СМИ - это наша крыша

На фото – Семён Генрихович Шугаль, звукорежиссёр Дома радио



Корр.: Мы так давно знаем друг друга, работали в одних и тех же организациях. У нас много общих знакомых.

А.С.: Да, мы пересекались, ходили по одним коридорам, но в разное время. Нам есть о чём поговорить.

Корр.: Как ты попала на радио? Туда не всех берут…

А.С.: Я год не могла устроиться работать на радио, уволившись из театра кукол прямо в никуда. Очень тесно стало в куклах, я выросла из специфики работы театрального звукорежиссёра, как из коротких штанишек. Наш народный артист Илья Семёнович Альперович говорил: «Алла, что ты делаешь в этом театре? С твоим-то образованием?» Многие мои бывшие однокурсники работали на телевидении. Я призадумалась: не пойти ли мне работать на радио или телевидение? Я имела представление, какая там работа. Мы нередко записывали фонограммы для спектаклей в студии Дома радио. Неизменным звукорежиссёром бывал Семён Генрихович Шугаль. Таким образом, мы были знакомы уже много лет.
 
Однажды Шугаль удивил всех, придя в студию, где его ждали главный режиссёр Сударушкин, артисты театра и я. Нужно было записать целиком спектакль на плёнку для заграничных гастролей, чтобы играть под фонограмму. Семён Генрихович подходит ко мне и говорит: «Садись за пульт и пиши, а у меня есть другие дела…» Я его поняла и заняла место за пультом. Кому, как не мне, было хорошо известно, как должен звучать спектакль. У Сударушкина глаза на лбу от изумления. Но сказать и возразить не может: Шугаль здесь хозяин и раз так считает, значит, ему видней. Короче, я записала спектакль, крутясь одна между пультом и магнитофонами, с которых подавалась музыка. В студии за стеклом стояли у микрофонов актёры и понимающе улыбались. Все знали, что никто лучше Алёны спектакль не знает.

Корр.: Алёны?

А.С.: Да. В театре все звали меня Алёной, начиная с моего мужа, и мне это нравилось. Так вот, я тогда по-настоящему вкусила удовольствие от работы за пультом в профессиональной студии. Поэтому моей целью стало устроиться работать именно на радио. Я звонила в цех звукозаписи, предлагала свою кандидатуру, мне отвечали: ждите, пригласим. Время шло — молчание. Потом я не выдержала и попросила Шугаля  разузнать, почему меня не берут на работу, всё ли у меня в порядке с анкетой и могу ли я надеяться. Двумя годами ранее я помогала своей школьной подруге собираться выехать из СССР, провожала её с семьёй в аэропорту, потом мы переписывалась, это когда она уже устроилась в США. Шугаль знал обо всём этом. Я думала, может, за мной приглядывает госбезопасность и не даёт ходу в идеологическую организацию? Туда берут людей лояльных, проверенных КГБ. Шёл 1983 год, перестройкой и свободой слова ещё не пахло.

Корр.: И что Шугаль? Он помог тебе устроиться на работу? Спросил кого надо?

А.С.: Представь себе, спросил. Легко, проходя мимо, невзначай. И мне тотчас позвонили и взяли в цех звукозаписи. А потом моя начальница, которая промурыжила меня целый год, игриво так заметила: «Это ваш покровитель Шугаль… У нас на радио никто просто так не попадает...» С Шугалём на радио все считались. Это был звукорежиссёр высшей категории, лучший на радио. На телевидении ему никто в подмётки не годился.

Корр.: А как же Григорий Франк с телевидения?

А.С.: Семён Шугаль круче Франка!

Корр.: Ну, тебе лучше знать. Франк, по словам наших телевизионщиков, никому никогда на помогал.
 
А.С.: А мне Гриша рассказывал, что это он привёл не телевидение Александра Невзорова, дал ему возможность пройти по редакциям, показать свои сценарии и таким образом начать карьеру журналиста на телевидении, а потом включиться в «600 секунд».

Корр.: Выходит, это заслуга Франка, что в 90-х на теленебосклоне появилось такое светило, как Невзоров?

А.С.: Да, это заслуга Григория Яковлевича Франка. Между прочим, Франк очень много сделал для продвижения джаза и рока на ТВ. Он писал рокеров, попсу, эстраду. Сколько музыкантов, композиторов, певцов с ним работало!
Семён Шугаль писал серьёзную музыку, классику, оперы, в филармонии симфонические оркестры, которыми дирижировали знаменитые на весь мир дирижёры, например, Евгений Мравинский. Шугаль проводил ответственные мероприятия на Дворцовой площади, «Алые паруса».

Корр.: Каждый из них был хорош на своём месте.

А.С.: Вот именно, каждый в своём жанре или, как говаривал наш музыкальный редактор Лев Мархасёв, в своём шанкре.
Не знаю, как ты, но я себя на радио и телевидении чувствовала свободным человеком. Никогда бы не ушла с телецентра, нужда заставила. Я, как крыса, первая бежала с Телефильма, где отслужила с 92 по 96 год. А до этого на радио и ТВ – с 84 по 87–ой. В промежутке работала в нескольких газетах.

Корр.: Расскажи, в каких газетах ты работала и кем?

А.С.: Работала в двух редакциях газет параллельно. Пришла с улицы по объявлению, что газете требуется корректор. Ну, я девочка грамотная. Дай, думаю, попробую. Ни один работодатель не принимал меня на работу так, как Василий Фёдорович Морик, главный редактор газеты «Ленинградская здравница», позднее переименованной в «Петербургскую здравницу». Мой новый работодатель не спросил ни диплома об образовании, ни трудовой книжки, ни где работала до этого, просто положил передо мной газетный оттиск и предложил сделать правку текста. Я не знала корректорских знаков, он показал. Я принялась читать текст, исправляя ошибки. Через полчаса была принята на работу корректором. Я не только правила ошибки, но попутно редактировала тексты наших корреспондентов, у которых было университетское образование, факультет журналистики, а писали, как школьники, нарочно не придумаешь. Морику нравилось, что я частично делаю его работу. В юбилейном номере газеты он разместил мой портрет и отметил, что я настоящий профессионал. Вскоре я стала писать свои статьи в нашей газете, а также в смежных районных. Именно в среде журналистов я чувствовала себя на своём месте.

Корр.: Почему тогда ушла из газеты?

А.С.: Начались политические разборки между мэром нашего района Козырицким и местным советом. В начале 90-х Вячеслав Козырицкий возглавил администрации двух петербургских районов (Сестрорецкого и Зеленогорского) и загорелся идеей создать из побережья Финского залива «Новый Петербург» со своим флагом и гимном, что-то наподобие Майями. Собчак, Гайдар и Чубайс крышевали Козырицкого, поскольку этот проект давал фактически неограниченные полномочия по части распределения земельных участков, распоряжения имуществом и финансами на территории зоны (в частности, из сферы ведения Советов предполагалось вывести утверждение бюджета). Козырицкий пытался протолкнуть идею-утопию на утверждение депутатам местного Совета.
Не все депутаты готовы были поддержать проект. Вовлечена в интригу была, естественно, и наша газета как орган местного Совета. Редактору Василию Морику Козырицкий признался: «Не пойдут на уступки — купим, не станут продаваться — убьём». Это заявление возмутило журналистов. В результате Морика сняли с должности, назначили главным его зама молодого журналиста Виктора Калашникова, бывшего афганца. А тот оказался ещё смелей и пошёл в атаку на зарвавшегося мэра. Через пару дней в нашей газете появилась моя статья, где я обрисовала, что ждёт жителей, если маниловский план воплотится в жизнь. Статья была очень острая и имела резонанс. У депутатов как будто открылись глаза на ситуацию. Двое из них явились ко мне домой, чтобы поблагодарить за смелую и своевременную публикацию. Затем собрали совещание и приняли решение отклонить проект строительства нового государства в государстве. Козырицкий затаил злобу и стал искать виновных в своих провалах. Под предлогом ремонта здания Сестрорецкого Совета по его приказу был учинён погром со вскрытием сейфов и выносом личных вещей депутатов.
Редактору Калашникову предложили меня уволить, то есть сократить  должность корректора как ненужную. При этом уволили с нарушениями, потом спохватились, предложили должность корреспондента, но я отказалась. К этому моменту я уже работала на телевидении в Телефильме. Успела подружиться с телекомпанией «600 Секунд» и понравиться самому Александру Глебовичу.

Корр.: С этого места поподробнее! У нас на телестудии Невзорова недолюбливали, мягко говоря. Как тебе удалось?...

А.С.: Знаю я! Со мной провёл беседу один мой коллега по Телефильму, пытаясь внушить, что в НТК все бандиты… Но меня разубедить не удалось. Я же политик была уже со стажем…
Продолжу про газету. Позднее с Виктором Калашниковым расправились по-бандитски, несколько раз избили, после последнего нападения он не оправился и умер в больнице.  Заказчики преступления найдены не были.
Наконец, делами Козырицкого заинтересовались правоохранительные органы в лице следственной бригады Генпрокуратуры. Мошенничество и злоупотребление служебным положением оказались едва ли не самыми мягкими пунктами обвинения. Но связи в высших эшелонах власти помогли Козырицкому избежать ареста. Объявленный во всероссийский розыск, миллионер с женой бежал в Канаду. Отсиделся там несколько лет, а затем перебрался в Беларусь. Живёт припеваючи, не бедствует. Видимо, полагает, что о нём все забыли.

Корр.: Какая у тебя интересная и запутанная биография! Приходилось увольняться не из-за отсутствия профессиональных навыков, а из-за интриг, политических разборок…

А.С.: Так и есть. С Телефильма также пришлось уйти, потому что кино уже не снимали, не финансировали, зарплату сотрудникам не выплачивали, почти целый год только числились, а на работу хочешь – ходи, не хочешь – гуляй. Живи и кушай, на что придётся.
Тут-то мне и подвернулась должность начальника радиоцеха в театре имени Комиссаржевской. Ох, как не хотелось возвращаться в театральное болото! Но меня уговорили. У них там был завал по звуку и конфликт с предыдущим начальником цеха. Пришлось согласиться скрипя сердце.

Корр.: Расскажи про этот театр.

А.С.: Знаешь, вспоминать не хочется. Может, в другой раз…

Корр.: Согласна. Театр – это болото. Если где работать, так лучше на телевидении. Всё-таки четвёртая власть.

А.С.: Мне как-то признался один мой коллега из Москвы, Владимир Красильников, что у них на ТВ в Останкино всех берут через постель. У кого это место (он показал, какое) хорошо работает, тот и в карьере успешен.

Корр.: Он тоже был успешен?

А.С.: Он ездил на самые ответственные съёмки, работал в программе «Время», в Кремле, видел Брежнева. В 1979 году рассказывал мне, что Леонид Ильич плох, ну очень плох…

Корр.: Чего же ты в Останкино не перебралась, если у тебя такие могущественные знакомые были?

А.С.: Женщинам труднее пробиваться, большая конкуренция. А мужиков сильных, долгоиграющих — днём с огнём…

Корр.: Значит, твой Красильников был долгоиграющий?

А.С.: Ещё какой! Рассказывал, что жена не нарадуется, когда он в командировку уезжает, так он её достал.

Корр.: Давай вернёмся на Ленинградское радио. Помню, как твоё имя звучало из каждого радио-ящика, почти каждый день, в конце какой-нибудь передачи: «Звукооператор Алла Соловей».

А.С.: Звучало недолго, года три, с 1984 по 1986, а потом я перевелась на Чапыгина, на телецентр. Семён Шугаль говорил мне, что радио и телевидение — это наша надёжная крыша. Но поменялись времена, крыша прохудилась, и наших работников радио и телевидения в конце 90-х разогнали под предлогом реорганизации. Опытнейших специалистов выбросили, как котят, на улицу. Набрали молодняк, неумелых, зато самоуверенных и амбициозных, запрограммированных, плохо информированных, послушных, готовых исполнять любые приказы, словом, винтики.

Корр.: На телевидении самое интересное и началось?

А.С.: Нет-нет. На радио тоже было не скучно. Много информации, каждый день новые выступающие в студии. Как говорила моя коллега по цеху звукооператор Людмила Кривенко, работа у нас интересная, но её так много, что мы теряем к ней вкус.
Но не все вкалывали, как негры. Для пенсионеров создавались особые, тепличные условия. На Ленинградском радио ценили старые кадры — звукооператоров, которые работали ещё во времена Ленинградской блокады. Радиокомитет был для них домом родным, они жили в нём, за пультом ели, за пультом спали, на пульте трахались.

Корр.: Прямо на пульте? Откуда тебе известно?

А.С.: Они сами и рассказывали о своей боевой молодости, им было что вспомнить. В наше время у пенсионеров были привилегии, особый режим работы через день, остальные — каждый день.
В ремонтной группе работал один умелец-изобретатель по фамилии Зегер, он придумал электронный монтаж: с воспроизводящего магнитофона вписывается информация на магнитную ленту пишущего магнитофона переключением тумблеров. Ножницы и клей больше не нужны. Когда это новшество внедрили, дело пошло быстрее раз в пять. Звукооператоры быстро освоили новый метод, кроме наших старых кадров. Пенсионеры электронный монтаж осваивать категорически отказывались, им разрешалось делать монтаж фонограмм по старинке — ножницами и клеем на ацетоне. Это снижало скорость, соответственно, производительность труда. За весь рабочий день такая пенсионерка могла смонтировать одну передачу попроще, «Пионерскую зорьку», например. А молодёжь тем временем смонтирует за один рабочий день две-три передачи по новой технологии. Зарплаты при этом были у всех одинаковые. О наше поколение вытирали ноги. Когда мы стали пенсионерами, молодёжь нас вытеснила с рабочих мест, и опять о нас вытерли ноги, и опять мы в пролёте. Не зря говорят, что наше послевоенное поколение потерянное.

Корр.: А как получилось, что ты перешла на телевидение? Не справилась с большим объёмом работы на радио?

А.С.: Ещё как справилась! Ни ошибок, ни одного брака за три года. На радио был строгий нормоконтроль за качеством, специальная служба. Сидели слухачи и прослушивали передачи перед эфиром, если обнаруживали брак — неправильный монтаж, хронометраж, искажения частотные, нелинейные и так далее, могли завернуть фонограмму.

Корр.: У тебя заворачивали?

А.С.: Я же говорю, ни одного брака. Более того, через пару месяцев мне дали так называемое право заклейки, то есть я сама себе нормоконтроль. Прослушаю свою запись, опечатываю её за своей подписью, а дальше она идёт прямо в эфир. Таких, как я, звукооператоров, было много, все опытные, но были и такие, которым не очень доверяли и их работу годами контролировали другие уши. Меня сразу стали ставить на запись радиоспектаклей. Стерео спектакли монтировала за один присест, чем составила конкуренцию своим коллегам звукооператорам, которые на монтаж брали по несколько смен.

Корр.: А чего они такие медлительные?

А.С.: Они хитрые. Создавали видимость работы, дескать, монтаж СТЕРЕО это вам не хухры-мухры, это сложно. Поэтому редакторы делали на них заявки на несколько дней, и никакой другой работы, а хитрожопистые звукооператоры прохлаждались или гнали свои халтуры.

Корр.: А ты испортила им всю малину?

А.С.: Да не знала я ничего про их уловки! Пришла такая честная, за пару часов смонтировала стерео спектакль. Готово к эфиру, пожалуйста! Режиссёры были в восторге и потом стали делать заявки только на меня. Как запись спектакля — дайте нам Соловей.

Корр.: Так ты же ещё и театральный звукорежиссёр, тебе и карты в руки — писать спектакли.

А.С.: Эти профессии несколько отличаются. На радио записывают музыку, речь, пение. Это творческий процесс, и к людям этой профессии относятся уважительно. Но качество записи в большей степени зависит от аппаратуры, от исправности, настройки, а значит, от инженеров и техников, обслуживающих её.
Многому я научилась, работая в театрах у своих коллег по цеху, а также в техническом ВУЗе, но на радио, можно сказать, повысила свою квалификацию, стажируясь у высококлассных мастеров Нины Захаровой, Ирины Бучковой, Александра Тарсукова. Ежедневно в одной из студий проводились профилактические работы. Это как в медицине, прежде чем лечить, надо обследовать больного.
Бригада инженеров делала измерения параметров аппаратуры — пультов и магнитофонов, выявляла неисправности, отправляла сомнительные блоки в ремонтную группу. За техникой следили очень строго. Поэтому остановки во время эксплуатации студии были редкостью. Но даже на этот случай у нас на радио существовала, так сказать, скорая помощь. И я несколько месяцев поработала в составе этой скорой помощи.

Корр.: Это как?

А.С.: Это когда тебе звонят из студии, где пишется передача: у них нет звука! Ты хватаешь свой инструмент: отвёртки, ключи специальные, резиновый молоточек, тряпочки замшевые…

Корр.: Зачем тряпочки?

А.С.: Сейчас скажу. Ноги в руки и бегом по этажам в студию. Влетаешь, сидят в аппаратной режиссёр, редактор, музыкальный редактор, звукооператор за магнитофонами, звукорежиссёр за пультом: «У нас пропал звук!» В студии за стеклом несколько актёров или выступающие, все ждут от тебя действия, чтобы, как по мановению палочки, появился проклятый звук, потому что время идёт, актёры спешат, у них может закончиться перерыв, это их халтура, а творческой бригаде халтурить нельзя, им нужно качество. И вот ты в считанные секунды должна определить, где неисправность, на каком участке пропал звук. Это может быть что угодно! Приведу примеры наиболее частые и комичные. На магнитофонах есть такие тумблеры, если один поставить в нейтральное положение, звук перестанет поступать на пишущий магнитофон или с воспроизводящего магнитофона на пульт звукорежиссёра, если музыка подкладывается под текст. Я бросаю взгляд на тумблеры, кто-то случайно или нарочно (бывало и такое) задел тумблер. Ставлю в нужное положение, секундное дело, и нате вам — звук пошёл! Студия в восторге! Сыплются благодарности.

Корр.: А замшевые тряпочки для чего?

А.С.: Да будут тебе и тряпочки! Это когда загрязнились головки магнитофона, нужно протереть их замшей, лучше спиртом, что-то могло налипнуть — и звук пропал. Бывает и похуже, вылетел какой-нибудь блок на пульте или у магнитофона, надо срочно заменить. Но главное — это быстро поставить диагноз, как в медицине на скорой, промедление смерти подобно. Я так насобачилась за несколько месяцев работы, что мне уже любая была по плечу: и инженера, и звукооператора, и механика по настройке аппаратуры. Я знала аппаратуру во всех студиях Дома радио, все репортажки и звукооператорские кабины. Неисправности находила, как экстрасенс, руки сами тянулись к больному месту у аппаратуры, я чувствовала, что именно вышло из строя.

Корр.: Вот поэтому ты везде была нарасхват.

А.С.: Не везде! Вздумалось мне как-то перейти работать на вещание.

Корр.: Почему?

А.С.: В звукоцехе работы было невпроворот. Нормальные условия мне, звукооператору с двухлетним стажем, в отличие от остальных, начальство создавать, похоже, не спешило. Мы с Людой Кривенко делили одну звукооператорскую кабину на двоих. К ней также относились пренебрежительно.

Корр.: А почему к тебе-то пренебрежительно?

А.С.: Потому что я не поддерживала начальницу в её постоянных интригах. Каково это вдвоём в одной кабине? Работать на одном пульте, звук на полную громкость, наушники неприемлемы. Поэтому писали и монтировали плёнку по очереди. Одна на записи передачи в студии, другая на монтаже в кабине, и наоборот. Часто мы пересекались, но всегда ладили и конфликтов у нас не было. Однако, так не могло продолжаться до бесконечности, и я решила попытаться перейти звукооператором на вещание. Там работа легче, хотя более ответственна — открытый эфир. Обратилась к начальнику цеха радиовещания. Он стал задавать мне некорректные, с моей точки зрения, вопросы: «У вас есть муж?» - «Я разведена». - «С кем живёте?» - «С родителями и дочерью». - «С родителями?.. Поэтому такая нервная...» - начальник делает заключение вслух, чем приводит меня в недоумение. При чём здесь родители, отсутствие мужа и мои нервы? Очевидно, что он уже навёл обо мне справки у моей начальницы. Согласно его представлениям, подчинённая должна быть спокойной, раскрепощённой, особенно, если остаётся в ночную смену. Оскорбившись таким тестированием, я не стала больше обращаться к нему, к тому же он сам сказал мне, что ещё подумает. Я быстро перевелась на телевидение в звукоцех. Там меня приняли с распростёртыми объятиями и без расспросов, с кем живу и с кем трахаюсь.

Корр.: Ну и начальнички… Я не знала, что он такой. Когда работала на радио, здоровалась с ним, как с приличным человеком... А теперь давай поговорим о театре.


2019 год