по привычке сесть за этот компьютер, потому что именно на нём была установлена программа по участию в электронных торгах, но Пешкин очень грубо сказал ему:
          - Не лезь туда, пока не закончится установка программы!
          Ильюшин обиделся. А когда установка программы закончилась, Пешкин, как ни в чём не бывало, сказал Ильюшину, как о самом обыденном деле:
          - А поехали на выходные в Финляндию! У меня как раз стиральный порошок заканчивается.
          Ильюшин отказался, и Пешкин сказал:
          - Ну, не хочешь — как хочешь! Тогда я сам поеду.
          Но эта поездка Пешкина в Финляндию оказалась неудачной, у него так сильно разболелось колено, что он вынужден был вернуться домой.
          Василий Порфирьевич вошёл в комнату 220 и направился к своему столу, но в проходе между столом Пешкина и столом Василия Порфирьевича стоял Пешкин, скрестив руки на груди. Он увлечённо разговаривал с Королёвой и представителем Ярославского судостроительного завода и совершенно не собирался давать Василию Порфирьевичу проход. Василия Порфирьевича удивила очередная хамская выходка Пешкина: «Неужели он решил, что я должен протиснуться в узкую щель между Пешкиным и его столом?» Вполне возможно, что Пешкин именно так и решил… Но Василия Порфирьевича это никак не устраивало… При этом у него был выбор: либо дать волю своей агрессии, то есть пройти, оттолкнув Пешкина, либо не поддаться на явную провокацию. Но надо ли пожилому человеку культивировать в себе агрессию? Ответ был очевиден. Поэтому Василий Порфирьевич решил не поддаваться на провокацию.
          - Миша! - спокойно сказал Василий Порфирьевич, подойдя к Пешкину вплотную и пристально глядя ему в глаза… И Пешкин сделал шаг в сторону. Участие Пешкина в Морском салоне, билеты на который ему дал лично Гайдамака, явно усилило его амбиции. «Билеты – как предоплата за хамство, - возмутился Василий Порфирьевич. - Похоже, это была выгодная сделка… Гайдамака знал, что делал».
          Василий Порфирьевич сел за свой стол, успокоился… И ему стало интересно: «А я смог бы вести себя точно так же, например, с тем же Пешкиным? Конечно, не смог бы, потому что подобное поведение не просто неуважительное, оно - вызывающе неуважительное! Нет, я на такое не способен!» Поэтому Василий Порфирьевич уже нисколько не сомневался, что хамское поведение Пешкина вполне заслуживало того, чтобы Королёва и дальше продолжала обращаться с ним грубо и высокомерно. И он нашёл повод похвалить себя: «Как правильно я сделал, когда в 2011 году не поддался соблазну защищать Пешкина от глумления Королёвой! Это была изощрённая провокация Королёвой. Каждый взрослый человек должен уметь сам себя защищать. А если Пешкин не делает попыток защититься от глумления Королёвой, значит, он не считает, что она его обижает. Он уверен, что Королёва его любит! Пешкин отождествил себя с ролью сына Королёвой, и теперь ему не нужна родная мать. После рождения племянника он отождествил себя с ролью его отца, и теперь ему не нужна собственная семья. Пешкину нужна только Королёва». Когда Василий Порфирьевич начал это осознавать, то ему стало как-то не по себе.
          Но была ещё одна причина, из-за которой Василию Порфирьевичу стало не по себе. Пешкин уже побывал на большой тусовке под названием Морской салон. Королёва даже будет выступать на Морском салоне, и Василий Порфирьевич почти физически ощущал, сколько у неё, в связи с этим событием, амбиций, сколько тщеславия! У Пешкина и Ильюшина амбиций было не меньше. А если Василий Порфирьевич противопоставлен этой амбициозной троице, то это значит, что его собственные амбиции равны амбициям всех троих вместе взятых!.. А то и превосходят их…
          Королёва спросила у Гайдамаки:
          - Владимир Александрович, Вы намерены посетить Морской салон?
          - Пока не знаю, - ответил Гайдамака. - А почему Вы спрашиваете?
          - Потому что я буду там читать доклад.
          - А почему меня никто не поставил в известность? - возмутился Гайдамака. - Вы должны были показать мне доклад!
          - Это всё Слизкин, - попыталась оправдаться Королёва. - Он должен был показать Вам доклад.
          - Мне безразлично — Слизкин или не Слизкин! - не унимался Гайдамака. - Я запрещаю Вам выступать на Морском салоне! И попробуйте только поступить по-своему!
          Королёва пожаловалась Слизкину на Гайдамаку, и теперь уже он стал её ругать:
          - Зачем ты лезешь на рожон? Ну, нет у тебя работы - сиди спокойно!
          Теперь даже Слизкин официально признал факт, что у БАП и лично у Королёвой нет реальной работы… Но Королёва всё равно нашла себе работу: она упрекнула Дениса Петрова в том, что он не захотел показывать свой модуль планирования изделий МСЧ представителю Ярославского судостроительного завода, и он довольно резко ответил ей:
          - Диана Ефимовна, я уже имею печальный опыт делиться своими наработками, поэтому не собирается ни с кем делиться! Сейчас другие времена - всё решают деньги, а не личные отношения. Кроме того, у меня к Вам вопрос: зачем они к нам ездят, если у них, как Вы утверждаете, всё работает даже лучше, чем у нас? Мне непонятно Ваше «бескорыстие».
          Королёву взбесило упорство Дениса, и она долго не могла успокоиться. Она позвонила Слизкину и в шутку стала звать его уехать работать в Ярославль:
          - Я там так удачно «пальцевала», что они до сих пор зовут меня к себе! - цинично откровенничала она.
          И Василий Порфирьевич снова поразился цинизму этой женщины: ведь она и здесь только и делает, что «пальцует». Единственным утешением для него стало то, что с понедельника Королёва будет в отпуске... Но она всё равно придёт, потому что будет совещание рабочей группы по программе DRAKAR, а она не хочет терять контроль над этим процессом.