По праву крови. 13. Клубок змей. Александр

Чтецы подтвердили, что содержимое тайника было в доме Демаре, но после исчезло. Намеренно или нет, Анна умудрилась спрятать документы так, что лучшие из Чтецов не смогли извлечь их обратно. Разговор с ней был утомительным: дерзкая и упрямая. Даже с её отцом было проще договориться, при всей его праведности. Эта же... как осколок стекла в ране. Осколок, причиняющий дьявольскую боль. Кто бы мог подумать, что она решится использовать магию крови в камере Инквизиции! Будет занятно сломить её боевой дух и погасить огонь в этих бесстыдных синих глазах.

– Капитан Кирон.

Мерный стук трости за спиной оповестил о приближении Дирака.

(Только тебя мне не хватало.)

Пришлось остановиться и повернуться, чтобы узреть его ненавистное лицо.

– Генерал Дирак, – я отсалютовал. – Чем могу служить?

– Мне доложили, вы задержали Демаре.

(Ну, конечно! Везде свой нос засунешь.)

– Да, генерал.

– Уже допросили?

Дирак всегда говорил нарочито ласково, и эта его манера повышать интонацию в конце фразы раздражала до зубовного скрежета. Кажется, даже штукатурка на стенах начинала крошиться от звуков его голоса.

– Мне так интересно, какие... откровения ты вытянул из этой мятежной птички. Говорят, она весьма... колючая, – пропел он с приторной сладостью.

(Колючая? Уж ты-то, гиена, знаешь толк в обламывании крыльев пташкам.)

– Допросы будут проводиться в установленном порядке, генерал. Пока что мисс Демаре предоставила нам, – я помолчал, –  живописные детали своего упрямства.
Клак. Наконечник трости по камню. Шаг ко мне.

– Не затягивай, Кирон. Верни документы и передай тем, кому полагается. Тебе не по чину с ними разбираться. Слишком высокие материи для выскочки. Ты ведь помнишь, что случается с теми, кто лезет не в своё дело?

– О, помню, генерал. Помню каждый урок, – я постарался звучать не слишком мрачно.

(Я помню каждый твой "бесценный" урок.)

–  Дело курирует генерал Гловер. И я обязан отчитываться исключительно перед ним.

Дирак приблизился ко мне почти вплотную и выпрямился. Даже с тростью, на которую ему приходилось опираться после того, как скверна эфирных изъела его правую ногу, он всё ещё сохранил ауру надменного превосходства. Его слова прокатились по узкому коридору, отскакивая от пятнистых серых стен.

– Не переоценивай свою защищенность, мальчик. Гловер далеко. А я... я здесь. И я знаю тебя слишком хорошо. Знаю, как ты добываешь информацию. Одна жалоба, один свидетель, – он ткнул мена пальце в грудь и понизил голос, – и твой карточный домик рухнет. Вместе с твоей карьерой, – я старался не отводить взгляда от его бледных глаз рептилии, а он продолжал, дыша на меня вином и пряными травами с мясным душком. – Если ты сломаешь её раньше времени или, не дай бог, потеряешь нить к документам...

– Генерал, генерал, – парировал я, всё же сделав шаг назад и проведя рукой в перчатке по подбородку – ткань источала слабый запах моего одеколона, что меня несказанно порадовало. – Вы преуменьшаете мои скромные таланты. Разве можно потерять то, что уже так красиво спрятано? Документы будут найдены. Анна Демаре сломается. И произойдет это под моим чутким руководством. А вы, – я почтительно кивнул, – можете занять место в партере и наблюдать. Или нет. Мне всё равно. Прошу меня извинить.

Его трость метнулась мне под ноги, я едва успел переступить, чтобы не растянуться на полу, но ругательство сдержать не смог.

– Беги, беги... Ты всегда знал, когда надо отступать. Помнишь, как заползал под койку, когда тебя искали? Я до сих пор чувствую этот запах страха.

(Тварь! Однажды я засуну эту поганую трость в твою глотку!)

Я оправил китель и выпрямился.

– Не понимаю, о чём речь, генерал, – процедил я сквозь зубы.

– Не понимаешь? – произнес он с тихим смешком. – Скоро поймешь, капитан, – сделал особое ударение на звании.

(Знаешь, мразь, что я осведомлён о твоём протежировании. В своих подковёрных играх ты намеренно возвысил меня, чтобы потом дёргать за ниточки, словно марионетку.)

– Когда будешь сидеть в камере напротив своей мятежной пташки, – елейный голос полился в мои уши, когда он снова клацнул по полу, приблизился и смахнул несуществующие пылинки с моего плеча. – Не скромничай. Нам нужны результаты. Быстро. Стены здесь толстые. Кричать можно сколько угодно. Ты ведь помнишь?

Я молчал.

– Кстати... Моя нога сегодня ужасно ноет. Напоминает одного несносного мальчишку.

Я стиснул зубы до боли.

– Это всё, генерал?

– Да, вы свободны, капитан Кирон.

Я соскрёб в кучу остатки гордости и, выпрямившись, устремился прочь, не удостоив Дирака прощальным салютом. Однако старался идти не слишком быстро, чтобы не показать, как сильно я желал оказаться за сотни километров от этой змеи.
Один из младших офицеров сунулся ко мне с докладом, ланью впрыгнул в приветственную стойку, я даже не понял, кто это был, не до него. По мере удаления от эпицентра моей ненависти шаги сами собой становились быстрее. Я бросил дежурившим охранникам распоряжение не пускать посетителей без моего ведома и вылетел за двери быстрее молнии. У входа уже ожидал экипаж. Тяжёлые капли, будто насмехаясь, барабанили по моему защитному кокону. После представления Демаре в камере вытягивать энергию из камня стало тяжело, будто я пытался протолкнуть желе через соломинку – каждое незначительное обращение к силе, как валун с места двигать. Магия крови всегда требовала платы. Я знал об этом в теории, а теперь, благодаря Анне испытал и на практике. Она смогла пробить блокирующий сигил. Неожиданно. Это значит, что прямой физический контакт с кровью действует иначе, не так, как сила кругов. А ещё имеет больший потенциал. Похоже, это как-то связано с паразитической природой сущностей.

(Нужно выбить из Демаре, где документы. Чем скорее я узнаю подробности о происхождении этих тварей, тем больше козырей у меня будет против Дирака.)
Внутри экипажа я с облегчением сбросил кокон и откинулся на сиденье. Запахи мокрой мостовой и хвои просачивались в окно, они остужали мой гнев, холодный воздух немного унял зарождающуюся мигрень.
 
Вскоре за пеленой дождя показались огни особняка Алькасар – сияющий остров жизни, которой я никогда не пробовал. Моя непутевая мамаша могла только мечтать о роскоши за изящно подстриженными живыми изгородями и коваными воротами. Она жила историями в книжках, покрытая ворохом бумаг в каморке Архива. Она обещала, что однажды переберёмся в уютный домик с садом из конуры, где мы прозябали. Вместо домика я получил койку в кадетском корпусе с наставлением быть сильным и заботиться о себе и других. Кто бы позаботился о том хилом двенадцатилетнем мальчишке? Что же, по крайней мере, кадетов кормили достойной едой, а не жуткой окаменевшей кашей, что готовила мать по утрам. К обеду эта жижа превращалась в зацементированную лепешку, можно было сказать, что в течении дня у меня было разнообразное меню.

Я отбросил мысли о детстве, проглотив привкус желчи от счастливых воспоминаний, выбрался из экипажа и тщательно поправил форму, прежде чем ступить на порог особняка, где меня уже ожидал дворецкий, учтиво склонившись и придерживая для меня дверь.

– Добрый вечер, капитан Кирон.

– Добрый вечер.

Светлый мрамор полов, темное дерево стен, мерцание огней на хрустальных бусинах люстр, запахи цветов, дорогого парфюма и десертов мгновенно захватили меня, окутав иллюзией благополучия. Манящего, соблазнительного, осязаемого, но не для меня. В голове снова и снова звенели слова Дирака, от том, что такое ничтожество не достойно ничего большего, чем миска жидкого супа и порка.

Огромные зеркала в резных рамах обширного фойе поймали моё раздосадованное отражение. Пришлось взять себя в руки и надеть маску радости.

(Радости с привкусом тлена.)

Алькасары жили так, будто завтра не наступит. Завтра, когда надо платить по счетам. Приемы, празднества, подарки – эпитомия беспечности. Сомневаюсь, что моя мягкая, кроглоликая невеста хотя бы раз в жизни испытывала настоящий голод или терзалась сомнениями о том, стоит ли вечером стирать одежду, ведь она может не просохнуть до следующего утра.
 
(Стоп! Это в прошлом. Я больше не там. Не тот мальчишка, замерзающий в мокрой куртке.)

Шум голосов, звонкий смех, бряцание приборов – пора надевать маску. За дверью в гостиную беззаботная жизнь била ключом. Моё появление было удостоено радостными возгласами Оливии, которая немедленно оторвалась от стайки подружек и мягким облаком в летящих тканях устремилась в мою сторону. До официального бракосочетания мы соблюдали дистанцию, поэтому я формально приложил губы к её ладони, а в воспоминаниях вдруг губы Анны смыкаются вокруг её пальца, запятнанного моей кровью. Я спешно сморгнул это наваждение, отметив однако скребущее чувство в груди.
 
– Как прошёл твой день, дорогая будущая госпожа Кирон? — я использовал свою привычную прохладно-ласковую манеру обращения.

(Сейчас ты пустишься в перечисление нарядов, что успела сменить, и засыпешь меня именами всех посетителей галереи, перескажешь новости о том, кто, что и с кем.)

Я приготовился кивать и восклицать, параллельно предаваясь мыслям о том, как достать потерянные документы. Для надёжности исполнения моего плана по погружению в местные сплетни, я осторожно коснулся сознания Оливии силой, дёргая за нужные эмоции, расположил её к стремлению выболтать всё, чтобы у меня было время поразмыслить над дальнейшими шагами.
 
Судя по количеству пустых бокалов, столпившихся нестройными кучками на комодах и столиках, близилось время ужина. Прислуга неприметными тенями подчищала использованную посуду. Я кивал гостям, слушал голос Оливии, искал взглядом её отца. Направить господина Алькасара по правильному пути рассуждений в текущей ситуации могло стать важным шагом к моему успеху.

Мягко коснувшись костяшками внешней стороны ладони Оливии, я переключил её внимание на себя, невесомо, с намеком на трепет, чтобы заставить её щёки порозоветь и желать большего.

– Похоже, сегодня у тебя был крайне насыщенный день.

– Скучать не пришлось, – ответила она с довольной улыбкой. – Но хватит обо мне. Как прошёл твой?

(Ступай аккуратно, капитан Кирон. Этот мост очень узкий.)

Тяжёлый вздох, не слишком трагичный – Оливия должна почувствовать тяжесть моих терзаний, но не нырнуть сразу в жалость.

– Мне нужно будет тебе кое-что рассказать, – говорил я с неохотой, внимательно прощупывая спектр её эмоций на предмет благосклонности. Ещё не готова. – Впрочем, это может подождать. Не буду портить столь прекрасный вечер. В любом случае, теперь я чувствую себя намного лучше, - закончил я и подарил ей тёплый взгляд, припудренный томной нежностью.

Вот оно! Зерно интереса попало в плодородную почву. Теперь нужно дать ему выпустить росток.

– Это всё из-за мятежников?

Я покачал головой, закрывая тему, чтобы она могла покрутить в голове правильные вопросы.

Присутствующие потянулись к манящим дымным ароматам жареного мяса и перцев, усиленным специями, услужливо подбросившим мне образ Дирака. Влекомый под руку Оливией, я, вместе с остальными, вплыл в сияющую блеском столовую, где ломившийся под тяжестью блюд длинный стол – главный герой этой сцены – заботливо принимал рассаживающихся вокруг гостей. Я придержал стул для Оливии, когда она расправила юбку и устроилась на своём месте. Мой взгляд невольно упал на мягкий изгиб её шеи под аккуратно уложенными золотыми локонами, а мысли скакнули сквозь дождливую ночь к другой. Та ещё пахла костром после приключений в лесу. 

– Александр, дорогой! Как приятно видеть тебя, - поприветствовал Тадеуш Алькасар. – Оливия говорила, ты загружен работой.

Он протянул мне руку для рукопожатия. Я пожал её с должной твердостью.

– Спасибо за приглашение, господин Алькасар. Да, последние дни выдались напряженными.

– Связано с этим делом Демаре?

Алькасар устроил своё грузное тело, обтянутое светлым пиджаком, в кресле во главе стола, рассеянно кивнул кузену и только после серии других приветственных жестов во все стороны зала обратился снова ко мне.

(Старый отъевшийся лис. Держишь лицо поборника справедливости, но меняешь хозяев при малейшей смене ветра.)

Я чуть было не выпустил ухмылку из под контроля и лишь последний момент вернулся к деловому тону:

– Отчасти. Инквизиция выполняет свою работу по поддержанию порядка.

– Ужасная история, – покачал головой Алькасар. – Я знал её отца. Блестящий ум.
 
Жаль, что дочь пошла по стопам мятежников.

– Папа, что вы такое говорите? Анна не мятежница! – вырвалось у Оливии.

Она не ожидала такого: Тадеуш сразу дал понять, что не желает, чтобы его дочь была втянута в это дело. Никаких репутационных рисков.

– Ох, голубка, – он тяжело вздохнул, прежде чем выложить ей новости, – ты же ничего не знаешь. Демаре, похоже, сотрудничали с бунтовщиками. Я не хотел бы пятнать имя Адама и Вероники, но то, что удалось уже найти следователям… – его грудь снова тяжело поднялась. – Похоже наша Анна ступила на кривую дорожку.
– Вы шутите?! – распахнутые глаза Оливии метались между мной и отцом, пока она пыталась подобрать слова. – Анна же спасла тебя, – наконец выпалила она, её пальцы сомкнулись на моей руке.

Я положил руку ей на плечо, успокаивающе.

– Дорогая, мы все надеемся на лучшее. Но факты – упрямая вещь. Инквизиция обладает неопровержимыми доказательствами.

– Совершенно верно, – поддакнул Алькасар, он уже частично переключил своё внимание на бутерброды с паштетом. – Доверься профессионалам.

– Доказательства чего? – не унималась Оливия. – Папа, мы знаем Анну практически всю нашу жизнь! Она бы никогда…

– Деточка, – её отец проговорил тихо, чтобы умерить пыл Оливии, взглядом показывая, что при гостях не потерпит такого проявления несдержанности. – Иногда близкие оказываются теми, кого мы совсем не знаем на самом деле.

Мне было только на руку, что Алькасар всё выложил Оливии. Я лишь подкидывал дров.

– Дорогая, ты помнишь тот случай в ресторане, когда произошёл теракт?

Оливия неуверенно перевела на меня взгляд и кивнула.
 
– А помнишь, как именно Анна меня спасла?

(Давай, золотце, выбери правильный ответ.)

– Но, Александр, без… этого, – Оливия не желала произносить обличающую истину вслух, – ты бы просто умер.

– Я знаю, зная… Однако, это не делает её действия более законными.
 
Мне пришлось немного сместить фокус её эмоций с Анны на страх потерять меня. Я касался её сознания осторожно, чтобы Тадеуш ничего не заподозрил.

– Это всё неправильно, – шепнула Оливия, когда её похолодевшие пальцы коснулись моей руки.

В этот момент на круглых сытых лицах Оливии и её отцы застыло абсолютно одинаковое выражение сомнения.

– Всё будет хорошо, - заверил я.

(Для меня, по крайней мере.)

Я ещё немного снизил тревогу в сознании Оливии и перевёл тему разговора в менее опасное русло. Слишком много информации слишком быстро могло прорвать плотину и вынести мнение Оливии не на тот берег, где ожидал её я.

Во время ужина я играл роль идеального жениха: внимательно слушал Оливию, шутил с Алькасаром, хвалил блюда. Время от времени я ловил на себе изучающий взгляд Тадеуша и понимал, что тот видит моё напряжение. Его простыми поглаживаниями по самомнению не проймёшь. К нему вообще лучше не лезть в голову.
 
После ужина Оливия ушла помогать прислуге с десертом, следить, чтобы всё было правильно сервировано, а мы с её отцом переместились в кабинете. Он налил мне коньяк.

– Итак, капитан, – начал Алькасар, удобно устраиваясь в кресле, пуговицы на пиджаке держались из последних сил. – Как продвигается дело Демаре? Инквизиция ожидает быстрых результатов, я полагаю?

Я сделал глоток коньяка, чувствуя, как обжигающая жидкость помогает собраться.
– Дело находится в процессе расследования, господин Алькасар. Мы действуем в рамках закона и процедур.

Алькасар усмехнулся.

– Процедуры. Да знаю я ваши процедуры... Но иногда процедуры могут быть... гибкими. Особенно когда на кону стоят интересы города. И определенных семей. Но всё же… Девочка нам почти, как родная…

Я почувствовал знакомое леденящее прикосновение отвращения: Дирак иногда говорил похоже. Эти двое готовы бросить под поезд любого, кто станет угрожать их положению.

– Я прекрасно понимаю важность дела для стабильности города, – осторожно ответил я и сделал ещё глоток. – Мне самому не хотелось бы, чтобы у Анны были проблемы.

– Да-да… И для стабильности моей семьи, капитан, – мягко, но недвусмысленно добавил Алькасар. – Моя дочь счастлива с тобой. Её будущее, её положение... всё это зиждется на репутации семьи. Репутации, которая должна оставаться безупречной. Любые... осложнения... в деле Демаре могут бросить тень. Тень, которая коснется и Оливии.

(Разумеется, мой дорогой будущий тесть. Чего стоит какая-то девчонка, когда на кону твоё тёплое семейное гнездо и кормушка у ног генералов.)

– Я уверен, что репутация вашей семьи вне подозрений, господин Алькасар, – сказал я, тщательно подбирая слова. – Инквизиция высоко ценит ваш вклад в правовую систему города. И я, как будущий член семьи, сделаю всё возможное, чтобы защитить интересы Алькасаров. Успешное и быстрое завершение дела Демаре будет в интересах всех. Особенно Оливии. – я посмотрел Алькасару прямо в глаза. – Я позабочусь о том, чтобы никакие... осложнения... не повлияли на её счастье или доброе имя вашей семьи. Вы можете положиться на меня.

Алькасар изучающе смотрел на меня несколько долгих секунд, затем его лицо расплылось в довольной хмельной улыбке.

– Я никогда в этом не сомневался, мальчик мой. Никогда, – он поднял бокал. – За успешное завершение дела?

Мне стоило огромного труда сохранить благодушную полуулыбку, когда он назвал меня мальчиком. Наши бокалы звякнули в тишине кабинета.

– За успех.

Вкус пепла остался на языке даже, когда часы спустя я вернулся в свою комнату в казарме. Наконец, тишина и простота обстановки позволили мне вздохнуть с облегчением после душащей роскоши особняка. Комната в казарме была тесной, почти аскетичной, но после вычурного великолепия Алькасаров её скромность казалась бальзамом. Я сбросил мундир на спинку стула, расстегнул воротник рубашки и потёр переносицу, пытаясь разогнать назойливую пульсацию за глазами.

(Дирак. Алькасар. Оливия. Все они тянут свои нити, словно кукловоды.)

Но была ещё одна.

Мысль о ней вползла неожиданно, как сквозняк под дверь. Анна Демаре в камере. Без родовитых покровителей, без связей, без притворства. Всего лишь девушка с ножом вместо языка и кровью, которая, кажется, горит ярче, чем все люстры в особняке Алькасаров.

Я зажёг лампу, и слабый свет выхватил из темноты грубые стены, простой стол, койку без излишеств. Здесь не было зеркал, чтобы ловить отражения, не было прислуги, чтобы читать в глазах одобрение или осуждение. Только я и тишина.

(И она.)

Я представил её в камере: не сломленную, не униженную, а яростную, как дикий зверь в клетке. Даже сейчас, лишённая всего, она оставалась... цельной. В этом был вызов.

(Она использовала магию крови. В камере. Прямо при мне.)

Уголок губ дёрнулся вверх против воли. Глупо. Безумно. И всё же что-то в этом было. Я потянулся к столу, где лежали бумаги по её делу. Документы исчезли, но их следы остались. Как и её упрямство.

(Завтра.)