Юродивый

               

   
   Взошло солнце, утро было ясным. Было тихо, Москва еще спала. По площади ходят голодные собаки, разыскивая себе корм в мусоре, чуть в стороне идет в поношенной одежде юродивый с длинной палкой и что-то тихим голосом себе под нос бормочет.
   

   Трудно узнать в этом юродивом Петра: так как он оделся в истрёпанную одежу, лицо было неузнаваемо из-за грима. Это сестрица  Наталья помогла ему изменить внешность. Она с детства влюбилась в увлечение отца, после его смерти она возродила театральные сцены. 


   Перестав бубнить себе под нос, юродивый стал осматриваться по сторонам. После этого он громко начал считать, указывая палкой в сторону виселиц, а когда перестал считать, он проговорил:
   

   - Мало виселиц!  Ну ладно  устрою я на Москве широкую масленицу!.. Более двухсот качелей на одной Красной площади расставлю.
   

   Он вынул из ножен, висящих у него за поясом, небольшой нож и начал вырезать им что-то на своем длинном посохе.
   

   - Вы что, голодные собачки, выискиваете, что поесть? - заметил он блуждающих собак. – Обождете, скоро стрелецкое мясцо будет, разговеетесь.
   

   Из Спасских ворот кремля вышел старец в черной рясе с длинной седой бородой и увидел юродивого, подошел к нему.
   

   - А это ты Божий человек! Здоровья тебе, - произнес старец, подходя к юродивому.
   

   - Благодарствую, батюшка, - ответил юродивый.
   

   - Аминь. Что ладишь тут?
   

   - Да вот качели считаю.
   

   - Какие качели?
   

   - А вот же они стоят. Масленица у нас начнется к Филиппову посту. - И юродивый указал на  виселицы.
   

   - Зрю, - ответил старец. - А я вот, что думаю, что по большей части надо до тысящи возвести.
   

   - И для тебя радость будет. …  Ты же любишь их считать? - спросил старец.
   

   - А то?
   

   - Бог, он все видит, - старец перекрестившись сказал, - это пришествие анти христово. …
   
   

   Царевна Софья Алексеевна, она была уже теперь не царевна Софья, а старица Сусанна, несколько дней тому назад постриженная в монахини за участие в возмущении стрельцов. За это время она очень изменилась, и куда девалось ее гордая осанка, и повелительный взгляд, все заменилось чем-то старческим, дряхлым, вместо могучей царевны. По приказу братца, к ней приставили старицу.
   

   Старица Сусанна, с трудом передвигаясь, перешла в одну из келий, что окном обращенную к Девичьему полю. Тут она легла софу и задремала, но шум воронья разбудил ее.
   

   - Что это, они, так раскаркалась ноне? – возмущенно сказала себе она, прислушиваясь к карканью ворон.
   

   Она с трудом встала, и еле передвигая ноги, подошла к окну, и ужаснулась. Там под ее окнами на перекладинах были повешены стрельцы.
   

   Софья была ужасна. Седые волосы выбивались из-под черной скуфейки и падали ей на лицо. Глубоко запавшие глаза лихорадочно блестели. Пересохшие губы бессвязно шептали.
   

   - Стрельцы повешены. Мои стрельцы, все это он. …
   

   Повернув голову, она в страхе отвернулась, так как ей показалось, что юродивый смотрел в окно ее кельи, и показывает своим длинным посохом на повешенных стрельцов.
   

   Она вскрикнула и, потеряв сознание, упала на пол.
   

   Обойдя места казней, Петр вернулся в царские палаты.
   

   - Отчего в России не так, как там? ...
   

   Эта мысль постоянно сверлила его душу. Особо после поездки по Европе только разжигала его... Выпив зарубежного зелья, Петр уснул. Но и во сне мозг ему не давал покоя. Вот он сидит верхом на коне, глубоко задумавшись, и не видел ничего вокруг себя. Сейчас он извел всех стрельцов, навлек ужас на тех, кто бы осмелился противиться его воле, но в этом ли вся сила? Стрельцы - это не  Россия, отсталая, невежественная, но всю Россию не перевешаешь. Да и кто бы тогда остался? Где же спасение?  Он стонал, вертелся во сне, резко вскочил, подошел к чану с водой и опустил в нее голову. Затем Петр сел, держась за чан.
   

   И ему как во сне проносились кровавые картины его жизни. Вот стрельцы врываются во дворец и заливают его кровью, а трепещущая мать стоит на коленях и молится о нем, о своем ребенке-царе, а этот царь дрожит, перед кем, перед пьяными изуверами стрельцами. Софья торжествует, сидя на троне. ... Он видел, как падали на землю отрубленные головы бунтовщиков. ...  Кровь Цыклера и Соковнина лилась в гроб Милославского. ... Вот он едет по дороге, а вдоль дороги вместо верстовых столбов стоят виселицы с повешенными стрельцами. Стрельцы вдруг вздрагивают и оживая кричали ему вслед:
   

   - Всю Россию не перевешаешь и смех.
   

   Вдруг он почувствовал, что он в чего-то уперся. Очнулся Петр от своих дум. И удивился, что это? Под ним нет коня. ... Где же он? Должно быть, что он был пьян и свалился дорогой. Куда же он забрел? На Преображенское не похоже, да это какое-то поле. Он огляделся и в недоумении задумался, а во что он уперся, если вокруг поле. … Он поднял голову и ужаснулся перед ним стоял столб виселицы. В этот момент луна выглянула из-за туч и осветила поле... Что это? Столб, в который он уперся, был пуст, и петля раскачивалась пустой, а кругом на всех виселицах висели стрельцы. Вон в свете луны тени их ложатся на землю от висящих мертвецов!

   Вглядываясь, он догадался, он на Девичье поле. Вон и стен монастыря. В одном окне светился огонек: это келья сестрицы, царевны Софьи, а теперь старицы Сусанны.
   

   Наступило лето.
   

   И вот началось копанье громадных ям, по местам казней, на Красной площади и на Девичьем поле с утра до ночи копали ямы, и скрипели телеги.
   

   Последним очищали от трупов Девичье поле. Петр в это время проезжал мимо со своею свитою, он остановился, лицо его было задумчиво.
   

   - Это похороны старой России, - сказал он, показывая на двигавшиеся телеги.
   

   - Вот он, - сказал резко Петр, и показал на юродивого, который шел за последнею телегою, это хоронит старую Россию!
               

                ***


   В феврале 1699 г. состоялось шуточное освящение только что построенного дворца для фаворита царя Лефорта. Гости пришли на пир бритыми, но в традиционной русской одежде — долгополом и широко рукавном платье. Петр к этой одежде питал неприязнь, считал, что она стесняла движения. Во время пира он повторил испытанный способ, взял ножницы и стал укорачивать платье и рукава.


   Несколько месяцев спустя москвичи читали листы, прибитые у ворот Кремля, в Китай-городе, у Чудова монастыря и в других местах. У листов стража, чтобы их не сорвали, а на листах царский указ: отныне в Москве и прочих городах надлежало носить вместо русского платья венгерские кафтаны.


   Еще одно новшество было осуществлено под занавес уходившего 1699 г. Указом 19 и 20 декабря было велено счет нового года производить не от сотворения мира, а от рождества Христова, а новолетие начинать не с 1 сентября, а с 1 января. По старому летоисчислению шел 7208 г., а по новому, принятому во всех европейских государствах, наступил 1700 г. Петр велел новый год встречать как праздник.

   Перового января на Красную площадь были выведены солдатские полки и в Кремле расставили свыше двухсот пушек.


   Шесть дней палили из пушек. Петр хлопотал над устройством фейерверка, своей красотой поразившего столичных жителей. Горожане тоже должны были участвовать в торжествах. Ворота каждого двора надлежало украсить сосновыми, еловыми и можжевеловыми ветками, а те, у кого в доме имелись пушечки и огнестрельное оружие, тоже должны были салютовать наступающему Новому году. Так начиналось новое, XVIII столетие, принесшее стране и ее народу множество радостей и множество невзгод. Но главным событием нового, 1700 г. было начало Северной войны, круто изменившей жизнь страны.