Письмо Европе

П. Белый,
“Письмо Европе”.


С другом и его девушкой мы, обыкновенно, путешествуем по Европе на машине, останавливаясь на ночлег в замках древних знатных фамилий, исполненных в романском стиле и в зрелой готике. Некоторые из них сохранились еще со времён Столетней войны, и теперь любезно принимают гостей за неумеренную плату. На предложения приятелей отстать от Старушки и посетить, наконец, Дубай я неизменно отвечаю, что стекло и бетон, натянутые на каркасы из легированной стали, никогда не заменят мне суетного Роттердама и взбалмошного Амстера, да и запах времени на стенах каменных костелов влечет больше, чем ароматы гниющих водорослей.

Ну и что, что люмпенов со всего мира Евросоюз принимает с распростертыми объятиями, а мне для поездки нужно оформлять кучу документов - ну и ладно, я пойму, денежку ведь на туристах тоже нужно зарабатывать. Европе многое позволено только лишь за её взрослое изящество, наполненную историю, и выпестованную просвещенность. И пусть замолчат те, кто твердит, что она нам не нужна. Мощь России на том и стои;т, что та не поклоняется и не подражает, а лишь берёт лучшее от Старого света и весьма удачно вплетает в свою модель развития.

Отвечу за себя: мне Европа очень нужна, я не готов отказываться от своих корней.

Но в марте понял вдруг, что не хочу ехать туда на весенние цветения. Отмечу сразу, в этой жизни есть две вещи, формирующие мое мироощущение: кофе по утрам и цветные природные пигменты вокруг. И если с первым все отлично, то со вторым везет только летом и ранней осенью. Я зависим от ярких цветов природы посреди однотонных городских пейзажей. Из них формируется мое настроение, мое творчество, и моя словоохотливость. Потому в конце ноября каждого года зрение жадно выхватывает из толпы ядовито-жёлтые кроссовки, неоново-синие куртки, и мультяшно-фиолетовые волосы, как замену природным летним кляксам.

То есть поездки ранней весною на пышные цветения тюльпанов в Европу это своего рода обыденный ритуал, который пробуждает меня от зимы и бросает в пучину только мне видимых материй и возвышенных мотивов. И вдруг ни с того ни с сего я не захотел этого путешествия, о чем и сообщил приятелям. Наверное, я и сам не ожидал отказа. Поэтому весь следующий день голову и лицо топтала легкая задумчивость…, почему нет прежней тяги за рубеж? Туда, где ярко и красиво раньше, чем у нас?

Вряд ли это можно назвать праздным капризом, поскольку я - самый ярый поклонник Старушки. Тот факт, что каждый евроцент, оплаченный в сторону продавца-отельера-повара-баристы-букиниста-и-кого-нибудь-еще на той территории, это монетка в копилку помощи врагу, тоже мог сыграть свою роль. Но не основную, нет…. Дело в том, что моё "фи" еще до этого сидело во мне. И словно бы ждало подходящего момента, чтобы выплеснуться потом так естественно, как кипяток из гейзера, и так стремительно, как тошнотина при сотрясении. Товарищи смотрели с некоторой брезгливостью, будто мои нечистоты попали и на них.

Пришел к неутешительному выводу, что не знаю ответа. Как там учил мой наставник? Довериться бумаге и посмотреть на проблему со стороны? Что ж, отлично, напишу-ка я письмо своей любимице. Может, найду ответ, почему не хочу её видеть. Беру ручку, прикрываю глаза на минуту, и отпускаю себя…:


"Я люблю тебя, Европа. Любил всегда.

Для меня ты больше, чем часть Света. Для меня ты – основа вообще всего: зарождение юридического права со времен нобилитета патрициев и плебеев, коварные козни Мессалины и извращенная тирания Нерона, тевтонцы и тамплиеры, кровожадные Тюдоры и долгоиграющие Бурбоны, отравители Борджиа с их перстнями для ядов и предприимчивые Медичи с их банковской системой, папские агенты иезуиты и тайные заговорщики масоны, испанские идальго и итальянские доны, возникновение сенатов и лупанариев. Ну, и вещи более приземленные – пенициллин, БЦЖ, Икеа. И даже в своих колониальных стратегиях ты всегда была достойна моего обожания, поскольку цели достигались любой ценой, а таких открытых в своем властолюбии монархов сложно было отыскать где-либо ещё.

Часто, заскучав по тебе, представлял тебя в женском обличье, окутанной дымкой веков. Ты возникала перед моим взором не той юной красавицей на спине быка, а строгой, но обворожительной и почитаемой дамой в летах. Непременно в пышном платье и с богатыми украшениями, в приглушенной палитре Да Винчи и с налетом созидательной идеи Босха.

Отношусь я к тебе соответственно, а все эти любовь, жестокость, и деспотизм, о которых вычитано на страницах классиков, являются лишь дополнительными штрихами к твоему совершенному характеру. Я привык любить тебя издалека, приезжая на пару недель в году для подпитки внутренних энтузиазмов. Ведь пленяться куда проще, пока твои проблемы мне неведомы.

Тем горше было вникать и наблюдать, как твой народ, привыкший бороться за права животных, насекомых, и за чистый воздух, не издал ни единого звука и с готовностью терпел унижение, ущемление своих свобод, когда речь заходила о мифической победе над несокрушимым русским народом во имя чего-то-там…, чего-то американского, недосягаемого, но такого желанного и “правильного”, уложенного в рамки нынешнего понимания мироустройства. Возбудившись на безнаказанность за оскорбления всего русского, твои граждане экзальтированной толпой сносили прочь вековой престиж и авторитет своих же наций, некогда призванных подавать пример развития и взаимодействия.

Внезапно явившееся твое омерзение к русским размашистым пинком вышвырнуло меня из уютного “спешл баббл”, приземлило на старую брусчатку, и заставило осмотреться. Где-то по пути слетели розовые очки, а пелена твоей притягательности ниспадала рядом с моими чиносами.

Тогда мне вспомнилось вдруг,

что Париж наполовину чёрен и обернут в хиджаб, и если немного отклониться от туристического маршрута, то я неизбежно столкнусь с высокомерным взглядом очень смуглого юноши, безмолвно говорящим, что я уже задолжал ему, родившись “белым”

что сокровищница Лувра, это не более чем результат грабительских и опустошающих походов Наполеона, а вовсе не французское национальное наследие;

что Марсель на перепаде температур пахнет общественным туалетом, стоит лишь отвлечься от разглядывания архитектурных стилей и отдалиться от кофеен;

что все твои венские дворцы и имения кажутся однообразными и не нарядными, и по сравнению с ними наш Питер, сумевший сохранить себя, смотрится намного величавее, придерживаясь своего мрачноватого настроения;

что архитектурные чудеса Колизея вспоминаются уже без должного придыхания и воспринимается, как обычное строение для истязаний и убийств на потеху императора и черни;

что пресловутая скромность и сдержанность Габсбургов является ничем иным, как патологической жадностью, приведшей к инцесту и “габсбургской губе”, когда родственники вступали в брак, боясь, что их землями завладеют другие фамилии;

что напускное спокойствие граждан Евросоюза – всего лишь безразличие ко всем и вся, кроме их самих, а вовсе не нордический характер, который ассоциируют чуть ли не со стоицизмом;

а самое главное, что вокруг меня все это время любезничали внуки и правнуки тех, кто находил особую пикантность и утешение для глаз в отсечении грудей у русских мужчин и женщин безо всякой анестезии с подробным конспектированием их реакций; на этом фоне пресловутые компрачикос Гюго уже не кажутся такой уж выдумкой - не могли ведь зверства концлагерей появится на пустом месте, или могли, и я по-прежнему недооцениваю силу идеологии.

Ну что, Европа, вот и слетели твои одежды, сотканные древней культурой аутентичности…. Твое вечно обиженное реваншистское рыло внезапно пробилось сквозь личину невиновности и показало окровавленные клыки, клацающие в поисках быстрой победы и грошовых ресурсов.

А ведь пару лет назад я полностью простил тебе 41-й….

Списал все на происки Штатов и Британии. Ты же виделась мне наивной и обманутой барышней, чуть не умершей в последствии от стыда и усердно замаливающей грехи. Во время визитов к тебе я твердо убедил себя в этом, разомлев от “гостеприимных” речей и “радушных” улыбок.

“Вон какие все хорошие, они ведь не отвечают за своих политиков”, не раз повторял я себе, меняя презерватив.

В то время я даже предположить не смел, что тебе, колоссу цивилизации, когда-нибудь потребуется хозяин. Не мудрый лидер внутри, который тебя поведет, как делали многие другие столетия до него, а бестолковый Хозяин извне, который набросит на тебя ошейник шипами внутрь и будет дергать за поводок, скалясь идиотской улыбкой.

Сейчас, когда многое переоценено, сочувствующим взглядом блуждаю по тому са;мому портрету, с некогда прекрасным лицом и телом, вспоминая строгую и понимающую даму. Нет, я уже не найду тебя прежнюю…. Потому что твой теперешний рисунок обезображен. А твое прекрасное лицо размыто! Ведь ты обезличилась после ожесточенных камланий с желто-голубым полотнищем…!

Веду взгляд ниже. На опавших грудях твоих чернеют соски;, истерзанные партнерами, и это заставляет отвернуться с гримасой жалости. Ты сама к этому пришла, никто из русских в этом не виноват. Всего лишь несколько безрассудных политиков на поколения вперед перекроили твой нынешний облик до неузнаваемости.

Смотрю ниже. Позвоночник неестественно изогнут, потому как ты превратилась в бесхребетное создание, и твой Хозяин грубо и неумело вывернул тебя под свою позицию, чтобы ему было удобнее пользоваться тобой.

Но и здесь нет твоего отражения, и я гляжу еще ниже, где уродливо скрученная
кишка пуповины, некогда прикрытая приятными женскими припухлостями, теперь вульгарно торчит наружу.

Кто же довел тебя до этого? Они хотят видеть тебя, подобную чему?

Где же ты?

В моей голове складываются детали и мне пока тяжело собрать мысли воедино. Я вновь брезгливо отворачиваюсь от твоего нынешнего образа!

Ты ведь наследница основ общества! Что они делают с тобой?! Глубочайшие умы поколений работали над твоей монументальностью…. Где же это все?! Для чего ты снова оборачиваешься фашистским флагом, чужими лозунгами?! Тебе ведь не это нужно. Это не твой путь…. Тебе стоило бы обратить внимание на сохранение себя в той эпохальной и неразрывной целостности, в которой ты была наиболее успешной, в которой ты была обворожительной и чарующей….

Жаль…, той мудрой хранительницы морали больше нет! От неё осталась лишь приспущенная вульва престарелой профурсетки, некогда вобравшая в себя слишком много членов, и теперь нужная только ей самой! Вот оно, твое отражение! Вот он, твой портрет!

Райский сад?

Ах, оставьте уже!

Сейчас ты интересна, по большей части, обнищавшим арабам, вечно голодным неграм, и остальному преступному отребью, бежавшему из своих стран.

Прискорбно...

Неужели тебе нравятся все эти нелегальные совокупления? Когда вот так, с наскока, без разрешения и почтения к твоей персоне? Им ведь нужны лишь твои выделения, а вовсе не твои прелести.

Горестно...

Я был о тебе лучшего мнения.

Возможно, ты возразишь даже, что, дескать, мы должны быть гуманными. Согласен на все сто, но я убежден также, что крупное моноэтническое отслоение в сторону чуждого государства есть не что иное, как мягонькая, вяленькая, но экспансия, а потому тебе лучше вообще все это прекратить, пока не почернела окончательно.

В мигрантском секторе между двумя определениями “проявление гуманности” и “угроза безопасности” я буду склоняться ко второму, и твоему существованию угрожает вовсе не Россия, а та сила, которую ты лично кормишь с руки. Она уже вырастила своих правоведов и общественников, и теперь хлещет тебя по голове твоими же законами вперемешку с лояльностью, требуя увеличения пособий и улучшения условий. Я даже не буду упоминать уже ставших банальностью радикальных исламистов. Приезжие не примут твой культуры добровольно, а ты сейчас слишком занята исполнением прихотей Хозяина, и слишком слаба, чтобы принудить их к чему-либо.

С тоской вспоминаю времена, когда приезжал и считал тебя своим спасением от трудовых будней. Но ты сама все перечеркнула и завизжала безумным многоголосьем лимитрофов: “Пошел вон, русский Ванька!!!”

Ну…, я и пошел…, фигурно вышагивая под прощальное Либертанго и поблескивая шелком на спинке жилетки. Не скрою, раньше над здравым смыслом зачастую довлел “дас ист фантастиш” самых развязных вечеринок. Теперь же я дивился, недоумевал и оставлял позади свои вечные любови и странные привязанности. Но в порыве этих путаных и непонятных эмоций не стал, все же, предрекать тебе скорую гибель по Шпенглеру.

Наоборот, надеялся, что в ближайшее время придут те, у кого вопреки всем прогнозам хватит сил возродить тебя, не забывая и о духовности тоже. Остается открытым вопрос цены…, но это уже другая история. Разумеется, я еще долго не смогу простить тебя снова, потому как в основном конфликте ты должна была остаться слепой Фемидой, а повела себя, как Двуликий Янус”.
 

Отложил ручку, ушел за кофе. Перечитал. Немного сумбурно, но то эмоции. Выходит, и вправду, ответил на свой вопрос. Я действительно люблю Европу, иначе никогда не утруждал бы себя измышлениями по этой теме. Но она слишком некрасива и неприветлива сейчас, мягко говоря, и даже на уровне подсознания я не хочу ехать к такому страшилищу, потому и отказал друзьям. Удивляться нечему.

Не берусь судить, сколько продлится это состояние...

Грустно.

Осознавать правду, наверное, всегда сложно.

Но как бы я ни печалился, в нынешнем моменте нельзя оценивать Европу отдельно, потому что её человеконенавистнические и мятежные настроения затронули весь мир, и Россию в том числе, вылившись в неожиданные и ошеломляющие, даже, моменты. Да и в целом, после 02.22 многое произошло, и это письмо я пишу уже

после того, как некогда популярный Фейс, так самозабвенно “ронявший Запад”, встал на колени со своим слезным “Прастити…”, когда этот самый Запад с оружием подошёл к границам России;

и после того, как один из блогеров объявил “Метаметрике”, что его, как условного казаха, смущает песня “Я русский”, после чего мне захотелось предложить ему тоже воспеть сей факт, хотя настоящие казахи его давно опередили, и по запросу “песня я казах” Гугл выдаст бесчисленное количество результатов, и это не смутит вообще никого – и правильно, по сути, пусть поют, это их дело, и только упрощенный Стас будет и дальше уныло мерцать со своими страданиями;

и после того, как достопочтенная фрекен Гретта покорно толкала экологичные кружевные трусы в свой активный смелый рот, пока небо над её родной Швецией обволакивал метан из наших “Потоков”;

и после того, как моя коллега-визуальщица лукавым “О-о, Ри-иши!” озвучила своё первое 3D-порно, где Сунак предстал изобретателем новых приемов Камасутры с привкусом доминантных издевательств, а после просмотра девушку стали звать Коллегулой;

и после того, как все новости о бывшем юмористе стали сводиться к одной фразе: “Кадавр жрал!”, а что он там греб под себя – зелень, гранаты, кокос или брюссельскую капусту – уже неважно, стало ясно, что этот чудовищный мукбанг не прекратится;

и после того, как “низы” и “середняк” встрепенулись, задышали, и стали привносить в наше общество ту самую русскость, которая, как мне казалось, осталась только на страницах книг о великом и непобедимом народе;

и после того, как пятеро молодых людей, моих друзей, плюнув в лицо смрадно пукающей старости, галопом поскакали в военкомат на запись;

и после того, как сотни тысяч гетеросексуальных юношей, оставляя за собой тугие сомнения в их цисгендерности, таким же галопом поскакали к границам на выезд;

и после того, как прочие оральные кудесники, поджав растрепанные испугом ягодицы, подались за рубеж, попутно именуя себя «белой интеллигенцией», и забывая, наверное, что та самая белая интеллигенция в Первую мировую отдавала свои дома и квартиры под госпитали и перевязочные пункты с полным их обеспечением, а родину покинули только под угрозой смерти.

Виднейшие люди страны всё перечеркнули! Бросили! Посрамили!

А ведь требовалось от них совсем немного: в момент всеобщей растерянности они должны, обязаны были вытащить свои излюбленные микрофоном лица на все экраны-мониторы и произнести несколько напутственных ободряющих слов о нашей твердости и стойкости. И пусть это было бы клише, и пусть не от сердца, но это помогло бы людям сохранить равновесие умов и не впадать в панику от непонимания. Это нужно было не Кремлю, не Думе, и даже не Армии – там другая мотивация, это нужно было всем народам страны, кто год за годом цементировал их звездную богемность, кто обогащал их и любил даже.

Многие вернутся…. И звезды, и бегуны.

Разумеется, великодушная Россия примет всех обратно, как провинившихся мальцов, смоет с их кожи гнилостный налёт трусости, удалит из их рта шанкры злословия в её адрес - возможно, обойдется без оперативного вмешательства - одарит частичкой утраченного лоска, и даст шанс поднять голову и снова гордиться собой, но не простит.

Примет, потому что сама сделала их такими, а не простит, потому что растила и баловала вниманием совсем не для бегства, а для поддержки в самый страшный единственный день, который мог и не наступить. Но он наступил…, и они прожили его неправильно. Теперь же страна, как и весь мир, и сама знает, что Победа будет за Россией, а все уехавшие превратились в простой и совершенно бесполезный паноптикум.

Как они потом называли меня на своих встречах в интернетах? Рашистом, колорадом, ватником, путиноидом, русней, холопом, рашкованцем?

Да не вопрос!

От этого я не перестану принадлежать к великой, поистине Великой стране. Для них континентальная Европа это автономное образование, это предел всех направлений и тупик в какой-то мере, для меня же – лишь географическая часть огромной России. Мы мыслим разными масштабами, а потому я переживу этот развод со Старушкой, и не обеднею, естественно, ни физически, ни духовно. У меня есть, куда ехать, есть, на что смотреть, и есть, что любить.

Мне достаются древнейшие города. У меня есть несколько высокоразвитых столиц, и сотни самобытных деревушек. Ещё у меня есть уже открытые туристические маршруты и никем не тронутые леса; и болота. Мне останется Золотое Кольцо с церквями и соборами, останется Бурятия с её дацанами и восточные Саяны с их вершинами, останется Башкирия с её лесистыми склонами и Якутия с её невероятными шаманами, Урал - с кристально чистыми озерами, и Кавказ - с необычайными каньонами, и в финале – Камчатка, Диксон и Архангельск.

Эти неизбалованные красоты, не привыкшие к человеческому глазу, как ничто другое, достойны моей любви. Любви более полной и первобытной, не вдруг явившейся, а просто существующей от рождения. Мне нужно только пробудить её, дать расцвести, пропитать ею воздух вокруг, и она обязательно подарит мне сотни идей и миллионы строк. И что самое важное – этого никто не сможет отобрать!

Да, признаюсь честно, сейчас мне будет сложнее сцедить ту самую чистую и ничем не замутнённую воду для орошения ростков своего вдохновения, оттого что Россия драматична и гротескна, и мне известно, сколько крови пролито за каждую пядь этой земли, сколько горестей перенесено её народами. Глядя на созданные когда-то архитектурные изыски, послужившие стимулом для сотворения многих мировых шедевров, я с унынием вспоминаю, сколько вынесла Россия, чтобы на болотах, в лесах, и снегах выросла целая Империя, некогда связавшая столько национальностей; скольких сатрапов она пережила, не утратив силы единства.

Это как если пересекать площадь “Красные ворота” и знать, что настоящие Красные ворота – огромную триумфальную арку, воздвигнутую Петром в честь нашей тяжелейшей победы над шведами в Полтавской битве – снесли большевики, чтобы стереть следы величия Империи и построить метро, вместе с аркой снесли и Церковь неподалеку. Или как если ехать по Сибирскому тракту от Тюмени в сторону Сургута и знать, что этой же дорогой Царская семья держала свой полный трагедий путь в Тобольские остроги. Или удивляться тому, что на месте Ипатьевского дома в Екатеринбурге теперь стоит храм, и что партия избавлялась от следов своих преступлений на уровне уничтожения истории - суда ведь так и не было, а был только звонок из Смольного с устным приказом расстрела.

В такие моменты о творчестве и созидании я думаю в последнюю очередь. В целом же переживаю об увеличении штата лесничих, о снижении числа мигрантов. Наверное, не достиг еще того возраста, когда все это должно восприниматься, как простые факты прошлого и обыкновенное течение бытия.

Но я научусь, обязательно научусь присовокуплять к этим настроениям детское очарование неизведанным и неизученным, и ответ не заставит себя ждать. Уверен, мне удастся разглядеть нечто большее, чем многострадальную историю. Уверен, потому что и не пытался делать этого раньше. И пятеро моих друзей, настоящих героев, вернувшихся живыми и здоровыми, помогут мне в этом – у них теперь друзья по всей стране.

Ко всему, я не перестану быть европоцентричным, это предками вшито в мою родословную с фортепиано Баха и оркестрами Шуберта, с притчевой философией Вольтера и возвышенными мадоннами Санти, и оно никуда не денется. Но все же меня никто не убедит, что я теряю много. Это она, Европа, теряет меня и мне подобных с нашими сопливыми восторгами и скопленными за год сбережениями. А я только обретаю, заново обретаю свою родину!





Март 2023