Псевдоним

               

То слегка прищурив глаз, то немножко вскинув бровь, то чуток изобразив на лице томную негу или едва различимое удивление, Спиридон Иннокентьевич окидывал скользящим изучающим взглядом пассажиров в вагоне электрички. Она ехала до Румянцево и в его голове под стук колёс сами потекли строки:

                Электричка едет до Румянцево
                О-о-о-о!..
                Пассажиров полный вагон…

Грудь Спиридона Иннокентьевича распирало удовольствие от осознания того, что никто из разноликой, разновозрастной пассажирской массы не догадывается – не-до-га-ды-ва-ет-ся! – что вместе с ними едет один из самых читаемых на интернет-площадках и интернет-форумах автор. Да, немного коробил факт непризнанности реальной, когда тиражи книг продаются сродни горячим пирожкам или, когда к столику в книжном магазине, где сидит он – Автор! – выстраивается огромная очередь с его очередным творением, толстым томом произведений, где бумага страниц до фантастического оглупления пахнет типографской краской и нежным флёром авторской задумки.

Спиридон Иннокентьевич снова скользнул взглядом по пассажирам. Остановился он на симпатичной кареглазой брюнетке. Та весело с кем-то щебетала на незнакомом диалекте по мобильнику. Иногда она оставляла приоткрытым оргазмично алый рот, иной раз красиво выгибала крашеную бровь, время от времени непередаваемо округляла глаза, порой выразительно складывала улыбку.

Ревность в это мгновение вскипала и, пенясь, поднималась в груди. Ох, как Спиридон Иннокентьевич в этот момент откровения с сексуальной ненавистью презирал себя и ещё большей лютой признательностью ненавидел невидимого противника, с кем мило беседовала и кокетничала брюнетка.

Горькая участь недолго кружила голову. Из неё, как споры друг из друга, вырос внезапно интерес к анемичной блондинке, сероглазая грусть отражалась от линз оптических очков и возвращалась в зрачки, усиливая эффект анемичного восприятия.
И снова заработал с удвоенной силой мозг, выдавая очередную порцию поэтического вдохновения:

                Электричка едет до Румянцево.
                О-о-о-о!..
                Опустел на остановке вагон…
                О-о-о-о!..
                Суетой наполнился перрон…

Не страдал никогда из-за отсутствия славы, узнаваемости и публичности, и прочей чепухи, присущей творческой личности наш герой.

Он понимал, как правы были древние философы: ubi mel ibi fel1. Помимо этого, знал: высока конкуренция. Каждый мало-мальски умеющий набирать текст в ворде и рифмовать «банан – баклажан», мнит себя гениальной – а точнее всего: анальной! – личностью. Он идёт на любые ухищрения, подлые шаги, чтобы литературное общество узнало о нём как можно громче. Чтобы заговорили маститые мастера слова, да, мол, мы знаем такого, даже больше, недавно лично встречались на одной закрытой литературной презентации…

Спиридон Иннокентьевич незаметно вздохнул. Анемичная сероглазая блондинка с стальной грустью в глазах вышла на очередной остановке, не подозревая, какой масштаб личного урона нанесла тайному поклоннику.

                Электричка едет до Румянцево.
                О-о-о-о!..
                Снова заполняется вагон…

Он уже положил слова почти готового шлягера на музыку собственного сочинения. Но почему-то дальше развитие текста не шло. Не беда, для себя решил Спиридон Иннокентьевич, как есть, в таком малоформатном варианте чётче прослеживается авторская тема и гениальная мысль. Ну, нет. Нет, конечно же, нет! Это так, для гордыни, которая иногда просыпается и, проснувшись, подымает голову, цепляясь за любую возможную причину для экспонентного роста.

Очередной жертвой оказалась экзальтированная преклонных лет мадам. Она будто сошла с экранов дореволюционных фильмов, пронизанная еле уловимой экзистенциальностью давно ушедшего времени. Шляпка с вуалеткой, руки в розовых ажурных перчатках, воздушное платье с плиссированным подолом, кружевная жилетка, заколотая заколкой в виде скрученной восьмёркой змеи с изумрудом вместо глаза.
 
O tempora, o mores!2    

Атавистический эгоизм вкупе с первобытной страстью общения овладели умом Спиридона Иннокентьевича. Он живо – стремителен полёт фантазии – представил себе: вот он подходит к сей мадам; изящно кланяется; рекомендуется; нежно берёт нервные пальцы в ажурной перчатке; касается краешком губ… После этой безумной смелости говорит: разрешите вам почитать кое-что из недавно сочинённого, пару-тройку стихотворений. Что? О, да, безусловно, какие сомнения! Несомненно, собственного сочинения! Как, вы даже не в состоянии представить меня поэтом? Мадам, вы, признайтесь, шутите. Ваши шутки так приятны и милы сердцу непризнанного широкими массами поэта. Почему непризнанного? Ах, если бы знать причину… Что вы сказали, дело может быть в незвучной фамилии…

Спиридон Иннокентьевич нехотя вышел из трансцедентально-поэтического морока. Возмутился про себя: всякая чушь лезет в голову! А послемыслие-то осталось! Осталось – незвучная фамилия! Ах, если бы сия мадам знала, какие страдания ему приносит его фамилия, какие муки он испытывает. По утверждению давно почившего в бозе папеньки, фамилия им перешла по наследству от очень далёкого предка, верой и правдой служившего какому-то древнерусскому царю. О, боги Парнаса! О, легкокрылый Пегас! Как невообразимо трудно жить с такой фамилией, когда…
Дело в том, что своей фамилии – Сухово-Бухариков – Спиридон Иннокентьевич страшно стеснялся и безобразно конфузился. Под своими опусами подписывался псевдонимом Ложноопяткин.

                Электричка едет до Румянцево.
                О-о-о-о!..
                К конечной станции придёт пустой вагон…

                п. Глебовский, 2 августа 2025 г.



Примечание:
1 Где мёд, там и желчь (лат.)
2 О времена, о нравы! (лат.)