Карфагенские истории. Make Carthage great again!

«Жил один великий ханаанейский полководец, принадлежавший к расе, близкой к древним евреям. У него было еврейское имя и еврейский титул: Ханнибаал ха-шофет (Ганнибал — судья) из Карфагена». (с) Давид Бен-Гурион

Занятно, что Бен-Гурион выделил ту должность, которую Ганнибал (Ханиба’аль или Ханаба’аль, «милость Баала») занимал совсем недолго. Всё-таки большую часть своей сознательной жизни он был именно полководец, рабмаханат, и для большинства тех, кто вообще знает о его существовании и не путает со всякими стрёмными персонажами, он представляется только воином. Главой карфагенского правительства – суффетом (правильно «шуфет») он стал только после Второй Пунической войны, когда окончание армейской карьеры открыло ему возможность уйти в политику.

Вообще-то, если бы он после поражения в той войне – поражения, в котором он был менее всего виноват, но понятным образом ответственность легла на него, - уехал бы в своё имение, лёг там на диван и до конца жизни жаловался бы на судьбу-злодейку, отвлекаясь на выращивание капусты и написание мемуаров, то к нему все отнеслись бы с пониманием. Даже римляне. Даже пропагандисты. В конце концов, для римлян, как и для греков, сдуваться под ударами судьбы было вполне нормальным делом и для них это никак не разрушало образ «великого человека». Но наш герой был не грек и не римлянин – «Ганнибал, чужестранец, семит, был единственным «мужем» между ними» (О. Шпенглер), - так что, переварив поражение, он быстро нашёл где ещё можно ринуться в бой.
 
Само собой, Миат (Совет ста четырёх; о нём шла речь в предыдущем тексте) пытался его засудить, а крайним во всех бедах его объявили ещё раньше, но ничего из этого не вышло – рядовое население по-прежнему смотрело на Ганнибала как на героя. Когда он говорил, что победили не римляне, которых он столько лет гонял в хвост и в гриву, а карфагенский сенат, который хитрил-хитрил, пока сам себя не перехитрил, то ширнармасса охотно верила ему, а не его противникам. Олигархат должен был сообразить, что от всех нападок у Ганнибала только рейтинг растёт, и оставить его в покое.

Возможно, он поначалу ушёл в тень – но ненадолго, чтобы разобраться во внутренних делах Карфагена. Как ни странно это звучит, он почти не знал свой город. В отличие от своего папы Гамилькара, который достаточно вращался в карфагенском политикуме, знал его изнутри и был там своим человеком, Ганнибал был связан с ним скорее чисто символически. Он покинул Карфаген в детском возрасте и наверняка сильно идеализировал свою родину. Теперь, после того, как его жёстко приземлили, впору было разобраться, что здесь вообще творится. Разобравшись, он пошёл на выборы, выставив свою кандидатуру на должность суффета. Кто был его напарником, неизвестно (суффетов выбирали по двое); должно быть, кто-то из его сторонников. На волне широкой народной поддержки, подкреплённой парой популистских лозунгов, он победил на выборах и стал тем, кем назвал его Бен-Гурион – Ханибааль ха-шуфет. Вряд ли поначалу это сильно напрягло политическую элиту. Что, кто-то всерьёз обещает осушить коррупционное болото? Ну давай попробуй, популист, а мы посмотрим. Это тебе не слонов через Альпы гонять.

Вскоре, однако, им пришлось заметаться не меньше, чем римлянам, обнаружившим, что к ним с гор спускается странная вооружённая тусовка со слонами.

На своём посту Ганнибал занялся не только инфраструктурными проектами – это было предсказуемо и никого не раздражало, но и задумал устроить ревизию государственных доходов и расходов. Ему быстро напомнили, что эти расходы – кого надо расходы, и вообще суффет не должен заниматься финансовыми вопросами. Ганнибал настаивал на том, что он избран народом, а народ хочет знать, куда деваются деньги налогоплательщиков. Вопрос стоял очень серьёзно: Карфаген должен был ежегодно выплачивать Риму огромную контрибуцию, и денег не хватало – приходилось добирать у частных лиц, брать взаймы в Риме (!), а однажды попытались примитивно смухлевать, отправив фальшивые деньги… И это при том, что в целом карфагенская экономическая система была наиболее эффективной в древнем мире, а умение процветать в любых условиях было главной «фишкой» финикийцев вообще. А тут что-то мешало.
Ганнибал потребовал явиться к нему мхашба (казначея), чтобы тот дал ему отчёт о состоянии городских финансов. Казначей требование проигнорировал – его срок полномочий заканчивался, и он собирался перейти в «сословие судей», т. е., видимо, ему было уже зарезервировано кресло в Миате и он заранее плевал на всех и вся. Тогда Ганнибал, созвав народное собрание, велел доставить туда казначея силой, продемонстрировал его толпе как позор нации и толкнул речь о том, что эти «судьи» вконец берега попутали и стали считать себя выше закона. Толпа слушала с полным одобрением, и Ганнибал тут же предложил законопроект о реформе Миата. Согласно ему, состав этого трибунала отныне должен ежегодно обновляться, при этом никто не мог заседать там два срока подряд, а пополняться он должен путём прямых выборов вместо мутной кооптации. Народное собрание закон одобрило, и карфагенский дипстейт не успел ушами хлопнуть, как потерял свой главный оплот.

Это было проведено так легко и изящно, что невольно возникает вопрос:
А что, так можно было?

Видимо, да. Ганнибал не совершил ничего неконституционного: суффет имел право созывать народное собрание, не спрашивая сенат, тогда как «ам Карт Хадашт», народ Карфагена, формально являлся носителем власти. И против воли народа никаких приёмов не предусматривалось. Другое дело, что никому такое раньше в голову не приходило – или же такое было возможно только в условиях кризиса, когда политическая элита потеряла авторитет в глазах населения, а у самого населения случился взрыв сознательности. В любом случае, Ганнибала можно было сколько угодно называть популистом и без пяти минут диктатором, но реально предъявить ему было нечего, и отодвинутые от кормушки олигархи могли только хватать ртом воздух в осознании, что никаких легальных механизмов открутить всё назад у них нет.

Теперь Ганнибал получил контроль над финансами и смог провести масштабную ревизию доходов и расходов за последние годы. То, что должностные лица были не прочь запустить лапу в казну, было секретом Полишинеля, но тщательное расследование выявило и вовсе картину маслом.
Карфагенская верхушка была, видимо, так глубоко опечалена размерами контрибуции, что выписывала себе зарплаты и премии непонятно за что, выделяла деньги непонятно на что и банально уклонялась от налогов. Ганнибал не только обнародовал все эти махинации и схематозы. На очередной сходке он заявил, что денег на контрибуцию вполне хватит, если заставить воров и коррупционеров вернуть всё напиленное, и тогда никакие поборы с населения не понадобятся. Нетрудно догадаться, как голосовало народное собрание за такую инициативу.

Самое забавное, что и здесь не было ничего противозаконного. Всё-таки это было не тупое отжатие в стиле «отнять и поделить», какое практиковали греческие демагоги (и с непременным насилием) – это было, скорее, взыскание задолженностей по результатам расследования. И предъявить наглому правителю опять было нечего. Деньги были собраны и отправлены в Рим, и ещё осталось что положить в казну.

Но тут у карфагенской адиры наконец лопнуло терпение. Ганнибала решено было убрать, не дожидаясь конца срока его пребывания в должности. Не как-нибудь грубо, вроде пера под ребро в тёмном переулке – для такого они были слишком рафинированы. Вместо этого задействовали своих любимых врагов – римлян.
Некоторых представителей карфагенской знати связывали с римлянами давние узы гостеприимства (вероятно, и бизнесы, контрактики… Интересно, на чьей стороне была эта публика в прошедшей войне). Они стали отправлять в Рим доносы, что Ганнибал готовит-де новую войну и проводит подозрительные встречи с врагами Рима – в частности, с послами Антиоха III, селевкидского царя. Если он в самом деле с ними встречался, то, надо думать, это было государственной тайной. Так карфагенская адира, чтобы избавиться от неудобного политика, сыграла роль добровольных шпионов на службе Рима.

В Риме охотно ухватились за эти обвинения; возражал только Сципион, но на этот раз его благородная поза никого не впечатлила. Римские консерваторы и так давно подозревали, что Сципион и Ганнибал замутили договорняк, из-за которого последний не был выдан Риму, и теперь не могли упустить возможность это исправить, а новое возвышение Ганнибала заставило занервничать всех. В Карфаген было отправлено посольство с целью обвинить Ганнибала в нарушении мирного договора и потребовать его выдачи, а если карфагеняне откажутся… понятно, что с ними тогда будет.

Римских послов встретили представители «партии мира» и посоветовали им не раскрывать сразу цель своего визита, чтобы не спугнуть добычу. Но Ганнибал всё понял – или, может, его известил кто-то из верных людей. Весь день он демонстративно мельтешил на виду у всех, как будто ни о чём не догадываясь, а вечером уехал в своё имение за городской чертой на берегу моря, где его уже ждал корабль, и покинул Карфаген. Как оказалось, навсегда, хотя он надеялся вернуться.
Один из советских историков упрекал его за бегство – мол, за ним же стоял народ, можно было воззвать к народу и ещё побороться, а если бы это означало новую войну с Римом – ну пустяки, дело житейское, разве он этого сам не хотел. Но бросать ради себя-любимого сильно ослабленный, даже не имеющий армии Карфаген в войну было бы с его стороны безответственно до крайности. То, что Ганнибал не стал изображать из себя Ленина на броневике и предпочёл исчезнуть, говорит скорее в его пользу, даже если этим шагом он разочаровал своих сторонников.

В Карфагене поднялся большой шум, когда на следующий день обнаружилось, что суффета нигде нет. Кто-то кинул слух, что его убили, и на площади собралась возмущённая толпа. Вскоре выяснилось, что его видели живым-здоровым на острове Керкина недалеко от Карфагена, и страсти улеглись. Римские послы могли больше не скрывать цели своей миссии. Один из них толкнул в карфагенском сенате речь о том, что проклятый милитарист не уймётся, пока не разожжёт войну по всему земному кругу, а карфагеняне должны доказать, что они не такие и хотят мира. Карфагенский сенат сидел и поддакивал. Ганнибала объявили изгнанным (теперь если бы он объявился в Карфагене, его немедленно выдали бы римлянам), его имущество было конфисковано, дом разрушен, а вдогонку ему отправили два корабля. Догнать не удалось – тот не без приключений сбежал на Восток, к Антиоху III, при этом сначала заехав на историческую родину в Ливан (то есть в финикийский город Тир). Там его встретили со всеми почестями как великого соплеменника и разве что на руках не носили, обеспечив, надо думать, бальзамом на душу после карфагенского политического гадюшника (и перед придворным гадюшником Антиоха).

Что же до его реформ, то не факт, что их полностью отменили. Вряд ли адира решилась бы сильно раздражать легковозбудимый плебс. Не исключено, что и воровать стали меньше, потому что вскоре началось стремительное экономическое возрождение Карфагена.  То самое, что в итоге вызвало в Риме обострение паранойи и такое странное явление, как реваншизм победителей.
Зато у власти теперь прочно сидели шестёрки и подхалимы, которые отчитывались в Рим и старались ему угодить даже когда от них не требовалось, а от очевидного произвола победителей и его нумидийских союзников разве что ныли и жаловались.  До тех пор, пока у народа не лопнуло терпение...

Картинка: Бен Маккаби в роли Ганнибала (The true history of Hannibal, BBC, 2005)