Ожидание

Ночь. Лондон. Колесо обозрения.
Мягкий туман стелился над Темзой, размывая силуэты улиц и пряча в себе редкие шаги запоздалых прохожих. Город словно затаил дыхание. Влажный воздух лип к коже, а вдалеке, под светом уличных фонарей, бликовали капли дождя — слабого, почти незаметного, но упрямого.
Она ходила взад-вперёд, глядя на циферблат своих наручных часов, будто от этого время могло пойти быстрее. Или, наоборот, остановиться.
22:47.
Он всегда приходил в 22:30, когда мог. Она знала: если до 23:00 его не будет, он не придёт вовсе. Значит, он выбрал снова не её.
И всё равно ждала.
Прохожие бросали на неё короткие взгляды, в которых читалось что-то среднее между сочувствием и недоумением. Она не замечала их. Все её мысли были там, где он — возможно, сидит на краю кровати, в темноте, держа телефон в руке… и не решается позвонить. Или уже лёг в постель, уткнувшись лицом в подушку рядом с женой, задыхаясь от лжи.
Она знала — так больше нельзя. Её любовь к нему была болезнью, от которой она не хотела лечиться.
22:52.
Сердце сжалось.
Вдруг где-то позади раздались шаги. Быстрые. Знакомые.
Она обернулась — и замерла.
Внезапно она увидела его.
Он шёл к ней, улыбаясь — так, как умел только он. Эта улыбка разом стирала дни ожидания, сомнения, бессонные ночи. Сердце стукнуло громче — и она бросилась ему навстречу.
Пальто распахнулось, шарф соскользнул с плеч. Она почти бежала — по мостовой, скользкой от дождя, под светом колеса обозрения, которое медленно вращалось над Темзой, как тихий, равнодушный свидетель их тайны.
Он протянул к ней руки. Она влетела в его объятия, крепко обняла, зарылась лицом в его грудь, пряча слёзы. Он не сразу заговорил. Просто держал её, укачивал, как что-то хрупкое.
— Прости, — прошептал он наконец. — Я почти не пришёл. Я... снова собирался остаться.
Она кивнула, не поднимая глаз. Её голос был глухим:
— Но ты пришёл.
— Да. Не знаю, надолго ли. Не знаю, правильно ли. Но я не мог не прийти.
Они стояли так — в тишине, где было только шум дождя, их дыхание, и позади — равномерный скрип аттракциона.
— А если это последняя ночь? — спросила она.
Он не ответил.
Лишь крепче сжал её руку.
А потом сказал:
— Тогда пусть она будет настоящей.