Наследие Арна. Время Ярла. Гл Первая. Ч. Вторая

 Весенние заморозки нового года отступили необычайно поздно, и Ингрид Ильва смогла, наконец, похоронить мудрую травницу Йорду в освященной земле Бьёльбо. Ей было горько, но она и облегченно вздохнула. На протяжении долгих лет с того  вечера, когда странницы Йорда и Ватна постучали в ворота Ульвосы, она стала их покровительницей, заплатив не очень высокую цену в виде сплетен и перешёптывания за спиной.
    Все могло закончиться гораздо хуже — знания женщин Божьих законов природы оказывались как нельзя кстати при трудных родах или лихорадке с высокой температурой, но память и благодарность людей обычно недолговечны. Когда заболевала корова и ее приходилось забивать, люди начинали шептаться о ведьминых стрелах и заклинаниях. Если кто-то умирал от сильной боли в животе, а Йорда и Ватна  были помочь не в силах, их обвиняли в умышленном убийстве своими травами. Йорда и Ватна подумывали было сняться с места и бежать, чтобы их не забили камнями или не потащили на костер, однако мать ярла Фолькунгов забрала их под свою мощную защиту в Бьёльбо. Последние двадцать лет они провели в безопасности, а ныне  покоились бок о бок на освященной земле, где им больше ничто не угрожало.
   Наследие этих нищих женщин было огромно — они передали Ингрид Ильве все свои знания, а также множество запечатанных склянок из Форсвика с ядами и смертью,  расставленных на длинной деревянной полке в одном из закутков церковной башни.

   В ночь после литургии по Йорде Дева Мария в красном плаще и с королевской короной на голове появилась в спальне Ингрид Ильвы. Она  неподвижна стояла у изножья ее кровати, сложив ладони Своих белых рук и улыбаясь нежной улыбкой. Внезапно меж Ее ладонями возник сноп света, поначалу сверкающе-белый, принимая постепенно золотисто-мягий оттенок. Золотое сияние становилось все глубже, превращаясь в королевскую корону, которую Пресвятая Дева протянула Ингрид Ильве, а потом подняла ее вверх, позволив свободно парить над кроватью.

    Пресвятая Дева откинула Свой красный плащ и перед Ингрид Ильвой предстали два ее внука: светловолосый Вальдемар и темноволосый Магнус. Пресвятая Дева поднялась к потолку, обняв двух маленьких мальчиков, защищая их Своими нежными руками, и исчезла.

Золотая корона на мгновение замерла над кроватью Ингрид Ильвы, так что в спальне стало светло, как  летним погожим днем, но внезапно тоже исчезла и все погрузилось во тьму.

  Ингрид Ильва подскочила, как ужаленная, скидывая с себя дрему. И тут она услышала сладкий голос Пресвятой Девы Марии, звучавший по всей комнате, в голове Ингрид Ильвы и под потолком:

— Прежде чем Я призову тебя к себе, Инргид Ильва, помни одно. Пока ты держишь голову прямо, ни одно зло не постигнет Фолькунгов.

   Той ночью она больше не сомкнула глаз. Все, что сказала и показала ей Пресвятая Дева, отчасти понять было не трудно, но Ее слов она не могла разгадать. Ингрид  Ильва полагала, что после Эрика сына Эрика королевская корона перейдет к Вальдемару, а как иначе растолковать Высшее покровительство, которым пользовались теперь Вальдемар и его младший брат Магнус, которое ясно Пресвятая Дева.

    Клан Эриков заметно поиссяк, поглощенный множеством свадеб с Фолькунгами, как и приказал Биргер более двадцати лет назад. В роду конунга Эрика не нашлось бы ни одного претендента на престол, который так или иначе не был Фолькунгом, и тогда возникал вопрос, кто из его племянников будет первым. Сыновья Биргера, Вальдемар и Магнус, имели наибольшее преимущество не только потому, что их мать была сестрой конунга. В жилах их  бабушки Ингрид Ильвы тоже текла кровь конунгов.

   Она, как и все в королевстве, откровенно не верила, что  Эрик Хромой способен зачать сына. Четыре года назад его советники подыскали ему подходящую невесту, если иметь в виду обычное совокупление, как это делалось в Форсвике между племенными жеребцами и кобылами. Конунг Эрик женился на Катарине дочери Суне, и эта идея казалась вовсе неплоха.

   Катарина дочь рыцаря Суне сына Фольке из Альгорасы, героя Гестилрена, считалась одной из самых знатных девушек клана Фолькунгов. Сразу после победы при Гестилрене, истекая кровью от ран, молодой рыцарь Суне, одним из самых смелых Фолькунгов и любимец  Арна сына Магнуса, отправился с эскадроном форсвикеров прямиком в монастырь Врета.

    Там держали его возлюбленную Хелену, дочь того самого конунга Сверкера, кого он вместе с Арном только что убил в бою. Девушка выбежала к нему навстречу, он накинул ей на плечи плащ Фолькунгов и увез из монастыря, хотя злые языки трезвонили , что это обычное похищение. Они отправились в Альгорасу и с тех пор жили там как муж и жена, а госпожа Хелена родила ему четырех дочерей.

    Это была прекрасная история любви, достойная саги, кроме того, со стороны Фолькунга оказалось очень разумно взять в жены дочь конунга. Только в этой истории имелась одна недосказанность, и Ингрид Ильва, встречаясь на пиру или на рождественском празднике в Бьёльбо с Суне сыном Фольке и Хеденой дочерью Сверкера, никогда из такта не спрашивала, рассказывал ли ей супруг когда-нибудь, что в Гестилрене именно он вместе с Арном сыном Магнуса обезглавил ее отца, конунга Сверкера.

  Хотя теперь это не имело значения. Благочестивая дочь Хелены и Суне просто не могла родить сына. Вероятно, ее слишком долго держали в монастыре, в той самой Врете, где ее мать изнывала от любовной тоски. В один прекрасны день юную Катарину просто забрали из монастыря и отвезли в королевский замок в  Фюрисваллене, где она должна была разделить брачное ложе с конунгом.

  Для юной девушки монастырь мог стать как благом, так и злом. И чем больше Ингрид Ильва размышляла об этом, тем более убеждалась, что девочка Катарина стала очередной жертвой монастыря и слепой веры в Бога.
    Безусловно, ее мать, никогда не отправила бы ее во Врету, куда ее заточили в юности, а она так жаждала любви. Ингрид Ильва нашла лишь одно объяснение: Катарина была из того многочисленного разряда девиц, которые еще в самые нежные годы сошли с ума от страха перед Богом, бесконечно молясь и истязая себя бичеванием и власяницей, утверждая, что к ним каждую ночь является Святой Жених. Подобные девушки легко внушали себе, что совершают прелюбодеяние, если  спят обнаженными даже с благословенным перед Богом мужем, потому что принадлежат только Христу. Подобное безумие среди молодых женщин было очень печальным, но к сожалению, частым явлением.
  Если бы Катарина родила сына, он стал бы следующим конунгом, поскольку по отцовской линии принадлежал к клану Эриков, а по линии матери — к Фолькунгам и Сверкерам. Более явного претендента на корону невозможно было бы и придумать.
   Однако за четыре года она не родила ни одного ребенка и значит конунг Эрик умрет бездетным, а мальчик Вальдемар унаследует королевскую корону.
   Пресвятая Дева не показала ей ничего из того, чего бы она не предвидела. Однако она откровенно не понимала, что означали слова Божьей Матери: пока ты держите голову прямо, ни одно  зло не постигнет Фолькунгов.
   Одно дело ходить с высоко поднятой головой. Ингрид Ильва умела  делать это без всякого стеснения и утверждала, что именно поэтому ей никто никогда не противоречил. Но что значит прямо?

  Возможно, Пресвятая Дева напомнила ей, что жизнь ее еще не закончена, что она должна продолжать жить, не склоняя на грудь своей старой головы. 

    Вот и все! Кто лучше Божьей Матери мог заглянуть в самые потаенные уголки человеческого сердца и угадать самые сокровенные мысли? Она раскусила свою покорную рабу. Она знала все.

  Конечно, Ингрид Ильва уже давно постигала умом, что на земном пути ей  осталось не так много. Из четырех вдов, некогда правивших королевством, в живых осталась она одна. Ее волосы поседели, как и начинающие седеть волосы Биргера. Борьба за власть в королевстве закончилась и именно ее внуки будут держать бразды правления, а значит она прожила правильную жизнь.
    Ее глаза ослабли и  в минуты одиночества она больше не могла прясть. Она начала ходить сгорбившись,  ее руки стали неуклюжими. Но то, ради чего она жила, было достигнуто. Вот почему в земной жизни не осталось ничего значимого. Так думала она.
Однако Пресвятая Дева Мария явно повелела ей думать иначе. Ей придется еще какое-то время держать голову прямо.
        *   *   *
     Той весной Биргер вернулся из Сёдерчёпинга с одним из первых речных судов. Он сошел на берег в Ульвосе с тремя тяжелыми сундуками, для переноски каждого из которых требовалось по четыре человека. Он провел один веселый вечер со своим братом, лагманом Бенгтом, и его женой, Сигрид Прекрасной, которая все еще оправдывала свое имя, хотя и раздалась, как кобылица.
    Бенгт и Сигрид  первыми из близких родичей  услышали невероятную историю о том, как Биргер отправился на войну с Данией, спасая Любек, и взял с собой  лишь нескольких кузнецов и два сундука с золотом, а вернулся победителем с тремя сундуками, набитыми золотыми монетами. Теперь он спешил к королевскому Нёсу, послав всадников в Бьёльбо за телегой для золота и всадниками-форсвикерами  для охраны.
  По пути в Нёс он на день завернул Бьёльбо  повидаться с сыновьями, провести ночь с женой Ингеборг и встретиться с матерью Ингрид Ильвой, которая, к его удивлению, переехала из дома, называемого Садом, в уединенные комнаты башни старой каменной церкви Бьёльбо. Да, стены там побелили и тщательно вычистили комнаты, которые во времена Биргера Бросы служили местом кланового тинга. И все же до чего странный выбор жилища, подумал Биргер.
  Он иронично улыбнулся, выслушав объяснения матери, что ей придется прожить еще несколько лет, и она хотела бы провести эти годы поближе к священной силе церкви. Он рассмеялся, когда она сообщила, что ради Фолькунгов  должна держать голову прямо, поскольку получила это откровение от самой Пресвятой Девы, и утешил мать, что в худшем случае  прикажет похоронить ее стоя.
  Женщина рассердилась не на шутку, и отчитала его так хлестко, как из всех людей на земле могла сделать только она. Извинившись, он обнял мать и пообещал ей большой пир, как только вернется из королевского Нёса, где ему нужно сделать доклад об освобождении Любека.

      Ингрид Ильва ничего не хотела слышать об этой победе и всякий раз, как он начинал свой рассказ, повторяла, что знала с самого начала — победит именно он, ведь он побеждал всегда, тем более на этот раз с ним был священный меч Арна сына Магнуса, взятый на удачу. Он замолчал и обнял ее. Она стала легкой как перышко, хотя всегда  была женщиной из стали.
    И если Ингрид Ильве не хватало терпения слушать, то в большом зале совета восточной башни Нёса вассалы конунга завороженно внимали рассказу Биргера.
  Не иначе, как чудом ему удалось вернуть два сундука с золотом — ровно ту сумму, которую совет и конунг предоставили ему в долг для  отчаянной и почти невозможной попытки спасти осажденный город. Восемь крепких мужчин с трудом перетащили ящики, поместив их на большой дубовый стол в центре зала. Биргер откинул обе крышки, поклонился конунгу Эрику и произнес, что полностью вернул долю Его Величеству. Он привез с собой и  торговые контракты, которые обсуждал в Любеке всю зиму. В результате переговоров все важнейшие порты королевства освобождались от пошлин при проезде из Любека и в Любек на десять лет вперед. Для всякого, кто умеет считать, добавил он, подобные соглашения сулят гораздо больше богатств, чем то, что находится сейчас на столе.

   Конунг первым задал вопросы, ответов на которые с нетерпением ждали  советники, — как на самом деле была одержана победа, казавшаяся чудом Господним.
   Биргер усмехнулся, медленно проследовал к своему маршальскому креслу и начал повествование, не собираясь скромничать.
  Он отплыл из Висбю на пятидесяти кораблях, носы которых обшили железом и довольно тяжелым.  На борту не было ни одного воина, и то самое железо стало единственным, но беспроигрышным оружием. Датчанам, осаждавшим Любек оставалось лишь наблюдать, как готландский флот выходит в море и молить Бога о южном ветре, в остальном они были бессильны. Стоял октябрь, месяц северных штормов и очень скоро ветер погнал корабли на цепи, запиравшие вход в осажденный город, а их железные носы разорвали их, как тонкие льняные нити.
  Под стенами неприступного города датчане мокли в осенней слякоти, как крысы, их запасы продовольствия истощились. Приближалась холодная и дождливая зима, а им предстояло вдыхать аппетитные ароматы  города, жители которого каждую ночь наедались досыта. Осаждающие тонули в ледяной слякоти, а осажденные спали в сухости и тепле. Нетрудно догадаться, почему датчане быстро сняли осаду и отправились восвояси.
    Биргер умолчал о чертовски выгодных сделках с сушеной рыбой и соленым мясом, которые он сумел заключить для себя с богатым и голодающим городом. Никому не пришло в голову поинтересоваться, какую пользу принесло это путешествие его брату Элофу, ставшему теперь одним из самых богатых людей в Висбю. Даже угрюмый и недоверчивый ярл Ульф Фаси  не решился на дерзкие вопросы человеку, который вернул конунгу все его золото и сверх того благословенный торговый договор. Ярлу оставалось лишь смириться, кашлять и ерзать в своем кресле, пока Биргер рассказывал о своей чудесной победе, в которой единственным оружием стала еда.
   Однако это собрание, на котором присутствовала лишь половина королевских советников, созванных в спешке, преподнесла Биргеру  один неприятный сюрприз. Когда радость утихла, конунг Эрик, запинаясь, неуверенно призвал к порядку, пробормотав, что после всех хороших новостей наступает, к сожалению, черед плохих. При этих словах он указал на  ярла Ульфа Фаси, который прокашлялся, встал с посеревшим лицом и заговорил подавленным тоном.
  Уппландцы подняли восстание, взбаламутив жителей Даларна и Вестманланда. Он с прискорбием сообщал, что возглавил их Хольмгейр сын Кнута, того самого, которого позорно убил Биргер сын  Магнуса.

  Всем присутствующим было известно, что  ярл знал юнкера Хольмгейра с детства и любил этого мальчишку. К сожалению, у Ульфа Фаси не было иного выбора, кроме как неохотно рекомендовать жестокое и решительное подавление восстания к северу от лесов. Как бы неприятно это ни звучало, юнкер Хольмгейр заявил, что не отступится, пока не вернет корону своего отца, Кнута  сына Хольмгейра, и вновь не  изгонит калеку Эрика сына Эрика из королевства.
    Ярл, задыхаясь от кашля, он время от времени бросал ироничные взгляды на Биргера, словно тот истинный виновник восстания, пока в какой-то момент не начал повторяться, запутавшись в собственных мыслях. Настроение советников медленно сменялось ледяной холодностью — летний ветер, полный обещаний, повеявший от слов Биргерс сменялся ледяным ураганом.

    Биргера накрыло отчаяние — он вернулся домой после войны без крови и теперь должен  отправиться на новую, обещавшую стать слишком кровавой. Однако постепенно его разочарование сменилось радостью  и он больше не слушал кашляющего и злобного ярла, который уже давно высказал главное.

    Жителям Уппланда потребовалось десять лет, чтобы забыть уроки последней битвы при Энчёпинге, где они полегли все до единого, за исключением нескольких дворян и десятка счастливчиков, которым удалось спастись. В первый год после битвы Уппланд превратился в провинцию со многими вдовами и полным отсутствием желания сражаться. Теперь те, кто был слишком молод и не последовал за Кнутом сыном Хольмгейра на поле смерти, выросли на глупых легендах о мужестве и чести. И вот все возвращается на круги своя.
   Это была негативная сторона дела.
    Но имелся позитивный момент - в настоящее время в королевстве находилось около пятидесяти эскадронов Фолькунгов, а это означало восемьсот всадников.  Половина этой армии будет достаточно, чтобы  искрошить любое войско  Скандинавии; даже Братство Меча дважды подумает, прежде чем выступить против такой силы. Молодой Хольмгейр ничего не знал об этом, а наивный Ульф Фаси был еще более непросвещен.

    Потребуется два или три месяца, прежде чем Хольмгейр со всеми своими людьми соберутся в одном месте, где их головы неминуемо скатятся с плеч. Вместо того, чтобы спокойно заняться выполнением задач  ярла клана, многие из которых так и остались незавершенными, Биргеру вновь предстоит мчаться на поле боя. Но если поразмыслить, все не так плохо. Теперь, когда в королевстве нет недостатка в претендентах на корону, и все они в той или иной степени Фолькунги по крови, не мешало бы раз и навсегда прополоть северный сад. Они подавят восстание жестоко и легко. И наступит мир.

    Ульф Фаси закончил выкашливать свою историю, в третий раз допевая песню о необходимости подавить мятеж, сел и враждебно уставился на Биргера, словно силой мысли хотел заставить того потерять почву под ногами. 
  Наступило долгое и мучительное молчание, лишь архиепископ Ярлерус бормотал молитву на латыни.

   Конунг неуверенно огляделся, понимая, что пришло время высказаться ему.

— С-сначала мы ус-слышали добрые вести от нашего м-маршала, — начал он заикаясь и блуждая взглядом. — А потом мы услышали п-плохие новости. Что ответит наш м-маршал?

— Мы имеем дело с мятежом, — произнес Биргер, дождавшись, когда конунг закончит. — Я согласен с ярлом, у нас есть единственный выход. Если Ваше Величество соблаговолит возложить на меня всю ответственность, к осени  мятеж будет подавлен. Я уверен, что королевство больше не столкнется ни с малейшей попыткой нового восстания в благословенное правление Вашего Величества.

— Ярл ...того же мнения? — быстро спросил конунг.

— Нет, Ваше Величество, — выпалил Ульф Фаси с лицом, бледным то ли от гнева, то ли от попытки сдержать кашель. — Верно и справедливо, что мы должны подавить бунт глупой молодежи и непросвещенных крестьян. Но, Ваше Величество, мы должны проявить милосердие к глупцам. Мы слишком долго жили по законам кровной мести, когда одно убийство тянет за собой другое. Именно поэтому я считаю, что мятежников из Уппланда должен наказать кто угодно, только  не наш маршал Биргер сын Магнуса. Это мое последнее слово!

  В зале вновь повисло молчание. Советники отводили глаза, опустив голову и рассматривая свои руки. Биргер сам поразился своему спокойствию. Было время, когда на коварный намек Ульфа Фаси, что он, якобы,  казнил Кнута сына Хольмгейра, он бы взорвался, устроив грандиозный скандал. Правда состояла в том, что он убил Кнута в поединке один на один.   Похоже, старею, подумал он, не чувствуя даже, что его сердце забилось сильнее из-за коварных уловок Ульфа Фаси. Быть может, богатый опыт переговоров с врагами, да и с друзьями подсказывал ему, что кратчайший путь к победе — воздержание от порывистых и гневливых слов. Конунг в любом случае не мог принять иного решения, кроме как подавить восстание в северных землях, какие бы добрые слова ни говорил Ульф Фаси о  своему любимце Хольмгайре.

— П-п-поскольку нам придется п-принять решение, я прошу сказать нашего м-маршала, — насколько возможно твердо проговорил конунг.

— Мы не станем  закрывать глаза на мятеж, полагаю, что в этом мы единодушны, — тихо начал Биргер. — Для нас это не составит труда и повторяю, к осени мы закончим. Бунтовщики молоды и неразумны, подогревают себя собственными наивными речами и не понимают, сколь сильная армия противостоит им. В нашем королевстве найдется немало командиров, готовых взять на себя эту несложную миссию, в то время как я, к радости нашего ярла, посвящу себя неотложным делам, которыми  пренебрегал целых шесть месяцев, пока лед пленил меня в Любеке. Я передам командование Нильсу сыну Стиге из Тофты и Грегерсу сыну Биргера — оба они из Форсвика, хорошо разбираются в войне, а кроме того, они друзья и смогут делить обязанности  без обид и распрей.

  Конунг просто кивнул, так что все в зале поняли, о чем он думает.

 Теперь, когда Биргер так поспешно уступил командование, ярлу Ульфу нечем было крыть, продолжение разговора не имело смыла и вскоре конунг пригласил обоих возмутителей спокойствия на пир примирения.

И все же он произнес краткую речь, давшуюся ему с трудом: приказ и высочайшее желание — подавить восстание самым великодушным образом и доставить живьем его предводителя  Хольмгейра в строящуюся крепость в Нючёпинге, где он будет содержаться под стражей.

   Заседание совета на этом закончилось, и, выходя из зала, Биргер подошел к своему брату лагману Эскилю, игриво толкнул его локтем, задав вопрос, почему его обычно словоохотливый брат словно язык проглотил. Эскиль пробормотал, что есть вещи поважнее спора двух ярлов-упрямцев, и  пригласил Биргера после пира отправиться к нему.               
               
                *   *   *
    Дома лагман Эскиль вновь стал разговорчив, ходил взад-вперед, возбужденно жестикулируя, и время от времени доставал какой-нибудь свиток, показывая брату. Биргер заметил, как постарел и похудел Эскиль, которого душил кашель. Тот полагал,  что составил нечто большее, чем свод законов, над которой они с Биргером трудились много лет. Его стали подводить глаза, поэтому он подошел к окну и развернул пергамент, подмигнув Биргеру, который сидел неподвижно, развалившись на скамье, иронично и дружелюбно улыбаясь.

— Послушай новый закон, который заложит основу нашего королевства! — начал Эскиль, дрожа от волнения. — Это закон конунга и закон о королевской присяге. Тот, кто убьет или ранит человека в его доме, похитит женщину против ее воли или изнасилует ее, кто убьет или ранит человека на тинге или по дороге в церковь или из церкви, или в самой церкви, или требует мести или примирения, или мстит родичу, который в стороне от дела…

— Так ты решил наказать собственного брата с помощью наших законов! — смеясь, перебил его Биргер. — Да будет так! Что теперь мы будем делать со мной или любым другим преступником, совершившим любое из этих деяний?

— Штраф для такого человека — раздел все его имущество на три равные части, — продолжил Эскиль, не тронутый шуткой Биргера. — Между конунгом, ярлом и сторонами дела. Пока этого не произойдет, виновный объявляется вне закона и отправляется в ссылку, или пока истец не попросит о помиловании для него и не заплатит королю сорок марок. Ну, дорогой мой Велисарий, каково твое мнение?

— Если бы мы могли заставить всех свободных людей следовать этим законам, кровная месть прекратилась, и в нашем королевстве воцарился бы христианский порядок, — задумчиво ответил Биргер. — Пока все ясно и понятно. Но давай перейдем к главному - кто примет этот закон?

— Конунг на коронации, — кратко ответил Эскиль. — Сим закон будет утвержден именем Бога и королевской клятвой. Это единственный приемлемый вариант.

— Тогда нам нужен конунг, который будет делать то, что скажем ему мы, — хмурясь, пробормотал Биргер. — Эрик сын Эрика полностью зависит от Ульфа Фаси. Ему всего тридцать с небольшим — он вполне переживет нас с тобой.

— Что верно, то верно, — мрачно согласился Эскиль, шагнул к Биргеру и тяжело сел, словно весь его пыл внезапно иссяк. — Когда это произойдет, мы с тобой будем отдыхать под каменной плитой, я, во всяком случае, точно. И все же я думаю, что тебе следует отправить своих сыновей Вальдемара и Магнуса ко мне на обучение, когда они немного подрастут — рано  или поздно кто-то из них присягнет этим законам на своей коронации.

— Ты совсем как наша мать, — пробормотал Биргер. - Вы  оба, похоже, уверены, что  Эрик не получит наследника, а корона перейдет Вальдемару. Думаю, мы с тобой усвоили по крайней мере одно: ни в чем нельзя быть уверенным. К тому же, нам предстоит разобраться с восстанием и еще одним претендентом на престол в Уппланде.

— Я так понимаю,  эта проблема скоро будет решена.

— Да, я отправил вестового к Грегерсу и Нильсу сыну Стиге. Они приедут сюда, надеюсь, ты не против принять их?

— Наоборот, буду очень рад. Знаешь, я тут кое-что надумал. Появился новые способы защиты лошадей с помощью стальных пластин на груди и голове.

— Да, язнаю об этом,  — усмехнулся Биргер. — Спасибо, брат, за информацию, но я с величайшим смирением прошу тебя заниматься законами, а о войне позабочусь сам. Думаю, так будет лучше!
Он не особенно волновался о грядущей войне против мятежников в Уппленде, все и так было яснее ясного. Всадники Форсвика соберутся в мае и быстро разгромят врага, обойдясь без крупного сражения с пехотинцами. Следуя королевскому приказу, они одержат победу малой кровью.
 
  Они поскачут в Эрибру, далее в Вестра-Арос, а потом ворвутся в Уппланд у Энчёпинга и не будут никем остановлены.
 
     Пора положить конец слабостям этого королевства,  необходимо заставить конунга вкладывать больше золота и труда в укрепление крепостей. Эребру не должен стать городом, где воины из ближних и дальних краев могут творить, что им заблагорассудится. То же касалось Ничёпинга и побережья. Ка’льмар и новый город у входа в Меларен должны обзавестись мощными королевскими крепостями. Причина проста. За королевским законом должна была стоять королевская власть, в противном случае закон остается лишь словами, а власть так и будет принадлежать  силе оружия. Закон, как и власть конунга, исходит от Бога, значит, именно закон объединит королевство!