Наследие Арна. Время Ярла. Глава Вторая

   ГЛАВА ВТОРАЯ

  Очередной приступ черной меланхолии Биргера ощутил в Лёдесе. После двух недель бездействия он опасался умереть со скуки. Звук  тяжелого мучительного кашля - единственное, что его немного бодрило.

   Конунг Эрик отправился в Лёдесе на встречу с Хоконом, норвежским конунгом, прихватив  с собой огромную  свиту, ярла и маршала. Хокон сам попросил о встрече, заверив, что прибудет до Иванова дня. Прошло уже десять дней с условленного срока, десять необычайно холодных дней с проливными дождями, но ни один норвежский корабль так и не появился. 

   Ярл Ульф умолял своего конунга не брать Биргера с собой, но Хокон в своем послании четко оговаривал присутствия Биргера, поскольку знал и доверял ему.  Ярл Ульф поднял большую шумиху из-за этих, казалось бы, невинных и дружеских слов и заставил Биргера защищаться перед ним и конунгом Эриком от обвинений в предательстве.

  Биргер спокойно рассказал о переговорах с норвежским конунгом, в которых он, как ярл  Фолькунгов, улаживал ситуацию, созданную его несколько легкомысленным братом, покойным лагманом Эскилем.

  Конунг Эрик и его секретарь епископ Кол приняли эти объяснения, и вот теперь все трое мокли под дождем в Лёдесе в окружении огромной свиты и быстро исчезающей провизией, ожидая норвежца, который так и не появился.

    Биргер часами просиживал в одиночестве своей палатки. Он не мог добиться аудиенции конунга, Ульф Фаси кружил рядом, как ревнивый олень. Сейчас ярл лежал в своем шатре в лихорадке, заходясь тяжелым кашлем, и Биргер счел со своей стороны бесчестным воспользоваться его недомоганием, добиваясь расположения конунга.

     Говоря откровенно, кашель ярла улучшил его настроение. Биргер справедливо полагал, что смерть слепа и может быть как доброй, так и злой, праведно или неправедно поражая того, кто ее заслуживает.

   Он расценил как величайшую несправедливость смерть брата Эскиля, упавшего замертво лицом в свинину на пиру накануне Рождества. Идеи Эскиля о лучшем государстве, основанном на законах, не заслуживали столь ранней кончины. Биргера не успокаивало  даже то, что смерть милостиво  не причинила ни боли ни страха тому, кого она скосила.

  На могиле брата он поклялся продолжить его дело и не проходило дня, чтобы он не думал об этом.

   Однако на этот раз смерть настигла нужного человека. Биргер не раз слышал, как задыхается ярл Ульф, издавая протяжные свистящие звуки. Две недели шел дождь и дул ледяной ветер, а ярлу становилось совсем худо. Ему следовало отправиться домой, в теплую постель, но вопреки благоразумию он упорно оставался рядом с конунгом, боясь подпустить к нему Биргера. Похоже, зависть Ульфа затерзала его до смерти.
 
  Конунг Хокон так и не появился. Погода на Лёдесе наконец улучшилась, прерванное лето вернулось в свои права, запасы провизии иссякли, а ярл Ульф стал совсем плох и им пришлось снять лагерь и отправиться восвояси.

  На подъезде к Скаре ярл Ульф сделал свой последний вздох и вскоре со всех концов страны в Бьёльбо  начали стекаться Фолькунги, чтобы почтить память ярла и  вместе с конунгом пройти в  траурной процессии.

  Ярл Ульф  сын Карла Фаси обрел вечный покой в церкви Бьёльбо рядом с костями его отца, Карла Глухого. Произнося прощальную речь,  Биргер нашел столь трогательные слова в память о кузене, что многие суровые мужчины не могли сдержать слез.
 
  Три дня в большом зале Бьёльбо  пили поминальный эль об усопшем. На почетных местах жена Биргера Ингеборг сидела рядом с епископом Колом, а сам Биргер бок о бок с конунгом Эриком. На целых три дня он получил право на королевское ухо. Однако самый могущественный Фолькунг не спешил воспользоваться этим, был тих и печален, и ни словом не коснулся больной теме власти в королевстве.

  Вопрос, волновавший каждого, заключался в том, кто из Фолькунгов станет ярлом после Ульфа Фаси. Имелось два претендента — Биргер, за которого ратовали все старшие представители семьи и юнкер Карл, сын Ульфа Фаси, которого хотели младшие, по крайней мере из тех, кто приехал из Форсвика.

  Конунг Эрик  все три вечера сидел среди моря синевы и серебра между своей сестрой и ярлом Фолькунгов, всегда безупречно вежливым и услужливым. Конунг до последнего надеялся и верил, что Биргер сам поднимет щекотливую тему, но тот говорил о чем угодно, о важном и мелком, ни словом не упомянув о должности королевского ярла.

  Наконец, в конце третьего вечера терпение конунга лопнуло, и он прямо и неожиданно спросил Биргера, что произойдет, если сейчас он назовет ярлом  сына Ульфа Фаси, юнкера Карла.

— Это известно лишь Господу, — бесстрастно ответил Биргер. — Многие из моих родичей будут удивлены и немного разочарованы, если Ваше Величество предпочтет этого напыщенного мальчишку. Безусловно, юнкер Карл — находчивый и воспитанный молодой человек, который может стать хорошим ярлом. Если выживет.

— А в-выживу ли я, если объявлю его с-своим ярлом? — спросил конунг с вспышкой гнева, долго и тщетно выискивая на лице Биргера угрозу.

— Искренне на это надеюсь, Вашего Величества, — широко улыбнулся Биргер с легким поклоном.

— А ежели я сделаю своим ярлом тебя, буду ли я в большей безопасности? — строго спросил конунг без малейшего заикания.

— Да, это совершенно точно, — невозмутимо ответил Биргер. — Если Ваше Величество объявит ярлом меня, то я немедленно присягну Вам на верность. Под моим командованием восемьсот лучших всадников королевства.

— Понимаю. Так тому и быть. Но я хочу, чтобы завтра ты п-поехал со мной в Нёс. Нам н-нужно серьезно поговорить.

Биргер с поклоном кивнул.
 
   Конунг Эрик наклонился к епископу Колу и прошептал ему что-то, епископ быстро вышел и вернулся с короной и мечом ярла, принадлежавшими Ульфу Фаси.

  Слух о том, что сейчас произойдет нечто значительное, разнеслось по залу со скоростью молнии и воцарилась тишина.  Епископ Кол благословил меч и корону, осторожно положив их перед конунгом, который поднялся и произнес краткую речь.

— Мы, к-конунг Эрик сын Эрика, объявляем Биргера сына М-Магнуса  нашим ярлом! — он взял меч ярла и, не суетясь, опоясал им Биргер, поднял корону и возложил ему на голову.
 
  Раздались бурные аплодисменты, однако с дальнего конца зала, где собралась молодежь, послышался глухой недовольный ропот. Повернув к ним голову, Биргер внимательно рассмотрел молодых людей,  запоминая их лица, а потом произнес клятву верности.

                * * *
   От Бьёльбо до королевского замка Нёс было рукой подать, но весь путь они проделали молча. Тем не менее, в тот же вечер новый ярл был вызван к конунгу в его покои в западной башне, и Биргер отправился на встречу, полный дурных предчувствий.

    Конунгу Эрику не оставили выбора и он назначил Биргера, безусловно, под давлением, хотя сам предпочел бы молодого юнкера Карла. Уже одно это было  достаточным поводом для горечи и разногласий. Но даже самый глупый конунг должен был  понимать, что на самом деле получил предложение, от которого трудно отказаться, — защиту своей жизни. Биргер присягнул ему клятвой ярла, к которой относился крайне серьезно.   
   В глубине души он был не слишком высокого мнения о конунге Эрике, впрочем, он знал его слишком мало, чтобы  предугадать его намерения. Неужто конунг настолько глуп, что прикажет убить навязанного ему ярла? А потом провозгласить  юнкера Карла своим ярлом, разделив Фолькунгов на два военных лагеря и погрузив королевство в пучину гражданской войны?

  Перекрестившись, он отворил дверь в покои конунга и поспешно преклонил левое колено.

— Вижу, ты непросвещенный ярл, — ухмыльнулся Эрик. — Сядь со мной и запомни — ярл  и архиепископ единственные в королевстве не преклоняют  колени перед конунгом.

— Я, действительно, не знал этого, но стремящийся к знаниям может каждый день узнавать что-то новое, — ответил  Биргер, опускаясь на указанное конунгом место среди вороха иноземных подушек. Рядом стоял низкий  столик с кувшином вина и бокалами рейнского стекла. Вино было совершенно необычного цвета — красным, как кровь.

— Ты мой ярл и принес мне клятву. Я тебя почти не знаю, да и ты меня тоже, хотя подозреваю, что ты не очень уважаешь меня. Я слышал, что однажды ты с Кнутом сыном Хольмгейра и с моим отцом провел долгую ночь  в этой комнате. Прошу тебя, расскажи мне о той ночи — конунг говорил без малейшей неуверенности и заикания.

— О, то была долгая ночь, — смущенно ответил Биргер, пораженный безупречной речью конунга.

— Знаю, и спрашиваю тебя, как единственного живого свидетеля той поры, — рассмеялся конунг, подошел, прихрамывая, к кувшину с вином и предложил Биргеру бокал, предварительно налив себе. — Тебя удивляет моя речь?

— Дело в том, что… Ну да, Ваше Величество.

— Я не так ловок и силен, как ты, мой ярл, я хромаю и не могу участвовать в турнирах,  к которым вы, Фолькунги, относитесь с великим почтением. А что до моей речи, когда я очень зол, опасаюсь за свою жизнь или полностью удовлетворен,  то забываю о заикании. Как ты полагаешь, каков я сейчас?
 
— Ваше Величество не подали бы мне вина, будь вы  разгневаны, опасались за свою жизнь или если вино отравлено, — Биргер  с легким поклоном взял бокал и упрямо произнес тост за здравие конунга.

— Ты храбрый человек, Биргер, так мне говорили,  и я с радостью выпью с тобой, — улыбнулся конунг, поднял бокал и сделал глоток. Биргер, не колеблясь, осушил бокал до дна. Вино оказалось кислым, но имело привкус меда и чужеземных специй.

— Теперь  я хочу услышать о ночи между моим отцом, тобой и Кнутом сыном Хольмгейра, — сказал конунг, отставив  бокал.

   Биргер начал свою историю о ссоре и поединке с родичем конунга. Он подтвердил, что конунг Эрик сын Кнута оказался совершенно прав, заставив  двух молодых людей стать друзьями. И они действительно подружились. Но Бог по Своей неведомой воле столкнул их на поле битвы.

— Мой  отец был хорошим и мудрым человеком, — задумчиво подытожил конунг, когда Биргер закончил. — Если  бы ему позволили жить, он наверняка сделал бы тебя своим ярлом. Возможно, ты хочешь спросить, почему этого не сделал я? А сам ты что думаешь об этом?

— Полагаю, Ваше Величество, вы знали, что делаете.

— Не забывай, ты мой ярл — выпалил конунг. — Помни, ты дал мне клятву — не только fortitudo, но и sapientia; теперь нас никто не слышит,  ты должен всегда говорить мне правду! Я был ребенком, когда впервые стал конунгом. Это так. У меня были учителя, которые знали больше о философии и церковном языке, чем о войне, кровной мести и Фолькунгах. И это правда. Но я прилежно учился и я не дурак, хотя, возможно,  выгляжу и говорю как дурак. Отныне мы вместе с тобой будем работать долгие годы, ведь я еще молод. Теперь я повторю свой вопрос. Почему, по-твоему, я сделал ярлом Ульфа Фаси, а не победителя при Энчёпинге, спасшего мою корону и убившего Кнута  сына Хольмгейра?

— Потому что именно Ульф Фаси мог держать под контролем группу молодых юнкеров из клана Фолькунгов. А кроме того,  Ваше Величество не желало, чтобы в королевстве вновь вспыхнули междоусобные войны, — решительно ответил Биргер.

— Хорошо сказано, ярл. И как нам поступить теперь с этими юными господами? Разве они не притихли после поражения и заточения Хольмгейра?

— Некоторые из них скрежещут зубами и по глупости в бессильной злобе изрыгают проклятья за нашими спинами. Думаю, они не настолько глупы, чтобы забыть разгром при Спарсетре*. Уверен, Вашему Величеству не стоит опасаться мятежей в ближайшие годы — медленно и четко объяснил Биргер.

  *Спарсетра расположена недалеко от Энчёпинга, рядом со Скуландет, где у Хольмгейра сына Кнута было родовое поместье.

— Из твоих слов я делаю вывод, что ты не доверяешь некоторым молодым людям в королевстве?

— Это так, Ваше Величество.

— Быть может, ты завидуешь их юношескому пылу и веселой  бесшабашности?

— Отнюдь. Два года своей юности я провел, разъезжая с праздника на праздник с Кнутом сыном Хольмгейра, и это была никчемная жизнь без особого смысла. Поверьте мне, Ваше Величество, эти молодые трутни стремятся к власти ради власти, без какого-либо разумных целей. Если они попытаются забрать ее у нас и действительно победят, это принесет королевству только горе.

   Конунг молча и испытующе смотрел на Биргера.  Ярл отдавал себе отчет, что недооценил этого человека, и это не делало ему чести.  Ему не приходило в голову, что хромой, шепелявый заика Эрик достоин своей короны. Теперь он понял, что ошибался, причем по глупости, присущей скорее юнцу, чем седовласому воину и ярлу.
 
— Теперь мы подходим к самому трудному вопросу, — спокойно произнес конунг.— Во-первых, налей-ка нам вина, я вижу,  яд еще не подействовал.

    Биргер тут же поднялся, покачав головой и улыбаясь грубой шутке, но сделал, как ему было приказано. Конунг поднял свой бокал, и они молча выпили.

— Вот такой непростой вопрос: как поступить с нашим узником  из Нючёпинга, Холмгейром, сыном Кнута — вздохнул конунг. — По римским законам он предатель. Ты знаешь законы?

— Да, Ваше Величество, мой покойный брат лагман Эскил хорошо просветил меня в этой области.

— Я догадался об этом, когда вы с лагманом Эскилем  ломали копья с ярлом Ульфом. Но сейчас не об этом. Я так думаю, ярл Ульф защищал молодого человека, потому что поклялся своему другу Кнуту присматривать за сыном. Ты убил Кнута на поле боя,  сделали бы вы то же самое с его сыном в Спарсетре, если бы он был там?

— Да, Ваше величество.

— Даже если бы захватил его в плен живым?

— Да, Ваше величество.

— Так что же нам сейчас делать с плененным Холмгейром?

— Он должен немедленно лишиться головы.

— Тогда ты вновь будешь виноват в пролитии крови — все поймут, что смерь Хольмгейра произошла из-за нового ярла королевства.

— Вы правы, Ваше Величество. Это будет моим ясным посланием бунтарям. Они уже поют песни о Хольмгейре, хвастаясь, что освободят его. Так что мы объясним им, каков ныне порядок в королевстве.

— Не мы, мой ярл, а ты — улыбнулся конунг. — Я-нерешительный конунг Эрик Хромой. Я не буду ни в чем виноват, вина падет только на тебя.

— Вы очень мудры, Ваше Величество, но поверьте, я все улажу*.

*Казнь Хольмгера состоялась в 1248 г..Он был обезглавлен по приказу Биргера сына Магнуса, нарушившим этим закон Скандинавии. После казни Хольмгейра Бирера называли жестоким кровожадным человеком.

— Тогда больше не будем говорить о Хольмгейре. Просто дай мне знать, когда он будет мертв. Думаю, нам обоим предстоит долгая ночь в этой башне. Я попрошу принести еще красного вина. Тебе понравился вкус?

— Я  пью то, что нравится моему конунгу, — уклонился от ответа Биргер.

— Тем  не менее, это вино должно нравиться всем верующим христианам, — заметил конунг. — Это бургундское вино для причастия, я привез его из Варнема. Но, может быть, ты не привык причащаться?
               
                * * *
     Тем замечательным летом и осенью Ингеборг перестала узнавать своего мужа.  Поначалу ее обрадовало, что он отозвался о ее брате-конунге, как о мудром и милосердном человеке, чего не делал никогда прежде. Она-то знала, какой умный и добрый у нее брат, с горечью сознавая, что из-за его хромоты, заикания и невнятной речи не все могли разглядеть в этом хилом теле  большое и благородное сердце. Многие годы грубые шутки о конунге на пирах в Бьёльбо глубоко ее ранили и заставляли стыдиться того, что она не могла встать и приструнить наглецов. Теперь, когда Биргер стал ярлом и ближе узнал своего конунга, подобные насмешки были под строгим запретом, как и слово норка которым ядовито называли норвежцев.

  После многих лет вместе и рождения четырех детей, их совместная жизнь словно началась всерьез. Как обычно, Биргер много разъезжал по королевству, но возвращаясь,  первым делом разыскивал ее, заключал в объятья и говорил, что вечер и ночь хочет провести только с ней, и лишь утром спешил в крепость, где принимал жалобщиков как клановый ярл Фолькунгов.

   Воздух в Бьёльбо стал легче, а жизнь ярче. Оказалось, что Ингеборг умеет смеяться, чего не делала никогда раньше. Каждый вечер она и ярл уже не сидели насупившись на почетных местах, а весело беседовали и шутили, удивляя и радуя родичей и даже слуг.
   Воскресные дни он не проводил теперь с незнакомыми всадниками, а катался верхом со своими сыновьями или на прудах учил их охотиться на уток,  или даже приказывал запрягать лошадей и брал Ингеборг и всех их детей на небольшую прогулку в повозке, загрузив ее едой и вино. Он больше не упоминал о любовнице и внебрачных детях, по крайней мере, громко и вызывающе открыто, как раньше.

    Казалось, что он очень счастлив. Его суровое грубое лицо с рассеченными щекой и  подбородком и  полыхавшими черными глазам более подходило свирепому воину. Странно было видеть его улыбающееся черные глаза, излучающими поток доброты и тепла. Страх Ингрид перед своим  мужем- ярлом улетел с летним ветерком.

     Для самого Биргера это короткое лето и осень стали самым счастливым временем после детства в Форсвике. Правда, у него прибавилось обязанностей, иногда совсем ненужных, когда, например, он и конунг Эрик снова не смогли встретиться с норвежским конунгом Хоконом в Лёдесе. Но вернувшись туда в третий раз, Биргер, наконец, смог начать затянувшееся примирение для Вермланда. Все закончилось просто превосходно, кроме того,  они с Хоконом договорились обручить своих детей — Хокона Младшего, уже избранного следующим конунгом Норвегии, и дочь Биргера, Рикиссу, хотя сам Биргер и считал, что она еще слишком мала и со свадьбой придется обождать.

   В то время ему казалось, за что он не возьмись, он не в чем не потерпит неудачи. На этой волне он сумел полюбовно договориться со своей любовницей Сигню.  Его любовь к ней иссякла, но он обеспечил своим незаконным дочерям огромное приданое вместо наследства, на которое они не имели права, а его сын Грегерс получил  две большие фермы в Сёрмланде из новых поместий Биргера на севере.

    Всякий раз, когда у него появлялось свободное время, он отправлялся в Сёрмланд, навещая знакомых горожан, или посещая фермы, хозяева которых  были освобождены им в Эзеле. Число его друзей в Сёрмланде постоянно росло,  и вскоре вельможи Уппланда и Вестманланда приветствовали его, как друга, а не только уважаемого и внушающего страх ярла, приказавшего казнить молодого Хольмгейра. Возможно, со стороны эти поездки казались прогулками бездельника, слоняющегося от пира к пиру, но это было вовсе не так.  Он знал — ключ к будущему миру  лежит там, к северу от лесов. Мятежи можно подавлять не только всадниками в железных доспехах, но и новыми дружескими отношениями.

   Из всех новых знакомцев больше всех ему по сердцу пришелся угрюмый уппландский дворянин, владевший крепостью на Меларене. Звали его Ивар Бло из Грёнеборга и они крепко сдружились.

А  теперь его ожидал крестовый поход на Восток.