В преддверии краха. Ч. 6. Шляхетские корни

(Продолжение)

Конечно, левый берег Двины не мог соперничать с правым, замковым – центральным, где устроился воевода. Зато в задвинье, на левой стороне, было свободной земли хоть отбавляй, и не зря там развернулся дополнительный посад, привлекший выходцев с других мест. Расторопные паны использовали слободской способ навара, получая с новоселов прибыль. Привлеченные первоначальными льготами, поселенцы становились зависимы от хозяев, мало чем отличаясь от пригонных крестьян (христиан), но составляя другой социальный слой – мещанский.

«ЖЫТО СЕЯНО» ВО «ДВОРЦЕ»

В южном предместье сформировался «другий» полоцкий «дворец». По аналогии с центральным - укрепленным фортом, задвинский «дворец» именовался «замъковым», и вес ему придавала бывшая «усыпальница князей» - храмовый монастырь Бориса и Глеба. Но отличие было существенным: пояснялось, что «никоторого будованя» (строительства) там нет, то есть, городни не городились, а только «одно пашъня замковая», причем та пашня «на двадцат четверток сееня». И добавлялось: «жыто сеяно». Перечислялась также «челяд невольная», которая крепилась к дворцу-двору: «чотыры паробка», а также жители села Лугиновичи (в сноске «Lukinowiczy»).

КОЛАЧ ХЛЕБА ДЛЯ ПИВОВАРЦА

Лугиновичи насчитывали «двадцат пят дымов» (так в тексте), и каждый «дым» выделял по грошу «бобровщыны на господара его милости» (так в тексте), то есть, короля. Но это не все. Крестьяне покрывали также потребности воеводческого замка: исполняли девятидневную повинность - косили летом сено для хозяйского стада, и поставляли дань. Она подробно описана, до мелочей: сколько пану воеводе и его «пивоварцам», а также наместнику, и сторожам. Расписывалось конкретно - вплоть до колача хлеба и решета круп. Воевода забирал больше всего – ему отстегивалось до семи пудов меда.

ГЛАВНЫЙ НА СЕЛЕ - СТАРЕЦ

Лугиновчане назывались вкупе «з ихъ старцом», то есть, старшим, который исполнял обязанности старосты. Задержимся на этом факте. «Старец» – старожил, наиболее авторитетный уроженец селения, выбранный лугиновчанами. Еще держалась тогда многовековая форма управления подданными – наследие вечевого образа жизни, когда низовые управленцы избирались на собраниях, и там же коллективно решались поземельные проблемы. На этом долгое время держалась Новгородская республика. Обратим внимание, что ревизорский «штат» - составителей описания, представлял новгородский воевода.

В данном случае это уже был «пережиток прошлого». На первый план выдвигался способ существования, основанный на попирании прав низших слоев. Процветание строилось на вертикали, которая исходила из принципов обогащения, и ее прочно удерживали воеводства, скрепляя панство и верхи.
 
 Новая каста расписывалась в разделе «Шляхта полоцкая». По-другому, это владельцы частной собственности, высвободившиеся из-под опеки удельных распорядителей. Шляхта доминировала в воеводстве, князья еще назывались, но не играли главенствующей роли, и это зафиксировал перечень.

КОРСАКИ НА КОНЕ

Возглавлял список панский род Корсаков – невероятно размножившийся и прочно осевший на полоцкой тверди. Их можно назвать основным вельможным кланом в западной части Полоцкой земли. Первым указывался Дмитрий Богданович Корсак, с центральным «отчызным» двором «на име Березвичо» (в сноске «Borezwicza», сейчас район города Глубокое, Витебская область), и всеми «прикуплями» и «наданьями». Его владения распространялись на огромное пространство, и фиксировались даже «на рубежы Московском» (так в тексте).

Березвич – уникальное место, неподалеку от глобального водораздела, где начинались сразу три важнейшие реки: Дисна, Вилия и Березина. Там же стыковались полоцкие и виленские земли. Туда были обращены взоры северо-западного соседа – ливонцев.

ЕЩЕ И БОЯРЕ

В перечне корсаковских данников и мещане, и люди вольные, и путные, и «задворники» и «огородники», и «отчызные непохожие». Весь круг подробно описан. Обратим внимание на особую категорию. Это -березвечские бояре. Они делилась на тех, кто «маеть людей своих» (названы поименно), и на тех, с которых Корсаку «никоторого плату нет», они «з листы ездят». По Википедии, бояре - высший феодальный слой, и их присутствие в Березвече тоже «дань прошлому», но держались они, как видим, независимо и исполняли особые поручения. А в Московском княжестве именно бояре занимали лидирующие позиции – относились к «служилым людям». Интересно, что «боярская тема» затронута в описании полоцких земель, исполненном спустя 12 лет после выхода ревизии, во время Ливонской войны. Состояние Полоцкого повета изучали посланники московского царя, и целый абзац отведен «боярским детям». Они привлекались для прояснения действительности, потому что по другому «сыскать было некем». Итог драматический. От групп по 10-20 человек «литовские люди бегали» (то есть, убегали), а группы по 3-4 человека «имали и побивали» (так в тексте).

КОРЧМЫ, ЛАВКИ И СТАЦЕИ

Корсаки надолго связали свою судьбу с Березвечью. Как свидетельствует польский Словник, около 1646 года они заложили там базилианский монастырь, укрепив таким образом свое присутствие.

Наиболее ценным источником обогащения становилось питейное дело. В Березвече у Дмитрия была одна корчма (заставная), и мещане «от пива и от горелки» вносили ему «копъщыну». На Язне – вторая: «медовая и пивная». На Плисе - две. А самая прибыльная располагалась в полоцком предместье, в Экимании, которая «чынила» (приносила) ему «семъ копъ гршей».

Другие Корсаки не отставали. В Полоцке оборудованные дворы имели Борколаб Иванович и Богдан Иванович, а также Федор Иванович Зенович Корсак. Две лавки в «месте Полоцкомъ на рынку» содержал хорунжий Иван Михайлович Зеновевич. А «Глебъ Иванович Зеновевич Корсакъ» (так в тексте) поставлял «стацею и подводы к двору Черсвятъскому (воеводческому, - авт.)», и тоже имел личные «дворцы» (дворы) как «в замку», так и «на границы Московской».

Из Березвечи шляхетские земли растекались по Дисне, пересекали Западную Двину и упирались в московские. А западной оконечностью соприкасались с инфлянтскими. Словно крутая волна, раскатывалась экспансия на восток, в сторону Витебска, подминая другие незанятые обшары.

«Земли спольные недельные», с конкретными селами, имели Остафей и Ян Глебовичи с братьями Петром Васильевичем, Борколабом (в сноске – «Borkolub») Ивановичем, Аникеем Андреевичем, Костихно Семеновичем.

…И ДРУГАЯ БРАТИЯ

Корсаки составляли основу шляхетского сообщества, его костяк. Есть и другие имена панов, весь список длинный, и приводить его полностью нет смысла. В нем и Епимахи – тоже ветвистый род, у которых «лес будъный», а еще и озерная Тетча, с которой удерживалась свежая рыба для королевского стола, когда повелитель надумывал в Полоцк «речыть» (ехать), и Война Епимах, целник полоцкий (таможенник), и Яцко Богданович Быстрейский с землей «в Тарантове под Луками», и Иван Яцкович Стрежовъский с имением Стрежово, и «Грыгорей Яцковичъ Подберезский» с селом «Бечейково» (Бочейково), и Иван Андреевич Селява с Ушачами («а в местечку Лукомском осмъ огородниковъ»), и «Петръ Свецкий» (двор в Свече), и «Семен а Василей Борисовичы на Ладосне». На «Ладосне» задержимся – там был центр путных слуг, и обратим внимание на новую сферу деятельности «ладоснян». Их обязанностью на 1552 год стало строительство, причем связанное с путным делом – «ладосняне» занимались созданием индустриальных речных переходов: мостов. Ревизоры отмечали конкретную деятельность бывших слуг – тех, кто не обзавелся личной собственностью. Они возводили мост «Уйский на великой дорозе Черсвятской», а «другий мостъ» назывался «Ульским» - через реку Уллу. Это один из примеров массового использования подневольного труда в капиталистических условиях – предтеча будущего распространенного способа создания «великих» сооружений, например, Березинской водной системы при империи. Отмеченные в 1552 году переходы воздвигались собранным количеством крестьян - совместно «з Ладошняны, з Беляны, з Мосораны, и з инъшыми». Организатором и надсмотрщиком выступало воеводство.

СПИСОК БЕЗ САПЕГ

Я назвал только тех панов-шляхтичей, кто знаком нам по другим материалам, кто держал «первое место» по обладанию полоцкой собственностью, и чьи имена, как наследственные, отобразились документально в последующем. Князья Масальские, Соколинские, Глинские, княгиня Болковая тоже названы, но они уже воспринимались второстепенно, шли вслед за Корсаками.

А РЕВИЗИЯ БЕЗ ЛЕПЕЛЯ

Заканчивая разговор о ревизии, о временах середины второго тысячелетия, нельзя не сказать о парадоксальной вещи, а точнее – загадочной, связанной с Лепелем. В ревизии такого топонима нет, как нет и Сапег, которые овладели местечком, где «литовские люди город поставили» (по тезису, высказанному грозновским обследователем Низовцовым в 1563 году).

Мы уже неоднократно затрагивали тему «города Лепеля», отмечали его неопределенную «прописку». Особо повторяться не будем. Можно напомнить только, что некоторые давние картографы разместили в своих работах два Лепеля, и один из них под ником «Lepel Spal» совсем в другом месте. А на одном из других изданий Лепель обозначен как «Lewel».

Картографическая ошибка?

Можно было бы не сомневаться и согласиться, если бы не ревизия. Сведения за 1552 год вообще исключили Лепель из обзора – он исчез, выпал из ревизорского обследования.

Что он входил в состав Полоцкого повета, сомнений нет. Так и было. Напомним историю.

Первое письменное упоминание о нем - 1503 год. Тогда великий князь и король Александр своим привилеем подтвердил права витебской церкви Святой Троицы на околоток под названием Лепель. Плебан той церкви – Кухарский, развернул подсобное хозяйство. А спустя тридцать лет плебанцы узнали, что не одни на побережье большого центральноевропейского озера. Объявился сосед в лице «воителя» - подляшского воеводы Сапеги.

Как доказал белорусский ученый, кандидат исторических наук Вячеслав Носевич, Сапеги на протяжении долгих лет добивались законного владения окрестными землями на бывшем Белом (Лепельском) озере. Великокняжеский суд утвердил за ними дозвол (наследственный) в 1533 году, и церковное заведение оказалось в частнособственническом окружении.

Начались распри. Первые шаги воеводы неизвестны, но белянцы не могли ужиться с плебанцами. Масла в огонь подливала «завидная» деятельность церковного старосты. Плебан выпускал «трунки»: горячительные напитки. Напряженность усиливалась, пока не дошло до нападений на территориальные владения - разрушение межевых линий и построенного млына.

Власть применяла и кнут и пряник. Полоцкий воевода посадил возмутителей в тюрьму, а король утвердил условия вольной торговли. Но конфликт разгорался, грозя перерасти в кровавую междуусобицу. И тогда инициировалось размежевание. Еще 9 апреля 1539 года «его милости король» подписал лист о проведении границы «между Лепелем плебании витебской и имением Бяла… Ивана Сапеги…» (так в тесте).

Но и это не сняло всех противоречий. Очередным решением свыше явилось переподчинение плебании – ее взял под свое покровительство виленский капитул: высшая духовная власть Великого княжества Литовского. Случилось это после выхода ревизии, но процесс тянулся долго, потому что требовалось согласие римской курии. Все это, думается, и отразилось на судьбе Лепеля и Сапег. Пока не было полной ясности, их не включили в обозрение.

СОСЧИТАЕМ ВЕРСИИ

Еще одна версия – что плебанское хозяйство и сапеговские наделы располагались впритык с землями бывшего Лукомльского княжества, границы соприкасались, а безусловной маркировки и четкой градации не было. Особенно неопределенным смотрелся южный - берещинский край, где сходились и полоцкие земли, и виленские, и лукомльские. Это подтверждается исследованием Василия Низовцова, который в 1563 году продирался сквозь приберезинские дебри и помечал, что «рубеж имянно не писан». А там находилось наиболее «лакомое», уязвимое место - переход из одного земного полушария в другое: волок. Налицо предпосылки для борьбы за единоличное распоряжение. Возможно, этим объясняется ссылка в ревизии, что некоторые собственники отказывались давать сведения о своих владениях. Надо учесть еще и такой аспект. Сапеги, занимая придворный ранг, могли на правах высокоставленные особ игнорировать ревизорскую инициативу.

Все возможно, и потому как дополнение к ревизии смотрится еще одна работа, возникшая позже. Был привлечен Теодор Скумин (он же Тышкевич), надворный подскарбий, а в будущем новогрудский воевода. Ему поручалось в содружестве с представителем княжеского ранга – Юрием Друцким-Соколинским, витебским подкоморием, исполнить недостающий обзор: высветлить южную окраину полоцких земель. Так появился знаменитый обвод старожитного места Лепельского, недавно выявленный в архивных запасниках Вильнюса. Задание было исполнено в 1580 году, в преддверии полного и безоговорочного овладения Сапегами всего былинного места Лепельского. Лев Сапега, будучи подканцлером Великого княжества Литовского, выкупил бывший плебанский очаг и стал единственным распорядителем всей прибрежной инфраструктуры, вплоть до Берещинского острова. Словно круги на воде, еще расходились поползновения – попытки овладения территорией другими лицами. Так, неясна история иска, предъявленного в июле 1583 года кем-то Кибортом к панам Друцкому и Соколинскому. Что в нем? Пока загадка – ответ не найден.

В ОБЩЕМ, ЗЕМЯНЕ

Середина прошлого тысячелетия – это переворот возделанной нивы, экономическая реформа, ликвидация коллективного крестьянства, закабаление низов владельцами дворов – имений, забвение новгородских традиций. Власть на местах брала шляхта. Проворно воспользовавшись мерами королевы Боны, она продвигала капиталистические условия, распространяя выгоду от края до края.

Корсаковский род был ветвист, как большое дерево, и панский охват сеял плоды всходов. Например, на Полоте Корсаки имели млын, а на Псуе «надане протков» (предков) - села Воронево и Свадое с церковным приходом Святой Троицы. Таким образом прагматическая владельческая жила органически сцеплялась с духовной, создавая несомненное преимущество.

О корсаковских корнях глубоких сведений нет. Историки-исследователи основывают свои выводы на выкладке, коротко изложенной в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона: «литовский дворянский род, герба того же имени, восходящий к XIV в.»

Что «литовский» - несомненно: в четвертом веке Речи Посполитой еще не было, корона еще не добралась до Литвы. А «дворянский» - эпитет имперский, перекочевавший в обиход после переименования  шляхетского сословия в помещичье. Бывшие шляхтичи стали «дворянами».

А слово «корсак» соотносится с названием рода лесных зверей - лисиц. Но возникают ассоциации с термином «корсар». В узком историческом контексте - это французский капер: лицо, которое с разрешения властей контролировало торговые перевозки по воде. «Какое отношение корсары могли иметь к Полоцкой земле?» - удивится непосвященный читатель.

Однако не будем столь категоричны. Двина, Березина и Днепр служили «проходным двором» во времена варягов (викингов) при пересечении Европейского континента, а берега междуречья, покрытые густыми зарослями, надежно укрывали от флибустьерского надзора. Конечно, никаких доказательств причастности рода к корсаровской деятельности нет. Из приведенных документов середины прошлого тысячелетия видим, что «земяне» Корсаки, словно наездники, управляли земельным достоянием, вписываясь в общую колею королевского владычества.

(Продолжение следует).

На снимке: вид на противоположный Полоцк с левого берега, с площадки, где стоял храм Святой Марии. Июнь 2025 года.


03.08/25