Глава 7 Язык Ветра и Улыбок

Путь Алексея на запад был соткан не из километров, а из **встреч.** Каждая – яркая нить в гобелене нового мира, где Рог стер не только болезни и нужды, но и глухие стены между душами. Он шел через леса и поля, через руины городов, превращающихся в сады, и чувствовал, как его стальная, закаленная в липецком дыму душа, начинает **звенеть,** как тетива, натянутая ветром перемен.

**Карпаты. Румыния. Пламя и Песня.**
Дым костра, терпкий и древесный, встретил его раньше музыки. Потом грянули **скрипки** – не мелодия, а вопль радости, полет птицы над пропастью. **Цимбалы** зазвенели, как горные ручьи. Голоса, хриплые и высокие, сплелись в огненный клубок. **Табор.** Раскинулся не таясь, как праздничный ковер, на старой трассе. Яркие *шатре* (шатры), кони без привязи, дети, чей смех был чище горного ключа.
– *Ачхэлэс, рром!* – крикнул седой мужчина с лицом, вырезанным временем из дуба, поднимая кувшин. Его Рог – тяжелое серебряное кольцо – лишь искрился в огне. – *Пэ дэс!* Садись! Еда есть!
Алексей хотел жестом показать, что не голоден, но его уже втянули в круг у костра. В руки сунули глиняную **бошэ** (миску) с дымящейся **чорбой**, густой от мяса и перца. Рядом положили ломоть теплой **мамалыги**. Никто не спрашивал имени. Язык? **Язык был лишним.** Девушка в платье, усыпанном монетами, улыбнулась – глаза черные, как ночь над горами. Она взяла его руки, ее пальцы – легкие птицы. Заиграли снова. Алексей, неуклюжий, как медведь на льду, попытался повторять движения. **Ноги сами находили ритм.** Он кружился, смеялся, не понимая слов песен, но чувствуя их **тепло** в груди, их **тоску** в высоких нотах, их **безумную радость** в притопах и хлопках. Его Рог молчал. Еду варили в котлах над огнем, муку мололи вручную, музыку рождали пальцы и глотки. Рог лишь **держал дверь открытой** – для щедрости, для смеха, для того, чтобы усталость от пляски уходила, как дым, а подаренное путнику возвращалось не вещами, а этим диким, прекрасным чувством **братства под звездами.** На рассвете он уходил, его рюкзак отяжелел от **пхувэ** (сухофруктов) и **мигэлэ** (орехов), а в сердце билась незнакомая мелодия. Старик на прощанье крикнул что-то на звучном цыганском, махнув рукой на запад. Алексей понял без слов: *Иди с ветром, брат.*

**Эстония. Балтика. Лязг и Смех.**
Гул, от которого дрожала земля! Не гром, а **бьери хорн** – боевые рога! Алексей вышел из соснового бора к лугу у подножия древних каменных стен. Там **сшибались «викинги».** Бороды, сплетенные в косы, кольчуги, сверкающие на солнце (кованные *уже* после Появления, с помощью Рогов – сложные узоры выдавали терпение и любовь к делу). Топоры, мечи – настоящие, тяжелые! Удар! Один гигант падает, сбитый могучим плечом соперника. Кровь? Нет! **Вспышка золотого света** от Рога-браслета на его запястье. Боль растворилась в приливе бодрящей эйфории, злость – в грохоте хохота. Упавший вскакивал, хлопал победителя по кольчужному плечу, и они шли к огромной деревянной **кадэ** (бочке), черпая пенное **ёлу** (пиво) дубовыми кружками.
– *Тулэ сюда, вэнэ!* – рявкнул на Алексея рыжебородый колосс, похожий на ожившую скалу. Глаза его сверкали веселым вызовом. – *Проверим силу! Торгрим зовут! Рог убережет!* Финские слова долетели как грохот камнепада. Алексей не понял всех слов, но **понял жест** – широкий взмах рукой, приглашающий в круг, понял азарт в глазах, понял **уверенность** в том, что боль – лишь миг. Он вспомнил силу своих рук, выкованную у мартенов и обновленную Рогом. Сбросил рюкзак. Схватился с Торгримом. **Борьба!** Мускулы налились сталью, сапоги врезались в землю. Он чувствовал могучую хватку, дыхание противника, гул одобрения зрителей. Проиграл. Коснулся земли плечом. **Волна тепла** от Рога смыла досаду, оставив лишь чистый восторг и легкое головокружение. Торгрим протянул ему **круузику** (кружку) с темным, горьковатым пивом. – *Тэрвэ!* За здоровье! – грохнул он, и Алексей, чокаясь, крикнул в ответ: – *Ваше здоровье!* Они поняли друг друга. Здесь **сила** была не для войны, а для **радости испытания**, для звонкого удара по жизни, звенящего, как меч о щит, и не оставляющего ран. Уходя, Алексей оглянулся: они начали метать огромные **клёд** (валуны), смеясь, подбадривая друг друга на финском, эстонском, бог весть каком наречии. Шум был оглушительным, но в нем слышалось **братство.**

**Париж. Остров Сите. Камень и Смычок.**
Тишина здесь была иной. Тяжелой, как вековые камни Собора, чьи шпили упирались в хмурое небо. Алексей шел по набережной Сены, чувствуя шепот истории в каждом обломке. И вдруг... **запела скрипка.** Звук родился под аркой древнего моста – чистый, пронзительный, как слеза. Там стоял худой человек в поношенном фраке. Глаза закрыты, лицо – маска сосредоточенной боли и блаженства. Смычок касался струн с нежностью любовника. И **чудо:** там, куда падали звуки – на серой, мертвой брусчатке, в трещинах вековых стен, между булыжников – **распускались цветы.** Хрупкие, неземные: синие, как забытое небо, алые, как пролитое вино, золотые, как последний луч. Они тянулись к свету, пока лилась музыка, и увядали, едва она замолкала, чтобы возродиться вновь с новой фразой. Рог скрипача – изящное серебряное кольцо – лишь мерцал тихим светом. Он не создавал цветы. Он помогал **музыке** стать настолько чистой, настолько полной тоски по красоте, что сама **душа звука** материализовалась, преображая камень. Алексей стоял, не дыша. Он не знал названия пьесы, не понимал французских слов, которые, возможно, шептал про себя музыкант. Он **чувствовал.** Чувствовал, как холод камня сменяется нежным теплом лепестков, как боль одиночества растворяется в этой синеве. Последний аккорд замер. Цветы исчезли, оставив лишь память о чуде. Музыкант открыл глаза. Их взгляды встретились. Незнакомец кивнул. Маленький, печальный кивок. **«Видишь?»** – говорил этот кивок. **«Это возможно». И «Прощай».** Он растворился в сером переулке, как последний звук его скрипки. **Искусство** больше не стоило денег. Оно стоило **всей души.**

**Дорога к Морю.**
Алексей шел неделями. Он видел города, где стальные каркасы небоскребов оплетали виноградные лозы, выращенные руками вчерашних офисных работников. Видел детей, чьи Роги создавали не игрушки из магазина, а фантастических существ из света и тени, играющих в заброшенных парках. Он видел **освобожденную суть.** Не утопию ленивого блаженства, а **фейерверк человечности,** где каждая искра была уникальна. Рог дал **базис** – хлеб, здоровье, неуязвимость. Но чудеса творили **люди.** Люди, наконец-то свободные творить не ради выживания, а **ради самой жизни,** ради **красоты,** ради **друг друга.**

Его стальное сердце, закаленное в грохоте цеха и горечи одиночества, не просто оттаяло. Оно **раскрылось,** как бутон под утренним солнцем. Ярость ушла, сменившись тихим, непреходящим изумлением перед этим новым миром. Он нес в себе сокровища пути: **цыганскую пляску под карпатскими звездами, звон боевых топоров без боли в эстонской крепости, слезы цветов, рожденных скрипкой на парижском камне.** И когда вдали, за последним холмом, блеснула бескрайняя **синева Адриатики,** а на горизонте встали башни и холмы **Сплита (Split)**, он понял. Дорога к морю была не просто переходом пространства. Это было **крещение.** Крещение ветром, смехом, музыкой и цветами нового мира. Где-то там, в марине, ждал его корабль. Ветер нес запах соли. И море звало.