Мыслеток. 4-1

4.1 Смысл и становление.

1. Оценка события всегда исходит из его интерпретации (трактовки с позиции массы значений), как, впрочем, и реакция на него. Именно бурлящая внутри себя масса значений решает, что будет принято, а что отвергнуто.
2. Пребывая в состоянии увлеченности, стереотипа невозможно не играть по их правилам (реагируя и действуя). И то, что все эти переживания приводятся неизменно к общему знаменателю («я») есть всего лишь симптом изначального заблуждения и не более. Порядок и бдительность не могут существовать в поле невротичности, аффекта. Присущий определенности личный страх, присущие ей личное беспокойство и страдание исключают баланс, покой и безмолвие, которые необходимы для ясности.
3. Правда состоит в том, что описание, значение, определенность не есть описываемое, обозначиваемое, определяемое. Этот тезис справедлив в том числе и для «я». Лежащая в основе этих процессов жажда видеть или знать видит и знает исключительно абстракцию (значение). «Обладаешь истиной? Обладай, но это не истина. Делишься ею? Делись, но это не истина.»
4. Предпочтение смысла тому, что есть абсолютизирует необходимость соответствовать (предпочтенному смыслу, образу). С субъективной точки зрения соответствие выглядит не иначе, как становление. Это становление негативно, потому что предполагает неудовлетворенность тем, что есть, поскольку всякое неприятие зиждется прежде всего на представлении о том, как все должно быть. В состоянии своей нереализованности идеал становится разрушительным, ибо вынуждает ненавидеть наличествующее здесь и сейчас. Чем сильнее желание воплотить образ, тем сильнее ненависть к тому, что есть (а также неуверенность, неудовлетворенность, слабость). Но даже если первый будет воплощен, вспышка удовлетворения продлится лишь до следующего желания, что придет быстрее, чем мгновенно и которое сделает воплощенное неудовлетворительным.
5. Значению, смыслу нет нужды соответствовать подлинности. Ему более чем достаточно убеждения, утверждения, авторитета, массы. Потому разделение (на есть и должно быть) осуществляется так просто и кажется таким правильным. Известное, как и его притягательность, утверждается и принимается как данность само собой, просто по причине того, что в него вовлечены. Это подтверждается в том числе и тем, что человек желает или боится сегодня вовсе не чего-то подлинного; вместо этого он жаждет и страшится значения всегда. В корне любой реакции всегда идея, всегда вымысел, всегда представление, а не реальность.

4.2 Определенность и рефлексия.

1. Предпочтение образа объясняется исключительно страхом столкновения с реальностью. Игра со знаком безопаснее, чем прямой ответ на вызов того, что есть, требующий исследования, внимания и ответственности. Там, где царствует представление, просто не остается пространства для факта.
2. Наблюдение чего-либо сквозь стереотип и сквозь положенность, обнаруживать будет исключительно этот стереотип и структуры этой положенности. Исследование невозможно, пока существует объяснение или знание, которые эгоистично фиксируют все на себе. Созерцание начинается с целого, с видения утверждения, реакции, значения вообще, как таковых. В противном случае все просто снова сводится к определенности (бегству, невниманию), коим является любая попытка опереться на «я» и его атрибуты. Определенность – это всегда прошлое, а прошлое не наблюдает, оно – интерпретирует, стремясь обладать. Подлинное же наоборот - всегда ново, оно всегда здесь, в этом моменте.
3. Как только звучит утверждение вида «это есть» (безмолвие, порядок, созерцание и так далее), то ничего подлинного уже нет; образ, значение, слово – может быть, но не более того. В сути своей, узнавание – это всегда о том, что все кончено, что все уже подменено абстракцией, идеей, утверждением.
4. Предпочтение образа даже в ущерб правде, упорное стремление этот образ воплотить превращает жизнь в пространство, в котором нет места ни для чего, кроме образа. Так начинается эгоистичность.
5. Видящий (эго) фактически рождается из вглядывания. Конкретность – это и есть «я», сущность которого - изоляция, интервал. «Я чувствую» – это всегда я и чувство, «я мыслю» -  это я и мысль; внутри определенности всегда есть я и абстрактное что-то, отделенное от меня. Но существует ли эта изоляция в реальности?
6. Увлекаясь утверждением, утопая в субъектности, человек никогда не сталкивается с фактом без посредников, лицом к лицу, вне систем и концепций, напрямую. Очевидно, что необходимо не соединять себя и факт, а видеть факт как есть, в корректной последовательности (как факт, который лишь при своем искажении порождает «я», а не наоборот); обнаруживая прежде всего остального факт того, что затмевает сам факт, видя само желание увидеть, наблюдая факт фрагментации, стереотипа, увлечения, значения, я, созерцая сам смысл в его затмевании самого себя. Помыслить саму мысль, как таковую, наблюдая само наблюдение и исследовать разрыв вместо того, чтобы пытаться склеить все заново – вот что необходимо.
7. Реальность, в силу своей целостности, открывает себя только в отсутствии изолятора («я»). Поэтому, в частности, и созерцание несовместимо с определенностью по умолчанию, по природе своей.

4.3 Изменение.

1. Единственное возможное изменение – это отказ от невнимания (к утверждению, определенности, стереотипу и реальности). Любой другой метод и любое иное направление, осуществляемые до этого, первого шага, обречены являть собой очередной виток представлений, которые лишь продолжают сами себя в тени увлеченности. В конце, концов, всякое привычное действие всегда сводится к воплощению очередного образа, в глубине которого таится неутолимая жажда статичности, жажда владеть (изменением и его результатами как трофеем, в том числе).
2. Зависимый от прошлого и охваченный огнем страхов, амбиций и реакций субъект не может иметь даже отношений с реальностью (и уж тем более изменять ее). Убегающему – бегство, блуждающему – блуждание впотьмах. Конечно, у прошлого свой взгляд на мир и свое его восприятие, которое есть и потому в некоторой степени истинно, но лишь как интерпретация, а вовсе не как факт, коему всегда безразлично мнение о нем, реакция на него и его интерпретации, которые лишь искажают в своих попытка его сокрытия.
3. Поскольку представление соткано из прошлого, ему доступно лишь оно. Смотря на фрагменты (через них) нельзя увидеть целое. Потому едва ли не всякий запрос на перемены этим прошлым спровоцированный является просто очередным разочарованием от неразрешенного противоречия между «есть» и «должно быть». Асилу того, что человек полностью погружен в океан значений и подчинен диктату стереотипа, где главенствует не «есть», а «должно быть», «есть» обречено оказываться для него неприемлемым.
4. Буквально все бытие, вся буквально жизнь сосредоточена в сейчас, в этом моменте, кроме которого нет ничего. И лишь человек трусливо бежит (в прошлое, в будущее, к лучшему), отказываясь ответить на этот вызов алертностью и предпочитая купаться в собственной иллюзии (лучшего, должного). Почему нельзя просто пребывать в покое, не думая о будущем и не вспоминая о прошлом (просто так, не становясь ничем и ни с чем не борясь)?
5. Единственный способ изменить насущную ситуацию – это не менять ее, ей внимая. Изменение всегда ограничено представлением о ситуации и искусственным идеалом, которого это представление обязано достичь и потому вторично по отношению к обнаружению факта как такового.

4.4 Мысль; процессуальность и результат.

1. Мысль о наблюдении («я наблюдаю») есть то, что фактически наблюдается (мысль).
2. Мысль нестабильна. Но из-за того, что взаимодействие всегда происходит через призму массы ее значений, а не фактически, то факт ее нестабильности скрывается под массой ее утверждений собственной стабильности. Утверждаемость первична и именно в этом и состоит фундаментальная проблема происходящего; даже мысль о мышлении никогда не указывает на процесс и не передает результат наблюдения за ним, предпочитая утверждать и фиксировать, взывая к поклонению мертвому, ограниченному существительному, не-действию.
3. По сути, «мыслить» значит насильно останавливать поток (движение) самой реальности, которая изначально процессуальна. Более того, сам «мыслящий» (субъект), фактически, существует исключительно в этих паузах, остановках, проталинах естьности.
4. В конечном итоге, мысль – это всегда «уже», которое «результирует» (выдавая неизменно конкретный, фиксированный итог вида «так есть», что с трудом поддается коррекции). Но определенный результат (идеальный, представляемый) по природе своей не способен отразить реальность и ее движение хоть сколько-нибудь корректно.  Определенность вообще статична (неглагольна) и упорно настаивает на этом своем качестве, оказываясь не способной не конфликтовать с естьностью, которая постоянно движется, меняется, живет.
5. Сама определенность бесспорно движется (мыслится), но то, чему она подчиняется и что она создает своим движением (образ, иллюзию) – статично, а потому конфликтно.
6. Как таковой процесс изначально не может каким бы то ни было образом раскрыться посредством определенности (утверждения) или при ее участии (в том числе и потому, что последняя результирует неустанно). Значение фактически не способно увидеть или воссоздать нечто, что не подходит под уже известный паттерн. А в имеющихся условиях (главенства знака) всему, что не видится как значение в праве на существование отказано.
7. По этой же причине определенность (мысль) неспособна понять и увидеть даже саму себя: она тоже процессуальна, она жива, движется, но направляет она это движение на фиксацию образа, и только.
8. Результат есть не-реальность, он есть значение, которое пытается зафиксировать нефиксируемый момент и абсолютизирует эту свою попытку.
9. Именно в силу своей предрасположенности к «результации» определение и не может иметь отношений с действием, изменением и, как следствие, с подлинностью. Изменение сегодня – это просто экстраполяция статичного (а значит противоестественного) образа из прошлого в будущее и не более того. Посредством образа определеленность результирует в стремление, которое имеет всего два возможных пути: приближение образа (влечение) или бегство от него (страх). Но и первое, и второе всегда обусловлено тем набором значений, который составляет эту конкретную сознающую себя мысль. Желанно то, что утверждено как желанное, а пугает то, что при посредстве стереотипа определено как пугающее. Нейтральная определенность потому есть оксюморон, нелепость.

4.5 Отрицательность и представление.

1. Подлинность отрицательна; подлинно лишь отрицательное (неутвержденное). Утверждение же чего-то в качестве отрицательности или отрицательного – это уже положительность (не-подлинность, результат).
2. «Отрицательное» значит не установленное заранее, не поставленное «перед» фактом (как идеал, знание или образ) представление.
3. Представление становится представлением, когда перестает быть представлением как таковым и уступает смыслу, значению, абстракции себя. Если же оно видится целокупно, как то, что оно есть (утверждение, а не истина), то из этого видения возникает порядок, поскольку почва для конфликта абстрактных копий реальности и реальности как таковой исчезает. Проблема в том, что представление конфликтно (из-за своего стремления к первичности) не только вовне, но и внутри себя самого и потому не может себя «изменить». В условиях всеобщей взаимосвязи значений, одно некорректное допущение уже грозит хаосом (а они некорректны все, являясь при этом фундаментом всего остального; именно так, собственно, и рождаются противоречивые побуждения, суждения, желания). Мысль просто неспособна выбрать одну часть себя в ущерб другой, особенно в условиях, когда нет никаких частей.
4. Человек так ревностно охраняет вовсе не одно значение или их группу, он воюет на стороне значения как такового, на стороне своего права разделять, рвать, обнаруживать, утверждать. И это больше, чем я, больше чем мир, больше, чем стереотип – это глубинный конфликт всего, важнее которой нет ничего. В конце концов, значение – это все значения разом, они существуют исключительно как система, где каждый элемент тесно связан со всеми другими элементами.
5. Способна ли мысль (как движущая сила значения, определения и представления) спросить себя: «что я такое» и увидеть, что сама ее непрерывность препятствует «ответу» на этот вопрос (созерцанию)? Может ли мысль наблюдать себя фактически, как процесс абстрагирования, подмены и искажения? Возможно ли для нее увидеть собственную зависимость от общей тенденции смысла и стереотипа? Если нет, то как она (мысль), будучи неспособной увидеть даже свою собственную структуру, сможет помочь в понимании чего-то иного, чего-то, что не совсем она?
6. Реальность именно такова, какова отрицательность, которая находится за любыми пределами (в том числе и наблюдения) и которую потому не зафиксировать; она не положена, она не раскрывается в сознании, поскольку просто есть. Всякое узнавание здесь – это лишь процесс сопоставления с прошлым и не более того, как, собственно и его понимание (интерпретация). Новое узнать невозможно, его можно лишь истрактовать посредством прошлого опыта, исказив; реальность же (подлинность) всегда нова.

4.6 Внутренний диалог и фрагмент.

1. Любой акт фиксации (утверждения) реальности возвращает в пространство стереотипа. Утверждение осуществляется и удерживает контроль главным образом посредством речи (внутреннего диалога). Сам же диалог изначально бесплоден (поскольку результатом его активности никогда не оказывается решение проблемы, которая его занимает) и является скорее реактивным, чем самостоятельным процессом.
2. Предрасположенность внутреннего диалога к фрагментированию обязует его к непрерывности. Посему каждая «точка» в плену проговаривания и превращается неизменно в новую строку, которая оказывается объемнее строки предыдущей.
3. Проговаривание поддерживает тотальную обусловленность человека, раскраивая реальность на фрагменты и встраивая последние в собственный «поток» мнимой непрерывности.
4. Фрагмент (одной из главных форм которого является «я») есть воплощение конфликта, ибо обречен, в силу собственной изолированности, сталкиваться как с целым, так и другими фрагментами (что усиливает общее состояние раздробленности неизменно). Но из-за того, что человек уже фрагментирован, он не видит этого конфликта в целокупности, подменяя его на усеченную «определенность» (утверждение) себя.
5. Определенность – это всегда некий предел, конфликтная разомкнутость потока, в основе которой лежит фрагмент.
6. Самоосознание («я») открывается не иначе, как отражение этой определенности. Каждая ситуация – это я в ситуации, каждое чувство – это я в этом чувстве. Я всегда там, где мысль, но почему я там и почему там мысль?
7. Исходя из факта внутреннего диалога, мысль обнаруживает себя не только как объектность, но и как нечто «удерживающее» объект. Иными словами, фактически мыслящий есть мысль; контролирующий есть контролируемое и так далее, но на уровне утверждения – это не так.
8. Настаивая на утверждении (погружаясь во внутренний диалог), человек настаивает на предпочтении значения чего-то его подлинности. Так начинается заблуждение. Мысль (как агрегатор утверждений и их материнский процесс) «означивает» и «осмысляет», создавая свой иллюзорный мир (определенности), отрицая своей непрерывностью актуальность наблюдения и собственную вторичность (как следствие). Единственное «понимание», которое доступно в такой ситуации, - это понимание мыслью самой себя, своей ограниченности и беспорядка ей порождаемого. Она есть препятствие на пути к тому, что есть и обречена это увидеть. Оттягивание же этого момента лишь усиливает влияние системы значений.
9. Путь к раскрытию обозначенного препятствия пролегает через «оставаться с фактом» (беспокойства, боли, желания), не допуская вмешательства и развития реакции, образа, представления. Он (путь) требует наблюдать, но не что-то конкретное (ситуацию, абстракцию и так далее), а вообще; не интерпретируя, не узнавая (памятуя), не осмысляя. Такое наблюдение начинается с безмолвия, которое требует покинуть поток внутреннего диалога, поскольку в противном случае и безмолвие, и наблюдение будут вырваны из отрицательности и заменены на абстракцию, на значение самих себя.