Злопамятная

   - Если ты хочешь узнать обо мне всё, тогда тебе нужно обязательно побывать здесь, - она остановила машину у большого здания с колоннами, похожего на дом культуры.
   – Кажется, здесь раньше была большая городская библиотека, - вспомнил я, когда мы выходили из машины.
   - Да, была, пока я не выкупила здание, и не попросила их съехать.
   - То есть - ликвидироваться. Насколько я знаю, в городе больше нет такой библиотеки.
   - Две трети фондов они уничтожили, а остальное раскидали по мелким филиалам. Но это неважно. Теперь здесь находится мой архив. Можно было бы, конечно, уже всё оцифровать, и эта работа идёт, но мне как-то больше нравится, когда всё хранится и на бумажных носителях тоже.
   В огромном зале, подпираемом колоннами, вдоль стен и в середине стояли высоченные стеллажи с картотеками. Чтобы добраться до самых верхних выдвижных ящиков, нужно было использовать специальные лестницы на колёсах. А над всем этим ещё нависали балконы, на которых тоже стояли стеллажи. Множество архивных работников сновало туда-сюда, каталось на лестницах, выискивало карточки в ящиках, что-то дополняло, что-то вытаскивало, словом, работа у них кипела. А тут еще открылись двери сбоку, и архивариусы встретили три въехавшие большие телеги, заставленные коробками с бумагами, намереваясь всё это раскладывать по ящикам.
   - Что ты там хранишь?- запинаясь спросил я, подавленный увиденным зрелищем.
   - Я же говорила тебе, что я злопамятная. Здесь хранятся и обрабатываются мои обиды. В правой части зала уже отомщённые, в левой – еще пока нет.
   - Отмщённые обиды? Зачем ты этим занимаешься?
   - О, нет сама я никому не мщу. Жизнь мстит, она сама рано или поздно наказывает тех, кто причинил мне вред. Просто нужно ждать, иногда десятилетия проходят, пока карточка не закроется при помощи возмездия.
   - И ты всё равно это всё хранишь, даже закрытые дела?
   - Конечно, я же должна видеть, как происходит справедливость мира. Пойдём, я покажу тебе, что у меня хранится в подвале.
   - Боюсь подумать.
   Она открыла дверь, ведущую в подвал.
   - О, нет. Ничего страшного там нет, - мы спускались по лестнице вниз - в не менее впечатляющее помещение, заставленное множеством металлических шкафов с мигающими лампочками, только потолки у него не были такими высокими. – Здесь стоят компьютеры, обрабатывающие информацию об обидах и возмездии. По сути, это цифровой аналог того, что находится наверху. Только дополнительно здесь еще происходит анализ информации, поэтому нужно так много аппаратуры. Сообщения обо всех важных возмездиях приходят ко мне на телефон, а не самые важные просто фиксируются в базе. Если меня что-то заинтересует, я могу всегда посмотреть. Вот, например, - она подвела меня к одному из экранов, - только что пришло не очень важное сообщение о возмездии из детства. Лёвка Антонов, который двадцать семь раз дернул меня в школе за косу, наконец-то, облысел. То есть облысел он ещё раньше, но сейчас, насмотревшись на свои заплешины, он решил побрить голову налысо, чем очень недоволен, но выбора у него особого нет. Вот тебе и возмездие. И я, как видишь, руку к этому не прикладывала. Зато обида удовлетворена, можно её закрыть.
   - А как ты узнаёшь, что кто-то где-то что-то потерял или получил в качестве возмездия?
   - О, это уже происходит не здесь. Туда я тебя отвезу в следующий раз. Целое здание бывшего суда посвящено процессу наблюдения за обидчиками. Везде, где они есть, можно найти видеокамеры и микрофоны. Система знает о каждом их вдохе и выдохе. И когда они споткнуться, я узнаю об этом.
   - Но зачем тебе всё это?
   - Я же сказала тебе - я злопамятная.
   - И на меня у тебя тоже что-то есть?
   - Конечно, пойдем, покажу. - Мы поднялись обратно наверх. – Этот стеллажик ещё совсем маленький, - она указала на громадину метров пять в длину и семь в высоту, уже заполненную ящиками с бумагами.
   - Это я тебя уже так наобижал?
   - Что ты, это немного. Обиды моих бывших целые секторы занимают.
   - Выходит, слежка твоя и за мной  тоже идёт постоянно?
   - Конечно. Я всё знаю, что ты обо мне своей маме и сестре рассказываешь, а также знакомым. И всё обидное рано или поздно заставит тебя заплатить. Извини, что я тебе всё это показываю, но я считаю, что всё должно быть по-честному. Ничего скрывать я не хочу, какая есть, такая есть.
   - Ладно, поеду-ка я домой, мне надо переварить увиденное. Я вам, то есть тебе, перезвоню.
   - Тебя подвезти?
   - Нет, спасибо.
   Прошёл день, другой, а я не мог заставить себя ей позвонить. Потом прошла неделя, месяц, год с тех пор, как я пропал. А её обиды на мой счёт, тем временем, всё множились, множились, множились.
   Видимо, там уже был не один стеллаж, связанный со мной. Наверное, она ещё кого-то возила туда - показывать свой храм обид-возмездий. Знаю, что когда место у неё там закончилось, она купила ещё одно огромное здание бывшей швейной фабрики в центре города, чтобы продолжать заполнять его своим архивом. Камеры и жучки было бесполезно устранять, на их месте всё равно появлялись новые. Я уже привык к слежке за мной, да и они особо не скрывались – одни и те же люди в темных очках, на одних и тех же машинах. Вот и сейчас пишу этот текст, а он сразу поступает в её базу обид. Видимо, в левую сторону архива; а когда уже про меня что-нибудь напишут, он, наверное, перекочует в правую.
   Когда я кому-нибудь рассказываю об этом, мне вежливо говорят, что у меня паранойя. Пусть съездят и проверят бывшие здания библиотеки, суда и швейной фабрики. Пусть проверят свои квартиры на наличие жучков и камер. Слежка идёт за каждым жителем города, потому что она – довольно известная здесь бизнес-леди. Я думаю, что каждый житель хотя бы раз в жизни упоминал её имя, и если это происходило в негативном ключе, значит, на него заводились папочка, ящичек, а для самых активных недоброжелателей - стеллажики.
   Хорошо ещё, что в диспансере, в котором я сейчас прохожу лечение, у меня есть единомышленники. Правда, не все они согласны, что жучки – это рук её дела, а ни кого-нибудь другого, тут мы спорим иногда. Но доктор вообще считает, что её не существует. Уж на него-то у неё теперь большой архив накопится.


Рецензии