Трудное решение

Под натиском снега чёрные от времени стойки сухо треснули и, гулко ухнув, – обрушили навес, где летом, качаясь на холодном, северном ветру, хранилась упряжь и лошадинные седла.
Третий день, не останавливаясь ни на минуту, крупными хлопьями валил февральский снег превращая изрезанный ручьями склон в гладкое поле, уходящее в невидимый сейчас перевальный взлёт.
Я осторожно открыл низкую дверь охотничьего зимовья. Мой дед срубил его тридцать лет назад,  уже будучи опытным соболятником. Решил, что к пяти его домикам в долине, отстоящим друг от друга на расстоянии дневного перехода, нужен ещё один, дальний, возле самого перевала. Там, где непроходимая тайга расступалась кедровым редколесьем и каменистые вершины оставляли на лето блестящие шапки плотного снега...
Как ни старался, но из дверного проёма под ноги,  широким потоком, пролился сухой белый ручей.
За ночь заметно прибавилось. Если так продолжится – через два дня сугробы сравняются с низким свесом, покрытой чёрной толью, крыши.
Я расчистил дорожку к дровнику, откинул снег от единственного окна, смотрящего на долину, и взяв охапку сухих кедровых поленьев, вернулся в дом.
Найда и Крест, подняв морды, проследили, как звенящие дрова упали у входа; как я широким веником смёл белую крупу с обуви; кинул длинную накидку с капюшоном в угол и подложил пару чурбаков в дымящиеся угли буржуйки.
Собаки, не заметив одобрительного взгляда шестнадцатилетнего хозяина, положили морды на пол, продолжая наблюдать за моими движениями.
Они словно понимали, что гул и треск из круглого, забраного  чёрной сеткой динамика – это проблема и она означает невозможность поговорить с отцом.
Я встал, подошёл к полке с закреплённой СВ-радиостанцией, включил питание и, наверное, десятый раз за утро нажал на тангету вызова: "Отец, отец, как слышишь меня, приём. Приём."
Нет ответа...
Затем, переключив передатчик на резервную частоту, попробовал вызвать деда, хотя от шестого домика и в ясную погоду сигнал до посёлка добивал с трудом, а в такой снегопад надежды не было никакой: "База, база, это шестой, как слышите меня, как слышите? Приём..."
Громкоговоритель шипел и монотонно потрескивал фонящим эхом, оставляя во рту неприятный кислый привкус, и тошнотворную пустоту в желудке.
Повернулся к старой, истрёпанной карте района, на которой красными треугольниками отмечены наши дома. Я помнил наизусть места, где построен каждый из них, сам мог нарисовать такую же, со всеми реками, ручьями, хребтами и зимовьями, но стоял и смотрел на треугольник номер четыре, откуда позавчера, последний раз, связывался со мной отец. Тридцать километров. Тринадцать от четвёртого до пятого и семнадцать от пятого до шестого. До меня...
Он уехал пять дней назад. До того, как разверзлись низкие небеса. Сел на старый, латанный-перелатанный "Буран", и скрылся в извилистом снежном тоннеле, оставив одностволку двадцатого калибра, пару коротких, но широких, обитых мехом, лыж, и обеих наших собак – Найду и Креста. "Мне они не нужны, задерживаться не буду, только капканы проверю и назад. А ты пройдись по распадкам, если поднимите соболя и загоните на кедр – он уже никуда не денется, не сможет уйти верхушками деревьев, как в низовой тайге..."
Неожиданный громкий шум, вывел меня из раздумий. Псы ощетинились, подскочили к двери и иступлённо лаяли, пытаясь вырваться наружу. Глаза бешенно горели, слюна крупными брызгами слетала при каждом сипящем выдохе изгибающихся грудин, короткие уши, дрожа, прижимались к голове.
Я протянул руку, сдернув с гвоздя ружье, перевернул подсумок высыпая на лежанку патроны и выхватил несколько картечных зарядов. В голове мелькнуло: "Что там? Неужели волки?"
Заряжая одностволку бросился к окну, но в белом мелькающем хороводе не заметил ничего необычного. Приоткрыл дверь, пытаясь в узкую щель рассмотреть дорожку, но не увидел близкой опасности. Псы, заходясь в иступлённом верещании, оттеснили меня от проёма, выскочили наружу и сразу же скрылись за крутым поворотом расчищенной тропинки. Холодея от предчувствия, я выбежал за клубком умчавшихся собак.
Несколько секунд взгляд скользил по белой пелене, следя за направлением, куда пропали Найда и Крест. Заметив боковым зрением движение, повернул голову – вдали, по извилистой кромке Серебряного ручья,  метрах в пятидесяти от зимовья, широкими взмахами косматых лап, в гору удалялся крупный самец росомахи. За ней, полностью скрываясь в снежной траншее, мелькали спины Найды и Креста.
Жар возбуждения, страха, ноющей опасности сковал мышцы. Я завыл низким, утробным выдохом, пытаясь крикнуть собакам команду: "Назад!" Но не смог. Наружу вышло только бессильное рычание.
Через секунду росомаха перевалила за снежный гребень и исчезла в белой, кружащейся пелене. Матёрая Найда, опережая двухлетнего кобеля, тоже пропала за изгибом и, спустя мгновение, там же растворился Крест, оставляя за собой чуть слышный, короткий, повизгивающий лай.
Оцепенение спало. Я бросился по рыхлому, рассыпающемуся следу и тут же провалился по грудь в сухое, снежное облако. Вновь издав низкое, бессильное урчание, поднял ружьё и выстрелил в сторону ручья, не надеясь, что собаки отреагируют на мой бессловесный призыв вернуться...

*****

На следующий день радиостанция перестала включаться. Сел аккумулятор – слишком часто пытался выйти в эфир. От солнечной батареи толку нет – снегопад не прекратился. Даже, как будто усилился – ветер с перевала нёс холодную белую крошку. Она забивалась во все щели, под каждое дерево, превращая пространство леса в светло-серый, покрытый буграми холст. Природа словно показывала мне, кто здесь настоящий хозяин.
Найда и Крест не вернулись. Я понял, что больше их не увижу сразу, ещё не нажав на спусковой крючок. Взрослая росомаха опаснее медведя, особенно в мягком глубоком снегу, где тяжёлые собаки, не находя опоры, проваливались по брюхо и им нечего противопоставить острым когтям коварного зверя. Это редкий в наших краях и очень опасный хищник. Слышал истории бывалых охотников, как с виду небольшой представитель куньих, насмерть задирал выбравшегося из весенней берлоги медведя...
Бросил взгляд на место, где обычно лежали псы. Покачал головой без горечи сожаления – мы в тайге и тут: либо ты, либо тебя.
На пару недель росомахе еды хватит; наверное, пока можно не беспокоиться, но на улицу я выходил держа перед собой заряженное ружьё, готовый выстрелить в любой момент.
Сделал ревизию продуктов. Крупа, сухари, чай, сахар – в избытке. Если понадобится – пару месяцев можно продержаться, но что с отцом? Почему он не приехал, почему молчит радиостанция?..
Что-то случилось и наверняка нужна помощь. Надо отправляться вниз.
По рыхлому снегу на маленьких лыжах быстро идти невозможно, вряд-ли доберусь до пятого домика, без ночёвки в снегу. Это-то дело привычное, но встретиться с хищником в темноте, без собак – очень опасно.
А если дед, потеряв с нами связь, уже пробивается к зимовью номер четыре? Но по такому пухляку снегоход не пройдёт. На лыжах тропить девяносто пять километров – дней шесть или семь.
Рискнуть, пока у зверя есть мясо? Но почуяв лёгкую добычу, он может прикопать трупы и отправиться по следу за мной.
Что же предпринять?..

Я сидел за старым, засаленным столом, который сделал мой отец; слушал гудение огня в печи и смотрел, сквозь грязное стекло,  на бесконечную белую пляску, решив утром спускаться вниз...

02.08.2025