Цин-Цин 14 - 15

Наследие Болотной войны

Десятилетиями война на восточных рубежах была фоном, привычным и далеким ропотом, доносившимся до столицы эльфийского королевства. Она началась при короле Эларайоне, отце Цин-Цин, как амбициозный проект по освоению Диких Земель. Болотистые, но богатые рудами, травами и ценным камышом, эти территории манили перспективой процветания и создания буферной зоны против угроз с востока. Но Дикие Земли не были пусты. Многочисленные и свирепые племена гоблинов, веками считавшие топи своим домом, восприняли появление эльфийских форпостов как прямое вторжение. Мирные инициативы Эларайона провалились, и конфликт быстро перерос в затяжную, изматывающую пограничную войну.

Цин-Цин, взойдя на трон, унаследовала от отца это незавершенное и кровавое дело. Эларайон, отошедший от правления, но сохранивший авторитет, жил во дворце, молчаливым укором напоминая о незаживающей ране королевства.

Королева, выросшая в тени этой войны, считала ее следствием недостаточной решимости отца. Она верила в неоспоримое превосходство эльфийского воинства, в дисциплину и отточенное мастерство, которые должны были смести дикарей в честном бою.

Последней каплей стало донесение о жестоком набеге хобгоблинов, вырезавших целую пограничную деревню. Разведка сообщала о движении крупного отряда к границе. Уверенная в быстрой и сокрушительной победе, Цин-Цин, по совету своих генералов, отправила к границе значительные силы. Сама она осталась во дворце, предвкушая триумфальный доклад. Вместо него через несколько недель пришло шокирующее известие: один из элитных отрядов был полностью уничтожен. Позор и неверие обожгли королеву.

Она сидела в тронном зале, когда доложили о прибытии гонца с восточного фронта. Цин-Цин отложила свиток с отчетом о поставках зерна и благосклонно кивнула, ожидая увидеть сияющего вестника победы. Но в зал не вошел, а буквально ввалился один-единственный эльф. Его доспехи, некогда сверкавшие серебром, были покрыты засохшей грязью и темными пятнами, а на щеке алел свежий уродливый шрам. Он тяжело дышал, опираясь на копье, чтобы не упасть, и в его широко раскрытых глазах застыл ужас.

Это был Линдир, один из капитанов «Серебряных Копий». Цин-Цин похолодела.

— Капитан, где твой командир? Где доклад о победе?

Линдир с трудом преклонил одно колено. Его взгляд был устремлен в пол.

— Нет никакой победы, Ваше Величество, — прохрипел он. — Легион… легиона больше нет.

Тишина в зале стала оглушительной. Цин-Цин медленно поднялась с трона, не веря своим ушам.

— Что ты несешь? Объяснись. Немедленно.

— Это была ловушка, — дрожал голос капитана, смешиваясь с горечью и стыдом. — Мы преследовали небольшой отряд гоблинов, как и предписывал приказ. Они отступали вглубь болот, к старому каньону. Мы были уверены, что загоняем их в угол… Но это они загоняли нас. Когда мы вошли в ущелье, склоны ожили. Их были тысячи, Ваше Величество. Тысячи. Хобгоблины, закованные в грубую броню, с огромными секирами, и бесчисленные стаи мелких гоблинов с луками. Они обрушили на нас камнепад, отрезав путь к отступлению, а потом хлынули вниз, как грязная лавина.

Он замолчал, с трудом сглатывая.

— Но ваша дисциплина, ваш строй… — прошептала Цин-Цин.

В ее сознании не укладывалось услышанное. Она видела этот легион на учениях, несокрушимая стена щитов и копий.

— Какой строй, королева?! — почти выкрикнул Линдир, на миг забыв о субординации. — В этом аду не было места для строя! Мы бились спина к спине, по колено в грязи и крови. Они лезли отовсюду, визжа и хохоча. Они не боятся смерти. Они просто… идут вперед. За каждого убитого нами являлось трое новых. Командир погиб в первые же минуты, пытаясь прорваться назад. Они задавили нас числом, своей дикой, первобытной яростью… Я… я не знаю, как я выжил. Кажется, меня просто вытолкнуло из свалки тел…

Цин-Цин смотрела на сломленного воина, и ее предвкушение триумфа сменилось ледяным ужасом. Этого не могло быть. Дикари, грязные примитивные твари, не могли уничтожить цвет эльфийского воинства. Ее генералы, ее советники, сама логика войны говорили, что это невозможно. Но перед ней было живое доказательство обратного. Позор, о котором говорил капитан, обжигал не только его, но и ее. Это она отправила их на смерть, ослепленная гордыней и верой в собственную непогрешимость. Холодная ярость на врага смешивалась с обжигающим стыдом за свою наивность.

* *

Зал военного совета был пропитан напряжением. Густой полумрак, создаваемый тяжелыми гобеленами на стенах, казалось, давил на плечи. Цин-Цин сидела во главе длинного стола из полированного дуба. Лицо её было бледным и жестким, как мраморная маска. Перед ней стояли ее лучшие военачальники, Лаэрон и Фаэлар, а в дальнем конце, в тени, молча сидел отец, Эларайон. Его присутствие подбадривало.

— Объяснитесь.

Голос королевы был тих, но в нем звенела сталь.

— Как элитный легион, гордость нашего войска, мог быть… Стерт?

Генерал Лаэрон, высокий эльф с орлиным профилем и сединой на висках, шагнул вперед. Лицо выражало скорбь, но в глазах читалась уязвленная гордость.

— Ваше Величество, это была чудовищная ловушка. Хобгоблины заманили наш отряд в ущелье Черной Воды под предлогом отступления. Разведка доложила о слабом, разрозненном противнике. Но на склонах ущелья их ждали тысячи. Они обрушили на наших воинов камнепад, а затем атаковали с двух сторон. Это была бойня, не битва. Коварство, а не доблесть.

— Коварство — это оружие, генерал, — холодно заметила Цин-Цин. — Оружие, которое вы не учли. Вы обещали мне быструю победу. Вы говорили о дикарях, неспособных к тактике.

— Мы недооценили их хитрость, Ваше Величество, — вмешался Фаэлар, более молодой и пылкий. — Но не их силу! Эта неудача лишь закалила нашу решимость. Мы должны ответить! Ответить так, чтобы сама память об этих тварях была выжжена из истории. Я предлагаю собрать Великую Армию. Три легиона, усиленные кавалерией и магами. Мы пройдем по их землям огнем и мечом, сокрушим их норы и твердыни, истребим их отродья! Мы сотрем этот позор!

Его речь была пламенной, и на мгновение в глазах Цин-Цин мелькнул ответный огонь. Этого она и хотела, реванша, сокрушительного и неоспоримого. Но тут из тени раздался тихий, скрипучий голос Эларайона.

— И снова вы говорите о силе, — сказал старый король, медленно поднимаясь.

Он подошел к столу и оперся на него костяшками пальцев. Глаза, выцветшие от времени, смотрели на генералов без гнева, но с бесконечной усталостью.

— Вы хотите отправить сияющие легионы в гнилые топи. Вы хотите биться по своим правилам там, где правил нет. Вы думаете, что гоблины будут ждать вас в чистом поле, чтобы вы могли красиво развернуть свои знамена и протрубить в серебряные рога?

— Отец, — начала было Цин-Цин.

— Молчи, дитя, и слушай, — мягко, но властно прервал ее Эларайон.

Он повернулся к генералам.

— Ваш элитный отряд был уничтожен не потому, что гоблины сильнее. А потому, что они, часть этих болот. Они знают каждую кочку, каждую топь, каждую смердящую яму, в которой можно спрятаться. Они мыслят как болото, затягивают, топят, душат. А вы хотите противопоставить этому парадный строй. Это все равно что пытаться рубить воду мечом.

Наступила тишина. Генералы смотрели на бывшего короля с плохо скрываемым раздражением. Они считали его выжившим из ума стариком, чья осторожность и стала причиной затянувшейся войны.

— Что вы предлагаете, лорд Эларайон? — с ледяной вежливостью спросил Лаэрон.

— Я предлагаю бить врага его же оружием. Не только нашим. Нужна не только сила, но и хитрость, выносливость и знание местности. Отправьте Великую Армию, да. Но включите в нее тех, кто привык к грязи. Наймите людей. Отряд «Вольные Клинки» капитана Валерия славится своей стойкостью и беспринципностью. Они будут драться за золото там, где эльф побрезгует ступить.

— Наемники! — фыркнул Фаэлар. — Мы будем полагаться на презренных людей?

— И на гномов, — невозмутимо продолжил Эларайон. — Клан «Каменный Щит» из Серых Гор должен нам услугу со времен Войны с троллями. Гномы — лучшие инженеры и саперы. Они проложат гати через болота, укрепят лагеря, найдут и обрушат гоблинские норы. Они упрямы, как скалы, и их не сломить ни грязью, ни потерями. Их ненависть к гоблиноидам стара, как мир. Они станут вашим тараном.

Цин-Цин слушала, и ее уверенность колебалась. Слова отца, которые она раньше считала старческой опаской, теперь обретали страшный смысл. Потеря целого легиона была тому доказательством. Она посмотрела на свои руки, лежавшие на столе. Идеальный маникюр, тонкие пальцы аристократки. Она правила из этого чистого, сияющего дворца, а война была где-то там, в грязи. Возможно, отец был прав. Возможно, чтобы победить в грязи, нужно в нее окунуться.

За неделю до похода столица королевства купалась в солнечном свете. На главной площади Свободы, вымощенной белым мрамором и окруженной изящными шпилями дворцов, собралась многотысячная толпа. Воздух звенел от восторженных криков и звуков труб. Сегодня королева Цин-Цин провожала в поход первые легионы.

Она стояла на высоком помосте, возвышаясь над морем голов. На ней был не походный плащ, а парадный белый мундир, расшитый золотом, на голове сияла тонкая диадема. Солнце играло на наградных знаках, и казалось, что сама королева излучает свет. Рядом с ней, по обе стороны, застыли в неподвижности воины ее личной гвардии, «Дети Солнца». Их чеканные доспехи были произведениями искусства, а за спиной алели плащи, расшитые королевским гербом. Они являлись живым воплощением эльфийского совершенства, идеалом, к которому стремился каждый юноша в толпе.

Когда трубы смолкли, Цин-Цин шагнула к краю помоста, и над площадью повисла благоговейная тишина. Ее усиленный магией голос разнесся по площади, чистый, сильный и полный огня.

— Дети леса! Сыны и дочери света! — начала она, и по толпе пронесся восторженный вздох. — Сегодня мы стоим на пороге великого свершения! Десятилетиями тьма и хаос гнездились на наших восточных рубежах. Дикие племена, не знающие ни чести, ни порядка, оскверняли земли, которые по праву должны нести свет нашей цивилизации. Они живут в грязи, поклоняются жестоким богам и отвечают на наши попытки просвещения набегами и резней!

Она сделала паузу, обводя толпу горящим взором.

— Они называют эти земли Дикими. Но я говорю вам, нет на этом свете земель, что должны оставаться дикими! Наш долг, наше священное право, нести порядок туда, где царит анархия, нести свет туда, где царит мрак! Мы идем не завоевывать. Мы идем освобождать! Освобождать саму землю от гнета дикости, чтобы на ней могли цвести сады и строиться прекрасные города!

Площадь взорвалась ревом одобрения. Цин-Цин подняла руку, призывая к тишине.

— Враг наш примитивен и жесток. Их сила, в слепой ярости и зверином числе. Но что их ярость против нашей дисциплины? Что их число против нашего искусства войны? Что их грубые дубины против наших сияющих клинков? Ничто! Они, грязная волна, которая разобьется о несокрушимую скалу эльфийских легионов!

Она указала на застывшие внизу батальоны, чьи копья устремлялись в небо, как стальной лес.

— Посмотрите на них! Это, гордость нашего народа! Каждый из них стоит десятка дикарей! Они несут не смерть, но справедливость! И я призываю вас, молодых и сильных! Встаньте в их ряды! Впишите свои имена в историю! Настало время не обороняться, а наступать! Время не сдерживать тьму, а рассеять ее раз и навсегда! За славу королевства! За свет и порядок! Вперед, к победе!

Ее последние слова потонули в оглушительном реве. Молодые эльфы в толпе смотрели то на свою сияющую королеву, то на безупречных гвардейцев рядом с ней. В их глазах загорался огонь. Они видели не грязь и кровь будущей войны, а славу, почет и возможность стать такими же прекрасными и несокрушимыми героями. Сотни рук взметнулись вверх, сотни голосов кричали о желании немедленно вступить в армию. В тот солнечный день никто, и в первую очередь сама Цин-Цин, не сомневался, что война будет короткой, славной и победоносной.

Мелкий, холодный дождь сеял с низкого серого неба, превращая дорогу в вязкое, чавкающее месиво. Копыта коней с трудом вырывались из плена грязи, оставляя глубокие, быстро наполняющиеся водой следы. Цин-Цин сидела в седле, закутавшись в тяжелый походный плащ, и молча наблюдала за своей армией. Зрелище было лишено всякой романтики. Длинная, растянувшаяся на лиги колонна двигалась медленно, мучительно. Телеги со скарбом, оружием и провиантом то и дело застревали по самую ось. Солдаты, выбиваясь из сил, толкали их, скользя и падая в грязь. Особенно тяжело приходилось гномам из отряда «Каменный Щит». Приземистые, широкоплечие, они с мрачным упорством подставляли под колеса свои могучие спины, и их гортанные ругательства смешивались со скрипом дерева и понуканиями возниц.

— А ну, навались, бородачи! — ревел их бригадир, седобородый гном по имени Глорин, чей голос, казалось, мог дробить камни. — Толкай, или я вам эти телеги в задницы затолкаю!

— Камнедробилки тебе в зад, Глорин! — донеслось в ответ из грязи. — Эта проклятая эльфийская повозка весит больше, чем моя теща со всем ее приданым!

— Да чтоб у гоблинского шамана борода выросла гуще моей! — вторил другой, упираясь шлемом в задний борт телеги. — Какого лешего мы вообще попёрлись в эту мокрую дыру?!

— За золото, дурья башка! За золото и за возможность насадить пару сотен зеленокожих на кирки! А ну, жми! Раз-два, взяли! Хвост троллю в ноздри!

Цин-Цин прислушивалась к их грубым, но полным жизни выкрикам. Рядом с ними шли люди-наемники из «Вольных Клинков». В отличие от гномов, они работали молча, с угрюмой эффективностью. Их капитан, высокий темноволосый мужчина по имени Валерий, ехал верхом неподалеку. Его взгляд был циничным и внимательным. Он не кричал на своих людей, они и без того знали свое дело.

Несмотря на унылый пейзаж и изматывающий путь, в какой-то момент Цин-Цин остановила своего коня на небольшом пригорке и оглядела растянувшуюся колонну. И то, что она увидела, наполнило ее сердце сложным, доселе неведомым чувством гордости.

Это была уже не та блестящая, почти игрушечная армия, что она видела на парадах. Но это была настоящая, живая сила. Она видела бесконечные ряды своих эльфийских воинов. Их доспехи были забрызганы грязью, лица усталые, но в их поступи, в том, как они держали копья, в их молчаливой сосредоточенности была несокрушимая дисциплина. Они были скалой, о которую, как она верила, разобьется любая дикая волна.

«Мы победим. Обязательно победим».

Она видела гномов, коренастых, упрямых, пыхтящих и ругающихся, но толкающих вперед неподъемный груз войны. Они были кузнечным молотом ее армии, грубой силой, способной пробить любую стену.

Она видела людей Валерия, профессионалов войны, чьи глаза видели уже десятки таких походов. Они не сражались за идею или за славу, но их опыт был бесценен. Они были отточенным кинжалом, готовым ударить туда, куда не дотянется благородный эльфийский меч.

Три разные расы, три разных способа ведения войны, объединенные ее волей. Они шли вперед, сквозь дождь и грязь, превращаясь из разобщенных отрядов в единый организм, в кулак, готовый обрушиться на врага. Это зрелище завораживало. Холодная тревога в ее душе никуда не делась, но к ней примешалось что-то еще, пьянящее чувство могущества и ответственности. Это была ее армия. И она вела ее на праведную битву. Королева снова поверила в неизбежность победы.

Они прибыли в передовой лагерь на исходе десятого дня. Лагерь, разбитый на краю болот, представлял собой удручающее зрелище. Палатки, мокрые и темные, жались друг к другу. Между ними сновали эльфы с хмурыми лицами. Воздух был пропитан запахом сырости, дыма и лекарственных трав. Из большого шатра, служившего лазаретом, доносились тихие стоны.

Увидев королевское знамя, часовые вытянулись в струнку. Навстречу королеве поспешил молодой эльф в форме лейтенанта. Его лицо, несмотря на юность, было серьезным и отмеченным усталостью.

— Ваше Величество, — поклонился он низко, стараясь скрыть благоговейный трепет. — Лейтенант Галахад. Для меня честь приветствовать вас. Генералы Лаэрон и Фаэлар ожидают в штабной палатке.

— Веди, лейтенант, — ровным голосом приказала Цин-Цин, спешиваясь.

Пока Галахад вел ее через лагерь, она видела последствия первого поражения. Мимо пронесли носилки с раненым, чье лицо было белым как полотно. Группы воинов сидели у костров, молча чистя оружие, и в их глазах не было и тени былого высокомерия. Это была армия, уже познавшая вкус крови, и своей, и чужой.

Цин-Цин остановилась, провожая взглядом носилки, пока те не скрылись в палатке лазарета. Она повернулась к своему провожатому.

— Как обстоят дела, лейтенант? — спросила она, ожидая услышать формальный, ободряющий ответ в духе «боевой дух высок, готовы к реваншу».

Лейтенант Галахад на мгновение замялся. Он посмотрел на свою королеву, на ее чистое, властное лицо, а затем обвел взглядом унылый лагерь, пропитанный запахом сырости и страдания. Он мог бы солгать, сказать то, что она хотела услышать. Но что-то в усталых глазах воинов у костра заставило его выбрать другой путь.

— Не очень хорошо, Ваше Величество, — тихо, но твердо ответил он.

Цин-Цин удивленно вскинула брови. Она не привыкла к таким ответам. Ее генералы всегда рапортовали о «незначительных трудностях» и «контролируемой ситуации».

— Не очень хорошо? — переспросила она, и ее взгляд стал пристальным, изучающим. — Поясни, лейтенант. И я хочу услышать правду, а не выдержки из устава.

Галахад глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.

— Дело не в страхе, Ваше Величество. Эльфы не боятся смерти в бою. Дело в… отрезвлении. Мы прибыли сюда, уверенные в своем абсолютном превосходстве. Мы думали, что это будет похоже на учения, только с живыми мишенями. Мы были неправы.

Он указал подбородком на группу воинов, молча точивших мечи.

— Вон тот, Элдрин, он потерял в том ущелье родного брата. Он не видел, как тот погиб. Просто в какой-то момент брат исчез в ревущей толпе гоблинов, и больше Элдрин его не видел. А тот, что рядом с ним, новичок, первый раз в бою. Он рассказывал, что их оружие… оно грубое, ржавое, но оно убивает так же эффективно, как и наши зачарованные клинки. Что гоблинская стрела с наконечником из обломка кости, попав в горло, так же смертельна, как и стрела из серебра. Для многих это стало откровением.

Королева молчала, ее лицо стало жестким. Она видела, что лейтенанту трудно говорить, но не перебивала.

— Мы воюем не только с гоблинами, — продолжил Галахад, понизив голос. — Мы воюем с этими болотами. Дождь идет седьмой день. Раны гноятся быстрее. По ночам из топей доносятся такие звуки, что даже у ветеранов стынет кровь в жилах. Болезни, постоянная сырость, которая пробирает до костей… Это выматывает дух не меньше, чем бой. Наше высокомерие, Ваше Величество… оно утонуло в этой грязи вместе с легионом «Серебряных Копий». Теперь осталась только мрачная решимость. Мы будем драться. Будем драться яростно. Но той легкой, сияющей веры в победу, что была в столице, больше нет. Мы теперь знаем, что враг тоже может побеждать. И это знание… оно тяжелое.

Он закончил и посмотрел на королеву, ожидая гнева за свою прямоту. Но Цин-Цин не гневалась. Она смотрела сквозь него, и в ее глазах отражались костры и хмурые лица солдат. Впервые она услышала не доклад генерала, а голос армии. И этот голос был полон боли, усталости и холодной, как болотная вода, правды.

— Ладно. Свободен, лейтенант.

Штабная палатка была самой большой в лагере, и внутри было на удивление сухо и светло от нескольких магических светильников. В центре, над огромной картой, расстеленной на столе, склонились не только Лаэрон и Фаэлар. Рядом с ними стояли капитан «Вольных Клинков» Валерий, скрестив руки на груди, и предводитель гномов, Дорин Железная Голова, который задумчиво ковырял в ухе мизинцем.

При виде королевы эльфийские генералы выпрямились и отдали честь. Люди и гномы просто кивнули. Их приветствия были уважительными, но без подобострастия.

— Ваше Величество, — патетично начал Лаэрон, игнорируя союзников. — Ваше присутствие здесь, знак грядущей победы. Мы готовы смыть позор недавней неудачи кровью врага. План готов, и он безупречен.

— Я хочу услышать его, — прервала его Цин-Цин холодно.

Она обвела взглядом всех присутствующих.

— И я хочу услышать мнение каждого.

Фаэлар, стремясь реабилитироваться, с энтузиазмом ткнул пальцем в карту.

— Вот, Ваше Величество. Воронья Сопка. Разведка докладывает, что основные силы гоблинов, включая их вожаков и шаманов, сосредоточены здесь. Это стратегическая высота, но сама местность вокруг нее, открытая равнина, поросшая низким кустарником. Идеальное место для нашей фаланги и кавалерии. Мы выстроимся здесь.

Он провел линию у подножия холма.

— и вызовем их на бой. Они не устоят перед соблазном атаковать. Мы встретим их в открытом поле, и наша дисциплина сокрушит их дикую орду. Это будет классическая, чистая победа.

Цин-Цин смотрела на карту. План и впрямь казался логичным и соответствовал всем канонам военной науки. Но что-то ее тревожило.

— Капитан Валерий? Ваше мнение? — спросила она, повернувшись к человеку.

Наемник пожал плечами. Губы скривились в циничной усмешке.

— План хорош, Ваше Величество. Для учебника. Но гоблины учебников не читают. Открытая равнина? А вы уверены, что под этой равниной нет десятка лиг туннелей? Уверены, что в кустарнике не сидят сотни лучников с отравленными стрелами? Уверены, что земля под ногами наших тяжелых легионеров не превратится в вязкую кашу после того, как гоблины откроют пару шлюзов на своих тайных плотинах? Я воюю с этими тварями двадцать лет. Они никогда не дерутся честно. Если они показывают вам наживку, значит, капкан уже захлопывается.

— Ваше дело — исполнять приказы и получать золото, наемник, а не обсуждать тактику эльфийских генералов, — надменно бросил Лаэрон.

— Мое дело, выжить, генерал, — парировал Валерий. — И сохранить жизнь моим людям. А ваш «безупречный» план пахнет свежевырытой могилой.

Прежде чем спор разгорелся, Цин-Цин подняла руку в перчатке, призывая к молчанию.

— Предводитель Дорин? Что скажет клан «Каменный Щит»?

Гном, до этого молчавший, громко хмыкнул и ткнул в карту своим толстым, похожим на сардельку, пальцем.

— Воронья Сопка… Дурное название. У нас в горах говорят: где вороны, там и падаль. Эльфийские генералы видят холм. А я чую ловушку. Гоблины, крысы. А крысы дерутся в своих норах, а не на бальном паркете. Вывести всю свою шваль на открытое место? Чтобы мы их всех разом перебили?

Дорин Железная Голова расхохотался, и смех его был похож на скрежет камней.

— Да они скорее свои бороды сбреют! Это засада. Стопроцентная. Они хотят заманить вас на эту равнину, а потом ударят оттуда, откуда не ждете. Из-под земли, с флангов, с тыла.

— Невежество и трусость говорят вашими устами! — вспылил Фаэлар. — Вы просто боитесь открытого боя!

— Я боюсь глупости, длинноухий! — рявкнул Дорин, и его глаза сверкнули. — А выставлять свою армию на всеобщее обозрение перед норой, полной тварей, это глупость высшей пробы! Предлагаю обойти холм, послать разведку, моих копателей. Найти их ходы, обрушить их, выкурить по частям. Долго, грязно, зато надежно.

Цин-Цин оказалась меж двух огней. С одной стороны, ее генералы, аристократы, чьи взгляды на войну она разделяла всю жизнь. Их план был элегантен, красив и сулил быструю, славную победу, которая смоет позор поражения. С другой, прагматичный наемник и упрямый гном. Их слова были полны грязи, хитрости и неприятной правды. Их путь, долгий, бесславный, но, возможно, единственно верный.

Ее гордость, ее воспитание, ее желание скорейшего реванша, все в ней кричало в пользу плана генералов. Признать правоту наемников означало бы снова усомниться в силе эльфийского воинства, в основах своей веры. Поражение элитного отряда научило ее осторожности, но не до конца излечило от самонадеянности. Она посмотрела на уверенные, надменные лица Лаэрона и Фаэлара и, подавив растущую, как болотная трясина, тревогу, приняла решение.

— Мы будем действовать по плану генерала Лаэрона.

Голос прозвучал тверже, чем она себя чувствовала.

— Но, — добавила она, посмотрев на Валерия и Борина, — я хочу, чтобы ваши отряды составили резерв и прикрывали фланги. Будьте готовы ко всему.

Валерий молча кивнул.

В его глазах не было ничего, кроме холодного профессионализма. Дорин же сплюнул на земляной пол палатки, пробормотав что-то на гномьем языке про упрямство эльфов и неизбежные похороны.

— Хорошо. Готовьте армию. Мы выступаем на рассвете.

Вернувшись в свой шатер после напряженного совета, Цин-Цин на мгновение замерла на пороге. Здесь, в сердце грязного и промозглого военного лагеря, для нее был воссоздан островок дворцового комфорта. Тяжелые гобелены с вышитыми на них сценами из древних легенд полностью скрывали грубую ткань шатра, изолируя от шума и сырости внешнего мира. На полу лежали толстые ковры из Лотлориэна, заглушавшие шаги. В углу стояла кровать с резным изголовьем и белоснежным бельем, рядом, изящное кресло и столик из светлого дерева, на котором уже стоял кувшин с вином и серебряный бокал. А в центре комнаты, отражая мерцающий свет магических светильников, её ждала большая походная ванна из чеканной меди, от которой поднимался легкий пар.

Три эльфийки из числа ее личных прислужниц молча поклонились. Это были юные девы из знатных, но обедневших семей, для которых служба при королеве была великой честью.

— Всё готово, Ваше Величество, — прошептала старшая из них, Лианна. — Вода нагрета до той температуры, что вы любите.

Цин-Цин молча кивнула, позволяя девушкам помочь ей разоблачиться. Тяжелый мундир, кожаные ремни, походные сапоги, все атрибуты верховного главнокомандующего падали на руки прислужниц, и под ними проступала тонкая фигура, уставшая от бремени власти и доспехов.

Оставшись нагой, королева подошла к ванне и опустила в воду кончики пальцев. Вода была именно такой, как она любила, горячей, но не обжигающей, расслабляющей каждую мышцу.

Она грациозно погрузилась в воду, и по телу мгновенно растеклась блаженная истома. Цин-Цин откинула голову на специальный валик, обитый мягкой тканью, и прикрыла глаза, в то время как эльфийки принялись за свою работу.

Одна из них, юная Мириэль, взяла в руки шелковую губку и кусок мыла, источавшего тонкий аромат горных трав и вереска. Она начала осторожно, почти благоговейно, намыливать плечи и руки королевы, создавая пышную, душистую пену.

Вторая, Лианна, занялась ее длинными волосами. Она поливала их теплой водой из медного кувшина, а затем нанесла специальный шампунь на основе экстракта лотоса, который делал эльфийские волосы сильными и блестящими. Ее пальцы нежно массировали кожу головы, снимая напряжение минувшего дня. Третья, Нэлла, стояла наготове с подогретыми полотенцами и склянками с маслами.

— Вода не слишком остыла, Ваше Величество? — тихо спросила Мириэль, смывая пену с ее спины.

— В самый раз, — не открывая глаз, отозвалась Цин-Цин.

Ее разум, до этого напряженный от споров с генералами и союзниками, начал проясняться. Здесь, в этом облаке пара и ароматов, тревоги дня казались далекими и незначительными.

— Принести вам ромашкового чая с медом после омовения? — предложила Лианна. — Он помогает успокоить дух.

— Да, Лианна. И немного тех медовых лепешек, что мы привезли из столицы.

Она глубоко вздохнула. Мысли невольно обратились к тем, кто находился за пределами этого шатра. Она подумала о тысячах своих солдат. О гномах, которые сейчас сидели у костров, горланя песни и осушая кружки с элем. О людях-наемниках, с цинизмом проверяющих оружие. И о своих эльфах, которые в эту самую минуту лежали в сырых палатках, на жестких подстилках, вслушиваясь в чавканье дождя и проклиная эту бесконечную грязь. Многие из них не мылись уже несколько дней. Их одежда отяжелела от влаги и грязи, а в волосах, возможно, уже завелись вши. Унизительное последствие любого долгого похода.

На мгновение у неё возникло чувство, похожее на укол совести. Но она тут же подавила это ощущение. Она, королева. Ее комфорт — это не прихоть, а символ незыблемости порядка и власти даже в этих диких землях. Солдаты должны терпеть лишения, таков их долг. Но завтра все это закончится. Завтра ее безупречный план будет приведен в исполнение. Армия нанесет сокрушительный, молниеносный удар, и орды гоблинов будут сметены. А после триумфа ее воины вернутся в чистые и сухие казармы, где их ждут отдых, почет и горячая вода. Эта маленькая несправедливость, лишь плата за великую победу.

Цин-Цин лениво подняла из воды свою длинную, стройную ногу, любуясь ее изящным изгибом в свете ламп. Мириэль тут же подхватила ее, подставив ладонь под пятку, и принялась намыливать лодыжку и ступню с той же тщательностью, с какой оружейник полирует клинок.

«Да, — с холодной уверенностью подумала королева, глядя на прислужницу. — Завтра мы покажем этим грязным тварям их истинное место. Завтра они поймут, что значит бросить вызов детям света. Завтрашний день раз и навсегда утвердит, чего стоят эльфы и их королева».

Она почувствовала, как остатки сомнений, посеянные гномом и наемником, окончательно растворились в теплой воде. Осталась лишь кристально чистая, холодная уверенность в своей правоте и грядущем триумфе.

Битва при Вороньей Сопке началась так, как и предсказывали генералы. Эльфийские легионы, развернувшись на равнине перед холмом, представляли собой великолепное зрелище. Их сияющие доспехи, ровные ряды копий, слаженные движения, все дышало силой и несокрушимой уверенностью. Цин-Цин наблюдала за происходящим с командного пункта на небольшом возвышении, и на мгновение ее сердце наполнилось гордостью.

А потом из утреннего тумана, клубившегося над болотами, хлынули гоблины.

Это была не армия. Это был грязный, вонючий прилив. Бесконечная, визжащая масса, катившаяся вперед, не считаясь с потерями. Первые ряды эльфов встретили их стеной щитов и копий. Десятки, сотни гоблинов пали, насаженные на острия, но на их место тут же вставали новые.

И вскоре Цин-Цин увидела то, чего не учли ее генералы…


Воронья сопка.

Туман, густой и влажный, точно саван, окутывал мир, поднимаясь вверх, подобно рукам мертвецов. Он тянулся от Зеленых Болот, цепляясь за кочки и редкие, чахлые деревья, смешиваясь с едким дымом тлеющего камыша. Воздух стоял тяжелый, пропитанный вонью гнили, сырой земли и еще одним, новым, сладковато-металлическим запахом свежей крови. Здесь, на границе Диких Земель, на вершине низкого, топкого холма, прозванного Вороньей Сопкой, стояла королева Цин-Цин.

Она не была облачена в сияющие доспехи, что так любили живописцы. На ней был строгий, темно-зеленый походный плащ поверх практичного кожаного камзола, не стеснявшего движений. Длинные светлые волосы туго заплетены в косу, чтобы не мешать. Лицо ее, казалось, было высечено из холодного мрамора. Идеальная маска бесстрастного правителя. Лишь глаза, голубые, как зимнее небо, выдавали бушующий внутри пожар. Они горели нескрываемой болью и яростью.

В руке она сжимала подзорную трубу из черного дерева с серебряной инкрустацией. Изящная, дорогая вещь, созданная для наблюдения за звездами или за ходом придворных празднеств. Сейчас ее линзы отражали ад.

Внизу, на сколько хватало глаз, простиралось поле боя. Не ровная долина из бардовских баллад, а кочковатая, вязкая равнина, где каждый шаг грозил гибелью в трясине. И на этой равнине умирало ее войско.

— Они рвут левый фланг, Ваше Величество!

Голос генерала Лаэрона, обычно звучный и уверенный, теперь срывался на панический фальцет.

— Копья Света… они… они вязнут!

Цин-Цин молчала, не отрывая трубу от глаз. Она видела это лучше, чем ее генерал. Она видела, как ее эльфы, ее Копья Света, чьи стройные фаланги воспевали в песнях, здесь превратились в беспомощных жертв. Блестящие доспехи, еще утром сиявшие на солнце, теперь были забрызганы грязью и кровью. Отточенная тактика, их грациозные выпады и уклонения оказались бесполезны против первобытной ярости и численного превосходства противника.

Гоблины. Орда из кланов Болотного Зуба. Нестройная, но бесконечная хрюкающая и визжащая масса, хлынувшая из тумана с первыми лучами рассвета. Они не шли в атаку. Они катились волной, не считаясь с потерями. Вооруженные тесаками, крючьями и короткими дротиками, наконечники которых были смазаны ядом. Они лезли напролом. Их вой, нечеловеческая какофония визга, рычания и лязга железа, казалось, сам по себе мог свести с ума.

Но это был не просто бессмысленный шум. С холма доносились обрывки приказов, перекрываемые воем ветра и стонами умирающих:

— Держать строй! Копейщики, первая линия, держать!»,

— Маги, огонь по шаманам! Не дать им колдовать!

— Левый фланг, смыкайся! Не давайте обойти!.

Королева видела, почему эльфийские ряды начали рассыпаться. Среди серо-зеленой массы выделялись фигуры покрупнее, гоблины-берсерки. Нагие по пояс, с телами, покрытыми ритуальными шрамами и боевой раскраской, они неслись вперед, вращая над головами огромные зазубренные тесаки или цепи с тяжелыми навершиями. Берсерки не обращали внимания на раны. Их глаза горели безумным огнем, а из глоток вырывался непрерывный рев. Именно они, словно живые тараны, проламывали эльфийские фаланги, создавая бреши, в которые тут же устремлялись десятки их мелких сородичей.

А позади них, пританцовывая на кочках, стояли шаманы в балахонах из грязных шкур и с посохами, увенчанными черепами. Они не вступали в ближний бой. Вместо этого они издавали гортанные заклинания, и в ряды эльфов летели сгустки болотной магии. Мерзкие зеленые искры, попадая в воинов, не убивали сразу. Они заставляли доспехи ржаветь и рассыпаться в прах, тетивы луков лопаться, а землю под ногами эльфов превращаться в вязкую, засасывающую жижу. Один из шаманов, самый старый на вид, с длинной седой бородой, сплетенной с костями мелких животных, пронзительно завыл, и над отрядом эльфов пронесся рой призрачных, светящихся болотных мух, укусы которых вызывали мгновенную слепоту и мучительные судороги.

Цин-Цин навела трубу на группу своих воинов. Вот молодой эльф, которого она помнила еще мальчишкой на турнире в столице, сбил с ног двух гоблинов, но третий, подкравшись сбоку, вонзил ему в бедро кривой меч. Эльф упал, и толпа мелких тварей мгновенно накрыла его, разрывая на части. Предсмертный крик, пронзительный и высокий, донесся даже сюда, на холм, пронзив королеву ледяной иглой.

Она перевела взгляд. Повсюду была одна и та же картина. Резня. Ее воины, привыкшие к чистому, благородному бою, оказались не готовы к этой мясорубке. Они падали, удивленно глядя на собственные вывалившиеся кишки, на обрубки рук, на мир, который сужался до оскаленной, вонючей пасти гоблина. Их белые плащи, символ чистоты и света, становились багровыми стягами поражения.

— Мы должны были встретить их на опушке, в лесу! — простонал второй генерал, Фаэлар, сжимая кулаки. — Эта равнина, их стихия, не наша! Это безумие!

«Твое безумие, Фаэлар, — мысленно ответила Цин-Цин, ощущая, как во рту нарастает горечь. — Твое и Лаэрона. Вы оба жаждали „благородной“ битвы, открытого столкновения, где ваши идеальные ряды сметут дикарей. Вы не слушали. Вы уверяли, что всё получится».

Внезапно вой на одном из участков поля изменился. Он стал более целенаправленным, более яростным. Из основной массы атакующих вырвался клином отряд отборных гоблинов, не обращая внимания на эльфов слева и справа. Их целью был не фланг. Их целью был холм. Воронья Сопка. Они бежали прямо на командный пункт. Во главе их несся гоблин на поджаром, покрытом язвами волке, размахивая знаменем с изображением оскаленного черепа.

— Хотят обезглавить командование, твари! — выплюнул Лаэрон, хватаясь за эфес меча.

Стража королевы, «Серебряные Листья», тут же сомкнула щиты, выставив копья.

Но Цин-Цин даже не дрогнула. Она лишь едва заметно кивнула в сторону. Рядом с ней стояли трое эльфов в серых робах, до этого момента совершенно незаметные. Это были боевые маги из Башни Рассвета.

— Faelivrin anar! (Солнечный гнев!) — произнесла королева одно слово.

Три мага одновременно вскинули руки. Воздух перед холмом загустел и замерцал. Гоблины, уже начавшие взбираться по склону, были в каких-то ста метрах. Предводитель торжествующе взвыл, предвкушая славу.

И тут же его вой оборвался. С пальцев магов сорвались три ослепительно-белых луча. Они сошлись в одной точке прямо над головой атакующего отряда, и на мгновение там вспыхнуло второе солнце, маленькое, но яростное. Свет был настолько ярким, что заставил всех на холме зажмуриться. А затем вниз ударил столб очищающего пламени.

Криков почти не было слышно. Всепожирающий огонь с жутким шипением обратил в пепел первую половину отряда. Остальные, ослепленные и обожженные, в ужасе покатились вниз по склону, сбивая друг друга и попадая под мечи собственных сородичей. От элитной группы прорыва не осталось ничего, кроме выжженного черного пятна на траве и запаха горелого мяса. Маги, не меняя выражения лиц, вновь опустили руки, становясь похожими на серые статуи. Угроза была устранена. Но она показала, что гоблины были не просто ордой. У них был план.

Королева чувствовала спиной присутствие еще одного эльфа. Он стоял чуть поодаль, молча, не отрывая взгляда от огромной карты, расстеленной на походном столе. Кайлен. Ее бывший картограф. Её бывший любовник. Сосланный прежним королём в самые гнилые топи этого королевства, он теперь вернулся, потому что война требовала тех, кто знает эти земли, а не тех, кто красиво смотрится на параде. Он был единственным, кто предупреждал. Кто говорил, что атаковать на рассвете через болота, излюбленная тактика этих кланов.

— Гномы, Ваше Величество, — тихо сказал Кайлен, не поворачивая головы.

Голос эльфа был спокоен, но в нем слышалась сталь.

— Левый фланг не продержится и четверти часа. Они обойдут нас и ударят в тыл.

Цин-Цин опустила трубу. Рядом с ней стоял Дорин Железная Голова, предводитель гномьего отряда «Каменный Щит». Его лицо под стальным шлемом казалось непроницаемо, как гранит, но в глазах, глубоко посаженных под густыми бровями, читалось откровенное презрение к эльфийской тактике. Он ждал.

— Генерал Лаэрон.

Голос Цин-Цин прозвучал тихо, но каждый на холме замер. К ней обратилось множество взоров.

— Каковы ваши предложения?

— Отступить! — выпалил тот. — Перегруппироваться у леса! Мы несем чудовищные потери!

— Отступить?

Цин-Цин медленно повернула к нему голову. Ледяной взгляд заставил генерала съежиться.

— Куда отступить? Через это поле, где каждый второй наш воин увязнет в грязи и будет добит в спину? Вы предлагаете не отступление, а бойню.

Она перевела взгляд на гнома.

— Мастер Дорин. Ваши воины готовы?

— Гномы всегда готовы, королева, — прогудел тот. — Мы ждем приказа с самого начала этого представления.

— Приказ, — отчеканила Цин-Цин. — Выдвигайтесь немедленно. Заткните прорыв на левом фланге. Сформируйте стену щитов от того гнилого дерева до края трясины. Ни шагу назад.

Дорин коротко кивнул. Без лишних слов, он развернулся и рявкнул на своем гортанном языке. По склону холма, с тяжелым грохотом, двинулась квадратная, непробиваемая коробка гномьих щитов. Они шли не так красиво, как эльфы, но в их поступи была несокрушимая мощь скалы.

— Но, Ваше Величество! — запротестовал Фаэлар. — Это наш резерв! Если гоблины прорвут и их…

— Они не прорвут, — оборвала его Цин-Цин, снова поднимая трубу. — Потому что гномы, в отличие от некоторых, знают, что такое строй.

Она наблюдала, как «Каменный Щит» врезался в гущу боя. Это было похоже на то, как гранитный волнорез встречает грязную волну. Грохот гномьих щитов, смыкающихся в единую стену, перекрыл даже вой гоблинов. Началась работа. Методичная, кровавая, безжалостная работа. Гномы не танцевали, они рубили. Тяжелые топоры и боевые секиры опускались и поднимались с ужасающей регулярностью, превращая первую волну гоблинов в кровавое месиво.

Это была симфония методичной бойни. Первая шеренга гномов, уперев щиты в землю, принимала на себя основной удар. Их задачей было просто стоять. А из-за их спин, через узкие щели между щитами, работала вторая шеренга. Короткие колющие копья и длинные боевые молоты находили свои цели в гоблинской массе. Удар, рывок назад, снова удар. Третья шеренга была готова в любой момент заменить павшего или уставшего товарища. Их строй дышал, двигался и убивал, как единый живой организм из стали.

Берсерки, что прорывали эльфийские ряды, разбивались о гномью стену, как волны о скалы. Их безумная ярость натыкалась на холодную, упрямую силу. Гном, получив рану, лишь ниже опускал голову, рычал что-то на своем языке и продолжал держать щит.

Один из вожаков гоблинов, огромный, жирный монстр на гиганском волке, понял, что его план рушится. Его орда, привыкшая к панике и бегству врага, увязла в гномьей обороне. В ярости он спрыгнул со своего вонючего скакуна, размахивая огромным двуручным тесаком, покрытым ржавыми зазубринами.

— Кха-шар! — взревел он, и несколько самых крупных телохранителей ринулись за ним прямо на стену щитов.

Именно этого и ждал Дорин Железная Голова. Он стоял в центре гномьего строя, и его двусторонняя секира до сих пор не пролила ни капли крови. Он ждал достойного противника.

— Топоры! — рявкнул он, и гномы перед ним на секунду расступились, создавая узкий проход.

Вожак гоблинов, ослепленный яростью, ринулся в эту ловушку. Он ожидал встретить слабое место, но вместо этого встретил Дорина. Гном был на две головы ниже своего противника, но вдвое шире в плечах. Их оружие встретилось с оглушительным скрежетом. Гоблин давил массой и яростью, нанося град быстрых, но беспорядочных ударов. Дорин же стоял как скала, отбивая их короткими, экономными движениями. Каждый его блок был выверен веками тренировок.

Наконец, гоблин, выдохшись, на мгновение замешкался. Этого было достаточно. Дорин сделал шаг вперед, подныривая под занесенный для удара тесак. Его секира описала короткую дугу снизу вверх. Лезвие с отвратительным хрустом вошло в незащищенное подбрюшье монстра. Затем гном рванул оружие в сторону, распарывая живот вожака.

Гоблин замер, удивленно глядя на гнома, а потом на собственные вываливающиеся на землю внутренности. Из его пасти вырвался не рев, а булькающий хрип. Он рухнул на колени, а затем завалился на бок. Дорин, не глядя на него, вытер секиру о шкуру мёртвого противника и рявкнул:

— Гномы, ко мне!

Строй снова сомкнулся.

Именно в этот момент королева увидела то, от чего ее душа заледенела окончательно. На правом фланге, где наемники, «Вольные Клинки», кое-как держали оборону, началось движение. Но не вперед. Несколько групп людей отделились от основного отряда и принялись, пригибаясь, сновать между телами. Они обшаривали павших. И своих, и чужих.

Цин-Цин видела в трубу, как один из них, бородатый детина с лицом прожженного разбойника, пытается стащить сапоги с еще дергающегося в агонии эльфийского воина. Рядом другой вырывал золотые зубы из пасти убитого гоблина. Третий отрезал эльфийские уши. Гоблины платили за них, считая трофеем.

Она почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Это была не война из легенд. Это была грязная, омерзительная работа, где рядом с отчаянием и смертью процветало самое низменное мародерство.

— Ваше Величество, смотрите! — воскликнул Кайлен.

Гномы сделали свое дело. Их стена не просто остановила натиск, она начала медленно, неумолимо теснить гоблинов назад. За их спинами гномы-инженеры, которых Цин-Цин вытребовала у Дорина отдельным пунктом договора, уже разворачивали полевые баллисты. Первый болт, размером с молодое деревце, со свистом унесся в толпу, пронзив сразу нескольких тварей и второго вожака, восседавшего на спине гигантской болотной жабы.

Орда дрогнула. Потеряв управление, наткнувшись на непробиваемую стену и смертоносный огонь баллист, гоблины смешались. А потом, с той же внезапностью, с какой атаковали, они побежали. Хаотично, бросая оружие, спотыкаясь, они ринулись обратно к спасительным болотам. Но и там их ждал сюрприз. Первые ряды бегущих с визгом провалились в тщательно замаскированные ямы-ловушки с острыми кольями на дне. Еще один подарок от гномьих инженеров.

Бой был окончен. Над полем повисла тишина, нарушаемая лишь стонами раненых и карканьем ворон, уже слетавшихся на пир. Мелкий, холодный дождь начал накрапывать с серого неба, смывая кровь в грязь, создавая отвратительные багровые лужи.

Цин-Цин медленно опустила трубу. Она смотрела на поле, которое теперь было одним огромным кладбищем. Никакого триумфа. Никакой радости победы. Только бесконечная, свинцовая усталость и горечь, разъедающая душу, как кислота. Она видела не победу, она видела цену. Цену некомпетентности ее генералов и наивности ее народа.

Началась эвакуация. Санитары, осторожно ступая по телам, выносили раненых с поля. Правительница смотрела, как мимо нее несут носилки. На одних лежал молодой эльф. Левая рука была оторвана у самого плеча, и временная повязка насквозь пропиталась кровью. Увидев королеву, он попытался приподняться и, превозмогая боль, выдавил из себя слабую, но счастливую улыбку.

— За вас, моя королева… — прошептал он, прежде чем потерять сознание.

Следом несли другого, у которого не было обеих ног ниже колен. Его лицо было белым как мел, но глаза горели фанатичным огнем. Он тоже улыбался, глядя на нее. Улыбался беззубым ртом, из которого текла струйка крови.

Их было много. Искалеченные, умирающие, они смотрели на нее с обожанием и гордостью. Они отдали свои тела, свои жизни, и были счастливы сделать это ради нее. Ради символа, которым она являлась. И от этого зрелища Цин-Цин стало по-настоящему дурно. Ее желудок сжался в ледяной комок. Горечь поражения была бы честнее. Ярость от глупых потерь была бы понятнее. Но эта жуткая, искалеченная преданность… Она не вызывала гордости. Она вызывала тошноту. Ей хотелось кричать на них, спрашивать, неужели они не понимают, что их жизнь стоит больше, чем пустая слава и улыбка правителя? Но она молчала, сохраняя на лице маску скорбного величия. Она была их королевой. Она не имела права на слабость.

— Потери? — спросила она хрипло.

Генерал Лаэрон побледнел еще сильнее, если это было возможно.

— Катастрофические, Ваше Величество. Копья Света… Мы потеряли каждого третьего. Раненых еще больше.

— Гномы?

Она повернулась к Дорину, который уже принимал доклады от своих офицеров.

— Потери есть, — буркнул тот. — Война есть война. Но мы стояли.

— Наемники?

Лаэрон опустил глаза.

— Они… Они грабят, Ваше величество. Собирают трофеи. Своих и чужих.

— Я вижу.

Цин-Цин молчала долго, так долго, что генералам стало не по себе. Она смотрела на своих эльфов, которые теперь ходили по полю, переворачивая тела, ища живых. Она слышала их срывающиеся голоса, когда они находили друга или брата. Она видела грядущие погребальные костры, которые будут гореть до самого утра. Она видела необходимость ломать все, что она знала об эльфийской армии, и строить заново. Из крови и железа, а не из песен и гордости.

Рука сжала рукоять кинжала на поясе так, что костяшки пальцев побелели. Подувший ветер принёс зловоние тел, запах крови.

— Мастер Дорин, — произнесла она наконец, и ее голос вновь обрел твердость. — Вашему народу, моя вечная благодарность и двойная плата золотом, как было условлено. Ваши инженеры, гении.

— Мы делаем то, что должны, королева, — кивнул гном.

— Раненым, оказать всю возможную помощь. Лекарей! Всех сюда! Погибших…

Она запнулась на мгновение.

— …собрать с честью. Мы вернем их Домой. Кого сможем.

Королева сделала паузу. Взгляд впился в суетящихся на поле наемников.

— «Вольным Клинкам», выдать плату по договору. До последней монеты. И пусть они покинут мой лагерь до заката. Их услуги более не требуются. Марадёров повесить прилюдно.

— Но, Ваше Величество, это треть нашей оставшейся пехоты! — воскликнул Фаэлар.

— Я лучше буду сражаться с половиной армии, которой могу доверять, чем с полной, в чьих рядах есть шакалы, обдирающие мертвых, — жестко отрезала она. — Это не обсуждается.

Она повернулась к своим генералам.

— Лаэрон. Фаэлар. Ко мне в шатер. Сейчас.

Не говоря больше ни слова, не глядя на поле «победы», она развернулась и пошла прочь с Вороньей Сопки. Позади нее оставалась грязь, кровь, стоны и тяжелая, негероическая правда войны.

В ее походном шатре было тихо и сумрачно. Снаружи шум лагеря, стоны раненых и команды офицеров казались приглушенными. Цин-Цин стояла у стола, на котором Кайлен уже развернул чистую карту местности. Два генерала, бледные и подавленные, стояли напротив.

— Мы победили, Ваше Величество, — начал Лаэрон, пытаясь найти в своем голосе хоть нотку бодрости. — Орда разбита…

— Молчать! Вы не победили. Вы чуть не погубили армию. Победили гномы, которых вы презирали за «неуклюжесть». Победил здравый смысл, которого у вас не оказалось.

Она оперлась руками о стол, наклонившись над картой.

— Я читала книги о великих битвах. Я слушала песни о героях. В них говорилось о доблести, чести и славе. Но никто не писал о том, как пахнут кишки, разбросанные по кочкам. Никто не пел о том, как кричит эльф, когда его заживо рвут на части. Сегодня я увидела это. И я поняла, что все ваши стратегии, все ваши познания, взятые из этих книг, не стоят и одного гномьего топора.

Она подняла голову и посмотрела им прямо в глаза.

— Вы повели моих воинов на бойню. Вы проигнорировали донесения разведки и советы того, кто знает эти земли. Вы поставили свою гордыню выше жизней моих подданных.

— Мы следовали тактике, описанной в трактате «Искусство Сияющего Клинка»… — пролепетал Фаэлар, цепляясь за последнюю соломинку своего военного образования. — Битва на открытой местности должна была дать преимущество нашей дисциплине.

— «Искусство Сияющего Клинка?»

Цин-Цин рассмеялась, но смех был страшнее крика. Он был полон яда и презрения.

— Этот трактат был написан тысячу лет назад для войн с другими эльфийскими домами! Для поединков чести! Вы пытались применить правила дворцового турнира к грязной резне на болоте! Вы видели их шаманов? Их берсерков? В какой главе вашего драгоценного трактата написано, как бороться с обезумевшим дикарем, который не чувствует боли, или с проклятием, которое превращает твою броню в ржавую труху? Отвечайте!

Генералы молчали, опустив головы.

— Вот именно! Вы не думали! Вы мечтали! Мечтали о красивой победе, о разгроме дикарей на открытом поле! А война — это не мечта. Война — это грязная работа. Это вязкая грязь, яд, предательство и мародеры, сдирающие сапоги с умирающих. Это улыбки на лицах искалеченных мальчишек, которые счастливы умереть за вас, не понимая, что их жизни разменяли на строчку в отчете!

Она выпрямилась. Ее лицо было вновь спокойно, но в этом спокойствии таилась буря.

— С этого дня все меняется. Армия будет перестроена. Мы будем учиться воевать не так, как поется в балладах, а так, как того требует эта земля и этот враг. Мы будем учиться у гномов стойкости. Мы будем использовать ловушки, яды, ночные вылазки, все, что вы считали «недостойным». Потому что нет ничего более недостойного, чем отправлять своих людей на смерть из-за глупости командиров.

Она указала на Кайлена.

— Кайлен отныне, мой главный военный советник. Его карты и его знание этих земель, закон. Каждое ваше решение будет согласовываться с ним.

Генералы ошеломленно переглянулись. Поставить во главе стратегии безродного картографа, бывшего изгнанника… это было неслыханно.

— А вы, — заключила Цин-Цин, и ее голос стал тихим и смертоносным, — будете исполнять приказы. Мои приказы. И если по вашей вине погибнет еще хотя бы один эльф сверх необходимого, я не отправлю вас в ссылку. Я отдам вас под трибунал здесь же, на этом проклятом болоте. Вы свободны.

Генералы, белые как полотно, молча поклонились и вышли из шатра, спотыкаясь, словно слепые.

Цин-Цин осталась одна с Кайленом. Она медленно опустилась на походный стул, и впервые за весь день ее плечи поникли. Маска спала. На мгновение она снова стала не королевой, а просто женщиной, увидевшей слишком много смерти.

— Ты был прав, — тихо сказала она, глядя на карту, на которой уже проступали красные пометки потерь. — Во всем.

— Это не приносит радости, Ваше Величество, — так же тихо ответил Кайлен, не глядя на нее.

— Перестань. Хотя бы здесь. Не надо этого «величества».

Он поднял на нее глаза. В них была застарелая боль и бесконечная преданность. Хотя, он перед собой видел не ту юную и наивную девчонку, которую знал когда-то. Перед ним находилась королева, жёсткая, но прячущая внутри себя боль от увиденного.

— Как скажешь… Цин-Цин.

Тишина в шатре стала густой, почти осязаемой. Цин-Цин провела рукой по лицу, словно стирая невидимую грязь.

— Они улыбались мне, Кайлен.

Ее голос был едва слышен. Он надломился.

— Те, кого несли с поля… без рук, без ног… они улыбались. Будто получили высшую награду. А я… я хотела отвернуться. Мне было стыдно смотреть им в глаза. Я чувствовала себя мошенницей. Великим обманом, ради которого они с радостью себя калечат. Разве это чувство достойно королевы?

Она закрыла лицо руками.

— Я думала, я готова. Я читала, я изучала… Но видеть это… Слышать их крики… Этого не было ни в одной книге.

Он подошел и молча положил руку ей на плечо. Жест был неуверенным, почти забытым, но в нем было больше поддержки, чем во всей ее армии.

— Никто не бывает к этому готов, — сказал он. — Никто. Но ты справилась. Ты приняла решение. Ты спасла тех, кого еще можно было спасти.

Цин-Цин убрала руки от лица. Глаза ее были сухими, но в их глубине плескался ужас.

— Да. Спасла. А теперь мне нужно думать, как выиграть эту войну, чтобы их смерть не была напрасной.

Она снова посмотрела на карту, и взгляд ее вновь стал жестким и ясным. Рассвет на костях закончился. Впереди была долгая, кровавая работа. И она сделает ее. Потому что она, королева. И другой у ее народа не было.

Дни, последовавшие за бойней на Вороньей Сопке, слились в один бесконечный, серый кошмар, пропитанный запахом болотной гнили и смерти. Рассвет на костях сменился неделями кровавой грязи. Цин-Цин сдержала свое слово. Эльфийская армия начала меняться, ломая вековые устои. Под руководством Кайлена и с одобрения королевы, эльфы, привыкшие к сияющим фалангам и открытым поединкам, учились воевать по-новому. Они учились ставить капканы, копать волчьи ямы, устраивать ночные засады и мазать наконечники стрел не только ядом, но и простой грязью, чтобы вызывать заражение.

Аристократы в ее войске роптали. Для них это было бесчестно. Но простые солдаты, видевшие, как их братьев рвали на части из-за «благородной» тактики, молча и усердно перенимали уроки гномов и Кайлена. Они видели, что королева ценит их жизни выше песен и легенд, и платили ей за это безграничным доверием.

Продвижение было медленным и мучительным. Каждый отвоеванный у болот клочок земли был щедро полит кровью. Гоблины, отброшенные от Вороньей Сопки, не собирались сдаваться. Они постоянно контратаковали из тумана, используя знание местности. Битвы вспыхивали и гасли, не принося решающего перевеса ни одной из сторон. Это была война на истощение, и Цин-Цин понимала, что ее армия, не привыкшая к таким условиям, таяла быстрее, чем бесконечные орды Болотного Зуба.

Трагедия, предсказанная ледяным спокойствием королевы, случилась на восьмой день. Генерал Фаэлар, чья гордость была уязвлена главенством «картографа» Кайлена, решил доказать, что классическая эльфийская тактика еще чего-то стоит. Получив приказ провести разведку боем у Гнилой Заводи, он проигнорировал совет Кайлена обойти топь и выслать вперед лазутчиков. Вместо этого он, усмотрев, как ему показалось, слабое место в обороне гоблинов, отдал приказ о стремительной атаке кавалерийского отряда «Утренних Всадников».

Это была ловушка. Едва эльфы углубились на поляну, как из зарослей камыша и скрытых в трясине нор с воем вырвались сотни гоблинов. Земля под копытами коней оказалась зыбкой. Всадники, чьим главным оружием был стремительный напор, увязли. Бойня была короткой и страшной. Никто не вернулся.

Когда новость достигла лагеря, Цин-Цин не проронила ни слова. Она лишь молча смотрела на Фаэлара, и в ее голубых, как зимнее небо, глазах была такая бездна холода, что генерал упал на колени, лепеча оправдания.

— Трибунал состоится на закате, — ровным голосом произнесла она.

Казнь была публичной. Фаэлара не обезглавили мечом, как подобало бы дворянину. По приказу королевы наспех сколотили виселицу. Его, аристократа из древнего рода, повесили как простого разбойника и мародера. Когда тело генерала закачалось в петле на фоне багрового заката, в рядах знати пробежал испуганный шепот. Это было неслыханно. Это был вызов всем традициям. Но солдаты, стоявшие в строю, смотрели на свою королеву с мрачным одобрением. В этот день они окончательно поняли: для нее не было ни знатных, ни простых. Были лишь те, кто исполняет приказ, и те, кто своей глупостью обрекает других на смерть. Лаэрон, стоявший рядом с Цин-Цин, был бледнее мертвеца и не смел поднять глаз. Новых командиров Цин-Цин назначила из числа отличившихся в боях офицеров, не обращая внимания на их родословную.

Армия, заплатив страшную цену, училась. Но и гоблины не были глупы. Они видели, что тактика их врага изменилась.

На одиннадцатый день кампании в походном шатре королевы шло совещание. Цин-Цин, Кайлен, Дорин Железная Голова, перепуганный Лаэрон и двое новоиспеченных командиров склонились над картой. Гномы-инженеры докладывали о возможности использования новых баллист для обстрела дальних гоблинских лагерей. Воздух был напряжен, но в нем чувствовалась и надежда. Казалось, перелом в войне близок.

И в этот момент ад обрушился на них.

С леденящим душу свистом, перекрывшим все звуки лагеря, в шатер влетел огромный камень, запущенный из катапульты. Он угодил точно в центр, туда, где стоял стол с картами. Опорный столб разлетелся в щепки. Ткань шатра лопнула с оглушительным треском.

Семерых эльфийских офицеров и трех гномов-инженеров, стоявших ближе всего к столу, размазало в кровавое месиво в одно мгновение. Еще около десятка воинов были ранены осколками стола, камня и падающих стоек.

Цин-Цин не успела ничего понять. Взрывная волна подхватила ее, как куклу, и выбросила через разорванную стену шатра, отбросив на несколько шагов. Она рухнула в грязь, оглушенная, с кровью, текущей из разбитой губы. Первое, что она услышала, придя в себя, был крик. Жуткий крик боли.

Она вскочила на ноги, игнорируя собственную боль, и бросилась к руинам шатра. Картина была чудовищной. Среди стонущих раненых и мертвых тел она увидела Кайлена. Тяжелая балка, державшая конструкцию шатра, рухнула прямо на него, пригвоздив ногу к земле.

— Лекарей! — закричала она, и ее голос сорвался. — Сюда! Всех сюда!

Балку удалось поднять лишь совместными усилиями нескольких гномов. Но было уже поздно. Нога Кайлена ниже колена была раздроблена в кровавое месиво из костей, плоти и обрывков сапога. Лекари, подбежавшие к нему, лишь скорбно качали головами. Единственный шанс, немедленная ампутация.

Операцию провели тут же, в полуразрушенном медицинском шатре. Цин-Цин стояла рядом, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони. Она смотрела, как лекари пилой отнимают у Кайлена ногу, слышала его хрипы сквозь кляп, смоченный обезболивающим зельем.

Но он потерял слишком много крови. К вечеру, не приходя в ясное сознание, он скончался. Королева сидела у его тела до самого рассвета, не двигаясь и не плача. Она просто смотрела на его спокойное, измученное лицо, и что-то внутри нее окончательно выгорело, превратившись в холодный, твердый пепел. Она потеряла не просто советника. Она потеряла своего последнего друга, свой единственный мост к прошлому, к той наивной девушке, которой она когда-то была.

Ее горе было тихим, но от этого еще более страшным. Оно переплавилось в холодную, звенящую ярость. На рассвете она отдала приказ об общем наступлении. Безжалостном. Тотальном.

Ко второй неделе войны измученная, поредевшая, но яростная и изменившаяся армия Цин-Цин, ведомая ее стальной волей, совершила невозможное. Используя все, чему они научились. Ловушки, засады, мощь гномьих щитов и огонь баллист. Они загнали гоблинов обратно за Гнилую Трясину, на их исконные земли.

Победный клич не прозвучал. Никто не праздновал. Солдаты молча стояли на границе отвоеванной земли, глядя на темные, зловонные болота врага, и чистили оружие. Они победили в этой битве. А цена этой победы навсегда осталась выжженным клеймом на душе их королевы.