Завещание 20

Он отправился прямо в комнату Холмса, но застал там, кроме самого хозяина, ещё и отца с мачехой.
- Я отобрал у рыжего полицейского вашего грызуна, Шерлок, - проговорил он, предъявляя Капрала и одновременно пытаясь осмыслить тот обрывок разговора, который успел услышать подходя. - Прежние призраки, Айрони?
- Призраки прошлого, Дан. Так правильно говорить:  призраки прошлого. Стыдно лингвисту такого класса до сих пор не выучить английский язык.
- Он нарочно, - Холмс протянул руку за мышью. - Подсмотрел эту манеру у Рауха и использует, когда хотел бы казаться большим простофилей, чем есть.  А как мой маленький зверёк оказался в рыжих полицейских лапах, Дан?
-Сначала он оказался в перевёрнутой кверху дном классной комнате девочек.
- Перевёрнутой кверху дном? - переспросила Рона.
- Там что-то искали.
-  Девочки говорили, что видели людей, приходивших в эту классную комнату и встречавшихся с покойной гувернанткой.  Один из них - цыган с коротко остриженными волосами. Как я понял из слов таборного, это мог быть некто Кадуро Бардо.
-  Отец Данхилла? -  уточнил Уотсон и,  чуть стушевавшись под удивлёнными взглядами, развёл руками. - Давайте уже называть вещи своими именами. Это же и так понятно.
- Дайте мне перо и бумагу, - сказал Холмс. - Я должен буду навести справки. Кто отправится на почту, чтобы дать телеграммы, пока мой доктор держит меня в постели. Ты, Дан?
- Ничуть не возражаю против такой прогулки. А о чём справки?  Об  этом человеке? О Кадуро Бардо?
- Да. Я кое о чём догадываюсь, но хотелось бы официального подтверждения. А пока... не хотел бы я вас расстроить, дорогие мои, но, похоже, вы были правы,  вспомнив о Гудвине . Умер он на каторге или нет, но, боюсь, не  без него, так без его тени не обошлось.
-  Вот вам перо и  бумага, - подал Уотсон.- Дан, а что Вернер?
- Ах, да, я чуть не забыл. Вернер временно отправился по своим жутко  тайным и ужасно важным делам, оставив сына на наше общее попечение. И он же, кстати, просил ещё передать, что полицейские переписали всех гостей и позволили желающим покинуть усадьбу. Так что  Белчи, эта чадолюбивая дама, Токкати  и Роксуэллы отправились по домам. Они решили не тревожить вас прощанием, но очень последовательно оставили здесь детей, и они заедут за ними позже. А Ланс отправился в Скотланд-Ярд. Здесь остались на настоящий момент только Мэртоны и Раухи.  Ну, и Стивенс, само собой.
- Ну, и слава Богу, - с облегчением вздохнула Рона. - Самые близкие, а на  большое общество, боюсь, у Джона нет уже сил.
Уотсон не ответил, но Андерес напомнил ещё раз:
- Они обещали заехать за детьми, но не сказали ни во сколько, ни какого дня, ни как долго здесь задержатся с визитом. Знаете, а  мне почему-то кажется, что им любопытно, и они нарочно оставили неопределенность, потому что  не просто заедут, но тогда,  когда сочтут момент удачным для  расспросов.
- Ничего,- сказал Холмс. - Хоть под ногами путаться не будут.
- В отличие от детей, - тут же заметил Дан.
-  О, дети - другое дело, из детей можно извлечь определенную пользу. Но пока я извлеку пользу из вас, супруги Уотсон, вы же не против? Меня интересуют некоторые из ваших... как их называют русские, Дан?  Примерно то же, что и слуги, но более демократично и обще?
- Челядь, - подсказал Андерес. - Из ваших челядинцев.
- Ну, хорошо, - с готовностью, разве что, чуть приправленной недоумением откликнулся Уотсон.-  Кто же вас интересует?
-  Все. Но в первую очередь ваш садовник.
-  Индиан Лабор?
- Если его так зовут, я  не стану спорить. Ну, и откуда вы его взяли?
Уотсон пожал плечами:
-  Он служил здесь ещё до того, как усадьба перешла ко мне. Живёт неподалёку с женой и сыном.
-  Что он за человек?
-  Откровенно говоря, неприятный человек: угрюмый, замкнутый, меркантильный. Мне кажется, что не чист на руку. Жену я его видел лишь однажды - незаметная и, по-моему,  забитая женщина. Сын - Дож- помогает ему в саду  и приятельствует со всеми нашими малолетними разбойниками и разбойницами, -  от воспоминания о дочерях глаза отца  потеплели, в них появилась смешинка.
-  И что собой представляет этот Дож?
- Лучше вам спросить об этом у Сони или Мэри.  Единственное, что я могу утверждать, так это то, что он важничает из-за своего возраста - он там самый старший - и, как и его отец,  использует любую возможность для преумножения капитала.
- Да, я слышал. В частности, спекулирует цыганскими безделушками. Ну, что ж, он не из богатой семьи и имеет полное право зарабатывать так, как может. По большому счёту, нечестным это не назовёшь. А что, его отца вы разве ловили за руку?
- Нет, -  выдохнул Уотсон с досадой. -  А желал бы поймать - был бы формальный повод уволить его.  Мне чутьё подсказывает, Холмс. А ведь вы сами говорили, что в оценке людей моё чутьё меня редко подводит.
-  Не только чутьё, - вмешалась Рона. - Когда ему случается что-то покупать для сада, он всегда говорит нам завышенную цену.  И розы с тех дальних кустов, - она махнула рукой, указывая примерное местоположение "дальних кустов", -  два раза поутру вдруг оказывались срезанными, а однажды в такой день его супруга  ездила с корзиной свежесрезанные  роз к утреннему поезду. Миссис Белч видела её на станции.
- Ты мне ничего не говорила, -  мягко упрекнул Уотсон.
- А-а, - отмахнулась его жена.-  Тут и не о чем говорить -  не поднимать же скандала из- за десятка роз.
Холмс кивнул,  задумчиво побарабанил пальцами по колену, глядя в никуда, но через мгновение встрепенулся и снова спросил:
-  А Руквуд? Так кажется? Руквуд?
-  Вдова. Одинокая мать  своей милой девочки Риты, -  сказала Рона. - Она помогает мне по хозяйству. Они обе помогают. Уборка, окна, кухня, кладовка, лавка, стирка...  Я всё умею сама, но для этой усадьбы нужны три пары рук - вот мать и дочь Руквуды и есть мои недостающие руки.
-  Они постоянно живут в усадьбе?
-  Да, им отведена небольшая комнатка в служебном крыле. В Лондоне другого жилища у них нет,  они из маленького поселения милях в  сорока отсюда и примерно раз в месяц навещают там какую-то родню. Это обычная грубая, вросшая в свою землю крестьянка, и её можно пятьдесят лет продержать в королевском дворце, но её глубинная сущность не переменится. К тому же, она пьёт.  И покойный супруг её пил, от того и умер. Хорошо, что Рита совсем другая - она простая, но в ней есть какая-то внутренняя интеллигентность, к тому же. добрая и  порядочная. У них роман с конюхом, и я буду только рада, если он завершится свадьбой. Микки - славный парень, он её в обиду не даст.
- Значит,  Микки? - улыбнулся Холмс. – Ну вот… Микки?
-:Его нашёл Стивенс. Ну, Стивенс-Воробей, мой старый школьный приятель, он снимает у нас комнату - ты его видел. Он - окулист, и  Микки пришёл к нему на приём с нарывом слёзной железы. Как-то речь у них зашла о скачках. Микки показал себя знатоком лошадей, а Воробей...
- А Воробей играет на скачках, - насмешливо добавил Уотсон, -  и спускает всё то, что ему удаётся заработать, коню под хвост. Потому что вот он-то как раз не понимает в лошадях ни черта.
-  Ну, да, - согласилась Рона. - А здесь на конюшне при прежних хозяевах служил желчный тип, тоже невоздержанный к спиртному, да ещё и запросивший слишком много. В общем, он ушёл, а Воробей привёл  Микки. Теперь все довольны.
-  Ну, и остаётся, - чуть сводя свои тонкие, но густые брови, проговорил Холмс. - Долли. Покойная гувернантка девочек. Как вы её заполучили?
- По объявлению. Когда мы  поняли, что учёба девочек в Брокхилле откладывается,  я просто поместил объявление в пару газет. Она явилась третьей или четвёртой.
-  А почему вы отказали первым двум или трём?
Супруги Уотсон переглянулись. Рона поджала тонкие губы, а её муж затеребил ухо.
- Мы не отказали, - неловко признался он. -  Они отказались сами.
- Почему?
- Из-за Сони. Она не слишком прилежна, и при этом, боюсь,  очень  любит испытывать людей на прочность, - объяснил Рона. -  Эпатировать. Конечно, это временное, возрастное, и вот-вот пройдет, но...
- Не все готовы с этим мириться, - договорил за неё Уотсон.
- Но мисс Долли оказалась готова?
-  Да. Она жаловалась -  это правда, но не уходила и продолжала заниматься. Вполне успешно.
-  А что вы о ней знаете?
- Только то, что она сама рассказала. Она училась в женской высшей школе в Сомерсете, потом, когда её родители умерли, зарабатывала на хлеб, работая гувернанкой  - сначала там же, потом в Лондоне, в какой то момент её подопечные были вынуждены уехать в Европу, и вот она обратилась сюда. С отличными рекомендациями.
- И сколько запросила? - живо заинтересовался Холмс.
- К счастью, не больше, чем мы могли себе позволить.
- Просто клад, -  со странной интонацией проговорил Холмс.-  Отличные рекомендации, хорошая работа и недорого берёт... Вы помните, Уотсон,  наше забавное приключение с "союзом рыжих"? Помните помощника нашего клиента почти с такими же добродетелями, как ваша гувернантка?
-  Я понял, о чём вы говорите, -  нахмурился Уотсон.-  Вы думаете, что у мисс Долли были особые причины желать оказаться именно здесь?
- Пока что, -  пробормотал Холмс, - меня интересуют причины, побудившие Капрала оказаться именно в классной комнате. Либо  его что-то привлекло туда,  но что? Либо  его туда кто-то принёс. Но кто?  А вы знаете, дорогие мои, откуда у меня эта мышь?
- Насколько я помню, она у вас не первая, -  проговорил доктор Уотсон.
-  Да, мыши, к сожалению, долго не живут. Так что эту я попросту купил у уличного торговца в Даунсе. Но я спрашивал о самой идее ручной мыши в военном мундире и со строевой выучкой. Вы не знаете? Нет? Вот мог ли кто-нибудь из вас заподозрить меня в сентиментальности?
-  А почему нет? - шевельнул плечом  Рона. - По-моему, ничто человеческое тебе не чуждо.
Уотсон хмыкнул и шевельнул бровью, как бы не соглашаясь с ней.
-  И ты права, -  серьёзно сказал Холмс. - Эта дрессированная мышь - дань воспоминаниям детства.  Того времени, когда мои родители погибли, а я оказался на попечении Орбелли и сколько-то недель провёл в цыганском таборе. Это было непродолжительное, но наполненное  впечатлениями время, оставившее во мне глубокий след. Ведь детский мозг, как губка, я даже цыганский язык практически освоил и на скрипке научился играть тоже в то время.  Мышь - память о нём. И – видимо, к старости -  потребность в этой памяти возвращается. Вот я и тешу свою ностальгию таким странным образом.
-  Так это Орбелли научил вас дрессировать мышей?
- Нет,  это сделал Михай Птица. Тот самый, которого, если верить газетной вырезке, убили в пьяной драке в Петербурге.
Профессор лингвистики длинно свистнул,  Уотсон снова потянулся к уху, а Рона сказала:
- Интересная получается история, где даже маленькая мышка - важный действующий персонаж.
Холмс,  наконец, взял переданные ему бумагу и перо и принялся писать своим твёрдым убористым почерком. Он писал очень быстро, отчёркивая абзацы друг от друга, и, закончив, протянул бумагу Дану:
-  Поезжай сейчас. Здесь адреса и тексты. Жаль, что своего телеграфа в усадьбе нет. Уотсон, Бога ради, сколько ещё продлится мой домашний арест?
-  Пока ваше здоровье не будет в абсолютной  безопасности, - заявил Уотсон безапелляционно.
-  Значит пожизненно....
Уотсон тяжело вздохнул и  развёл руками.
-  Тогда организуйте мне, по крайней мере, режим благоприятствования. Мне нужно поговорить с девочками.
- А им -  с тобой, - сказала Рона. - Я обещала послать за ними, когда будет можно.
-  Это только так говорится, послать, - мрачно заметил Уотсон. -  Главного посланника- то нет нигде. Я за ними лучше сам схожу. А вы оставайтесь всё-таки пока что здесь, Холмс.
Он вышел из комнаты, и тотчас Рона  взглянула отцу в глаза:
- Думаешь, у нас ещё есть шанс увидеть Данхилла живым?
Холмс медленно покачал головой.
Глава семнадцатая
Телеграммы.
Сони и Мэри видели из окна, как "братец Дан" направляется к конюшне и, перебросившись двумя словами с Микки, берёт - вот новость - Котика.
-  Да какое он имеет право! -  возмутилась Сони.
-  Ну, не Лефевра же ему седлать с его-то ростом, -  резонно возразила Мэри. -  Видимо, ему срочно надо. Ты же не могла не заметить, как он на ходу сунул какую-то бумагу во внутренний карман.
-  Не могла не заметить, -  согласилась Сони. -  Бумага из папиного бювара,  чернила индиго, почерк, по-моему, Холмса. А поехал он на станцию дать телеграмму. Не одну -много.
-  Откуда ты знаешь?
- Человек берёт с собой бумагу, исписанную чужой рукой короткими отчёркнутыми текстами и седлает подходящую ему для долгой прогулки лошадку. Придумай другое объяснение.
- Другое не придумывается, - вздохнула Мэри.
Андерес  между тем благополучно взгромоздился в седло, и Котик шустро порысил к боковой калитке.
- Знаменитые у него уши, - задумчиво проговорила Сони, имея в виду явно не Котика. -  Как флажки...
- Интересно, в кого? У папы не такие.
-  Ты же не видела его мамы.
- А и увидела бы,  мне бы это ничего не дало, - вздохнула Мэри.
-  Это почему?
-  Потому что дамы оттопыренные уши прячут под волосами.
- А вот и нет! - победоносно заспорила Сони. -  Японки этого не делают, у японок оттопыренные уши считаются красивыми.
-  Жаль, что Кора с Дорой не японки, - из самой души выдохнула Мэри.
Девочки расхохотались и за смехом пропустили появление отца.
- Что тут у вас за такое веселье? -  добродушно спросил он, стараясь казаться обычным, но сёстры заметили, что треволнения ночи не прошли для него даром - он казался обеспокоенным и утомлённым.