Сеялка

Квартирный вопрос испортил москвичей только после прихода большевиков. До этого никаких проблем с квартирами, семейным наследством и тому подобным на Руси отродясь не было. Общинное устройство, установленное еще в раннем средневековье, определило условия наследования, передачи и дележки имущества настолько, что даже помещики при крепостном праве не вмешивались в эту сложную систему. У помещиков была своя. Заковыристая и хитровывернутая, в которую влезал при необходимости Царь-Батюшка. Он же по совместительству был еще и верховный судья.

Столыпин начал разрушать общинную систему. Новые отношения дают развитие капитализму, так нужному России конца 19 века. Проблема видилась не в слабости царя, а в силе крестьянской общины. Да и дрязги при перемене имущественного управления всегда любое государство кормят. Но вот царя не стало, а дрязги остались. Причем до настоящего времени.

А в благословенной Европе же большевиков не было! Откуда ж тут разваленные дома? Обрушенные стены замков?

Наследственное право разрушает замки эффективнее крестовых походов. Раньше замки покоряли огнем и мечом, а сейчас налоговое и наследственное право, идущие в обнимку, испепеляют целые департаменты. Все гниет десятилетиями, а потом превращается в прах.

Похожая история случилась и в моей жизни.

Супруг мой в тридцатилетнем возрасте оказался собственником достаточно приятного поместья на Юге Франции. Сказать, что до приобретения хозяина в лице моего супруга поместье переживало бурную наследственную эпопею это ничего не сказать. Исторически, с 15 века в этом доме всегда рождалось очень много детей, но то ли ввиду удаленности от деревни, то ли от сакрального действия святилища кельтов, расположенного прямо посередине земельного участка, принадлежащего этому поместью, то ли благодаря знаменитой скверности характера семьи, исторически проживавшей в этом доме, мешавшей общению с соседями, большинство детей выживали, причем даже чума видимо по этой причине обходила дом стороной. Поэтому наследников было много и из маленького дома, судя по описаниям нотариусов и фасаду здания, сохранившего следы изменения, он разрастался, прирастал стенами и этажами.

В годы Французской Революции 1789 хорошо покосило не только аристократию. До того, как покосить аристократию, аристократия сама выкосила массу активных мужиков, среди которых оказались и мужчины этого поместья. Остатки мужчин докосили Наполеоновские Войны. После Наполеона едва подрастив поколение мальчиков, рожденных от погибших при Наполеоне, начались войны с Германией.
Двести лет никаких проблем с наследованием поместья не было. Вдовая хозяйка поместья, успевшая родить хоть одного ребенка, растила его в глубокой нищете, а вырастив либо помогала вдовой дочери растить следующее поколение, либо отправив на очередную войну сына, помогала овдовевшей снохе.

После Первой Мировой Войны наследников первой, второй и третьей очереди не осталось и в дом заехали троюродные племянники: шахта на Севере Франции закрылась и нужно было где-то жить. Вспомнили про этот дом.

Вторая Мировая эту местность затронула Сопротивлением. И во дворе появилась виселица с партизанами….

Первым поколением людей, которым пришлось столкнуться с проблемой наследования оказались наследники Пятой Республики с его витиеватым налоговым и еще более витиеватым Наследственным Кодексом и понеслась душа в рай.

Нет ничего более разрушительного для любой семьи, чем вступление в наследство. После отца в наследство вступила мать семейства, это было сделано для того, чтобы не платить налог на наследство, так, как только вдова освобождена от его уплаты, ввиду того, что априори понятно: разделить имущество между мужем и женой, которая в эпоху глубокого патриархата работала на мужа и даже денег в руках никогда не держала невозможно. Даже банковский счет до конца ХХ века без согласия мужа женщина открыть не могла, а если муж не хочет, чтобы женщина не работала, достаточно было одного звонка мужа работодателю и женщину увольняли, причем перечисляли зарплату жены мужу. Как в таких условиях вдова могла накопить на налог на наследство? Никак.

И государство оставляло право вдове наследовать бесплатно.
А вот детям нет! И в зависимости от объёма наследства и сумма налога была разная: чем больше наследство, тем выше процент.

Не пугайтесь за владельцев заводов, газет, пароходов, замков и тому подобного. Состоятельные граждане Франции личного имущества не имеют, все оформлено на юридические лица, различные фонды и общественные организации. И по ним ничего не наследуется, лишь меняется руководитель. Удобно, да?
А вот простые смертные, платящие налог с зарплаты, после которого платящие проценты по ипотеке, налог на имущество, составляющий за 50 лет в общей сумме стоимость самого имущества, после смерти обрекали своих детей на выплаты нового процента со стоимости имущества, заставляя наследников опять брать ипотеку на жилье своих родителей, опять выплачивая проценты банку и налог на имущество, составляющий за 50 лет в общей сумме стоимость самого имущества.
Эта участь постигла так же и наследников поместья, собственником которого в итоге стал мой супруг.

Когда точно скончался отец большого семейства за древностию лет уже не помнит никто. Все лишь помнят, что он был очень пожилой. Моему супругу простительно это не знать, ввиду того, что этот человек приходится ему не то семиюродным, не то восьмиюродным дедом по материнской линии. Если призадуматься, что мы все в какой-то степени восьмиюродные родственники по линии матери, ну или отца, если росли в неполной семье.

Но так получилось, что и основная масса участников этого события к определенному моменту даты образования этого самого наследного имущества не помнили дату его смерти. Но ее прекрасно помнил нотариус. Который все эти годы усидчиво следил за тем, как прирастает сумма налога на наследство.

Пока дети долго и упорно выясняли, кому и сколько помогал отец в студенческие годы /а во Франции помощь может учитываться в качестве полученной наследной массы/, пока выясняли кто, сколько и в какой период жил в родительском доме, соответственно экономил на аренде помещения, соответственно выясняли сколько в те времена стоила аренда и какого помещения, какой процент банковский набежал с тех денег, если бы они были, за время экономии на аренде и сколько это может составлять доли в наследственной массе, родительский дом ветшал.

Пока другие наследники выясняли какая их часть помощи в содержании дома, сколько вешалок, вентилей, лампочек, корзин и наволочек приобреталось за время существования наследного имущества и какой процент с банковского вклада получили бы покупатели этих вешалок, вентилей, лампочек, корзин и наволочек если бы эти вешалки, лампочки, корзины и наволочки не покупались вообще, как это делали остальные наследники, и какую долю наследства стоимость этих вешалок, вентилей, лампочек, корзин и наволочек составляет в общей доле наследного имущества родительский дом продолжал ветшать.

Ушлые наследники, желая уличить других ушлых наследников, предъявляли в суд доказательства того, что никаких лампочек не было, потому что в дом провели электричество только в 1975 году, а квитанции о покупке лампочек, предложенные суду датированы 1968 годом. В ответ суду представляли доказательства, что в 1968 году покупались не электрические лампочки, а керосиновые. Такие же разбирательства были в отношении каждой вешалки.

С корзинами и наволочками было еще сложнее, так как часть из них не покупались, а изготавливались собственными руками и в суде длительное время была полемика стоит ли учитывать в стоимости корзин и наволочек и соответственно увеличивать размер наследной массы то, что часть корзин сплетено собственными руками наследников, а некоторые наволочки пошиты руками наследниц. В таком случае возникала дискуссия насколько существенно меняется объём вклада в семью с соответствующим уменьшением наследственной массы, если корзинки плелись из прутьев, срезанных с деревьев, принадлежащих наследодателю, так как росли на его земельном участке, а также насколько ценны наволочки, если пошиты из старых простыней, так же принадлежащих наследодателю. Судебные слушания заходили в тупик, а родительский дом все так же продолжал ветшать.

Так как у нотариуса была изначальная сумма стоимости наследства, размер налога рос исходя из первоначальной суммы.

Дом ветшал.

Суд продолжался.

В какой-то момент в дом заселились какие-то неизвестные люди, не говорящие на французском языке. Из трубы повалил дым. Каждый из соседей позвонил своей группе наследников, за права которых радел больше, с известием о том, что вторая группа заселилась в спорный дом. Все наследники с горящими глазами прибежали с целью уличить оппонентов в нарушении закона, как столкнулись с нерешаемой задачей: в доме жили посторонние люди, в отношении которых закон о наследстве не работал. Более того, этих людей было много, и у них были дети. Вызванная полиция констатировала факт вселения, но так как точную дату вселения никто не знал, то невозможно было установить превысили ли эти люди время нахождения в доме более 72 часов, после которых выселение было уже возможно только с помощью суда. Наследники доказательств того, что неизвестные личности живут менее 72 часов не представили и полиция запретила выселять жильцов с применением силы и посоветовала обратиться в суд с гражданским иском о выселении.

Почти восемь лет заняло установление личностей скваттеров, так ласково во Франции называют людей, занявших чужое имущество, их национальности, поиск переводчика, судебное разбирательство, а так как наличие маленьких детей препятствует выселению на улицу, то и поиск подходящего социального жилья с учетом санитарных норм на каждого члена семьи. Так как все это время дети посещали местную школу, дети приобрели друзей и подруг. Мальчики записались в местную футбольную команду, а девочки начали петь в хоре. Спустя год после появления этого святого семейства в деревне у них появилась группа поддержки, которым было выгодно чтобы семья осталась в деревне, так как один из мальчиков уже был голкипер в детской футбольной команде, которая таки заняла второе место среди детских футбольных команд департамента и в следующем году могла уже выйти на уровень региона Миди-Пиренеи, а там можно было бы и в федерацию футбола Франции попасть с соответствующим финансированием.

Мэру коммуны тоже стало интересно насколько возможно дольше задержать эту семью, так как девочка, поющая в хоре, оказалась обладательницей не просто колоратурного сопрано, но и такой уникальной интонации, что все бабушки в хоре обрыдались в момент исполнения ею партии Ангела во время мессы в Пасхальный Понедельник и одной даже пришлось вызывать пожарных, чтобы успокоить от переполненных чувств, вызвавших резкий скачок давления.

В таких условиях судья, рассматривающий дело о выселении, а по совместительству друг мэра коммуны, где происходили все эти замечательные события, затянул процесс выселения ровно не только до момента легализации семьи во Франции, но и до момента предоставления им социального жилья в деревне. Заняло это без малого восемь лет.

За все эти годы святое семейство не забили ни одного гвоздя, не отремонтировали ни одной розетки. За эти годы они даже окна не помыли. Но использовали все вешалки, вентили, лампочки, корзинки и даже наволочки. Точнее, привели их в непригодное состояние. После торжественного переселения семьи в социальное жилье, о котором даже сделали репортаж в местной газете, дом оказался не просто в нежилом состоянии. Он требовал капитального ремонта.

Часть наследников настигло отчаяние при виде состояния дома и суммы налога, причитающегося за это имущество, на который еще и пени набежали, так как все это время не только происходили знаменательные события в деревне, но и менялись президенты Франции, которые меняли налоговое и наследственное законодательство, и они отказались от вступления наследства. Часть наследников согласились за отступное от других наследников. И спустя долгие годы у поместья появилась наследница.

Однако после выплаты доли брату, уплаты налога, средств на реставрацию и доведение до жилого состояния у наследницы не было. И все было продано моему супругу исключительно с целью насолить тому наследнику, который жил впритык и взял отступное за свою долю наследства.

Так, мой супруг оказался втянутым в долгую и мучительную борьбу за наследство. Был он тогда юн и полон сил, в отличии от основных участников мероприятия, и о большей части событий и уровне страстей, бушевавших по поводу упоминаемого объекта недвижимости, даже не подозревал.
***
При разборе завалов в доме, большая часть хлама подлежала уничтожению, но из уважения к памяти бывшего владельца дома, частью семьи которого был мой супруг, все доски, гвозди, ящики, все что могло быть использовано в хозяйстве, мой супруг очищал и убирал в один из сараев до лучших времен. И именно в процессе разбора завалов взору предстала старая деревянная сеялка.

Надо ли мне рассказывать о том, что аж до самой Второй Мировой Войны сельскохозяйственные работы во Франции велись с помощью лошадей?

Если рассмотреть историю развития человечества, то благодаря лошади даже сектора международной космической станции зависят от размера лошадиного зада. Да! Именно так! Все дороги в мире построены исходя из размера лошади и при составлении размеров космических станций ученые конструкторы исходили из того, по каким дорогам это счастье будет доставляться на космодром, чтобы потом быть отправленным в космос.

Сеялка, которая является апофеозом этой истории, была изготовлена не просто для использования лошадью. Она была изготовлена под одну единственную лошадь.
Маркиза была скаковой лошадью, которую в 1918 году отец наследодателя привел после окончания Первой Мировой. На этой лошади с 1916 по 1918 год он вывозил раненых солдат. Это была не просто лошадь. Это была спутница, подруга, сослуживица. Рядом с ней было теплее спать. Рядом с ней было надежнее. Она знала наизусть месторасположение санчасти, и сама могла прийти, а по дороге можно было прикорнуть и набраться сил. В самом конце войны Маркизу ранило. Осколком снаряда ей повредило правую заднюю ногу выше копыта. На войне лошадей не выхаживали. Но съесть Маркизу не дал отец наследодателя. Ни у кого не поднялась рука на это животное и каким-то чудом Маркиза оказалась жива. Лошадь хромала, но кость заросла, рана затянулась, и она опять стала в строй. А после войны вместе медалью для санитаров, ему отдали Маркизу в качестве трофея.

Просто кормить Маркизу в послевоенные годы было невозможно. Последовавшая сразу после войны эпидемия испанки унесла с собой столько же людей, как в Первую Мировую. Унесла она и отца наследодателя. В доме осталась мать, двое детей и Маркиза. Пахать можно было нанять трактор. Но и пахать и сеять нанимать трактор вдове было очень дорого. На Маркизе нужно было хотя бы сеять. А обычная сеялка, которая была в хозяйстве, Маркизе не подходила. Прихрамывая, Маркиза больно билась о металлический каркас и теребила военную рану.

И тогда, будучи 10-летним пацаном, отец нашего соседа, из деревяшек и кольев сколотил для Маркизы деревянную сеялку. С этой сеялкой Маркиза работала до глубокой старости, пока в 1926 году ее, уже совсем слабую и больную, не задрали волки.

В память о Маркизе, великой труженице, спасшей его и семью от голода, наследодатель бережно хранил сеялку в сарае. Он ее укрыл брезентом, и периодически обрабатывал средством от древесных червей. Летом сеялку выносили на солнышко, для обработки от плесени. Это был ритуал, который он совершал до самого конца жизни. Лишь обессилев он перестал ее выносить во двор.

Мой супруг не знал историю сеялки, но даже по тому, как бережно этот предмет быта хранился в доме догадался, что это как минимум очень памятная вещь. Поэтому он не удивился, когда сосед потребовал ее отдать.

- Конечно! Забирайте! Куда вам ее вынести? - все что ответил мой супруг.
- На задний двор! Там отец ее сушил каждое лето, пока ноги ходили, - ответил сосед.

И мой супруг бережно вынес сеялку, расположил ее так, чтобы она полностью освещалась солнцем и ни одна ветка от деревьев, растущих по бокам, не затеняла ее. Брезент, которым сеялка была укрыта в сарае, супруг с разложил рядом, чтобы он тоже проветрился на солнышке, положив по краям четыре камня.

За хлопотами и заботами супруг забыл про сеялку. Да и на задний двор соседа он не заглядывал. Он был уверен, что сеялка стоит в соседском сарае, укрытая брезентом.

Он вспомнил он ней этим утром. Когда обрезал ветки пихты, поломанные этой ночью сильным ветром. Он сразу бросил взгляд на то место, где в 1995 году оставил сеялку.

Пихты были посажены в год, когда началась дележка наследства, пока жили скваттеры, они зеленой стеной укрывали дворы двух семей от враждебных взглядов друг друга. К приезду моего супруга пихты уже разрослись и достигали высоты более 4 метров, не только разделяя дворы, но и виднеясь издалека. Для обрезки веток, на высоте уже более 6 метров понадобилась высокая лестница и именно тогда супруг смог заглянуть во двор к соседу.

Еле заметный остов сеялки представлял из себя груду сгнившей древесины, сосед окашивал траву около сеялки, но трава, растущая у сеялки, уже высохла и обволакивала остов как почерневшая от крови и пыли повязка раненого солдата. Все это время, все 30 лет, она так и лежала на том самом месте, испепеляемая солнцем, поливаемая дождями. А брезента рядом не было. Видимо, брезент был нужнее.