Адамов и Ева Глава 10

Я покинула беседку и вернулась в комнату. Пока Галины нет и у меня  есть буквально несколько минут уединения, я должна прикинуть, что и как увозить с собой.
Я выкатила из угла чемодан, достала футболку с Че Геварой из - под матраса. Примерила на себя. Она хранила  запах, который был мне необходим в Москве. Запах оператора киностудии «Отечество»…
Запах борьбы. Борьбы бедняжки Евы за свое  ворованное с веревки цыганское счастье…
Сняв с себя футболку, я постелила на дно чемодана белое полотенце, на него положила футболку. Под нее отправилась визитная карточка, содержимое которой я успела выучить назубок. Я знала, что Че сохранит мою тайну.
 Те немногочисленные сувениры, которые я смогла купить в начале отпуска, тоже отправились в чемодан.
Он был заполнен до половины, когда я закончила свои сборы. Задвинула чемодан под кровать, постояла под душем и легла в постель.
Галины не было. Все складывалось, как я хочу.
Мне не спалось. В голове стоял сумбур, полнейший хаос. Мысли скакали, как счетчик такси, когда его зашкалило и он готов выдать ва - банк суммы, которой у вас не то, чтобы сейчас нет, а той, что не будет никогда.
Потом со двора в мое окно змеей вполз Ираклий и, пока я сокрушалась, что оставила окно открытым, он протянул руки  к моему чемодану. Я хотела закричать, но тут появилась медсестра Леся и сказала: «Двигаться нельзя. Я беру кровь.»
И я увидела, что привязана к постели накрепко, а надо мной на кронштейне  болтается пластиковый контейнер, куда стекает моя кровь.
Контейнер все больше раздувает, а я становлюсь плоской и белой, как бумага.
Леся и Ираклий переглядываются. Она стережет меня, а он лезет в мой чемодан и начинает выбрасывать наружу мои вещи.
Я дергаюсь, но Леся держит меня так крепко, что мне не освободиться.
Тем временем, Ираклий дорывается до дна, выхватывает футболку с Че Геварой и напяливает на себя.
«Я похож на Германа Разлогова?» - спрашивает он у Леси и они оба смотрят на меня и хохочут. Далее из чемодана извлекается белое полотенце и Ираклий бросает его на пол.
У Леси в руках оказывается большое яблоко и она дразнит им Ираклия.
Он ловит ее, она с удовольствием идет к нему в руки.
Я понимаю, что сейчас будет твориться на моих глазах,  и начинаю дергаться всем телом, пытаясь освободиться.
«Шлюха!» - шепчут мои бессильные побелевшие губы.
«Принеси-ка веревки со двора, свяжем ее покрепче, чтоб не мешала. - говорит Леся Ираклию.- Я еще не выкачала из нее всю кровь.»
Я с ужасом гляжу на контейнер, болтающийся на кронштейне и понимаю, что он стал огромный, а от меня ничего не осталось.
Я плачу и кричу от ужаса, но меня не слышно. Я пытаюсь звать на помощь. Появляется  Галина. И я с тоской понимаю, что все пропало.
«Сейчас я вам помогу!» - дружелюбно обещает Галина парочке на белом полотенце.
Она берет спички и поджигает меня -  я же, как бумага…
 У меня перед глазами бушует огонь, за ним я уже ничего не вижу. Слышу только сатанинский смех всех троих.
«Герман, помоги мне, Герман!» - выстанываю я.
«Что здесь происходит?" - слышу я до боли знакомый  голос и на пороге появляются Санька с ребенком на руках, ее Гордеев и майор-отпускник. Забыла, как его? Олег Григорьевич, кажется…
Белое полотенце и те, кто на нем, исчезают. Я плачу уже от радости. Майор отвязывает веревки,  освобождая меня из моего плена.
Гордеев помогает собирать обратно мой  растерзанный чемодан (он мастак помогать укладывать вещи в чемоданы), а Санька подходит ко мне и я, наконец, вижу маленького Гришу Гордеева, который тянет ко мне руки.
Санька присаживается  на край кровати и спрашивает: «Чего ты орала? Кто такой Герман?»

Я открыла глаза и увидела на своей кровати Галину.
Она присела на краешек и спросила : «Какого Германа ты все время зовешь? Весь отель перебудила! В такую рань!»
Ух, ты…Я спала, оказывается. Приснится же такое!
«Не знаю…- уклончиво ответила я. - Снилось что-то. Не помню, что.»
«Надо же, - сказала Галина вполне мирно, вставая с моей кровати. - Только легла недавно, а тут ты со своим воплем!»
«В поезде выспишься!» - ответила я нахально.
«Много ты сама в поезде выспалась? - окрысилась Галина. - Сама же говорила, что не заснула ни на часок!»
Я действительно так ей говорила.
Но нас ждал отпуск и на сон было наплевать! Зато, теперь нас ждет дорога домой, а там уж точно выспимся.
Сегодня мне хотелось видеть во всем один позитив.
«Я ж не виновата, что мне какая-то дрянь снилась! - огрызнулась я.- Целый день впереди! Хочешь спать - спи!»
- А ты?
-А я встаю и иду на пляж! Напоследок…
- А все же, кто такой Герман? Роман завела? Судя по вчерашнему отсутствию?
- Романы, Галя, по твоей части. С реальными и нереальными любовниками.
У Галины сон как рукой сняло.
- Ты чего мне хамишь, нахалка! То деньги какие-то выдумываешь, то любовников!
- Галь, это ты выдумываешь любовников там, где их нет и быть не может. А потом они неожиданно перед самой поездкой в отпуск куда-то испаряются и приходится брать с собой,  кого попало…Меня, к примеру. Давай, в Москву вернемся и все встанет на свои места! Я поняла уже, что отпуск твой непоправимо испорчен моим присутствием и это тоже назад не открутишь. Съездили худо-бедно. Не заладилось. Эксперимент не удался. В другой раз будет все удачней…В институте много народу. На всю жизнь хватит приглашать их в отпуск. Если по очереди.
Галина во все глаза смотрела на меня.
«И откуда в тебе столько злости? У молодой девочки?» - спросила она тоном человека, которому надоели ссоры и хочется, если не мира, то уж перемирия, точно.
«Жизнь, Галя, научила быть злой. - жестко ответила я. - Сиротой быть трудно. Когда тебя не провожают на отдых любящие родители…»
«У тебя совсем - совсем, что ли, никого нет?» - растерянно спросила Галина.
«У меня есть Че Гевара, - сказала я, вставая и отправляясь умываться. - Он научил меня быть беспощадной в борьбе с несправедливостью. Я - на пляж.»
«Где ты будешь?» - крикнула мне вслед Галина.
-Я буду везде. У меня сегодня прощание с Ялтой.
-А все же? Давай, хоть несколько фотографий тебе сделаю! Ты ведь хотела у каравеллы сняться?
- Хорошо, я буду там, где мы с тобой в прошлый раз вместе загорали. У волейбольной площадки. На Массандровском.
«Я приду туда часа через полтора.» - отрапортовала Галина.
«Хорошо, окей, буду там!  » - пообещала я покладисто и ушла.

Больше мы с Галиной не ссорились в тот день.
 Видимо, осознание того, что нам с ней сутки жаться в купе, да еще и с посторонними людьми, возымело свое действие на каждую из нас.
Галина, сколько я ее знала,  всегда отличалась лукавинкой  и хитринкой, но не была лишена и  здравого смысла. Я, надеюсь, тоже.
Делить нам больше было нечего, оставалось вдвоем сожалеть о том, что не получилось, а могло бы…

Она удивительно пунктуально через полтора часа появилась на пляже, отыскала меня и мы на прощанье позагорали, несколько раз окунулись.
Я рискнула доплыть до буйков, зная, что Че Гевара не даст мне пропасть.
У буйков я ненадолго задержалась, как многие, прицепившись к осклизлой пластмассе  и оттуда, из глубины, смотрела на берег Ялты пестрый и нарядный.
«Повезло тем счастливцам, которые только сегодня приехали и у них впереди много чудесных дней, - думала я, жмурясь от лучей и водяных бликов. - А я прощаюсь…До свиданья, море! Я люблю тебя. Мне было хорошо с тобой. И плавать я, наконец, научилась. Через два дня я уже буду в Москве и, ложась спать, стану вспоминать тебя часто - часто. До свиданья!»
Потом мы сходили к каравелле и сфотографировались. И на набережной Ялты тоже. И в парке.
 А еще я осуществила свой коварный план.
Попросила Галину снять меня на фоне афиши Шоу двойников».
Она, молодец, умеет владеть собой. Даже бровью не повела.
Потом ей надо было еще походить по магазинам и что-то купить в дорогу, а мне покупать было не на что и я вернулась в отель.
Сделала себе обед. Поела возле полюбившегося мне мирно булькающего чайника. Остатки собрала в дорогу - не пропадать же добру.

Вечером мы распрощались с нашим отелем и выехали в Севастополь. Там даже получилось побродить.
Освободились от вещей, на часок сдали их в камеру хранения.
Две-три улицы, по которым мы прошли, были зелены от щедро политых  газонов, пестры от вечерних огней, праздничны от ярко одетых людей.
Налюбовавшись вечерним Севастополем, в  положенный срок сели в поезд. Мне снова досталась верхняя полка. Я ничуть не возражала.
Это было декларацией полнейшей автономии. Мне не о чем было больше мечтать.
На этот раз соседями по купе оказались мама с вертлявой девочкой лет шести. Девочку долго укладывали на полку подо мной.
Галине, бедняге, снова не повезло со спальным местом!
А я сразу влезла наверх  и, поскольку в предыдущие дни хватало потрясений, уснула, невзирая на качку, шум и капризы снизу.

Весь следующий день в дороге я почти не спускалась вниз, разве что умыться. У меня оставалась недочитанная на пляже книга. И я смогла ее осилить. Правда, не уверена, что я думала только о книге, но сюжет был прост и многое, что промелькнуло мимо читательского внимания, было и так понятно.
Сюжет моего собственного приключения в отпуске был гораздо сложнее.
Он гвоздем засел в моей голове и я уже успела пожалеть о том, что знаю теперь слишком многое. Теперь мало знать, надо что-то с этим делать.
 Что? Как? Для чего? На что мне надеяться?
Допустим, я без труда найду этот адрес… На визитке есть несколько телефонов, чтобы можно было выйти на связь. Есть имя и должность.
Допустим, приеду, постою в сторонке. Смогу увидеть, должно быть.
Даже можно выстроить систему - если знать, во сколько Он выходит с работы, можно дождаться и пойти за Ним.
 Может, можно узнать и где Он живет. Ну, узнаю, предположим…
Что дальше? Подойду и скажу: «Здрасьте, вы меня не помните?
Я та самая идиотка, что притащилась провожать Вас ночью босиком. Без спроса. А теперь я хочу Вам сказать, что не могу без Вас жить, с тех пор, как увидела Вас из беседки в отеле.»
И я вертелась веретеном на своей узкой полке, слезала вниз, стояла в тамбуре, когда капризы маленькой соседки по купе становились очень несносными.
Потом, наконец, беспокойная пассажирка прикорнула на своей полке и забылась сном. Ее мама и Галина воспользовались передышкой и отчалили в вагон-ресторан. Я с ними не пошла.
Меня попросили понаблюдать за девочкой и уверили, что часа полтора она точно не проснется. Я пожала плечами, мол, что мне стоит? Покараулю.
Идти мне было некуда. Почему не посмотреть за спящим ребенком?
Как только мы остались вдвоем и наступила тишина, нарушаемая только перестуком колес, спящая открыла глаза.
«Мама! Ма-ам,- позвала она. -Ты где?»
Я свесилась сверху и сказала, что мама скоро придет.
«А где она?» - не унималась девочка, которую звали Вероникой и села на полке, явно проснувшись окончательно.
Я не придумала ничего лучше, чем сказать ребенку, что мама пошла в туалет, а там всегда очередь.
«А я есть хочу!» - заявил нижний этаж.
Я опешила. У меня была только вареная картошка и огурцы.
«Картошку будешь?» - спросила я сверху.
«Да! Да! Да!» - закричала Вероника так громко, словно и не спала минуту назад.
Я свесила ноги с полки, потом слезла и достала пакет со своими харчами. Села напротив, раскрыла пакет на столике, кивнула ей: «Вот. Ешь, давай, раз голодная.»
Вероника недоуменно заглянула в пакет. Потом подняла глаза на меня.
«Что - ешь?» - спросила она и вид у нее был обиженный, словно я обманула ее в лучших чувствах.
«Картошку. Что ж еще? У меня другой еды для тебя, и для себя тоже, нету!» -сказала я честно.
«Я думала, что это картошка фри, как из Макдональдса!» - Вероника надула губы.
«Такой у меня нету, - сказала я и стала есть свою картошку. - Подожди маму, у нее, может, есть, что повкуснее.»
Вероника скривила рот, явно собираясь заплакать.
«Только давай без слез, - предупредила я - Я не умею обращаться с ревущими детьми.»
Мои слова подействовали; девочка, собравшаяся всласть  покапризничать, передумала.
Колеса стучали, в купе было тихо. Мы молчали и маленькая Вероника смотрела  во все глаза, как я ем.
Потом вдруг сказала: «Ты красивая!»
Я поперхнулась огурцом.
- Это тебе спросонья кажется.
-Нет, не кажется! Не кажется! Ты красивая!
-Знаешь,  ты первая, кто говорит мне об этом.
-А у тебя муж есть?
- Нету. И жениха тоже нету.
-А почему? У всех теть есть муж!  Ну, или жених. У мамы моей есть муж - это папа. Мой папа!
-Как видишь, не у всех. У меня, вот, нету.
-А где же он?
Я помолчала, подумала и ответила: « Где-то ездит…На горном велосипеде. Только он не знает, что он мой жених.»
-А когда вы женитесь, тогда он узнает?
- А как же мы женимся, если он не знает, что он мой жених?
-А ты ему скажи, что он жених. Вот он и будет знать!
- Хорошо,  договорились. Как только встречу, сразу скажу. И еще скажу, что ты велишь ему срочно на мне жениться и кормить меня картошкой фри. Из Макдональдса…
Вероника захохотала и захлопала в ладоши. После разговора с ней мне уже не казалось, что она капризная и шумная.
«А как тебя зовут?» - спросила она.
-Ева меня зовут.
-Ева? Я такое имя не знаю! Я знаю - Оля, Света, Наташа…У меня мама - Оля, одна бабушка - Света, другая - Наташа. Еще у меня в саду подружки -  Стелла и Яна.
-Как много у тебя всех! Здорово!
-А как зовут твою маму?
-Мою маму звали Ульяна.
-Тоже не знаю…А где она?
-Нету.
-Как, нету? Где она?
Я подумала, что не стоит объяснять шестилетнему ребенку, почему мама сперва есть, а потом нету.
- Она уехала сейчас далеко. Я точно не знаю, куда…
- Тоже на велосипеде?
-Все может быть. Я ее не видела давно.
-Я без мамы долго не могу. Скучаю и плакать хочется.
-А я могу. Как выяснилось…Но плакать тоже иногда хочется.
-А ты будешь со мной играть?
-Во что?
- В раз-два-три, лови! У тебя есть мяч?
-Нет, мяча у меня нет. И, по-моему, в купе неудобно играть в мяч!
-А мы пойдем туда, за дверь!
-Нас там отругают, мы будем мешать.
Вероника снова, было, надулась.
Но тут, слава богу, пришла мама Оля и моя вахта кончилась.
Я с облегчением влезла на свою полку. Попробовала закрыть глаза и задремать.
Но  теперь, когда все купе было в сборе, это оказалось невозможным.
Я слышала, как Вероника рассказывала внизу, что мой жених любит кататься на велосипеде, мама моя надолго уехала  и что имя у меня какое-то трудное.
Выйдя часом позже в туалет, я пристально посмотрела на себя в мутное зеркало и подумала: « Кто из нас больше маленькая глупая девочка, верящая в чудеса, я или Вероника?»
К вечеру сон сморил меня и весь остаток пути я проспала под шум колес. Вероника тоже, наконец, унялась…
В какой-то момент я проснулась и поняла, что мне снилась мама. Второй раз за последнюю неделю. Так не было еще. Может, оттого, что  о ней говорили? 
Я задумалась об этом и спустила ноги вниз.
В купе горел ночник. Эта полусонная тишина была так приятна после стольких солнечных дней и яркого блеска…
Я пыталась вспомнить свой сон. У меня никак не получалось. Лишь какие-то невнятные обрывки путались между собой. И велосипед присутствовал.
«Вот так бы сесть на велосипед верхом и ехать - ехать - ехать по гладкой дороге вперед…И не думать ни о чем. Но так не бывает.» - я беззвучно слезла и как можно тише вышла из купе. В тамбуре было пусто.
Я встала к окну, за которым была темнота, с равными интервалами  подсвеченная придорожными фонарями. Дорога баюкала, снимала тревогу.
 Я прижалась лбом к холодному стеклу и прикрыла глаза. Подумала, что сплю стоя, как конь.
И вздохнув, вернулась в душное купе, где все было наглухо закрыто, чтоб, не дай бог, Веронику, часто болеющую простудами, как сказала мама Оля, не продуло в дороге.
Прибывали мы с опозданием  в четыре утра.
 К этому времени все мы, взрослые, кроме Вероники, не спали.
Я смотрела дремотно в окно, за которым воздух стал  прозрачным и небо зарозовело слегка. Потом зазолотились первые краски.
Как это было  непохоже на яркие южные рассветы!
Поезд замедлил ход, долго оттормаживался, пыхтел и, наконец, въехал в зону вокзала, показывая во всех окнах нескончаемые пути и составы справа и слева.
Веронику распихали. Она мотала головой, хныкала и ее оставили в покое. Она тут же вырубилась опять.
Когда мы остановились и потянулись на выход с чемоданами, нам навстречу продрался молодой нахрапистый мужик и я поняла, что это папа, встречающий жену и спящую дочь.
И правда, на платформе он обогнал нас, неся через плечо, как свернутый ковер, спящую крепко Веронику.
Галину встречали папа и мама. Они улыбались мне смущенно, предлагали взять меня в такси…
И я поняла, что они с вечера караулили прибытие дочери на вокзале.
 Я сказала, что вещей у меня не так много и я побуду до открытия метро здесь.
Мы расстались с явным облегчением. Галина помахала мне дружелюбно и с улыбкой, сказала: «Спасибо за компанию!»
И старенький папа покатил к выходу ее глянцевый чемодан.
А я, облегченно вздохнув, осталась в гулком зале ожидания, где до меня, наконец-то, никому не было никакого дела.
Села на жесткий диван и стала смотреть на предутреннюю вокзальную жизнь.
Спать не хотелось. В поезде я успела выспаться.
Так было странно оказаться в гулком здании вокзала после ставшей привычной маленькой комнатки ялтинского отеля!
Я отвыкла видеть озабоченных делами, спешащих, раздраженных людей после неторопливой и безмятежной толпы отдыхающих…
Ну что ж, пора возвращаться к повседневным московским заботам, проблемам, трудностям.
Впрочем, какие у меня проблемы и трудности?
Не очень любимая работа? Я ничего другого не пробовала и не умею.
Быт? Худо-бедно, он налажен был при маме и я ничего в нем не меняла, только старалась приспособиться жить без нее.
Диссертация? Со сроками на меня не давят, хочешь - работай над ней, не хочешь - брось. Вольному - воля.
 Никому она особенно не нужна, ошеломляющих открытий она не сулит; следовательно, хоть полжизни можно ею заниматься. Чем бы дитя не тешилось…
Хотя дитя взяло и придумало себе головную боль - влюбиться безответно.
Вот уж, правда, дурочка! Как шестилетняя Вероника с ее подружками Стеллой и Яной. Ничего с годами не меняется…
Раньше я влюблялась и жила с этим припеваючи…
Сейчас же меня завертело так, что света белого не вижу. Как зуб больной.
 Не ешь - он не болит. И, вроде, жить можно. Только что-то положил в рот, боль такая, что хоть святых выноси!
Я сидела и обдумывала свое положение, как это упорядочить внутри себя, эту чертову зубную боль, и что делать дальше.
То, что приходило в голову на вагонной полке, с утра казалось нелепицей и бредом.
Знать, что в одном с тобой городе живет человек, воспоминание о котором не дает тебе покоя - это одно, а искать с ним встреч, пытаться напомнить о себе, лезть на глаза с неясной для себя самой целью - совсем другое.

Так я скоротала время до открытия метро.
Денег оставалось ровно столько, чтоб зайти в метро и, доехав до своего Бибирева, заглянуть еще в универсам возле дома. Взять нехитрый набор продуктов, а там отпускным - конец.
Я, как оказалось, совершенно неопытный отпускник. Не догадалась оставить денег на жизнь после приезда.
На работу мне только со следующей недели. Там я смогу у кого-нибудь перехватить до получки. А получка-то ох, как нескоро теперь!
Ну, да ничего не поделать…
Сейчас завезу домой чемодан, раскрою пошире окна, чтоб протянуло свежестью (хотя какая уж в Москве свежесть!), полью свои герани и поплетусь в универсам.
Последнюю неделю отпуска я жила, затянув пояс. Не умру и еще несколько дней.
Трудновато будет без мобильного, но на него мне пока негде взять.
Вроде, дома валялся старый… Допотопный, конечно. Но на первых порах сгодится и он.

Квартира встретила застойной духотой и вязкой тишиной буднего дня.
 На календаре была пятница. Все добрые люди уже по дачам. Время такое…
Я обильно полила герани и отправилась в магазин.
Купила, практически, тоже самое, что ела перед отъездом из Ялты. Сетку картошки. Капусту. Хлеба побольше. Сушек к чаю. Запас чая и сахара, слава богу, был.
Вернулась домой, вытрясла в подъезде кучу бесполезной макулатуры из почтового ящика, бегло просмотрела - ничего личного…
 Предложения редких товаров, типа садовых фонарей, да листовки об утеплении окон, что сильно актуально и особенно заставляет задуматься в разгаре лета…
Дома подключила к розетке холодильник, совершенно неожиданно обнаружив в дверце несколько банок несъеденных консервов, принесенных командировочным майором со стратегическим чемоданчиком.
Я и забыла о них. Ай да умница майор!
Знал, что оно пригодится мне, как в воду глядел!
НЗ от майора состоял из двух банок сайры, двух горбуш, шпротов и говяжьей тушенки.
Да я ж, как королева, проживу с этим до первых денег!
Из тушенки получится чудесный суп, если добавить чуток вермишели, а она у меня была! Да и манка, столь уважаемая майором, тоже в наличии. Можно, продолжив его традицию, пару раз сварить кашу.
Вот ведь, век живи, век учись!
У практичного майора можно было брать уроки по домоводству.
Интересно, как он там, в Ульяновске? Когда снова в столичную командировку? И, вообще, как там они все в своем гарнизоне? Скучаю я по ним…
Я окинула взглядом квартиру. Надо было приниматься за дела.
Первым делом я вытряхнула содержимое чемодана и загрузила стиральную машинку.
Надела на себя футболку с Че Геварой, поплевала на руки и взялась за веник. Покончив с полом, пылью и стиркой, я перекочевала в кухню и стала варить картошку.
Мне сильно не хватало звуков и запахов Ялты.
Я, как наяву, слышала шум моря, ощущала ноздрями его горько-соленый запах, смешанный с ароматом цветущих на клумбах роз, мне представлялся оживленный гомон толпы, ее  ленивое колыхание на вечерних аллеях …
За моим окном был скудный пейзаж спального северного района-однообразная зелень, растресканный асфальт, густо уставленный машинами, и небо с рваными по краям облаками.
Я смотрела в окно и иронично усмехалась, идентифицировав свой внешний вид с видом из окна, а свою попутчицу Галину с нарядной кокетливой Ялтой. Сравнение сильно позабавило меня. Я прошлепала в ванную и уставилась на себя.
Волосы и брови выгорели добела, стрижка потеряла форму, торча соломой в разные стороны. Загар был хороший, просто на зависть. Да и вид был отдохнувший, несмотря на воздержание в пище.
Интересно, Он мог бы обратить на меня внимание, находясь лицом к лицу?
Вот только, если что, откуда взять ситуацию - лицом к лицу?
С этими мыслями я и зафиналила первый день дома, в Москве.
Впереди маячили пустопорожние выходные, а с понедельника ждал любимый абонемент.
К вечеру попробовала взяться за материалы диссертации, но за интернет было не плачено и я просто полистала ту часть работы, которая уже была  сделана начерно.
Рвения к работе после приезда я не испытывала, да и  места себе найти не могла. Слонялась из угла в угол, как уже было  после Санькиного побега замуж.
После морских просторов московский двор казался тесным, квартира сумрачной, безотрадной, в городе после моря дышалось трудно…
Ну, с этим тоже все ясно, это адаптация. Надо привыкнуть к  жизни дома.
Стану привыкать.
Ночью меня качало и болтало, но оно и понятно - я же с поезда!
В голове звучал ритмичный перестук. Под этот перестук я и заснула, как сурок. Надо же, в поезде спала беспробудно, дома тоже.
Хотя, спать, безусловно приятней, чем мучиться бессоницей.
Утром, проснувшись, лежала в постели, зная, что мне абсолютно некуда торопиться.
Красная футболка, в которой мне сладко спалось, еще хранила запах хозяина: горьковато - терпкий привкус моря и еще чего-то очень личного…
Я вылезла из постели и стала расхаживать по квартире босая (мама бы за это убила!), мне и это напоминало море, пляж.
Решила, что поеду, посмотрю место, где я когда-нибудь могла бы встретить Его.
Доехала до Цветного бульвара, а там, улочками, перекрестками, дворами добралась до Лихова переулка.
Здание киностудии было приземистым, невзрачного воробьиного цвета с глазастыми окнами в белых наличниках.
Ни одной машины не было припарковано у подъезда, наверно, все в отпусках…Разгар лета!
Прохожие по переулку шли редко, только свалявшиеся колбаски тополиного пуха вяло перекатывались от малейшего ветерка под ногами, копились у фундамента киностудии, не замеченные дворниками.
Я медленно прошла вдоль здания, затем подошла к закрытому подъезду, позвонила в звонок.
 Что стану делать, если Он вдруг, по стечению обстоятельств, здесь, не знала совершенно.
Но этого не могло быть. Машины Его не было. Откуда же взяться Ему?
Врубилась громкая связь и голос изнутри спросил: «Слушаю вас?»
Я откашлялась, мгновенно почувствовав, что сипну и произнесла: «Мне нужно повидать оператора Разлогова. Когда он бывает?»
За дверью помолчали. Потом голос охранника раздался снова: «Вот, я смотрю график на  июнь…Он передо мной. Вряд ли Разлогова можно будет видеть скоро. Он в командировке.»
«А когда командировка заканчивается?» - робко пискнула я.
«Вот, не могу сказать…По - разному бывает. Задержки случаются. Если что срочное, могу дать телефон для связи с ним…» - предложил собеседник-невидимка.
« Срочное! Дайте, пожалуйста!» - попросила я, глядя в закрытую дверь перед собой.
«Записывайте!» - было сказано мне; я заторопилась, выхватила из кармана визитку, на которой уже значился телефон, что мне сейчас озвучили из-за дверей.
«Спасибо! - сказала я, прослушав и сделав выводы, по какому из трех указанных телефонов я могла бы услышать Его. - Спокойного дежурства!»
И  медленно пошла переулком.
Я долго бродила по старой Москве, понимая, как давно у меня не было возможности куда-то выбраться.
А тут такой повод хороший -летняя суббота, с ясной погодой и мысли -мысли - мысли о том, что, вот, после поездки к морю, моя жизнь переменилась.
Теперь я буду избегать монотонности во всем, слишком долго жила я словно под паутиной векового сна.
Это хорошо, что я влюблена! Даже, если ни-че-го мне не светит с этим человеком. Он есть. Значит, я могу думать о Нем, разговаривать с Ним, мысленно обращаться к Нему. Пусть так.
Не складывается с реальной любовью, пусть  любовь будет внутри меня и я сама смогу программировать ее жизнь.
Жизнь  выдумки под названием «моя любовь».
Я проходила насквозь тихие московские дворы, наблюдала, как пенсионерки кормят голубей, как слоняются по детским площадкам мальчишки, оставшиеся на выходные в городе. Присаживалась на скамейки отдыхать.
Как мой город был не похож на горячую от солнца, многоголосую от гомона, липкую от пота Ялту!
Я ощущала себя раздвоенной: одна моя половина сейчас отрешенно  сидела на скамейке в глубине тихого московского дворика, другая плыла  вместе с толпой нарядных загорелых людей по Ялтинской набережной.
Возле меня на лавке лежал старый журнал «Искусство кино», открытый на странице, посвященной актеру Константину Хабенскому.
Статья называлась «Неврастеник смутного времени. Портрет Константина Хабенского.»
Я взяла журнал на колени, машинально  полистала, вчиталась - спешить мне некуда…
Константин Хабенский...  Константин, Константин…
С ассоциативной легкостью мысли мои вернулись от обаятельного экранного любимца снова в Ялту.
Интересно, как там маленький незнакомый Костя - Константин? Уже выписан? Или что-то пошло не так? Как бы узнать об этом?
Увы, никак…
Возвращаясь к вечеру к себе, я все еще думала про Костика и доктора Игоря Ильича, у которого были усталые честные глаза. Глаза, вызывающие доверие пациентов.
После вспомнилась Леся, потом, после Леси, мысли закономерно вернулись к Нему…..
Вот ведь, оказывается, жили мы в одном городе и не встретились!
А чтобы мне увидеть Его совсем другим зрением, нежели я просто смотрю на людей, я поехала в Ялту.
Именно, Ялту мне подкинула судьба. Не  Алушту, ни Сочи, ни Одессу…
А ведь во все эти города я тоже мечтала когда-нибудь попасть. И на Валаам. И на Алтай. Господи, до чего необъятен мир!
Вот, кинооператор студии «Отечество», наверняка, побывал там. И не только там…
В каждой командировке, помимо работы, бывают интересные встречи. Судьбоносные. Бывают Леси, Аси, Виолетты, Ираиды… В этом нескончаемом ряду красавиц нет места бедняге Еве!
Эти мысли так расстроили меня, что я, переступив порог квартиры, сразу направилась в ванную и стала умываться под холодной водой, хлюпая носом и глотая слезы. Вот те раз! А я-то думала, что больше никогда не смогу заплакать…
В ванной на виду висело белое полотенце. Полотенце, украденное у Германа Разлогова. Я закутала в него опухшее от слез лицо  и затихла.  Оно немного примирило меня с действительностью.
На кухне сочно капала вода из крана. Этот монотонный звук ввел меня в транс. Я, как сомнамбула, прошла в спальню и легла на живот.
Впереди оставалось воскресенье. Засыпая, я решила для себя, что завтра попробую позвонить. Будь, что будет.
Ночью мне приснился странный сон: я иду по красной ковровой дорожке под руку с Константином Хабенским, он ведет меня, ослепительно улыбаясь публике, почему-то в приморский парк Ялты.
То есть, во сне это совсем непохоже на реальную Ялту, но во сне так часто бывает. Все непохоже на настоящее, но почему-то ты уверен, что это именно то место!
Кто-то из ученых когда-то сказал, что сны - это нереальные воплощения реальных событий. Вернее не скажешь!
 И вот идем мы с Хабенским по ковровой дорожке и все вокруг шепчутся от восторга.
А навстречу идет Он, Герман Разлогов и несет на одном плече рюкзак, на другом свою красавицу Лесю в купальнике с мокрыми волосами.
Идет Он отстраненно, похоже, не понимая, что на них, как и на нас,  тоже все смотрят.
Я начинаю волноваться и только Хабенский по - прежнему невозмутимо улыбается и вселяет в меня немного уверенности, что все в конце концов будет хорошо.
Потом между нами и встречной парой возникает, откуда ни возьмись, еще одна пара.
 И я понимаю, что это Элвис Пресли - Ираклий и Мэрилин Монро - Галина с крахмальными кудрями, тонкими ниточками бровей и в белом сарафане, легкая юбка которого некогда предательски открыла всему миру стройные ноги его хозяйки.
Пресли и Монро стоят посреди ковровой дорожки и не шелохнутся.
Я понимаю, что, когда мы приблизимся к ним с двух сторон, произойдет нечто ужасное.
И точно: когда я и мой спутник поравнялись с Галиной - Мэрилин, она захохотала и стала указывать острозаточенным лаковым ноготком в мою сторону. Все остановились в недоумении.
«Она воровка! - закричал Элвис Пресли. - На ней чужие  вещи!»
«Не может быть!» - заволновались люди, стоящие по бокам ковровой дорожки.
Я в панике осмотрела себя - мне и в голову не пришло, что я иду под руку с Хабенским, облаченная в красную майку с портретом Че Гевары и в белом полотенце на плечах.
«Это же твоя футболка! Я повесила ее в отеле на веревку!» - изумленно говорит Герману Разлогову Леся.
Хабенский куда-то незаметно исчезает  и я понимаю, озираясь, что вокруг меня разъяренная толпа, которую обманули в лучших чувствах  и которая меня сейчас разорвет.
«Надо проучить ее,- говорит шепотом Ираклий, но я слышу и пытаюсь сойти с ковровой дорожки. - Эй, не пускайте ее! Она же сейчас исчезнет!»
«Хватайте ее! - надрывается Галина, краснея, даже багровея лицом, которое невыгодно оттеняет белизна сарафана. Все мушки, нарисованные на ее лице, кажутся крапинками на спелом мухоморе. - Она самая настоящая воровка! Мы жили с ней в одной комнате и она украла все мои деньги! И отбила моего любовника!»
Толпа кидается избивать меня. Все принимают в этом участие.
Один Герман Разлогов продолжает, ни на кого не глядя, идти по красной ковровой дорожке своей дорогой.
Он не оглядывается на свою Лесю, которой тоже нравится принимать участие в экзекуции.
Меня расцарапали в кровь. Но никто этого не замечает: ведь майка на мне красная, ковер подо мной тоже.
Я теряю сознание. И слышу через пыхтенье, сопенье и проклятья в мой адрес, как кто-то кричит: «Не бейте ее! Прекратите! Не смейте этого делать!
У нее кровь редкой группы!»
И все, как по волшебству, прекращается.
Я вижу, как толпа мгновенно исчезает и надо мной стоит Игорь Ильич.
Он, видимо, после дежурства. У него усталый воспаленный взгляд.
 Он поднимает меня с ковровой дорожки, отряхивает и ведет к морю, чтоб обмыть мои раны. От соленой воды их начинает несусветно щипать и я плачу в голос. Мне больно и обидно, как  человеку, безвинно приговоренному к повешению. Доктор тоже как-то незаметно исчезает.
И я, стоя по колено в воде, вижу, как прямо передо мной всплывает из моря Герман Разлогов. Мокрая красная футболка  облепила мое тело.
Он идет прямо на меня, фокусирует на мне свой взгляд, опускает глаза мне на грудь. Сердце мое начинает так колотиться, что вот - вот меня разорвет.
Человек, с которым я стою в морском прибое лицом к лицу, делает ко мне еще один шаг и меня опаляет таким глубинным жаром, словно внутри меня начинает извергаться Везувий. И Он дышит, как вепрь.
Я не могу понять, чего во мне сейчас больше - страха перед предстоящим или желания поскорее стать добычей вепря. Дыхание (чье из нас?) становится таким стереогромким, что мои барабанные перепонки не выдерживают. От грохота я просыпаюсь.
Оказывается, прямо над моей головой заработала электродрель, застучал молоток и тишину разорвало в клочья.
Я кинула взгляд на часы. Десять утра. Давно пора проснуться, но, все-таки, последний день отпуска!
Меня беспокоит мысль: если бы я не была резко разбужена, чем бы мог закончиться мой сон?
Пульсировало внутри меня все, билось, рвалось наружу и, кажется, я знаю ответ…
Мне пришлось спасаться под холодным душем и, стоя под ним, у меня было ощущение, что я вся в ранах, которые получены от толпы и они по-настоящему болят.
Именно в этот момент я поняла Санькины метания и перестала осуждать ее порывы. Если это так, как сейчас со мной, то тут ничего не поделать…
(Продолжение следует)