Воспитание бабочек

Деревня Наив 2и Жизнь после 1 , 2,



Совсем как потерпевшие кораблекрушение на необитаемом острове, которые кладут послание в бутылку в надежде на спасение…

Авроре нравились такие приключенческие романы. Видимо, поэтому она и верила, что то же самое может случиться и с ней.

Но ничего не произошло. Никто не внял ее мольбе, доверенной ветру.

Дни становились длиннее, потеплело. Аврора догадалась, что началась весна. Природа снаружи, вероятно, возрождалась. А девочка поняла, что внутри нее что-то безвозвратно угасло.

Куда-то делся страх. Она не ожидала, что это возможно. Та же участь постигла и грусть — она испарилась вместе со слезами. Но гнев, дух сопротивления, сила воли и надежда тоже исчезли.

Аврора впала в апатию.

Она чувствовала себя недвижимой, как мешок с песком. И если что-то задевало ее, она просто меняла форму; она научилась приспосабливаться.
2

Милан — типичный европейский город, где современные небоскребы как бы охраняют старинные здания, будто желая защитить драгоценное прошлое, которое по-прежнему живет у их подножия.

Так сосуществуют два параллельных мира.

В верхнем — бизнес, скорость и панорамные виды. Внизу жизнь замедляется, кажется меньше, выглядит неизменной. Зеленные и цветочные лавки, булочные, маленькие местные магазинчики. Ящики с апельсинами, аромат цветов и свежего хлеба, знакомые голоса и приветствия прохожих.

Чтобы перейти из одного мира в другой, достаточно воспользоваться лифтом.

Когда-то Серена знала только город среди облаков и брезговала спуститься и посмотреть, что происходит внизу. Теперь она покинула мир зеркал.

Она поселилась в маленькой квартирке на третьем этаже в одном из типичных старых домов в районе Изола. У таких зданий вход со двора, а на этажи поднимаешься по внешним лестницам и балконам вдоль фасада. Здесь живешь как в маленькой общине, где все друг друга знают.
Серена научилась выстраивать новые взаимоотношения с соседями, гораздо более искренние, чем в прежней жизни.

Тем не менее, кроме доктора Новак и группы глюков, истории Серены никто не знал. Аврора все еще жила в ее воспоминаниях, но как будто сидела взаперти. Мать выпускала ее только по необходимости — например, на сеансах психологической поддержки.

В партнере Серена больше не нуждалась, даже изредка. Ей хватало Гаса. Кот очень состарился, и с ним приходилось постоянно нянчиться. Вдобавок он почти ослеп. Хотя обычно они избегали друг друга, время от времени он сворачивался калачиком у нее в ногах. Серена старалась не думать о том, сколько лет осталось Гасу. Иногда ей хотелось, чтобы их обоих постиг один и тот же конец: заснуть и больше не проснуться.

Однако, поскольку ей все-таки требовалось вести какое-то подобие жизни, пришлось найти работу.

Знакомство с Адоне Стерли и его миром старых книг, нуждающихся в переплете, стало для нее судьбоносным. Серена устроилась в издательство на улице Герардини, в двух шагах от парка Семпионе и Арки Мира. Каждое утро она приезжала туда на велосипеде; ей полагалось читать и оценивать неопубликованные рукописи. На самом деле Серена ничего не решала. Она могла лишь указать руководству редакции на романы, которые казались ей наиболее интересными. Очень часто ее предложения игнорировались, но когда одного из ее писателей публиковали, ее переполняла гордость.

Коллеги по издательству понятия не имели о ее прошлом. Они не только не знали об Авроре, но и представить себе не могли, что женщина, которая неизменно собирает волосы в хвост, носит свитера и балетки, а зимой — широкое шерстяное пальто, когда-то была «белокурой акулой», безжалостной брокершей и почти никогда не снимала туфель на высоких каблуках.

Временами Серене казалось, что она участвует в какой-то программе защиты свидетелей и ей, как бывшим членам преступных группировок, предоставили новую личность. С другой стороны, единственное, что осталось ей от прошлого, — собственное имя. Все остальное Серена стерла подчистую.

Чтобы сохранить свою горькую тайну, она вела простую жизнь, которая состояла из укоренившихся привычек и заведенного распорядка. Она рано ложилась и научилась радоваться мелочам — например, любила читать рукописи в парке, на одной и той же скамейке, в любое время года, а в дождливую погоду брала с собой зонтик.

Истории помогали ей забыться. Дома у нее тоже было полно книг. Книги стали ей необходимы.

Однако порой легкомыслие давалось тяжело. Беззаботный небосвод заволакивали непроницаемые тучи. Иногда Серена не могла даже встать с постели по утрам. Когда ее нанимали в издательство, она сказала, что страдает от острых мигреней. Доктор Новак раздобыла ей медицинскую справку, подтверждающую это заболевание.

Отчасти это было правдой, поскольку истинная причина ее недомогания названия не имела.

Серена была убеждена, что, если не считать периодических приступов горя, ее жизнь так и будет размеренно продолжаться до самой смерти. Она не могла представить, что в этой жизни может наступить переломный момент, не надеялась на это и совершенно этого не желала. Ее и так все устраивало. Она променяла честолюбие на спокойствие, роскошь — на уют. И смирилась со своим одиночеством, потому что взамен получила привилегию больше не беспокоиться о том, что у нее снова жестоко отнимут любимого человека.

Она не ждала и не добивалась от жизни ничего нового, но не могла помешать жизни удивить ее.

Обычно Серена использовала для оценки текста три критерия. Первый — увлекательность: если произведение легко читалось, она начисляла балл. Второй касался самих писателей или писательниц, которые, по ее мнению, должны были «исчезать» из повествования, хотя ей частенько попадались занудные автобиографии и автофикшн. Как говаривал ее начальник: «Если ты не Хемингуэй, на твою жизнь нам наплевать». В то же время Серена терпеть не могла авторов с интеллектуальными претензиями, которые желали преподать читателю жизненные уроки или поучать весь мир. Третий критерий оценки был самым важным. Серена ненавидела закрытые концовки, потому что, как и после вкусного обеда, по окончании истории ей хотелось по-прежнему ощущать легкий голод.

Голод — вот что было важно.

Однажды к ней на стол попала рукопись безымянного романа. Не было указано даже имя автора. Серена собиралась попросить у начальника объяснений, но передумала. В конечном счете от нее требовалось всего лишь оценить текст.

К чтению она приступила как обычно, просто стараясь быть объективной.

Роман состоял из нескольких взаимосвязанных историй. Разные персонажи обладали одной общей чертой: в определенный момент жизни они совершили поступок, сделали выбор или даже просто жест, который много лет спустя привел к серьезным последствиям, перевернувшим всю их жизнь. Однако в ту минуту, когда они вызвали этот переворот, они ни в коем разе не осознавали, чем все обернется. Среди них была, например, женщина, которая вернула владельцу потерянную связку ключей и благодаря этому через двадцать лет стала наследницей огромного состояния. Или коллекционер произведений искусства, купивший на аукционе скульптуру, не подозревая, что, когда он состарится, она упадет ему на голову и отшибет память. Полицейский, предотвративший убийство беременной женщины, чей ребенок спустя некоторое время убил его самого. Или учитель, который перевел в следующий класс далеко не блестящего ученика, не ведая, что, когда тот вырастет и станет хирургом, он сам попадет к своему подопечному на операционный стол.

Идея была захватывающая, и Серена с головой погрузилась в роман, почти потеряв счет времени. Не в силах оторваться от рукописи, она носила ее с собой всюду, читала в обеденный перерыв, в трамвае и даже взяла домой, чего не делала почти никогда. Дочитывая, не ложилась спать до глубокой ночи, а закрыв, еще долго думала об этой книге. И, что самое невероятное, персонажи запали ей в душу.

Секрет хороших книг в том, что они никогда не заканчиваются на последней странице и продолжают звучать у тебя в голове, словно чарующая музыка.

Серена в очередной раз задалась вопросом, кто написал роман, который так ее увлек. «Это мужчина», — сказала она себе. Обычно она попадала в точку.

Той же ночью она составила отчет с анализом текста и в качестве вывода горячо порекомендовала книгу к публикации, а на следующий день передала свое заключение главному редактору.

— Как вы свяжетесь с автором, если не знаете, кто он? — спросила Серена.

— Кто тебе сказал, что это мужчина? — парировал начальник.

— Я знаю, — только и ответила она.

— Тогда кто тебе сказал, что он нам неизвестен?

«Хороший вопрос», — подумала Серена.

Тут главный редактор выдвинул ящик стола и протянул ей письмо.
— Это пришло вместе с рукописью, — пояснил он с лукавой улыбкой. — Хочешь взглянуть? — поддразнил он.

Серена разрывалась. Признаться, что ей любопытно, — все равно что показать свою слабость. Гордость подталкивала отказаться. Но, поколебавшись, она взяла со стола письмо и без единого слова вышла из кабинета под смех начальника.

Это было прекрасное письмо.

В нем объяснялось, что в основе различных историй, содержащихся в романе, лежит понятие «эффект бабочки», введенное в употребление в шестидесятые годы математиком и метеорологом Эдвардом Лоренцом: «Может ли взмах крыльев бабочки в Бразилии вызвать торнадо в Техасе?» На рукопись автора вдохновила так называемая теория хаоса и, в частности, предпосылка, что «мелкие изменения в первоначальных условиях приводят к крупномасштабным изменениям в долгосрочной перспективе».

В конце письма автор сообщил, что в писательском деле он новичок, а работает профессором теоретической физики в Миланском государственном университете.

И подписался: «Фабио Ламберти».

Серена порадовалась, что верно угадала его пол. Но появился и еще один новый элемент. За годы работы в издательстве она ни разу не испытывала желания узнать, что за люди авторы рукописей, переданных на ее рассмотрение, как они выглядят, и зачастую избегала наводить о них справки, опасаясь разочароваться. По опыту она усвоила, что творческим талантом наделены не только красивые люди.

Но что-то подталкивало Серену разузнать о профессоре Фабио Ламберти побольше. Возможно, ей не давал покоя роман. Или она не вполне насытилась сюжетом и жаждала чего-то большего. Или же так скучала по персонажам, что хотелось встретиться с их создателем.

Поразмыслив в течение дня, Серена решила посетить лекцию профессора.

Она ни на мгновение не предполагала, что эта встреча приведет к непредвиденным последствиям, и пока еще не могла постичь парадоксальность того, чему предстояло произойти.

Вскоре эффект бабочки затронет и ее.
Боль отскакивала от нее.

Все чаще она дни напролет сидела на травянисто-зеленом ковролине и глядела в стену. Ум бесцельно блуждал, перескакивая с одной праздной мысли на другую. И Аврора была так увлечена, что не замечала хода времени. А иногда и захода солнца. Сама не замечала, как вокруг сгущалась темнота.

Однажды днем, сидя на полу, Аврора очнулась от ступора. Будто песок, что накапливался внутри, наполнил ее до краев. Места не осталось ни для одной крупинки.
Мешок порвался, и все содержимое высыпалось наружу.

Аврора встала и, как сомнамбула, пошла к красной двери чердака. Открыла ее; вот уже она идет по площадке к лестнице вниз. Спустилась, одной рукой держась за перила. Даже не взглянув на гостиную, обставленную старой мебелью, она направилась к выходу.

На крыльце Аврора обнаружила, что снег вокруг хижины подтаял. Она спустилась по трем ступенькам, отделявшим ее от слякотной лужайки, и, ни о чем не заботясь, пошла дальше, как будто ей отдали приказ и ее телу ничего не оставалось, кроме как повиноваться.

Она добралась до края пропасти, где прервалась ее первая и единственная попытка побега.

На этот раз она посмотрела вниз.

Скалистая бездна казалась бесконечной. Было бы чудесно броситься туда, будто в чьи-то объятия.

Аврора даже была уверена, что совсем не почувствует боли.

Но ее отвлекли шаги за спиной. Полуобернувшись, она краем глаза увидела безликого незнакомца — тот бежал к ней, хотел удержать. Однако в нескольких метрах от нее он, запыхавшись, остановился.

— Нет, — сказал он ей.

Наконец-то он заговорил. Но тон его был не приказным — скорее умоляющим. И потом, его голос… В голосе было что-то странное. Аврора представляла его себе вовсе не таким.

Он звучал по-детски.

Это было в незнакомце страшнее всего — страшнее черных резиновых перчаток и маски.

— Не буду, — отозвалась Аврора. — Но тогда покажи свое лицо.

Она думала, он ни за что не примет ее вызов. Однако, к ее изумлению, незнакомец поднес руки к балаклаве.

И начал ее снимать.

Аврора смотрела с недоверием и любопытством. Внезапно что-то в ней ожило. Впрочем, в следующий миг ее охватило очень плохое предчувствие. Прежде она никогда не задавалась вопросом, почему он скрывает, как выглядит. И уговорить его открыть лицо оказалось слишком легко.

Что, если он хотел уберечь ее от этого зрелища?

Девочка вообразила, что перед ней вот-вот предстанет чудовище, бесчеловечное отродье, гнусное создание. Она ошибалась. Когда похититель наконец снял маску, она увидела нечто в разы худшее.

Улыбку, которая напугала ее до смерти.

Жизнь после

1

— Как правило, первые слова, которые мы учимся произносить, — это «мама» и «папа». Однако нередко они же первыми и умирают вместе с нашими родителями, — рассказала доктор Новак своей маленькой аудитории. — Слова «мама» и «папа» не покидают наш лексикон, но после смерти людей, к которым относятся, теряют первоначальный смысл. Мы по-прежнему будем говорить «моя мать» или «мой отец», но это уже не то же самое, — добавила она. — Тем не менее мы должны спросить себя, не верно ли и обратное… Продолжаем ли мы оставаться мамой и папой, даже когда нас больше некому так называть?

— Я всегда буду мамой Камиллы, — почти возмущенно возразила Вероника. — Хотя бы потому, что я ее родила. Тридцать шесть часов в муках что-то да значат!

Остальные закивали, но только чтобы ей угодить. Вероника была склонна разводить мелодраму, и ее пыл нужно было сразу остужать.

На последних сеансах они уделяли много внимания значению слов и их использованию. Большинство констатировали, что, хотя люди часто употребляют такие слова, как «вдовец» или «сирота», в словаре нет понятия, которое обозначало бы тех, кто потерял сына или дочь. Ни на одном языке.

Доктор Новак объяснила это тем, что зачастую определение некоторым понятиям дают закон и право, а поскольку смерть потомства не имеет последствий для наследования, ни один законодатель не озаботился заполнить эту лакуну. Впрочем, имелась и куда более банальная причина.

— Еще сто лет назад детская смертность была выше, — сказала психолог. — Каждая семья могла ожидать, что понесет такую потерю, и каждый родитель учитывал, что ему придется справиться с этой болью. Они не успевали даже привязаться к тем, кто уходил так рано, и воспоминания быстро угасали. Это происходило так часто, что давать этому феномену название не было необходимости. К счастью, сегодня смерть ребенка — исключительный случай.

Доктор Новак пыталась объяснить этой группке «победителей в лотерее смерти», что горестное, на первый взгляд противоестественное событие сделало их в каком-то смысле «уникальными», и при этом старалась сохранять невозмутимость, словно вела речь о вещах обыденных и обыкновенных.

— Я понимаю, что вы хотите помочь нам избавиться от груза определенных слов, но это непросто, — заметил Макс, поправляя сползшие на нос очки.

— Но, возможно, именно с этого стоит начать, — возразила психолог.

— Чушь собачья, — отрезал Рик. — Некоторые слова мне больше не нужны. А то, что мне не нужно, обычно попадает прямо в унитаз или на помойку, — заявил он, закинув ногу на ногу и обхватив руками босую ступню.

— Если бы я смогла вернуть сына, он мог бы хоть по имени меня называть, какая разница, — убежденно сказала Бенедетта, самая прагматичная из них.

Серена еще не открывала рта, хотя, как правило, была самой разговорчивой. Она понимала, что эта дискуссия ни к чему не приведет, потому что на самом деле ее одногруппники не желали поступаться своей прерогативой родителей, если их еще и можно было называть таковыми. И что бы они ни говорили, они никогда не смирятся с потерей определенных привилегий.

— Я ни о чем не жалею, — заверил Рик, потирая мозоль под большим пальцем ноги.

Этих людей объединяло нечто гораздо большее, чем просто утрата. Смерть ребенка они считали неизлечимой болезнью, которая, вместо того чтобы убить их, заставляла их жить.

При таком образе мыслей трудно было поколебать их убеждение в том, что они никогда не смогут излечиться. Чтобы выдерживать боль, они тем или иным образом приспособились к болезни.

Рик, например, перестал носить обувь с тех пор, как его двухлетний сын утонул в надувном бассейне глубиной каких-то пять сантиметров. Хождение босиком не было ни бунтом, ни способом привлечь внимание к себе или к тому, что с ним произошло. Просто Рику казалось бессмысленным делать то же, что и раньше. Для него смеяться, есть, водить машину или одеваться означало притворяться, будто ничего не случилось. Сама жизнь стала невыносимой. Но поскольку он не мог перестать делать все, то выбрал это единственное эксцентричное решение.

Оно примиряло его с тем, что он все еще жив.

Так Рик нашел компромисс, который позволял ему каждое утро вставать с постели, надевать костюм и галстук и продолжать работать в офисе. Серена не
сомневалась, что окружающие его люди, в том числе те, кто знает его историю, убеждены, что он сошел с ума.
Но для Рика подлинным безумием было то, что он пережил собственного ребенка.

Вероника не уставала повторять, что в среднем трех минут без дыхания достаточно, чтобы вызвать необратимые повреждения головного мозга, а еще пара минут приводит к смерти. Поэтому при удушье нет времени вызвать «скорую». Вдобавок она утверждала, что большинство медицинских работников не умеют оказывать первую помощь при обструкции дыхательных путей.

Частенько Вероника заявлялась на дни рождения незнакомых ей детей, чтобы предупредить собравшихся о том, как опасно надувать воздушные шарики ртом, потому что, если они попадут в трахею, вытащить их будет невозможно.

В одной только Италии происходит не менее пяти таких случаев в год.

Серена и остальные члены группы пытались вообразить ошеломление родственников и друзей маленьких именинников, потрясение, вызванное вторжением невменяемой женщины, которая своими апокалиптическими проповедями безнадежно портила эти радостные моменты.

Но Вероника, потерявшая свою Камиллу именно из-за дурацкого красного шарика, говорила со знанием дела.

И она, и Рик пережили крушение браков. Обоих бросили супруги, потому что оба не смогли смириться с утратой.

Бенедетта и Макс когда-то были женаты друг на друге. Поводом для расставания стала не смерть их единственного сына Эдоардо. Истинной причиной была возникшая в результате этой потери пустота. Пустота, от которой невозможно отвести взгляд. Как ни старайся. Пустота, которую невозможно скрыть, живя вместе, — только поодиночке.

Поэтому Макс и Бенедетта продолжали любить друг друга и встречаться.

Как и дети других членов группы, их ребенок погиб из-за события, которого можно было избежать. Эдоардо шел по тротуару, держа за руки родителей, когда его сбил проклятый арендованный электросамокат. Ездить на самокате полагается одному человеку, но на этом катались двое, причем оба несовершеннолетние. В городе за самокатами особо не следили, и, поскольку «совместное использование» меньше загрязняет окружающую среду, Эдоардо заплатил жизнью за моду на экологию.

Каждый реагирует на трагедию по-своему. Макс завел привычку прохаживаться возле начальных школ в часы, когда ученики входили или выходили. Или на игровых площадках в парках. Вид детей утешал Макса, но пару раз его чуть не линчевали, приняв за педофила.

Бенедетта освоила кикбоксинг. Каждый субботний вечер она красилась, надевала красивое платье и отправлялась искать драку. Нередко она появлялась на встречах с синяками на лице, но ни у кого не хватало смелости спросить ее, где она их заработала.

Серена оказалась среди них почти случайно и присоединилась к группе последней.

Когда она вернулась из Виона, начальство уволило ее за халатность. Вскоре ее сбережения вылетели в трубу из-за высокорисковых инвестиций, сделанных в период «Плюшевого мишки». Чтобы покрыть убытки, Серене пришлось продать квартиру.

На «чистку» она потратила около года. Но после того, как она освободилась от алкоголя и наркотиков, ей пришлось в одиночку справляться с сильнейшей депрессией, которая скрывалась за всеми ее зависимостями.

Поняв, что долго она не продержится и либо попадет в психушку, либо станет бездомной, Серена решила обратиться за помощью. Она отправилась в консультационный центр, чтобы пройти программу психологической поддержки. Среди множества листовок на стенде она выбрала ту, у которой было символическое название: «Группа глюков».

На жаргоне геймеров глюк — это аномалия в программном обеспечении, которая позволяет игрокам получить неожиданную выгоду. Зачастую глюк скрывается в системе, и те, кто его находит, могут без труда проходить нужные уровни и набирать больше очков.

Серена знала, что глюки случаются из-за программных ошибок, или багов. И на данном этапе жизни она ощущала себя именно неисправной машиной. Листовка словно бы обещала, что неисправность можно превратить в своего рода преимущество.

Глюки собирались в районе Навильи, на заброшенной фабрике, где когда-то производили трикотаж.

Впервые Серена переступила ее порог вечером четверга, когда на улице шел проливной дождь, после того как несколько недель топталась вокруг бывшей фабрики, не решаясь войти.

С тех пор она не пропустила ни одной встречи.

Доктору Новак перевалило за шестьдесят, она всегда носила очень яркие юбки и курила трубку. Давным-давно она была мужчиной и, возможно, именно благодаря этой радикальной перемене поняла, что может научить других использовать свою уникальность, чтобы в корне изменить жизнь.

Группу посещали самые разные люди — невротики, параноики, нигилисты, эксгибиционисты, мегаломаны, гиперконтрольщики, — каждый со своими заскоками и пунктиками. Кроме того, с годами состав менялся. Некоторые участники приходили и уходили. Другие становились завсегдатаями, но затем внезапно исчезали. Некоторым хватало всего одной встречи, чтобы понять, что им это не подходит.

Правило гласило, что тех, кто не возвращался, следует немедленно забыть. Для лишнего сострадания здесь не было места.

Костяк группы состоял из пяти человек, и Серена была рада, что она одна из них. Рик, Вероника, Макс и Бенедетта стали ее новой семьей.

И хотя доктор Новак не приветствовала встречи вне сеансов, они часто встречались. Не то чтобы для этого были какие-то особые светские поводы — просто они поняли, что ходить в кино, на пиццу и даже просто болтать легче с теми, кто испытал похожий опыт. В том числе потому, что остальные шарахались от них, как от прокаженных.

«Куда бы я ни шел, я несу свою грусть с собой», — любил повторять Рик, горько шутя. У всех пятерых развилось мрачное чувство юмора, которое шокировало бы других людей.

Благодаря доктору Новак и этим четырем изгоям Серене удалось почти благополучно пережить множество ужасных моментов. Она еще не обрела покоя, но надеялась, что однажды сможет управиться со своим горем.

После гибели Авроры прошло почти пять лет.2

Милан — типичный европейский город, где современные небоскребы как бы охраняют старинные здания, будто желая защитить драгоценное прошлое, которое по-прежнему живет у их подножия.

Так сосуществуют два параллельных мира.

В верхнем — бизнес, скорость и панорамные виды. Внизу жизнь замедляется, кажется меньше, выглядит неизменной. Зеленные и цветочные лавки, булочные, маленькие местные магазинчики. Ящики с апельсинами, аромат цветов и свежего хлеба, знакомые голоса и приветствия прохожих.

Чтобы перейти из одного мира в другой, достаточно воспользоваться лифтом.

Когда-то Серена знала только город среди облаков и брезговала спуститься и посмотреть, что происходит внизу. Теперь она покинула мир зеркал.

Она поселилась в маленькой квартирке на третьем этаже в одном из типичных старых домов в районе Изола. У таких зданий вход со двора, а на этажи поднимаешься по внешним лестницам и балконам вдоль фасада. Здесь живешь как в маленькой общине, где все друг друга знают.
Серена научилась выстраивать новые взаимоотношения с соседями, гораздо более искренние, чем в прежней жизни.

Тем не менее, кроме доктора Новак и группы глюков, истории Серены никто не знал. Аврора все еще жила в ее воспоминаниях, но как будто сидела взаперти. Мать выпускала ее только по необходимости — например, на сеансах психологической поддержки.

В партнере Серена больше не нуждалась, даже изредка. Ей хватало Гаса. Кот очень состарился, и с ним приходилось постоянно нянчиться. Вдобавок он почти ослеп. Хотя обычно они избегали друг друга, время от времени он сворачивался калачиком у нее в ногах. Серена старалась не думать о том, сколько лет осталось Гасу. Иногда ей хотелось, чтобы их обоих постиг один и тот же конец: заснуть и больше не проснуться.

Однако, поскольку ей все-таки требовалось вести какое-то подобие жизни, пришлось найти работу.

Знакомство с Адоне Стерли и его миром старых книг, нуждающихся в переплете, стало для нее судьбоносным. Серена устроилась в издательство на улице Герардини, в двух шагах от парка Семпионе и Арки Мира. Каждое утро она приезжала туда на велосипеде; ей полагалось читать и оценивать неопубликованные рукописи. На самом деле Серена ничего не решала. Она могла лишь указать руководству редакции на романы, которые казались ей наиболее интересными. Очень часто ее предложения игнорировались, но когда одного из ее писателей публиковали, ее переполняла гордость.

Коллеги по издательству понятия не имели о ее прошлом. Они не только не знали об Авроре, но и представить себе не могли, что женщина, которая неизменно собирает волосы в хвост, носит свитера и балетки, а зимой — широкое шерстяное пальто, когда-то была «белокурой акулой», безжалостной брокершей и почти никогда не снимала туфель на высоких каблуках.

Временами Серене казалось, что она участвует в какой-то программе защиты свидетелей и ей, как бывшим членам преступных группировок, предоставили новую личность. С другой стороны, единственное, что осталось ей от прошлого, — собственное имя. Все остальное Серена стерла подчистую.

Чтобы сохранить свою горькую тайну, она вела простую жизнь, которая состояла из укоренившихся привычек и заведенного распорядка. Она рано ложилась и научилась радоваться мелочам — например, любила читать рукописи в парке, на одной и той же скамейке, в любое время года, а в дождливую погоду брала с собой зонтик.

Истории помогали ей забыться. Дома у нее тоже было полно книг. Книги стали ей необходимы.

Однако порой легкомыслие давалось тяжело. Беззаботный небосвод заволакивали непроницаемые тучи. Иногда Серена не могла даже встать с постели по утрам. Когда ее нанимали в издательство, она сказала, что страдает от острых мигреней. Доктор Новак раздобыла ей медицинскую справку, подтверждающую это заболевание.

Отчасти это было правдой, поскольку истинная причина ее недомогания названия не имела.

Серена была убеждена, что, если не считать периодических приступов горя, ее жизнь так и будет размеренно продолжаться до самой смерти. Она не могла представить, что в этой жизни может наступить переломный момент, не надеялась на это и совершенно этого не желала. Ее и так все устраивало. Она променяла честолюбие на спокойствие, роскошь — на уют. И смирилась со своим одиночеством, потому что взамен получила привилегию больше не беспокоиться о том, что у нее снова жестоко отнимут любимого человека.

Она не ждала и не добивалась от жизни ничего нового, но не могла помешать жизни удивить ее.

Обычно Серена использовала для оценки текста три критерия. Первый — увлекательность: если произведение легко читалось, она начисляла балл. Второй касался самих писателей или писательниц, которые, по ее мнению, должны были «исчезать» из повествования, хотя ей частенько попадались занудные автобиографии и автофикшн. Как говаривал ее начальник: «Если ты не Хемингуэй, на твою жизнь нам наплевать». В то же время Серена терпеть не могла авторов с интеллектуальными претензиями, которые желали преподать читателю жизненные уроки или поучать весь мир. Третий критерий оценки был самым важным. Серена ненавидела закрытые концовки, потому что, как и после вкусного обеда, по окончании истории ей хотелось по-прежнему ощущать легкий голод.

Голод — вот что было важно.

Однажды к ней на стол попала рукопись безымянного романа. Не было указано даже имя автора. Серена собиралась попросить у начальника объяснений, но передумала. В конечном счете от нее требовалось всего лишь оценить текст.

К чтению она приступила как обычно, просто стараясь быть объективной.

Роман состоял из нескольких взаимосвязанных историй. Разные персонажи обладали одной общей чертой: в определенный момент жизни они совершили поступок, сделали выбор или даже просто жест, который много лет спустя привел к серьезным последствиям, перевернувшим всю их жизнь. Однако в ту минуту, когда они вызвали этот переворот, они ни в коем разе не осознавали, чем все обернется. Среди них была, например, женщина, которая вернула владельцу потерянную связку ключей и благодаря этому через двадцать лет стала наследницей огромного состояния. Или коллекционер произведений искусства, купивший на аукционе скульптуру, не подозревая, что, когда он состарится, она упадет ему на голову и отшибет память. Полицейский, предотвративший убийство беременной женщины, чей ребенок спустя некоторое время убил его самого. Или учитель, который перевел в следующий класс далеко не блестящего ученика, не ведая, что, когда тот вырастет и станет хирургом, он сам попадет к своему подопечному на операционный стол.

Идея была захватывающая, и Серена с головой погрузилась в роман, почти потеряв счет времени. Не в силах оторваться от рукописи, она носила ее с собой всюду, читала в обеденный перерыв, в трамвае и даже взяла домой, чего не делала почти никогда. Дочитывая, не ложилась спать до глубокой ночи, а закрыв, еще долго думала об этой книге. И, что самое невероятное, персонажи запали ей в душу.

Секрет хороших книг в том, что они никогда не заканчиваются на последней странице и продолжают звучать у тебя в голове, словно чарующая музыка.

Серена в очередной раз задалась вопросом, кто написал роман, который так ее увлек. «Это мужчина», — сказала она себе. Обычно она попадала в точку.

Той же ночью она составила отчет с анализом текста и в качестве вывода горячо порекомендовала книгу к публикации, а на следующий день передала свое заключение главному редактору.

— Как вы свяжетесь с автором, если не знаете, кто он? — спросила Серена.

— Кто тебе сказал, что это мужчина? — парировал начальник.

— Я знаю, — только и ответила она.

— Тогда кто тебе сказал, что он нам неизвестен?

«Хороший вопрос», — подумала Серена.

Тут главный редактор выдвинул ящик стола и протянул ей письмо.
— Это пришло вместе с рукописью, — пояснил он с лукавой улыбкой. — Хочешь взглянуть? — поддразнил он.

Серена разрывалась. Признаться, что ей любопытно, — все равно что показать свою слабость. Гордость подталкивала отказаться. Но, поколебавшись, она взяла со стола письмо и без единого слова вышла из кабинета под смех начальника.

Это было прекрасное письмо.

В нем объяснялось, что в основе различных историй, содержащихся в романе, лежит понятие «эффект бабочки», введенное в употребление в шестидесятые годы математиком и метеорологом Эдвардом Лоренцом: «Может ли взмах крыльев бабочки в Бразилии вызвать торнадо в Техасе?» На рукопись автора вдохновила так называемая теория хаоса и, в частности, предпосылка, что «мелкие изменения в первоначальных условиях приводят к крупномасштабным изменениям в долгосрочной перспективе».

В конце письма автор сообщил, что в писательском деле он новичок, а работает профессором теоретической физики в Миланском государственном университете.

И подписался: «Фабио Ламберти».

Серена порадовалась, что верно угадала его пол. Но появился и еще один новый элемент. За годы работы в издательстве она ни разу не испытывала желания узнать, что за люди авторы рукописей, переданных на ее рассмотрение, как они выглядят, и зачастую избегала наводить о них справки, опасаясь разочароваться. По опыту она усвоила, что творческим талантом наделены не только красивые люди.

Но что-то подталкивало Серену разузнать о профессоре Фабио Ламберти побольше. Возможно, ей не давал покоя роман. Или она не вполне насытилась сюжетом и жаждала чего-то большего. Или же так скучала по персонажам, что хотелось встретиться с их создателем.

Поразмыслив в течение дня, Серена решила посетить лекцию профессора.

Она ни на мгновение не предполагала, что эта встреча приведет к непредвиденным последствиям, и пока еще не могла постичь парадоксальность того, чему предстояло произойти.

Вскоре эффект бабочки затронет и ее.
Донато Каррзи


«Когда вы будете готовы оставить позади всю эту “тьму переживаний” – при этом, как следует прожив ваше горе, – оставьте за собой свечу и спичку для тех, кто следующим займет это неприкосновенное пространство, называемое горем»