Встретимся с тобой

Случилось это в те годы, когда других телефонов, кроме домашних стационарных, не было, двери подъездов запирались на замки с ключами, а домофоны еще не устанавливали.

…Телефонный аппарат ярко-красного цвета с трубкой приятной округлой формы на закрученном спиралью проводе зазвонил неожиданно и тревожно.

Танюшка сидела дома одна: родители на работе, до школы еще месяц, но гулять не с кем — подружки по деревням и дачам у бабушек.

А у Тани бабушки не было. Умерла бабушка этой зимой. Долго болела, не вставала, так что к моменту ее кончины Таня уже и привыкла, что никто не хлопочет по хозяйству, не печет пирожки и не варит манную кашу без комочков. Смирились и все остальные члены семьи, тихо дожидаясь конца. В феврале он и наступил.

Не стало бабушки — и больше не нужно было ютиться троим в одной комнате. Не нужно было матери после работы лежачей больной заниматься и надрываться, переворачивая ее. Не нужно было отцу на кухне, скрючившись в три погибели, за кульманом с чертежами сидеть — халтурить, чтобы на лекарства и медсестру с уколами хватало. И Танюшке не нужно было на цыпочках по темному коридору красться, чтобы бабушку не разбудить.

Задышала семья полной грудью.

Наступил август. Если и вспоминала внучка бабушку, то смутно, обрывками: вот она на кухне, уставшая посуду моет. Вот на костылях после перелома ноги. Танюшке до сих пор изредка мерещилось, что из коридора доносится тихий стук, будто на этих самых костылях кто-то ходит. Жутковато было, у девочки аж душа в пятки уходила. Коридор в квартире длинный, темный, страшный — как тоннель в метро. И заворачивал к кухне — а что там за поворотом, кто знает? Боялась Таня одна дома оставаться, и если приходилось, то из комнаты не высовывалась. Сидела в кресле с поджатыми ногами и шелохнуться не смела, стоило услышать знакомый глухой перестук.

В такой вот день и зазвонил их домашний телефон.

— Алло! — сказала Танюшка в трубку.

Если спросят маму или папу, она ответит, что они на работе, и попросит перезвонить вечером или уточнит имя звонящего, а потом передаст родителям, кто их искал.

Но женский голос в трубке произнес совсем другое:

— Привет… Как твои дела?

Голос Тане смутно был знаком. Мягкий по тембру, но тон суховатый, равнодушный. Кто же это? Знакомая, мамина подруга?

— Хорошо, — Танюша решила пока вести разговор нейтрально и одновременно постараться понять, кто на проводе. Почему-то она всегда стеснялась спрашивать имена звонивших, даже если не признавала их сразу.

— Все здоровы? — а голос немолодой, сипотца в нем какая-то…

— Да, — ответила девочка.

— Я мимо проходить буду, открой мне дверь, пожалуйста. Передать кое-что надо.

Ну точно знакомая! Наверное, мамина. Если женщина — значит, мамина подруга. Папе позвонил бы мужчина. И эта мамина подруга хочет ей что-то передать. Гостинец или, может быть, варенье — маме часто приятельницы с дач то варенья, то соленья привозили. А чтобы войти в подъезд, надо дверь ключом открыть. Звонившая сама войти не сможет, поэтому заранее предупреждает, когда появится.

— Через час примерно буду. Спустишься?

— Хорошо, — легко согласилась Танюшка, но царапало ее что-то.

Так она и не узнала женщину по голосу, а ведь та близко знакома с их семьей, раз по-свойски поприветствовала девочку и здоровьем домочадцев поинтересовалась.

— Вот и договорились, — сказала незнакомка. — Встретимся с тобой.

И прозвучало это “встретимся” так странно… Не угрожающе, нет, но звучало в интонации женщины какое-то намерение, а какое — не понимала Таня, не могла уловить!

Дал слово — держи. Пообещала спуститься через час и открыть железную дверь в подъезд — изволь! И ровно к назначенному времени Таня засобиралась. Натянула кроссовки, джинсы, футболку, накинула ветровку, а в карманах ветровки вдруг вкладыши от жвачки нашлись, ничего себе! Совсем недолго она их разглядывала, минутку же, не больше! Но посмотрев на часы, Танюшка поняла, что опоздала на целых пять минут. Нехорошо. Ее ведь ждут. Что эта женщина потом маме ее скажет? И что скажет мама?! Ругая себя за необязательность, скатилась Таня по ступенькам, кинулась к двери… и остановилась. Она даже не поняла, что за чувство такое повелело ей замереть и отдернуть руку от щеколды двери, когда пальцы уже в сантиметре от нее были…

И тут она отчетливо услышала звук. Глухой, будто палка в пол ударила. А потом протяжное шуршание. Таня обернулась — позади никого. И впереди у двери тоже. И под лестницей, где вход в подвал, никого. А стук и шуршание были, Таня поклялась бы в этом!

Открыть дверь она тоже не могла — не пускало что-то. Тяжелый липкий страх сдавил грудь, и Таня попятилась. Поднялась на этаж выше и выглянула в окно, выходившее во двор, но из него нельзя было увидеть, стоит ли кто-то у подъезда, потому что мешал козырек над крыльцом. Тем не менее Таня решила подождать. Кто бы там ни был, рано или поздно он выйдет из-под козырька…

Долго стояла Таня у того окна, но никто так и не отошел от двери и не подошел к ней. Не было там никого.

Только вдали, куда девочка и не смотрела даже, показалась на миг низенькая сгорбленная фигурка пожилой женщины. Она ковыляла, опираясь на костыли, сначала ставя на асфальт здоровую ногу, а затем с характерным шуршанием подволакивая сломанную.