Почему я не люблю бродского

   Почему я не люблю Бродского
(или: Поэт без книги)
Писатель, поэт, не читающий других, — это как человек, играющий на скрипке, но никогда не слушавший музыку.
Да, у него может быть хороший слух. Может, даже талант.
Но он не знает контекста. Не слышал страстей. Не прошёл путь предшественников. Он один — в пустоте.
Чтение — это не просто «обогащение». Это — внутренняя работа. Диалог.
Не столько с автором, сколько с собой, с памятью, с миром.
Кто пишет, но не читает — не дышит культурной тканью. Он не в потоке — он вне его.
Писать без чтения — это не свобода. Это неуважение.
К слову. К ремеслу. К читателю.
Поэтому я не могу принять Иосифа Бродского как великого поэта.
Потому что я знаю от близких ему людей — и от тех, кто его видел, знал, любил или, наоборот, отторгал: он не читал. Он не жил в книгах. Он не носил в себе строки других.
И как бы ни была велика его слава — эта внутренняя глухота для меня непростительна.
Потому что я верю: поэт — это прежде всего читатель. Глубокий, честный, неутолимый.
А без этого — поэзия превращается в эхо собственной тени.
   Бродский не был особенно начитанным — ни в академическом, ни в живом, «поэтическом» смысле. Об этом говорили и его современники, и женщины, близко его знавшие.
Мария Соцани, с которой у него были отношения, и Катерина Кларк (Katharina Clark), американская литературовед и мать его дочери, вспоминали: он не читал. Точнее — никогда не был замечен с книгой в руках.
В одном из интервью Катерина Кларк произнесла фразу, которая для меня звучит как приговор:
«Я никогда не видела Иосифа с книгой. Он не читал. Не потому что был глуп — вовсе нет. Просто он не нуждался в чужом тексте. Он жил в своём мире».
Звучит поразительно. Особенно если вспомнить, что мы говорим о поэте, чьи лекции по поэтике до сих пор цитируются. Но, возможно, в этом и кроется главная особенность Бродского: он не читал как читатель. Он воспринимал текст не как переживание, а как языковую плоть, «материал» для дальнейших конструкций.
Для него язык — это не проводник чувства, а самостоятельная стихия, не требующая истории, контекста, авторской боли. Он даже говорил, что предпочитает читать словари, особенно англо-русские. Это — факт, и в этом есть что-то почти механическое.
Наум Коржавин, поэт другой школы, сказал о Бродском с резкой откровенностью:
«Бродский — человек, который себя раскрутил. Он хорошо чувствовал, что нужно Западу. И писал не столько для читателя, сколько для себя и для будущих хрестоматий».
«Да, он умеет играть словами. Но что за этим стоит? Где мысль? Где настоящая душевная боль? У него всё — из словаря, из ритма, а не из жизни».
Это — не зависть. Коржавин был человеком прямым, старой школы, прошедшим репрессии, тюрьмы, изгнание. Его боль — настоящая. И его неприятие Бродского — не эстетическое, а этическое.
Можно ли писать «умные стихи», не будучи читателем?
Если понимать «ум» как эрудицию, память, системное мышление — скорее нет.
Но если под «умом» понимать интуицию, музыкальность языка, культурное чутьё, — возможно, да.
Но лично мне ближе поэзия, в которой страница — это след горящего сердца, а не только ритмического аппарата.
Поэзия, которая родилась не в голове — а в жизни.
И именно поэтому я не могу принять Бродского как своего.
  Я не понимаю «синюю тишину» Бродского. Потому что знаю: настоящая тишина не имеет цвета.
Она пахнет болью. Молчит, как пепел.
И если ты её пережил — ты никогда не назовёшь её синей.
Для меня тишина — это сгусток.
Ощутимый, тяжёлый, тревожный. Почти телесная боль.
А не лазурный эффект и не красивая метафора.
   Гений — это не просто талант. Это человек, который создаёт новое измерение в искусстве, меняет язык, открывает другие горизонты. Он не только пишет — он прокладывает путь.
Бродский — талантливый, местами блестящий поэт. Но он не изменил поэзию. Он ею пользовался. Причём часто — в усложнённой, манерной форме, в которой ритм побеждает смысл, а слова играют в холодную шахматную партию.
У него не было ни огненной широты Мандельштама, ни душевной оголённости Ахматовой, ни музыкальности Пастернака.
Он умен — но не велик. У Бродского — имитация эрудиции. Он знал пару имён, мог вставить латинское словцо, ссылку на Овидия, но часто — впустую, без содержания.
Не создал нового языка. Не стал эпохой. Во всяком случае для меня.
Хороший поэт — да. Гений — нет. Гениальность — не в наборе наград и не в культовом ореоле. Гениальность — это когда тебя читают и слышат без справок, контекста, апологий.
И если приходится объяснять, почему он великий — возможно, он не так уж и велик.
Н.Л.(с)