Альтруистка Часть 3 Глава 4

- С кем это я сейчас столкнулся у твоей двери? - лицо Луи некрасиво вытянулось, когда он зашёл в кабинет к Александру, но тут же в глазах у него заиграли лукавые огоньки. - Создание женского пола? У тебя в работниках? Не верю!

- Почему бы и нет? Мы же не уточнили в объявлении, что женщинам вход воспрещён. Я беру любого человека, если он настроен добросовестно работать.

- А она - добросовестна и прилежна?

- Прекрати.

- Почему?

- Потому что в твоих вопросах я постоянно слышу пошловатую интонацию? Или мне кажется?

Луи весело расхохотался.

- Ну я же не виноват, что женщины настолько мне нравятся! Я вообще считаю это признаком мужского здоровья! Сколько наших с тобой соотечественников красят губы и переодеваются в женское платье, а? Это вызывает во мне рвотный рефлекс! Я не по этой части. А красивую девушку я ни за что не упущу, не будь я мужчиной! Знаешь что: женщины созданы исключительно для любви! Это я тебе заявляю со всей ответственностью! Я уже пожил, повидал и много размышлял над этим вопросом…

- И к чему же вы пришли, господин мыслитель? - спросил Александр, снисходительно улыбаясь и как будто наперёд зная то откровение, которое его товарищ готовился ему поведать в торжественном тоне.

- Не перебивай, скотина! Так вот пришёл я к тому, что все эти толки про бескорыстную дружбу и платоническую любовь между мужчиной и женщиной - это ужасный и даже преступный бред! Хорошенькие мордашки созданы для того, чтобы ими любоваться, а молодые тела так и просят любви. А посему смотри - не влюбись ненароком в свою наёмницу!

- Ты же знаешь про мои отношения с женщинами, так что не беспокойся!

- Знаю-знаю! Каким остолопом и скотиной нужно быть, чтобы вот так повести себя с самой симпатичной и востребованной качу во всем Ханое?!

- Меня напугала именно её «востребованность», - засмеялся Александр.

- Ну, конечно, ты ж у нас чистюля и чистоплюй! Так обидеть прекрасное создание! Нет, я не из-за денег говорю, мне на них наплевать. Но заставить обольстительницу и владелицу многих сердец сомневаться в своей привлекательности! Ей, ну кого я к ней привёл: мало того, что ты сам выставился дураком, так ещё и меня опозорил. Градус доверия ко мне упал на несколько уровней!

- Бедняга! И что ж, сильно я расстроил эту девушку?

- Он ещё спрашивает! Смею надеяться, что смертельно! Потому что вот что меня удивляет, поражает и превращает всё мое существо в «пшик»: она пожелала встретиться с таким остолопом как ты ещё раз! Немыслимо! И, тем не менее, мне передали её слова, что, «если господин доктор захочет, я с радостью и совершенно безвозмездно снова приму его у себя в гостях». Ты слышишь? «Господин доктор»! «Безвоздмезно»! Это просто вопиющее безобразие! Чего только они находят в таких, как ты? - Луи был очень оживлён и возмущался, конечно, наигранно.

- Люди всегда жаждут покорить то, что им не покоряется, это нормально!

Слова Александра остудили пыл друга. Хозяин налил и поставил на стол две чашки чая, от которых поднимался парок, уютно приглашавший согреться в этот зябкий вечер. За окном опять зарядил дождь, и Луи про себя порадовался, что ему удалось добраться до Йерсена, не промокнув. Тропические дожди имели обыкновение обрушиваться внезапно и стеной, и в это время года в доме всегда нужно было иметь про запас несколько сухих сюртуков.

- Ну так что, рассказывай, что это за новый зверёк у тебя? - Луи кивнул головой на дверь, с удовольствием отхлебнув согревающего чая. - Взгляд дерзкий, - хорошо ещё, что она его прячет, - а так, кажется, убила бы на месте. Как ты с ней справляешься?

- Да нормальная она! Да, нелюдимая и не слишком разговорчивая. Говорит, что русская княжна, зовут Нина.

- Русская? Я бы на твоём месте поостерегся. Говорят, русские - очень хитрый народ, своего не упустят.

- Досужие домыслы! Она здесь уже пару месяцев, живёт на самом скудном пайке и в самых спартанских условиях, - и ни разу ничего не потребовала и не пожаловалась.

- Значит, никакая она не княжна. Поверь человеку, который встречал в своей жизни достаточно принцесс и княжон.

- Ну знаешь, так можно вообще никому не верить и жить, внутренне дрожа перед каждым человеком, который встретится на пути. Мне неинтересно этим заниматься. Если у неё есть, что скрывать, - а, судя по всему, это действительно так, - я оставляю за ней это право. Ты заметил чудовищный шрам у неё на лбу? Похоже, что она побывала в такой переделке, которая нам с тобой и не снилась.

- Не прибедняйся, - вспомни твои приключения в джунглях возле Пномпеня. Друг, если серьёзно: эта юная дикарка может оказаться обычной бандиткой, и сейчас она втирается в твоё доверие с целью ограбить.

- Меня уже столько раз грабили, что я перестал этого опасаться. Да и потом, что у меня брать?

- Взять можно не обязательно деньги…

И действительно, отчего он столь отчаянно защищает девушку, которую так мало знает, перед лицом друга, который в принципе уже доказал свою преданность? Наверное, потому что он давно взял за правило верить в людей. Не слепо доверять им, но верить в них. Александр не мог упрекнуть Нину в неискренности, когда видел её глаза всякий раз, когда она входила в лабораторию.

Она распускалась, как самый маленький и невзрачный цветок распускается на заре - только его коснутся живительные лучи пребывающего солнца. Она безукоризненно соблюдала все рекомендации, мыла руки, носила нарукавники, чистила, кипятила, дезинфицировала и стерилизовала, как опытная медицинская сестра. Она ни разу не испортила ни одного инструмента, к каждому предмету в лаборатории относясь с большой осторожностью и сосредоточенностью. Поначалу Нина даже ни к чему не прикасалась без одобрения Александра, ждала знака, стоя в сторонке и наблюдая с почтительного расстояния за всеми его манипуляциями. Руки держала перед собой смиренно опущенными книзу, ладони - отнятыми от юбки.

Со временем Александр стал «зацепляться» взглядом за эти тонкие руки всё чаще. Долго не осознавал, что любуется ими: не так, чтобы долго, не отрываясь, а посмотрел, схватил зрительным нервом очертания её пальцев, - а потом рассматривал их в микроскоп вместо копошащихся на предметном стекле клеточек. Александр прогонял это видение, оно мешало ему сосредоточиться на работе. Мало-помалу он начал говорить с Ниной, объяснять ей то, чем был занят сам, подзывать к своему столу, рассказывать суть и показывать этапы своих экспериментов. Она реагировала охотно, но без ненужного ажиотажа, - казалось, впитывая всё своими серо-зелёными глазами, негромко задавала вопросы, и были они совсем неглупыми. Вскоре Александр позволил своей ассистентке смотреть в микроскоп, делать записи в журнале наблюдений, слегка экзаменовал в конце дня. И ловил себя на мысли - и даже скорее, ощущении - что приходит в какое-то приятное возбуждение, когда делится с Ниной своими гипотезами, объяснениями, открытиями.

Это был экстаз, подобный экстазу юнцов, когда они впервые обмениваются жидкостями своих тел, - будь то первый поцелуй или что-то более интимное.

Нина помогала ему, и когда он приходил на ферму: наравне с ним впрыскивала лошадям инъекции с антигенами, проверяя стерильность раствора, - в нем должны быть лишь культуры вирулентного чумного микроба и физраствор. Когда все манипуляции оканчивались, Нина с заметным удовольствием заботилась об обитателях фермы. Она надевала свой длинный балахон из парусины и задавала корм, наливала чистой воды в поилки,  чистила шерсть, лошадям - расчёсывала гривы и хвосты, кормила их сахаром, которым Александр угощал её за чаем.

Проникнувшись доверием к девушке, лошади не брыкались, когда Нина подходила к ним, и с удовольствием катали её на своих крепких спинах. Нина была не очень хорошей наездницей, было заметно, что никто никогда не обучал её верховой езде. Тут на помощь пришёл конюх, который объяснял Нине все премудрости обращения с лошадьми: что делать, если лошадь поднимается «в свечку», грызёт трензель или опускает голову, чтобы вместо того, чтобы везти наездника, полакомиться сочной травой из-под копыт. Он поведал ей даже такие очевидные вещи, почему к лошади не стоит подходить сзади, - в лучшем случае, можно лишиться зубов, в худшем - головы.

Александр был поражён, когда услышал Нину, бегло говорящую с конюхом-китайцем на его родном языке. Кто она такая, все чаще задавался вопросом Александр. Но кем бы она ни была, она держала Александра в напряжении, будто своими руками схватилась за его душу и не отпускала её. Если раньше он появлялся на ферме только для введения инъекций или забора крови, теперь он приходил чаще, понаблюдать, как овечки копошатся в своём стойле, кладя тоненькие мордочки на мягкие, кучеряво-атласные крупы своих собратьев, послушать умиротворяющий храп лошадей, вдохнуть запах сена. Краем глаза он ловил в поле зрения Нину. Она никогда не улыбалась, так, чтобы широко и беззаботно, но была приветлива с конюхом. Слушала его так же внимательно, как и Александра, - она вообще умела слушать людей, - и последнего это отчего-то задевало. Конюх смотрел на неё ласково, но она как будто не замечала этого.

Нина вообще ни разу себя не скомпрометировала. С работниками она не кокетничала и пресекала любые вольности в её сторону. Умела она это сделать одними глазами, - посмотрит в ответ на сальную шуточку так, будто пулю в лоб пустит, и в следующий раз ни у кого уже не возникнет желания сально шутить в её присутствии или подбивать к ней клинья. Людей она не чуралась, но всё как будто держала их на почтительном расстоянии. Александр всегда, если заставал её на крыльце дома в окружении наёмников, замечал, что она мало с кем говорит, в основном - слушает, изредка кивнёт в ответ, и этого всем было достаточно. Женщин в хозяйстве было мало, но Нину никто не трогал. Во всяком случае, пока. Её угощали сигаретами-самокрутками, она выкуривала одну, глубоко затягиваясь и почти совсем не выпуская дым из ноздрей, при этом загипнотизированным взглядом блуждая по линии горизонта.

Замечая Александра, она неизменно тушила свою сигарету, поднималась на ноги, расправляя складки платья, и удалялась, вежливо попрощавшись со всеми. Он спрашивал себя, уходит ли она оттого, что ей неприятно его видеть, или оттого, что она догадывается, что ему неприятно видеть её в окружении других мужчин, смоливших свои сигареты и соображавших, чем бы заняться по истечении трудового дня?

От природы не будучи назойливым, Александр вдруг ощутил, что не может больше терпеть и что он непременно должен задать Нине все те вопросы, которые скопились у него на душе за два месяца.

На фото - дом Александра Йерсена в Суой-Дау

Продолжить чтение http://proza.ru/2025/08/05/1467