Адамов и Ева Глава 12 заключительная

Вечер застал меня в кухне, где я коротала время в ожидании пунктуального майора за приготовлением ужина, поливом гераней и молчаливым диалогом, который я пристрастилась вести с Костиком, глядя на его фотографию.
Ровно в двадцать один тридцать  раздался звонок в мою дверь.
И я нисколько не сомневалась, что майор выжидал где-нибудь во дворе на лавочке, чтобы нажать на звонок ровно минута в минуту, как договаривались.
Я открыла и радостно улыбнулась ему навстречу, как старому другу. Мне правда было приятно, что он заехал.
Он вошел в прихожую, прищурясь от света после темноты подъезда, в котором опять не горела лампочка. На самом же деле, свет в моей прихожей вовсе не был ярким.
Майор сказал «добрый вечер» и во все глаза уставился на меня, словно отказываясь узнавать. Затем опустил глаза на мою грудь, где красовался портрет Че Гевары.
Гордый команданте с прищуром смотрел мимо майора и я знала, что он ни за что, даже под пытками, не выдаст никому  моей тайны.
«Проходите, Олег Григорьич, - пригласила я широким жестом в сторону кухни. - Нас ждет ужин.»
Майор Адамов без помощи рук скинул на пол ботинки и в носках пошел за мной на кухню, где уже стояли наготове тарелки, лежали приборы (т.е. просто две вилки и один нож).
Посмотрел на стол с явным удовольствием и опустил на табуретку пластиковый пакет. Матерчатой сумки при нем на этот раз не было.
 «Да оставьте вы свой ядерный чемоданчик в комнате!  За ужином он вам явно будет мешать. - сказала я покровительственным тоном любезной хозяйки, напомнив себе самой владелицу отеля на Архивной. - И вам, конечно, надо освежиться с дороги. Сходите в ванную. Я вас здесь подожду. Там все полотенца чистые. Берите любое. Только белое не трогайте, это мое.»
Майор внимательно через очки посмотрел на меня и выполнил все в той последовательности, как ему было сказано.
Что значит, военный человек! С полуслова понимает.
Уходя в ванную, он кивнул на пакет.
«Это от Гордеевых,»  - сказал он. И ушел плескаться с дороги.

В ожидании, пока он выйдет, я заглянула в пакет.
 Там было много того, что я люблю. Того, что так напоминало мне счастливое прошлое (теперь я понимаю это наверняка) вдвоем с Санькой.
Я утащила пакет к себе в комнату, чтоб там его разбирать и не спеша разглядывать содержимое.
Майор вышел и кашлянул  на кухне, я тоже подтянулась, чтоб не затягивать более с совсем уж поздним ужином.
Пока я раскладывала по тарелкам дымящуюся картошку, добавляя к ней вполне приличные по цене и качеству сосиски, майор дошел до комнаты, где остановился на постой и вынес к столу палку копченой колбасы, банку с красной икрой и оливки в жестянке.
Под мышкой у него торчала бутылка  вина.
Он поставил все это на стол и на мой вопросительный взгляд, сказал: «У меня на прошлой неделе был день рождения. Я хочу, пусть и задним числом, отметить его с вами.»
Хоть я и ничего не понимаю в винах, но, по-моему «Хванчкара» - это круто. Не «Исповедь грешницы».
«А как же Гордеевы?» - спросила я огорошенно.
«С ними мы отметили день в день!» - отрапортовал именинник.
- Ну вот, меня никто не предупредил, надо же... Подарка у меня, увы, нет! И сколько же вам стукнуло?
-Тридцать шесть.  Много или мало?
-Я не знаю, много это или мало. Я знаю, что для женщины тридцать шесть-это уже много. А как у мужчин, представления не имею!
-Тогда давайте выпьем за встречу, может, у нас и появятся представления, много это или мало…
-Тогда уж сразу за именинника!
-Нет-нет, сперва за встречу, за хозяйку! Уж потом за именинника.
Майор с античной фамилией и отнюдь не  античной внешностью спокойно откупорил бутылку вина и красиво, без суеты, разлил вино по стаканам.
 За бокалами идти к серванту было лень.
«Ну, рассказывайте, - потребовала я, когда вино было пригублено и картошки в тарелках поубавилось. - Как дела у Саньки, как ее малыш? Как они, вообще?»
«Да, как? - майор отодвинул початую тарелку и сложил руки на коленях. - Да, вроде, все неплохо! Живут себе, пацан растет…Скучать им не дает. Вояка будет! У самих все ладно, не слышал, чтоб ссорились…Вот все, если в трех словах.»
«Майор, - сказала я, - я скучаю по ним. Мне мало в трех словах! Вы мне фотографий не привезли, случайно?»
«Не догадался, - майор пожал плечами. - Я к конференции готовился, на это вся неделя ушла… Виноват.»
- Ох, что с вами поделаешь! Ладно, давайте выпьем за вас! За ваши тридцать шесть! За вашу конференцию! Будьте здоровы! Я надеюсь, что с вашего вина меня не развезет, как в прошлый раз!
«Не помню, чтоб такое было…» - деликатно сказал майор и взялся за виски, словно воскресив в памяти, как беспардонно  я обошлась с его очками в прошлый приезд и придержал их за дужки.
«Кстати, я хотела сказать вам спасибо за мамины яблоки. Они очень скрасили мою одинокую жизнь. В следующий раз, когда поедете к маме, не забудьте про меня! Я буду ждать ваших яблок. Они так великолепно пахнут!»
- Хорошо. Яблок само собой! Еще мама держит кур и поросят. Могу и поросятинки привезти в гостинец…
- Как хорошо вы это сказали - «привезти в гостинец поросятинки»! Детством повеяло!
- А почему вы сказали про одинокую жизнь? Ведь вам далеко не тридцать шесть! Какие ваши годы?
-Какие бы ни были, от этого ничего не меняется…Знаете, майор, ведь я влюбилась там, в отпуске! Влюбилась так, что света белого не вижу! И выхода ни-ка-ко-го! Потому, что мне ничего не светит.
Майор Адамов подвигал желваками, налил вина себе одному и опрокинул его махом так, словно пил водку. И также сморщился.
Не знаю, по какой причине: то ли от выпитого вина, то ли оттого, что майор нагрянул на мою голову уже в третий раз и я его уже перестала стесняться, то ли оттого, что сам он стеснялся своего присутствия в моем доме, а скорей всего оттого, что поделиться-то мне было не с кем, я рассказала ему про все, что со мною приключилось в Ялте.
Он слушал молча, мученически морща лоб, снимая и одевая обратно свои очки, наваливался грудью на стол, складывал руки на коленях…
Но ни  разу не перебил меня, пока у меня было, что говорить.
Потом мы замолчали оба разом. Только будильник на кухонном столе  тикал громко, как бомба с часовым механизмом, вторгаясь в тишину.
Потом в наше вязкое  молчание прорвалась  телефонная трель.
Нам обоим оказалось нелегко выкарабкаться из паутины моего горемычного рассказа. Майор опомнился первым.
«Ева, вы слышите? У вас телефон звонит!» - сказал он.
Я слышать -то слышала, но понимала с трудом.
Тогда майор поднялся, взял меня за плечи, подняв с табуретки,  и повел к телефону. Снял трубку с аппарата и вложил мне в руку.
«Ало, - сказала я машинально в трубку, - слушаю вас?»
Майор стоял напротив меня, словно готовился, в случае чего, оказать мне первую помощь.
«Мне звонили с вашего телефона.» - пророкотал  мужской  голос в трубке.
«Что?  Кто это? - не поняла я. - Кто звонил?»
«Это я хочу узнать, кто звонил и для чего?» - произнес голос мне в самое ухо и тон не предвещал ничего хорошего.
«Я …не понимаю…Вам кого надо?» - мой голос напрягся и враз осип.
«Несколько дней назад на мой телефон приходили звонки с вашего номера. В чем дело?» - абонент явно не собирался шутить.
Майор напряженно глядел в мои бегающие глаза.
«А …я не знаю…Не знаю я…- пролепетала я невнятно. - Я не звонила никому!»
«Не звонили сто восемьдесят два раза?» - насмешливо спросил абонент.
- Я…Я в отпуске была! У меня квартиранты здесь жили. Может, это они звонили? Только мне ничего не известно!
«Ну, понятно... Квартиранты, значит! - произнес мой собеседник.- Окей!  Я вношу этот номер в черный список.»
И в трубке раздались частые гудки.
Я слушала эти гудки и ничего не понимала. Не соображала, с кем я сейчас говорила; не понимала, что трубку надо положить на рычаг.
Снова выручил майор. Он вытащил из моей вспотевшей руки трубку, пристроил ее на аппарат.
Взял меня за руку и, как  ребенка, повел на кухню. Усадил на табурет . И за плечи придержал (чтоб в обморок не грохнулась, что ли?)
-Ева, что с вами? Вы бледная такая! Вам вина налить? Глоток вина вам просто необходим.  Кто  это вам  звонит в такой час?
-Что? Вина? Давайте своего вина. Скорее давайте!
-Кто это был? Кто звонил?
-Вот всем вы хороши, майор! И кашу манную лучше всех варите, и посылки от друзей доставляете исправно, и маму замечательную имеете с яблоками и поросятами, и студентов учите уму-разуму в институте, и тридцать шесть лет на свете живете, но ничего вы не понимаете! Ничего не понимаете!
-Да нет…Я, как раз,  понял, кто вам звонил.  Нетрудно догадаться! Меня интересует другое…Правда, что у вас жили квартиранты?
Я всхлипнула и махнула залпом стакан вина.
- Да откуда они у меня возьмутся? Никогда, слышите, никогда не было у меня здесь квартирантов, любовников, случайных людей! Не было! Никого не было, никогда! Одна Санька! И то, не знаю, была или приснилось? Мне, знаете ли, часто дурацкие сны снятся!
Я пристроила голову на руки и безутешно заревела, сидя у стола.
Так горько я не плакала давно. С самого детства.
Мне было лет восемь, когда я задумала сделать маме подарок ко дню рождения.
Я делала его неделю. Это была немыслимая аппликация из пуговиц, бусин, лоскутков на цветном картоне, изображающая жар-птицу.
 Я прятала подарок в старом затрепанном журнале на письменном столе, чтобы он не попался маме на глаза раньше срока.
Однажды, придя из школы, я обнаружила, что журнал с подарком исчез. Исчезли тогда многие вещи с моего стола.
В мое отсутствие мама, мой домашний диктатор, решила навести на столе порядок и без спроса повыкидывала многое из того, что у меня хранилось.
Журнал был старый, помятый. И это стало его приговором. Мама не знала, что между страницами секрет, сулящий нам обеим  неслыханное счастье.
А, главное, как я в это верила!  Мама же решила, что это бумажный хлам, от которого пора избавиться.
Как я тогда рыдала! Меня было не унять.
Мама даже напугалась, не поехала ли я головой. А я просто оплакивала выброшенную птицу счастья…
 Горевала я до вечера. Голова моя болела, веки распухли и не открывались, горло охрипло…
Вроде бы, после этого я ни разу не ревела так долго и горестно.
И вот, сегодня горю моему, казалось, снова не будет края!
Я забыла, что в доме чужой человек и его надо как-то забавлять. Я забыла, что перед посторонними нельзя так обнажаться.
 Но всему на свете приходит конец. От слез я так обессилела, что мне стало все равно, где я и кто рядом со мной.
Потом реальность стала постепенно возвращаться  в мою голову, я уже слышала тиканье будильника и клокотанье чайника, поставленного майором на газ.
Сам майор сидел напротив и гладил мою руку.
Я поймала себя на мысли (значит, и соображение ко мне вернулось), что делает он это, как взрослый, утешающий ребенка в его печали.
Слава богу, что он не наглаживал мою руку с другими намерениями, хотя по поводу этого он меня успокоил еще в прошлый свой приезд.
Я отняла от него свою руку и потащилась в ванную  - приводить себя в порядок. На это ушло немало времени.
 Я растирала свое распухшее лицо белым полотенцем и не знала, с какими глазами я выйду в кухню.
Как было бы здорово, если бы майор догадался сейчас исчезнуть в своей комнате, ведь ему завтра рано вставать.
Этим бы он избавил меня от жгучего стыда.
Но майор по-прежнему сидел у кухонного стола. Только в кружках уже дымился чай. Майор успел его заварить. На будильнике был первый час ночи. Ничего себе.
«Майор, простите меня за истерику.- я присела на краешек табуретки и посмотрела на майора своими исплаканными глазами, веки над которыми подергивались, словно у сломанной куклы. - Сама не знаю, что это вдруг на меня нашло? Я не истеричка, поверьте!»
«Я верю, конечно, - сказал майор, глядя на меня с жалостью.- Давайте пить чай. Забудьте.»
«Что-то не везет вам у меня. Все время в вашем присутствии я творю какие-то глупости. Вот, день рожденья вам испортила! И откуда что берется?» - я удрученно уставилась в кружку с чаем.
«Ева, послушайте, - сказал майор, тронув меня за руку. - Бог с ним, с днем рождения! Не последний. Послушайте, что я вам скажу!  Меня пригласили работать в Москву, в Академию химической защиты. Собственно, не пригласили даже, а переводят. Общежитие дают. Через год квартира будет. Но надо решиться на этот переезд. Впрочем, я человек военный. Раздумывать долго ни к чему и незачем. Приказ получен - приказ исполнен.»
«Да? - я удивилась , кажется.- Выходит, теперь мы с вами будем жить в одном городе? Чудны дела твои, господи!»
Майор кивнул.
- Раз речь зашла  о квартирантах…Может, вы возьмете меня в постояльцы? Я не буду вас обременять. Утром исчез, к ночи  пришел, лег спать. И потом, деньги  же вам не помешают?
- А ваше общежитие как же?
-Ну, если для вас мое предложение приемлемо, так я откажусь от общежития. Квартира все равно через год будет - в нашем ведомстве не дают ложных обещаний, проверено. А потом, сами знаете, мне уже тридцать шесть, не хочется в общежитие…
- Из меня неважная хозяйка, майор! Видите - не знаешь, что от меня можно ожидать… Охота вам нянчиться здесь со мной? Мыть за меня посуду, варить кашу?
- Ах да, с меня же еще праздничный салат! Помнится, я в прошлый приезд обещал вам салат!
-Ну, какой же салат в полпервого ночи? Давайте допьем чай, вам завтра рано вставать. Я не забыла об этом!
Мы пили чай и я судорожно вздыхала, так как тело не могло быстро выйти из стрессового состояния, у него были свои биоритмы.
Будильник оглушительно тикал, майор мешал ложечкой сахар в кружке с чаем, ложка успокоительно побрякивала.
За окнами была глубокая  ночь, которую загораживали бодрствующие ярко-розовые герани.

Уснули мы в одной постели.
Проснулась, правда, я одна.
В квартире стояла тишина и я, заполошно вскочив, босиком кинулась в комнату майора, затем в кухню.
По дороге в кухню еще заглянула в ванную, словно майор мог притаиться там,  приглашая меня вспомнить детство и играть с ним в прятки.
 В ванной, естественно,  никого не было, только ярко белело, безвольно свисая, большое полотенце, привезенное из Ялты.
Оно напоминало белый флаг капитуляции, выброшенный на глаза победителю.
В кухне, кинув взгляд на будильник, я поняла, что разыскивать майора Адамова в моей квартире напрасный труд - любая конференция давно начала свою работу.
Табуретки были аккуратно задвинуты под стол.
Посреди стола стояла моя чайная кружка, в нее была вставлена ложечка и пакетик с чаем. Рядом - блюдце с кружками лимона и сахарница.
К сахарнице прислонена записка. Я взяла ее в руки, сходила за очками, линзы вставлять было долго.
«Доброе утро! - было выведено рукой майора. - Завтрак на плите. Я смогу быть не раньше семи вечера. Мне завтра рано уезжать. Если можно, не ужинай без меня!
У меня идея - давай жить вместе. Мне кажется, у нас получится.
PS: Кстати, считай это официальным предложением руки и сердца.»
Почерк у майора разительно  отличался от каракуль Игоря Ильича.
Майор был редким каллиграфом, красота и безупречность строк просто завораживали.
Я посмотрела на плиту. Там стояла закутанная полотенцем кастрюлька. В ней была манная каша, которой мне так не хватало в детстве.
Я снова опустила глаза в записку, перечитала ее.
Вернулась в комнату, пытаясь вспомнить предшествующие моему пробуждению события. Вернулась в коридор, уставилась на себя в зеркало.
Веки  до сих  пор были припухшими от слез и Че Гевара на груди  смотрел сурово, не зная, закрыть ли ему глаза на мои ночные выкрутасы или все- таки осудить их…
Я пожала плечами и вернулась в кухню.
Еще раз прочла записку майора и положила ее рядом с клетчатым листком от Игоря Ильича.
Протянув руку к полке над столом, я сняла с нее фотографию Костика и спросила его: «Что скажешь, дружище? Мне дали время до вечера и ты мне должен помочь советом, как быть? Что ты мне посоветуешь, а?»
Костик сиял улыбкой, веснушки цвели на его веселой рожице. Ирина и Анатолий тоже улыбались поощрительно.
«Значит, вы думаете, надо? - обратилась я к ним. - Молчание - знак согласия…»
Я поставила фотографию на место и прошла к столику с телефоном, чтобы взять в руки серебристую визитную карточку. Карточки не было на месте. Остался только темный квадратик на запыленном столе, явно подтверждая тот факт, что она там лежала много дней.
Ай да, майор… Разом решил нерешаемую проблему!
С этими неотступными мыслями я  вернулась на кухню. Торопиться мне было некуда. Слава богу, суббота…
Сидя за завтраком, что на рассвете приготовил мой будущий квартирант (или не квартирант уже?), я раздумывала, на что потратить мне этот день до семи вечера.
Мне дали время подумать. Вернее, попросили подумать и дать ответ. Спросить совета было не у кого.
 Нет, варианты были, конечно.
 Тот же Игорь Ильич. Можно ведь  ему позвонить.
 Можно было позвонить Саньке. Скорее всего, так и надо сделать.
 Я, как всегда, выбрала самый запутанный путь.
День был ясный, приветливый, теплый, почти как в Ялте.
 И я решила,  что буду весь день бродить по Москве. И думать, что мне делать. Ответ явится наверняка.
И я вышла из дома. Спустилась в метро без определенной программы.
 Доехала до станции Кропоткинская. Там мама провела свое детство.
Сегодня почему-то она вспоминалась, как никогда.
В такие моменты мамы нужны особенно. И особенно жаль, если  их нет рядом.
 Я пошла по Остоженке. Улица была почти пуста, тиха, благостна.
И я вдруг ни с того, ни с сего решила зайти в храм, что встретился по пути.
Это была совсем не моя тема.
Я, бестолочь, всегда чувствовала себя в церкви неуютно. Но, после ухода мамы, мне не доводилось здесь бывать ни разу.
 А тут прямо потянуло. Я махнула рукой на то, что на мне Санькины джинсы и майка с команданте Эрнесто на груди. Зашла в церковь, постояла  у икон, разглядывая их.
Спросила у тетки при входе, куда поставить свечу на помин души.
Мне никто не мешал. Не делал мне замечаний про мои тертые штаны, непокрытую голову и вызывающую  красную майку.
В церкви была приятная прохлада и гулкая тишина. Изо всех окон сочился лучами летний радостный день.
Я еще раз подумала про выброшенную почти двадцать лет назад жар - птицу и вдруг вспомнила, что у мамы завтра именины.
Значит, правильно, что я здесь. Все верно.
Вечером за ужином я смогу помянуть ее вместе с майором.
Выйдя на паперть, я услышала голос, обращенный явно ко мне: «Красавица, подай детям на хлебушек! Своих бог пошлет!»
Лишних денег, как всегда, не было.
Но я, все же, покладисто остановилась, вытянула из кошелька сотню и сунула в руки цыганке. И покрепче прижала к боку сумку с новенькой NOKIA. На всякий случай.
Та, не ожидая такой легкой добычи, не стала меня осаждать с предсказаниями счастья и независимо отошла прочь.
И я также  независимо вышла на улицу, оглянулась на церковные купола и пошла своей дорогой.
Дорогой, с которой никуда не свернуть, потому что она - моя.
И ничья больше.
Дорогой, на которой совсем недавно мне было обещано много любви и ласки, дорогой, где меня поджидало мое нежданное счастье, пахнущее спелыми яблоками в зимний день и появляющееся в тот момент, когда это всего нужнее.
Я уже знала, какое решение мне стоит принять.
Я знала, по крайней мере с сегодняшнего утра, что теперь я смогу получить все то, чего у меня никогда не было в детстве.
Я знала, что меня будут гладить по руке, спасая от горьких слез.
Что мне будут привозить те гостинцы, которых мне будет очень хотеться. Что по утрам меня будет встречать чай с лимоном и заботливо укутанная полотенцем кастрюлька манной каши.
И  салат, который я сама никогда не приготовлю так вкусно.
 И что у меня будет старенькая мама, которая обитает  в сказочном домике и варит душистое варенье.
Я знала, что мой научный труд обязательно будет закончен под патронатом пунктуального человека, который полжизни прозанимался наукой сам, а вторую половину жизни посвятил образованию молодежи.
 Самой лучшей, самой надежной молодежи.
И человек, который живет у теплого моря на Виноградной улице и пишет неразборчивым почерком на клетчатых листочках смешные письма, у меня тоже теперь есть ( вот ведь счастье!).
И еще я знаю, что у меня будет настоящая свадьба, на которой чета Гордеевых будет свидетелем моих искренних чувств и слов.
И что я смогу надеть Санькино чудесное белое платье, которое  не просто так осталось висеть в моем шкафу.
И что на моей свадьбе будут желанными гостями Ирина и Анатолий Нефедовы.
И что шлейф моего платья будет нести за мной улыбчивый солнечный человечек с веснушками по имени Костик.
Человечек, с которым у нас одна на двоих группа крови.