Роза шиповника

                Роза шиповника


      

      Он остановился сразу после тоннеля на Садовом кольце, не доезжая Смоленской площади. Она села в его машину и, закрыв лицо руками,  разрыдалась. Он  понял, что у этой девушки что-то случилось и сейчас успокоить ее невозможно. Он дал ей время выплакаться, после чего достал из-под сидения термос, налил  в крышку горячего сладкого чая и предложил ей, посоветовав не воспринимать все так близко к сердцу. Он долго держал крышку термоса с горячим, ароматным чаем, а она, не находя сил сдерживать себя, плакала, и каждая его попытка успокоить ее только «подливала масло в огонь». В какой-то момент ему показалось, что с девушкой произошло что-то страшное, непоправимое, и что он только мешает ей успокоиться. Он заставил себя замолчать.
     Наконец, она перестала рыдать, только всхлипывала, как обиженный ребенок и еще долго не реагировала на аромат чая, заполнивший салон автомобиля. А он продолжал держать горячую крышку, и как сестра милосердия, терпеливо ожидал перемен к лучшему. И этот момент настал.
     Она вытерла щеки руками. Повернулась к нему, взяла крышку и, всхлипнув в последний раз, поблагодарила его. Он увидел ее лицо и на какое-то мгновенье потерял самообладание. Он даже не почувствовал, как она взяла из его рук горячую крышку термоса.
     Ее внешность, без всякого сомнения, обладала гипнотическими свойствами. Что бы там ни говорили, такие лица есть. Придя в себя, он почувствовал скованность и растерянность, чего раньше с ним никогда не случалось. Надо было о чем-то говорить, а он потерял уверенность в себе, и язык будто отсох. Он даже вздрогнул, когда услышал ее голос.
     – А можно еще чая?
     – Конечно! – засуетился он. – Сколько хотите! Только не плачьте больше. Не будете?
     – Не буду, – и она глубоко вздохнула,  как бы стараясь себя успокоить, – теперь долго не буду.
     – Это что ж у вас, плач по расписанию? 
     Она посмотрела на него и улыбнулась.
     «Неземная красота. В жизни таких красивых не бывает, что-то здесь не так, это, наверное, мне показалось, и освещение плохое, что здесь увидишь?» – подумал он.
     На самом деле, она не обладала такой красотой, как ему показалось. Давно известно, что на сцене много обаятельных актрис, да и в жизни таких женщин, которых нельзя назвать красавицами, было немало. Порой женщине, кроме обаяния, ничего и не надо, чтобы вскружить мужчине голову. И в ней этого обаяния было столько, что оно действительно привлекало, манило и заставляло влюбляться.
     Еще совсем девчонка, воспитанная бабушкой и дедушкой в маленькой деревне, где все знали друг о друге все, как в одной большой семье, она не понимала, какой силой одарила ее природа. В деревне эту привлекательность замечать и ценить было некому. После восьмого класса молодежь уезжала в город обучаться городским специальностям, и в деревню никто не возвращался.
     Она хорошо училась. Еще в восьмом классе учитель литературы посоветовал ей готовиться поступать в театральное училище. Это желание овладело ею, и она уже ни о чем другом думать не хотела. Каждый вечер, закутавшись в одеяло, перед тем как уснуть, она представляла театр, сцену и спектакль, в котором в главной роли видела себя.  А днем она читала пьесы Чехова и опять представляла себя в театре. Она с удовольствием заучивала длинные монологи из Пушкина и Лермонтова и часто читала их дедушке и бабушке.
     – Доченька, – недоумевали старики, – а почему ты так громко читаешь? Мы еще не глухие.
     – Это оттого, что вы ни разу не были в театре. Там все актеры говорят громко. Так громко, что их на галерке хорошо слышно.
     – На галерке? Где это, на галерке?
     – Это тоже в театре. Места такие есть... Когда-нибудь я повезу вас в театр, и вы все увидите своими глазами. 
     В школьном театральном кружке она играла лучшие роли. Кружок вела учительница по русскому языку и литературе, не большой знаток сценического искусства, но беззаветно любящая театр. Летом вся труппа самодеятельного театра гастролировала по деревням соседних районов и областей, и везде залы были переполнены зрителями. Все говорило о том, что в будущем юную актрису могла ожидать блестящая театральная карьера. 
     На поездку в Москву, для поступления в московское театральное училище, нужны были немалые затраты. Односельчане и учителя школы собрали для нее кое-какие деньги, а бабушка удачно продала корову и благословила внучку перед дальней дорогой в новую жизнь.
     Жизнь ее окажется действительно новой, но и нелегкой, а благословение ей, к сожалению, не поможет, только память о добрых простых людях, среди которых она выросла,   будет поддерживать ее.
     Столица на нее обрушилась, как огромное каменное чудовище. Порой ей казалось, что этот прожорливый людоед когда-нибудь раздавит ее, и тогда ей становилось страшно и жалко себя. Она, представлявшая город чистым, культурным и самым лучшим местом для жизни, достаточно быстро разочаровалась. Очень скоро она  почувствовала себя пленницей многоэтажных домов, гранитных и мраморных станций подземелья, бесконечных очередей и несмолкаемого городского шума. Порой ей уже хотелось вернуться в деревню, но чувство стыда и ответственности перед односельчанами заставляло терпеть. В голову часто приходили мысли, что город не для нее, что она никогда не сможет ужиться среди бесчувственных, иногда просто жестоких горожан, но она снова и снова уговаривала себя терпеть и ждать, будто знала, что непременно появится тот, кто прервет это ее нелепое существование.
     Машина медленно тронулась с места и, набрав скорость, выскочила из темноты на залитое огнями Садовое кольцо. Он, понимая неуместность своего молчания,  пересилил себя, отбросил все мысли о женской красоте, посмотрел на нее, как на обычного клиента и спросил:
     – Куда поедем? – спросил, посмотрел на девушку и тут же опять подумал: «Боже мой, она же красавица. Никогда не встречал такой красоты. Нет, где-то встречал, не помню, где... Помню, что красота та была недоступна, а здесь рядом...»
     – Мне все равно... – безразлично произнесла она.
     – Вам повезло,  я знаю, где это... – но неожиданно ее ответ напомнил ему городских девочек, которые по ночам добираются домой, расплачиваясь собой, «любовью», как они это называли.
     «Неужели она шлюха? – подумал он. – Да  наплевать, в конце концов. Она такая красивая, что ею  можно просто любоваться. Кем бы она ни была, такую красоту ничто не может испортить». 
     Мысль о том, что она может быть шлюхой, сняла с него напряжение, к нему вернулся дар красноречия, и он начал что-то рассказывать, в паузах размышляя о том, какую опасность таит в себе женская красота.
     Загипнотизированный ее красотой он вел машину, совершенно не задумываясь, куда он едет. Сейчас он выступал в роли таксиста, к которому в машину неожиданно села самая красивая в мире актриса. Села и сказала: «вези меня, куда хочешь». Поэтому машина «на автопилоте», после круга по Садовому кольцу, направилась к его дому. Куда же еще можно было везти такую драгоценную находку, если ей все равно.
     Приняв ее за девицу легкого поведения, он незаметно для себя перешел с «вы» на «ты» и хотел было уже спросить, не проститутка ли она, но вовремя одумался. Она не была похожа на проститутку. Тех легко отличить по одежде и кукольному макияжу, который скрывал потрепанность, следы бессонных ночей и возраст. Эта девушка выглядела свежей и совсем юной.
     Из ее рассказа он узнал, что она не москвичка и, как тайный соучастник этого происшествия, прошептал ей на ухо, что он  тоже не москвич, а потом добавил, что ненавидит москвичей. Она рассказала ему, как не гостеприимно, не ласково приняла ее Москва, и как безразлично отнеслись к ней ее обитатели. Это была вполне заурядная история, скорее всего, правдивая и не приукрашенная.
     Она начала реагировать на шутки и улыбаться. А шутки ему удавались. Потом он рассказал ей историю своего рождения, а она,  как ребенок, увлеченный детской сказкой, засыпала его вопросами и удивлялась захватывающим событием, происходившим около тридцати лет назад в родильном доме Ялты.
     Так за рассказом незаметно прошло время, и машина остановилась у подъезда его дома.
     – А куда мы приехали?
     – Это мой дом! – признался робко, и как бы удивляясь сказанному, он тут же понял, что оказался в дурацком положении. Чтобы исправить ситуацию, он начал рассказывать о своей комнате, о своих любимых книгах, о секретере и даже о телевизоре, понимая, как по-дурацки он выглядит.
     – Я не пойду! – твердым голосом прервала она нелепый монолог.
     – Пойдешь! – строго приказал он, и сам поразился сказанному. – Я живу с соседкой. Пожилой женщиной, которая ни в коем случае не позволит мне тебя изнасиловать. Мне надо срочно позвонить, а в машине одну тебе я оставить не могу.
     Наступило молчание. Она принимала решение.
     – Пойдем, пожалуйста... – умоляющим голосом протянул он, прерывая, как ему казалось, ее раздумья.   
     Она молчала, и он уже не решался что-либо говорить. Неожиданно, глубоко вздохнув, она молча, как бы делая одолжение,  решительно вышла из машины и так же решительно, быстрым шагом направилась к подъезду. От неожиданности он снова растерялся, замешкался.
     «Проститутка!» – снова возникло у него подозрение. 
     У входа в подъезд она остановилась, снова глубоко вздохнула и посмотрела на него с такой выразительной укоризной, что ему стало стыдно за все, что он когда-либо совершал в жизни предосудительное, и за то, к чему подталкивало его сейчас его страсть. 
     «Какой же я дурак! – мелькнуло у него в голове, – Никакая она не шлюха и не проститутка, просто она не в себе!»
     Подъезд был темный и вонючий, но она уверенно, молча, как будто что-то задумала, поднималась на третий этаж. Он специально отстал, чтобы рассмотреть ее фигуру, но, побоявшись, что она обернется, почувствовал себя неловко, опомнился и опустил голову.
     На лестничной клетке располагалось две квартиры. Каким-то чудом она  остановилась  у нужной двери. Он с шуткой заметил это, а она, обернувшись,  посмотрела на него с улыбкой. Посмотрела так, что ему снова стало стыдно за свои помыслы.
     В ее взгляде он моментально уловил детскую робость, неуверенность и беспомощность от усталости, будто у нее уже не оставалось сил бороться за свою неприкосновенность. Все это произвело на него такое сильное впечатление, что он тут же почувствовал себя насильником, ничтожным человеком. Сам себе он представился хищником, которому досталась легкая добыча, уже кем-то загнанная лань. Растерявшись, он пытался найти любой предлог, чтобы не заходить в квартиру, но мысли путались.   
     Он, оттягивая время, начал долго шарить по карманам в поисках ключа. В какое-то мгновенье ему захотелось солгать. Сказать, что ключ остался в машине. Вернуться с ней к машине и ничего там не найти. Захотелось отвезти ее «от греха подальше». Домой или к стоянке такси. Куда угодно. Только увезти. Потом он бормотал что-то себе под нос и не знал, что делать. Так, ничего не придумав, он вынул из кармана ключ, взял ее за руку и положил ключ на ее ладонь.
     – Открывай! Это ключ от двери в твою новую жизнь!
     Эта фраза оказала на нее магическое воздействие. Ей нравилось, когда с ней вот так, уверенно и бесповоротно, когда приказывают. А тут такое, приказ начать новую жизнь, о чем она давно мечтала. Эта фраза окажется и пророческой. А он, спустя годы, будет вспоминать эти слова. Будет пытаться понять, почему он тогда так сказал. Откуда у него взялась такая уверенность и проницательность. Каким образом он так легко распорядился ее и своей жизнями, всем их будущим. Разве такое можно назвать случайностью?
     Дверь оказалась на цепочке, и ему пришлось разбудить соседку, которая, как, впрочем, и подобает соседям в общей квартире, была начеку. Соседка всегда считала, что имеет право знать, с кем на этот раз ее сосед намерен провести ночь.
     Так повелось еще со студенческих лет, когда он жил с бабушкой, которая высоко ценила мнение соседки о новых знакомых драгоценного внука, а когда слегла, попросила ее присмотреть за ним. Поначалу он  выражал свое недовольство по поводу такой опеки, но потом перестал обращать внимание. Тем более что иногда соседка довольно быстро и точно оценивала достоинства его избранниц.
     Соседка, одинокая женщина, воспитанная в строгих правилах, имела привычку  поворчать, но любила его, никогда не держала зла и часто относилась к нему по-родственному. Открывая дверь, соседка хотела по привычке напомнить ему, что порядочные люди в такое время уже спят, но, увидев рядом с ним ее, с детским наивным взглядом, улыбнулась, растерянным жестом предложила войти в квартиру, как это делают полноправные хозяева жилища.
     Обычно любопытство соседки удовлетворялось мимолетным взглядом на его подружку, и она уходила в свою комнату, но на этот раз «хозяйка» застыла в прихожей, пристально, без малейшего стеснения рассматривая вошедшую девушку. А когда он закрывал за собой дверь своей комнаты, она дернула его за рукав и прошептала:
      – Какая красивая! Смотрите, не потеряйте ее.
     Войдя в комнату, он заметался в поисках свободного стула для гостьи, а она обернулась и снова посмотрела на него, как тогда, у подъезда. Только теперь вместе с укором и усталостью в ее глазах можно было заметить беспомощность и покорность, тревогу и мольбу о пощаде. Ее глаза, как ему показалось, легко и просто выражали просьбу, которую он не мог не выполнить, поэтому поспешил ее успокоить.
     – Только, пожалуйста, не бойся. Ты в полной безопасности. Я сейчас быстро позвоню, вернусь, и мы уедем. Я отвезу тебя домой, к метро, на вокзал, – куда захочешь. Прошу тебя, ничего не бойся.
     На самом деле, ничего он не понял. В душе девушки происходила страшная борьба. Борьба не на жизнь, а на смерть. Борьба между той, деревенской, беззаботной девчонкой, и другой, повзрослевшей, попавшей в большой город и растерявшейся в нем. Борьба между весело порхающей и дразнящей мужчин девушкой и пробудившейся в ней женщиной.
     Он вышел в коридор, подошел к телефону и с облегчением вздохнул. Снял трубку, набрал какие-то цифры и задумался. Он специально покинул ее, чтобы разобраться, что происходит, и что он должен делать. Ему хотелось стоять у телефона и ждать, пока что-то не произойдет само собой.
     Но ничего не происходило, а решение нашлось неожиданно быстро. Забыв о ее красоте и подыскав для себя сильнейший предлог, что она еще совсем девочка, а он разведенный матерый мужик, решение было принято немедленно – отвезти ее домой и считать все происшедшее нелепой случайностью. В трубке уже послышались короткие гудки.
     «Значит, так тому и суждено быть!» – с сожалением глядя на зеленую краску стены, как в пустоту, мысленно сформулировал он свое решение. Потом, не переводя взгляда, еще долго стоял в коридоре, наконец, громко произнес вслух несколько коротких фраз и нехотя повесил трубку.
     Когда он вошел в комнату, она стояла у окна к нему спиной. И тут он увидел ее фигуру. Увидел то, что не решился рассмотреть, поднимаясь за ней по лестнице. Соблазн был настолько велик, что преодолеть его мог только мужчина, уже связанный любовными узами, поэтому он мгновенно забыл о своем, с таким трудом принятом, решении. Теперь он думал, что нужно быть больным или обиженным на весь женский род, чтобы по собственной воле отказаться от такой волшебной красоты. Как надо себя ненавидеть, чтобы вот так, самому отказаться от возможности находиться с ней рядом. Запретить себе, разговаривать с ней, любоваться ею, как необыкновенным явлением. Отказать себе, прикоснуться к ее руке,  погладить ее волосы…
     Только сознание того, что он недопустимо долго пялится ей в спину и не находит в себе сил оторваться, заставило его очнуться. Так же, как и на лестничной клетке, ему снова стало неловко. Он хотел  опять притвориться, сделать вид, что не дозвонился, и выйти из комнаты, но услышал тихий, но решительный голос.
     – Выключи свет!
     Сказанное, то ли как просьба, то ли как приказ, прозвучало так неожиданно, что он, ничего не понимая, выключил свет, решив, что она не хочет, чтобы ее разглядывали. И тотчас, не успев придти в себя, уже в темноте снова услышал ее дрожащий голос.
     – Поцелуй меня...
     Он хотел что-то сказать, но неведомые силы, как магнит, моментально сработав, сорвали их с места и плотно прижали  друг к другу. Он обнял ее, тронул ее волосы, голову, шею. Другая рука безнаказанно заскользила по изящным изгибам ее фигуры, сметая на своем пути пуговицы, молнии и застежки. Как птица в сетях, почувствовавшая руку человека, она вздрогнула, сделала неловкие движения и стихла.  Ей стало не хватать воздуха, и она жадно глотала его ртом.  Потом его становилось так много, что она переставала дышать и замирала. Он чувствовал, как пылает ее лицо, вздрагивает ее грудь, дрожит мелким ознобом все ее беспомощное тело, как она с каждым вздрагиванием теряет силы и выскальзывает из его рук, опускаясь вниз. В какой-то момент она почувствовала его. Почувствовала так близко, что страх овладел ею, и она захотела вырваться из его объятий, но тело предательски больше не подчинялось ее воле. Она чувствовала, как подкашиваются ноги, как впервые, вопреки ее сознанию, неведомо, что творят ее руки, как она теряет контроль над собой и как ею овладевает единственное желание – принадлежать этому человеку. Ее состояние мгновенно передавалось ему. В страстных поцелуях они слились в одно целое и провалились в бездну. Ею снова овладел страх, когда она почувствовала его обнаженное тело, казалось, что она громко кричит: «не надо, не надо», но возбужденные губы шептали что-то непонятное. Ей не хватало воздуха и сил. Она, как будто не находя спасения, хваталась то за подушку, то за простыни или в отчаянии, крепко вцепившись в его плечи, приподнималась, касалась его лица и, словно прося пощады, пыталась что-то сказать, объяснить, но, задыхаясь, не могла произнести ни слова. Она перестала что-либо слышать и видеть. Она только чувствовала, как что-то раскаленное врывалось в нее, обжигало до боли, потом пробегало леденящим ознобом по всему телу, заставляя ее вздрагивать, и бросало в жар. На какое-то мгновенье все замирало, отступало, но неожиданно вновь захватывало все тело, как пушинку приподнимало и снова обжигало, и снова бросало в жар. Каждое прикосновение к нему она ощущала так остро, что, казалось, они уже не на земле, а на небесных качелях, когда, взлетев до предельной высоты, тут же падаешь вниз, и хочется кричать от приятных ощущений, восторга и страха. 
     Он тоже впервые испытал состояние, похожее на морскую качку. Как на дне качающейся на волнах лодки, его слегка подбрасывало и снова опускало, разворачивало в разные стороны, потом движение на мгновение замирало, и вновь начиналось.
     Потом она чувствовала слабую боль и головокружение. Он обнимал ее, разглаживал ее волосы и целовал ее,  как целуют только любящих женщин, и как он никогда и никого не целовал. Целуя ее нежное, до безумия желанное тело, он с наслаждением вдыхал ее запах.  Запах, тонкий и пьянящий, который запомнится ему навсегда, на всю оставшуюся жизнь.
     – Меня зовут Валя.
     – А меня – Саня.
     И наступила долгая пауза, грозящая положить конец этой случайной встрече, всему, что так нежданно-негаданно произошло между ними. Они оба боялись заговорить, страшась разрушить что-то едва зародившееся, еще неосознанное, но уже дорогое для них обоих. Боялись даже пошевелиться, чтобы не спугнуть друг друга. Ей представлялось, что он сейчас встанет, оденется, отвезет ее в общежитие, где она будет беспрерывно плакать и, в конце концов, купит билет в ее родную деревню. Он тоже боялся, что она сейчас встанет, оденется, попросит отвезти ее домой и  не оставит никакой надежды на встречу.
     Утром она проспала и опоздала на работу. Саня успокаивал ее. Много и восторженно говорил, как бы шутя, рассказывал ей всю ее будущую жизнь. Он говорил ей о новой жизни, ключ от которой он вложил вчера в ее ладонь. Говорил, что ей не надо больше работать и что все ее заботы отныне и на века будут покоиться на его широких плечах.
     Она тоже шутила. Отвечала, что у него не такие уж широкие плечи, а забот у нее слишком много. На самом деле, ей приятно было слушать Саню. Ей впервые было так хорошо, что хотелось прижаться к нему, как в детстве к плюшевому мишке, крепко обнять и никогда не отпускать.
     Они разговаривали, шутили и смеялись, а в какой-то момент она подкралась к нему сзади, обняла за плечи и первый раз в своей жизни тихо произнесла:
     – Я люблю тебя...
     В дверь постучала соседка и внесла в комнату завтрак на двоих. Она всегда так делала, когда ей нравилась новая Санина знакомая. А этот случай был особенным. На подносе вместе с завтраком лежал маленький цветок шиповника, которым заросла вся детская площадка во дворе дома. Маленькая роза шиповника. Они сохранят эту розу. Пройдет много лет, а роза не потеряет своего цвета и запаха. 
     Этот жест растрогал Саню, и он объявил, что эта девушка теперь будет здесь жить. Соседка с радостью восприняла неожиданную новость, но строго предупредила Саню, что если он обидит свою избранницу или потеряет ее, то никаких женщин в квартиру она больше не впустит.
     Когда соседка ушла, их взгляды встретились, они подумали об одном и том же и громко рассмеялись. Валя никогда не жила в общей квартире, не знала о коммунальных ссорах и склоках на общей кухне, и теперь считала, что в таких квартирах обитают самые хорошие люди.
     Вечером они забрали из общежития ее вещи. Почти из каждого окна выглядывало девичье лицо, и взгляд у них у всех был откровенным и совсем не загадочным. Еще бы, не каждой так везло, не какой-нибудь там мальчишка, а  серьезный, заботливый мужчина, и с машиной.
     Соседка очень скоро перестала закрывать дверь на цепочку, подружилась с новой соседкой, и для всех троих действительно началась новая жизнь. А через год в квартире появился новый жилец, кричащий по ночам, но всеми любимый малыш.