Иранская рапсодия. Часть 6

...В Канаде Хосров занялся бизнесом. Зарабатывал всё больше. Но как у многих семей в Северной Америке, банковские счета у супругов были отдельными – открывались ещё до брака, и Ольга мужевых денег не видела, если не считать, что он закупал продукты, оплачивал расходы по хозяйству. Однако и она в этом принимала деятельное участие – из своей зарплаты. Половина заработка у неё оставалась – на свои женские нужды, чтобы не попрошайничать у мужа. Какая у неё зарплата – он знал. Скромная, но приличная. Какие у него доходы – она не имела представления. По некоторым покупкам понимала, что солидные.

Но деньги Хосрова её не волновали. Как большинство русских, она не считала материальное главным и жила по принципу, что сыта, одета, развлечена, да и ладно. А вот его не устраивало, что она имеет собственные деньги. В семье его родителей деньги были лишь у отца. Не только потому, что он сам делал закупки, но и как рычаг влияния. Женщина без средств – в полной зависимости. А тут Ольга в любой момент могла, как рыбка, выскользнуть из рук. Хосрова это бесило. Вот зачем ей независимость?

А говорит, что любит. Значит, врёт.

Такого недоверия к слабому полу, как у Хосрова, Ольга не встречала никогда. Он был снисходителен к женщинам, вежлив с ними, но считал их насквозь лживыми. В первую неделю их совместной жизни он вернулся с работы, походил по гостиной, а потом обнял её и произнес то, что она тогда не поняла: «Молодец, не лазишь по чужим вещам». Потом сообразила, что была какая-то проверка, когда заметила, что он взял с письменного стола дипломат и унёс его, засунул в шкаф. «Там были мои документы, а ты не заглядывала, я знаю», – улыбнулся.

Никогда ничего грубого он себе не позволял. Персы, как она заметила, вообще большие дипломаты. Но он добивался своего хитростью. Например, был внимателен к мелочам. К тем, к которым ни Ольга, ни её русские друзья и подруги, внимательны не были. А, оказалось, мелочи делают жизнь, направления в ней. Например, Хосров не выполнял какой-то домашней работы, но не просто потому, что она ему не нравилась, а потому, что “раз сделаешь, увидят, что ты умеешь, и придётся делать это всю жизнь”. Он произнёс это, когда объяснял, почему на работе не надо даже один раз выполнять поручения, не входящие в обязанности.

То, что она живёт с таким ушлым человеком, пугало. И друзья у него были такими же. В их иранской среде имело значение: кто первым поздоровается, кто нанёс ответный визит, кто не нанёс, в каком составе пришла в гости семья – все ли проявили уважение, а также в новой одежде ли они были, или пришли в ношеном (снова неуважение). Хвалили ли еду и хозяев, или молча ели. И Ольга, ходя с мужем в гости, получалось, не отдыхала, а сдавала экзамен. Иранки, когда мужья не слышали, подкалывали её тем, что на ней нет золота. А она помнила, что золотом в СССР были увешаны торговые работники, и потому ещё с юности полюбила серебро – кольца и серьги ручной работы. Но иранки воспринимали это как бедность или нелюбовь мужа – значит, Хосров не дарит ей золото. Довольно смеялись. Потому что им было неприятно, что “их” парень выбрал русскую. Иранки, получается, хуже? Завидовали белой коже и образованию. А Хосров дарил золото. Ольга хранила его “на чёрный день”.

Стала водить мужа по русским друзьям, но он был шокирован простотой их быта – у иранцев же полы устланы коврами, везде вазочки, цветы, рамки с фотографиями, статуэтки – палец некуда всунуть, кругом сплошные красоты. Вишенкой на торте – журчащие электрические фонтанчики дома. А у русских чай в хрустале не подают, ковры – не ручной работы, мебель без завитушек, и вообще хозяин просто мечет на стол то, что в холодильнике. “Чем богаты, тем и рады”. И Ольга не понимает, что это неуважение, думает Хосров, – сияет, как дура.

Он нашёл русских хорошими ребятами, но грубыми – они не делают комплиментов, не умеют вести светскую беседу, а сразу начинают спорить о политике, религии. Зачем? Это же путь к ссоре и выдаёт твои взгляды, что может привести к неприятностям. А ещё они могут хмуро молчать и при этом не чувствуют неловкости. Во время таких пауз в Канаде, да и в Иране, принято говорить о погоде и разных пустяках. Русские не приучены – о пустяках, просто молчат, почему и прослыли угрюмыми.

Ну и немного пугало, что обсуждают личную жизнь друг с другом. Хосров подозревал, что не только подруги рассказывают Ольге о проблемах в семье, но и она им. А это же позор. Семья должна стоять к миру парадной стороной, чтобы все завидовали.

– А зачем, чтобы завидовали? – удивлялась жена.

– Уважать будут.

– Гадости будут делать!

– Не посмеют. А посмеют, так не обрадуются.

***

В какой-то момент в душе Ольги накопилось слишком много груза. Разными они были. Она – открытая, честная, простодушная. А он – «змей скроземельный», «ирод коварный». Незаметно, исподволь, муштрующий её... Вроде и любит, но никогда о том не скажет, и воспитывает, воспитывает... Причем, как позже поняла Ольга, эта система воспитания – не его личное изобретение. Это – впитанное с кровью, с традициями приручение женщины и изготовление из неё рабыни.

И ещё бесконечные проверки... С первого дня. Он тогда дал деньги на покупки, заведомо больше, чем требовалось, и с улыбкой слушал, как она, накупив вещей, вдохновенно рассказывает, где, что и почём купила. «Молодец, не лжёшь», – сказал. И она осеклась... Поняла, что проверял. А он удивительным образом знал цены на всё! И мог купить наилучшее по дешёвке – Ольга удивлялась этим его знаниям и таланту. Только узнав, что он с шести лет закупал продукты, а потом и вещи для большой семьи, она поняла откуда это знание. Хосров, не спрашивая её, мог купить ей даже бюстгальтер – тютелька в тютельку, нужный размер. И ребёнку всегда подходило всё, что он брал.

Проверки были постоянными. Даже после самой страстной, самой оглушительной ночи любви, Хосров просыпался нежным и ласковым, а потом вдруг вспоминал что-то, и делал так, чтобы они поссорились, и довольно смеялся...

– Ты ненормальный! – кричала Ольга. – Зачем ты всегда меня отталкиваешь, ты же сдохнешь, если я уйду!

...Позже поняла, что не раз ударенный в сердце то матерью, то Арзу, Хосров берёг себя. Защищал сердце от разочарований. Держал себя в постоянной готовности к предательству.

– Я тебя люблю, а вот что тебе от меня нужно – никак не пойму, – говорил, будто в шутку. – Я не богат...

– Ты прекрасный отец. Я таких родных отцов не видела, какой ты отец моему сыну, – искренне говорила Ольга.

– Еще...

– Ты красивый. Сексуальный.

– Я не один такой.

– А мне нужен ты. Другие вообще неинтересны.

Он думал о чём-то.

– Ладно, – улыбался. – Потом увидим... Сколько ты можешь скрывать? Когда-то, да узнаю.

– Ты не веришь, что тебя можно любить? – с жалостью спрашивала Ольга. – Если тебя не любили в детстве, это не значит, что ты недостоин. Это они... такие... Отец твой... бабник...

– Отца не трогай. Он хороший. Это женщины его в могилу вогнали.

– Он же в аварии погиб.

– Я уверен, что Марьям ему в уши зудела, отвлекала.

Так они прожили, то страстно сливаясь, то отчаянно выясняя отношения и не разговаривая друг с другом по месяцу, четыре года. И она устала. Проверки продолжались. Его подозрительность никуда не делись. Скрытность доходила до того, что Ольга все новости узнавала последней. Например, то, что он берёт на спонсорство младших брата и сестру, хочет перевезти их в Канаду. Детей Марьям.

Ссоры стали чаще и продолжительней. Вот он не хочет учить её водить машину. Постоянно изворачивается, придумывает причины – то машина в ремонте, то устал... И потом в глаза, откровенно: «Я не хочу, чтобы ты водила. Хочу, чтобы ты зависела от меня». Вот он специально занижает её самооценку: «Тебя надо, как тунца, на паунды продавать». Язвит по поводу набранных лишних килограммов.

Но Ольга – не тот человек, кого можно вот так вот... В школе была комсоргом.

– О, меня купят сразу всю, целиком, – говорит.

И тут же спрашивает в лоб:

– Я – красивая?

– Хм... – специально делает паузу Хосров, как бы раздумывая. – Да...

– А почему «хм»? Ночью, помнится, кто-то шептал, что я его Барби, что я «белая, как молоко», азизам и джюнам*. (*Азизам, джюнам — дорогая, милая (фарси).

– Так и есть, – улыбается Хосров, и Ольга невольно любуется мужем. У него классическое персидское лицо. Матовая кожа, большие глаза, и профиль – как с древних каменных изображений Персидской империи. И сколько мужества и грации в его фигуре. Наверное, папка его был таким же, не зря бабы сохли...

– А ты вот руки не целуешь, говоришь, что это унизительно для мужчины, а дамский зад – пожалуйста...

Ольга смеётся. Смеётся и Хосров. Обнимает, ласково влечёт за собой на диван.

***

Они развелись. Причем, как поняла позже Ольга, он так и не понял, до самого визита к адвокату, что она – серьезно. На его памяти женщины сами от мужей не уходили. Сперва она грозила расставанием, потом потащила к юристу, где они подписали бумаги о раздельном проживании, как положено в Канаде перед разводом, и Хосров, в обычной своей манере подразнить её, сидел в коридоре адвокатского офиса и что-то напевал, насвистывал. Показывал, что ему всё равно. Он за женщиной бегать не будет. А она, оскорбленная до глубины души, поклялась себе, что не простит ему этого свиста. А потом села в машину, и расплакалась. И в итоге стукнула впереди ехавшую машину. Поцарапала ей бампер.

Из машины выскочила канадская старушка – ухоженная, с завивкой. Стала ругать, куда, мол, смотришь, но тут же заметила, что женщина плачет, и спросила в чём дело. Ольга призналась, что развелась. И старушка стала её успокаивать, и сообщила, что претензий не имеет, посоветовала всё же смотреть на дорогу...

Окончание следует.
__________________ На Озоне и Вайлдберриз можно купить сборник моих рассказов "Перелетные люди", выпущенный питерским издательством.320 страниц.
 Если вы хотите приобрести именно "Иранскую рапсодию", пишите мне в личку. Сборник, в котором есть этот рассказ (под другим названием), могу прислать только я лично (эти книги вышли в Канаде, их нет на онлайн-платформах). В Питере в Доме Зингера есть все три сборника.