Приморье

            

Продолжение. Начало Экипаж.

   Место где предстояло «тащить» службу, оказалось добротным двухэтажным кирпичным домом, с центральным отоплением, построенным наверно в начале 50-х годов ХХ века. В таких помещениях, в перерыве между выходами в море и жили матросы на базе.
   Вход в здание был посредине. В левой части первого этажа располагалась другая воинская часть, со своим номером, командиром и выполнявшая на базе свои задачи. С правой стороны в этом же здании была обширная библиотека с просторным  читальным залом, в котором потом многие матросы научились скрываться. А в середине первого этаже небольшое помещение, как говорили матросы предбанник и если пойти прямо, вот здесь самое чистое место, которое существовало в любой воинской части - гальюн. Для гражданских просто туалет.
   Из предбанника вверх по трапу на второй этаж и вот здесь налево кубрик, как именовали матросы   спальное помещение. Направо, служебные помещения с аппаратурой, ленинская комната, это помещение типа актового зала и в самом конце несколько кабинетов неясного назначения. А прямо перед трапом, за большим стеклом комната дежурного по части.
   В кубрике трехметровый центральный проход (ЦП) от деленный редкими колоннами и влево и вправо от ЦП спальные помещенная команды. На входе в кубрик на тумбочке вахтенный матрос, в рабочей форме одежды, но с повязкой дежурного на рукаве. Повязка черного  цвета, по ней продольно пришита синяя полоса, на которой красуется золотого цвета звездочка. Повязка громко именуется «РЦЫ», точно такая же повязка у дежурного офицера. На голове у матроса бескозырка и он туго перетянут ремнем, а на ремне висит длинный штык нож, старого образца от карабина в металлическом чехле.
   Для каждой боевой части, а это отдельное подразделение, свой угол. Сдвинутые друг к другу двух ярусные койки, голова к голове и посредине между ними тумбочки, в которых хранились письменные и туалетные принадлежности.
   На койках два полотенца, одно в головах, другое в ногах. Да именно так, одно для умывания, другое для ног. Молодежь сначала улыбалась, но влажный климат Приморья, с ногами военнослужащих играл в плохие шутки. Ноги в обуви прели и на ступнях появлялся грибок. Так что вечерний моцион с мытьем ног проходил в добровольном порядке, без дополнительных указаний, для всех без исключения призывов.
   А по прошествии пару месяцев, откуда сверху пришла команда и на койку каждому матросу, к ногам, повесили дополнительно по деревянной бирке. На ней  значилось воинское звание и фамилия. Старшее поколение матросов конечно возмутилось, «как на зоне», но ни чего не попишешь. Приказ.
   Вновь прибывших определили отдельно. Для них, слева от входа, в жилое помещение, отвели отдельный угол, с двух ярусными койками. Здесь же вместе с ними были двое старшин, закрепленных за молодыми.
   Вот здесь и предстояло начать службу новому пополнению. Молодых матросов разделили на две небольшие команды, для каждой команды свой старшина. Молодых внешне отличить проще простого. Во первых они ходили без погон, во вторых галанка была заправлена под ремень.
   В первый же день вечером произошло, что то непонятное пока молодому пополнении. После ужина всех срочно построили в две шеренги и перед командой на центральном проходе, кроме старшины команды, вахтенного и дежурного офицера, появился командир.
   Молодое пополнение впервые видело КэПа. Все члены команды, куда попало молодое пополнение, своего командира называл КЭП. Командир, капитан 1 ранга Скатов, среднего роста, широкий в плечах, немного сутулый, немолодой, с широко открытыми большими карими глазами.
   Он ходил вдоль строя крупными шагами и останавливался справа от построенной команды, рядом с дежурным офицером и старшиной команды.
   Оказалось, что кто то из матросов, ходил в самоволку, и в ближайшей деревне, купил пару бутылок водки. Поймать матроса не удалось, пьяных в команде не было, но видимо командир прознал, о подобном позорном факте или кто то «стуканул» и теперь воспитывали всю команду.
   Ручкин нотации не любил, начиная со школы, он научился отключать восприятие ненужной информации. Как выключатель в голове, щелк, и ты думаешь о другом. А перед тобой хоть родители, учителя, преподаватели ВУЗа, заунывным голосом читают тебе нотацию, а ты думаешь о своем.
   Некоторые фразы и мысли, высказанные командиром вслух, показались Валерке необычными и в этот момент, сознание включилось и зафиксировало их навсегда.
   На военной службе, не вчитываясь в строки уставов, кроме выполнения приказов и… запрещалось: употреблять спиртное, встречаться с девушками (в закрытом гарнизоне их и не было) хулиганить и драться.
   Все это, в разных вариациях нам со школьной скамьи вдалбливали, и мы это отлично знали - нельзя!   Но и с ранних лет знали, раз нельзя, именно вот это, нам и надо попробовать.
   Профессиональный военный, командир воинской части капитан 1 ранга Скатов, сформулировал эту мысль доступно и очень просто:
   - У матроса логика железная – где нельзя, там он и пройдет!
   Весь следующий воспитательный монолог, который  командир читал монотонным голосом, пытался вложить матросам в головы, заключался только в одном, в самоволку (на гражданку) ходить нельзя.
   - Что вам там надо? Что вы туда все стремитесь? Почему меня туда не тянет?
   - Да потому, что вы там не были! – раздался голос откуда то с заднего ряда.
   Командира как обухом по голове ударили. Он замер. До него дошло, что он действительно там не был. Он всю жизнь прослужил на Флоте, а попал туда из нахимовского училища, куда его родители тоже военные, привели пацаном.
   Он действительно не знал, что такое гражданка, что там хорошего и почему матросы так рвутся туда и почему, стремятся глотнуть свежего воздуха за пределами воинской части.


   База, на которой располагалась воинская часть, куда попал служить Ручкин, была сравнима с небольшим рабочим поселком, которых на Урале, откуда Валерка родом, неисчислимое множество.
   На склоне сопки, были построены двухэтажные казармы, внизу вдалеке виднелись причалы с подводными лодками, небольшими катерами торпедоловами и несколькими вспомогательными судами.
   Сверху сопок, в просвет между мысами, было видно далекое море, в хорошую погоду цвет у моря был насыщенный, почти голубой, а в пасмурную погоду свинцовый. А там, почти на горизонте, постоянно маячили сторожевые корабли, которые на морском сленге назывались СКР.
   Все постройки на базе, были соединены асфальтированными дорогами, на въезде на базу круглосуточный пост и КПП со шлагбаумом. А со стороны сопок можно было свободно пройти на территорию не только в одиночку, но и целым полком.
   Хотя территория была обнесена старыми противолодочными сетями, которые кое где уже упали, а некоторые висели привязанными к деревьям. А между ними в прогалы, конечно изредка, сидя верхом на корове, приезжал «слегка» пьяненький офицер, старший лейтенант Анохин.
   Природа в Приморье была великолепна. Здесь уссурийская тайга, без сожаления рассыпала свои сокровища. На сопках росло бесконечное множество деревьев, названия которых, простым матросам было просто не нужно.
   Конечно, чертовое дерево все матросы знали на внешний вид. Потому как их предупредили, весной колючки не трогать, иначе смертельный исход, в другое время года колючки этого дерева…, да лучше тоже не трогать.
   А бархатное дерево, которое в изобилии росло на сопках, матросы использовалось на сувениры. Выбирали ствол толщиной сантиметров сорок, делали срез наискосок. Шлифовали шкуркой обе стороны и потом на одной стороне, рисовали морские пейзажи, корабли или кто на что был способен.
   После обработки, поверхность мелкосвилеватого дерева, принимала светло коричневый цвет. А толстый слой коры, в виде пробкового дерева, принимал светлый желтовато зеленый оттенок. На ощупь он был мягкий, теплый и бархатистый, наверно поэтому его и называли бархатным деревом. А настоящее название было конечно другое.
   На этом же дереве крепили чеканки, а деревянные заготовки, которые по размеру были не большие, использовали подставками для сувениров.
   Сувенирами были мелкие морские животные или летучие рыбки, высушенные на солнце, покрытые лаком и эффектно расположенные на подставке. А так же макеты подводных лодок, парусники и русалки верхом на дельфине.
   А кроме того, здесь росло столько видов всяких растений, что наверняка и специалисты всех не знали. В низинных местах, а иногда и сплошняком в лесу, росли лианы. Стебли были различной толщины и свешивались со стволов деревьев, причудливо переплетаясь. Матросы впервые увидевшие такое дальневосточное чудо, с удовольствием лазили по лианам и с дикими криками качались как орангутанги.
   Тут же росли какие то орешники, которые матросы тоже попробовали на вкус. Дикий виноград, кто то называл его лимонником, действительно лимонник, больше двух трех ягод, съесть было нельзя. Челюсть от кислоты сразу сворачивало в сторону.
   А на земле травы и папоротники выше человеческого роста. И среди травы, целые поляны черемши, дикого лесного лука с привкусом чеснока.
   Места здесь были исключительные, лес, природа, мягкий климат, теплое море, отличные пляжи – здесь надо было делать курорт – говорили офицеры, а не военно-морскую базу.
   В лесу были набиты целые тропы, почти как узкие дороги, по рассказам местных жителей здесь ходили кабаны, изюбры, медведи и тигры.
   Мы молодые матросы сначала улыбнулись, когда нам рассказали про тигров. Но когда увидели на территории базы матроса, который летом ходил в зимней шапке и белом полушубке мехом наружу, почесали затылок.
   К этому матросу, ночью на пост пришел тигр. Услышав неясные шорохи, постовой включил прожектор и увидев полосатого хозяина уссурийской тайги, который сидел прижавшись к земле, уже приготовившись к прыжку, со страху или по инерции матрос опустился на пол сторожевой вышки.
   В тот период, часовым стрелять на посту не разрешали и даже если был произведен выстрел офицером, его таскали по комиссиям и в личном деле по этому поводу, был очень жирный минус.
   Матрос включил тумблеры всех тревог сразу. Прибежавший караул, с оружием на изготовку, увидел включенный прожектор и сидящего часового на полу вышки, в обнимку с карабином.
   У часового «поехала крыша». Когда мы впервые увидели этого парня, спросили у старослужащих и офицеров, почему его не комиссуют, ответ был до тупости прост.
   - Это он от службы «откосить» хочет.

   Ручкин был осеннего призыва, с Урала его призвали 4 ноября, там уже были морозы под двадцать градусов, а на базу он попал в конце ноября. Климат в этом районе уссурийской тайги был очень мягким. Температура воздуха была плюс восемнадцать, матросы и офицеры ходили без шинелей и бушлатов.
   И так продолжалось до средины декабря и только к новому году выпал снег. И как выпал. С вечера погода была отличная, температура воздуха плюсовая. А утром, построение и аврал: шинели, шапки и… лопаты.
   Снегу за ночь выпало сразу выше колена. До обеда матросы при помощи обыкновенных лопат, прочистили все дороги, проходы, трапы и тропинки. 
   Точно так же приходила весна. С вечера погода стояла минусовая, градусов восемь-десять, а с утра плюс пятнадцать и реки и ручьи, бурными потоками несли свои воды к океану. И буквально за неделю, все сопки одевались в буйный ярко-зеленый ковер.

   Молодые матросы были конечно все разные, как по внешнему виду, росту, образованию, так и по манере поведения. Здесь в большом коллективе, всё было на виду, сразу можно было определить кто из матросов ребята «тертые», а кто маменькины сынки.
   Даже по манере держаться, поведению и некоторым другим необъяснимым приметам, можно было внешне определить шпану, спокойных ребят, домашних сидельцев и конечно же самых обыкновенных раздолбаев.
   Валерке прошедшему жестокую школу уличных драк, молодежных разборок на танцах и в подворотнях, постоянных приводов в милицию, здесь было даже спокойно.

   А понял он это почти случайно. В один из первых дней нахождения в воинской части, упав на койку после отбоя, уже засыпая, его посетила ранее неизвестная мысль. У него началась новая жизнь! И она пока лучше, намного спокойней той, что он видел раньше.
   Действительно он воспитывался у тетки. Отсутствие родителей, скромное питание, постоянная физическая работа, все это накладывало небольшой отрицательный отпечаток. В студенческие годы полуголодное существование в общаге, наверно известное всем, кто учился в другом городе. В учебном процессе постоянно висевшее предупреждение об отчислении. Не вовремя сданные хвосты, задолжности с прошлого года, все это не лучшим образом отражалось на нервах.
   А еще бессонные ночи с друзьями и подружками, отмечание внеочередных надуманных праздников и мероприятий. Постоянные молодежные хулиганские разборки. Регулярные приводы в милицию, допросы с моральным давлением, посадки в «трюм», посиди подумай. А на утро угрозы и оформление проколов с радостным ментовским карканьем, вот сейчас то и сядешь. Все это накладывало постоянное моральное напряжение и держало нервную систему Ручкина в сильно сжатом состоянии.
   А здесь на военной службе не надо было ничего делать, учить уроки, ходить на лекции, ни с кем ругаться, не надо ни кому бить морды, спорить, убегать, уворачиваться. Не надо выяснять отношения и ругаться с девками, которые строили из себя Белоснежек с оскорбленными невинностями.
   Здесь можно было вести себя спокойно и как рассказал один из старших товарищей, которой отслужил срочную раньше. Здесь тебя оденут, накормят, напоят, обогреют и спать положат. И даже охранять будут, пока ты спишь. Действительно так все и было, не надо ни куда лезть, надо просто было плыть в середине коллектива, лишний раз не высовываться и ты будешь отличником и самое главное, он это почувствовал уже  через месяц, нервная система у Ручкина пришла в равновесие.
   Истрепанные раньше до бахромы, кромки нервных окончаний зажили буквально за первый месяц, и с плеч Ручкина свалилась заботы и проблемы, казавшиеся на гражданке такими глобальными. Он спал с хорошим настроением, его не мучили кошмарные сны с поножовщиной и стрельбой, его мозг был спокоен. Как теперь казалось все эти ненужные, неизвестно зачем возникшие проблемы, были чуждыми. Все это закончилось и как он твердо сказал сам себе - навсегда.

   На своих сослуживцев он смотрел со внутренней улыбкой. Наблюдая за поведением матросов в команде, он внешне находил сходство некоторых матросов из разных областей Советского союза, со своими друзьями или родственниками примерно своего возраста. А некоторые товарищи даже походили на популярных артистов.
   В студенческий период, в какой то литературе по психологии он прочитал, что люди делятся на шесть типов, их можно отличить как по внешнему виду так и по поведению, сейчас он все это видел перед собой в натуральную величину. 
   Один из матросов хорошо пел, внешне ростом, манерами и лицом, даже улыбкой он был похож на Валеркиного дальнего  родственника, который кстати тоже хорошо пел.
   Другой матрос, внешними повадками и чем то в своем облике, так же напоминал, одного из жестких и свирепых хулиганов города, где жил Ручкин. Как потом оказалось, этот матрос действительно был лидером хулиганских разборок в команде и часто пускал в ход кулаки.
   Пришлось Ручкину с ним столкнуться чуть не в первый день, но как говорится, свой своего видит издалека. Ручкин стоял ночью на вахте и к нему подошел Крошкин. Что он хотел, Валерка даже не представлял.
   Крошкин был ниже ростом и немного меньше в габаритах по корпусу. Он окинул оценивающим взглядом молодого матроса и жестко с ухмылкой, посмотрел Ручкину в глаза.
   Валерка не меняясь в лице, усмехаясь в душе подумал, если бы где ни будь на темной улице, и что б ни кто не видел и потом не нашли, с левой в печень и правой от души в лоб, да так что б кости в черепе затрещали.
   Видимо выражение глаз Ручкина, сказали Крошкину многое, да и как говорят современные ученые, у противоборствующих людей, происходит столкновение биополей. А проще говоря, иногда человек может понять о чем думает другой или что хочет ему сказать.
   Выражение голубых глаз подошедшего изменилось, он улыбнулся.
   - Вижу ты крепкий парень, наверно боксом занимался? Морды бил на гражданке?
   - Всякое бывало. И боксом занимался, но мне больше нравится водопроводная труба в три четверти дюйма. Так хорошо в толпе работает – спокойно ответил Ручкин.
   - Наш человек - уже добродушно заулыбался Крошкин – ты с Урала, чё там у вас хорошего?
   - Я же на посту, сам знаешь разговаривать нельзя.   
   - Да пошли они все на х…, я щас любого… - увеличив громкость голоса Крошкин завелся с полуоборота.
   - Подожди, народ же спит, пусть отдыхают, я утром сменюсь и поговорим спокойно, о чем хочешь. Время то навалом.
   - А вот это правильно. Если кто будет «наезжать» скажешь, ты мой кореш, я их б… вот где держу – совершенно изменив интонацию голоса, уже добродушно сказал он и показал сжатый кулак - понял.
   - Так точно – спокойно ответил Ручкин.
   Все матросы были призваны из разных областей. Были представители Сибири, Урала, центральной полосы России, конечно же хохлы и белорусы, а так же татары, мордва, марийцы и… да разве это важно.
   В те времена, даже хохлы с фамилией ПэтрэнКО или ВасилэнКО, глядя на тебя честными глазами, именовали себя русскими. А говор у многих, был своеобразный, иной раз было даже интересно послушать. И ни кто не обижался, когда его спрашивали, ты хохол? Немец? Узбек?
   Татарская часть призывников сами рассказывали, что они татары. Но были и такие, которые говорили что они не татары и рассказывали о своей национальности. Здесь Ручкин узнал, что каждая национальность тоже состоит из многих составных этнических частей, со своим языком, культурой, обычаями и у многих, даже молодых людей того периода, были знания о территории с которой пришли предки его родителей. Это в то время удивило Валерку, но не оставило в его памяти названий этих этнических групп.
   Впоследствии, в разговорах эти товарищи учили всех кто пожелает, приветственным и наиболее распространенным оборотам речи на разных языках, отдельным словам и понятиям, и конечно же ругаться на незнакомом языке.
   Например, один из матросов был призван из глухой деревни, какой то советской республики. Говорил он своеобразно, с удивительным непередаваемом акцентом, а когда представлялся как положено по уставу, говорил:
   - МатросЭ ПетровЭ по вашему приказанию прибыл.
   В первые же дни, все матросы всех призывов перезнакомились, нашли земляков, общих знакомых или хотя бы обговорили, кто бывал в соседних городах. Но вот в нашей же команде встретились два призывника из города Фрунзе.
   Оказалось, они жили на соседних улицах, учились в соседних школах, играли детьми в одном дворе. Многих парней и девчонок, обои знали отлично, но вот друг с другом знакомы не были.
   Один после окончания техникума был сразу призван  в Армию, второй окончив десять классов, работал в селе у родственников. Как он потом признался, хотел «откосить». И рассказал как его «забрили» в Красную Армию.