Превращение

Сначала готовлю заправку- в стеклянную бадью наливаю соевый соус, кунжутное масло, тайскую рыбную приправу и лимонный сок, разламываю на маленькие куски ботаргу и все смешиваю. 
Понесло куревом-соседка снизу- я это сразу понял: запах ее сигарет особенно сильно ощущается у нас на кухне. Помешивал собу и одновременно смотрел в окно- за время моего отсутствия здесь появились жалюзи, и теперь они заслоняли вид противоположной стены с тем странным запыленным окном, где вместо занавески висела замызганная тряпка и иногда, далеко не каждый вечер, зажигали свет. Это окно вызывало смутное беспокойство, не то, чтобы выпадало из общего ряда- такие вещи меня мало волновали- но затрагивало что-то внутри меня. Как ожидание чего-то неотвратимого, страшного и жестокого. Чего-то, что еще даже не произошло.

Дина лежала на диване и смотрела какой-то костюмный фильм. 
Ее глаза, в зависимости от настроения -веселые и мечтательные, либо выжидающе-взыскующие, теперь не выражали ничего. Бывало, я любил вглядываться в них- днем они были светлее и отливали зеленым, а вечером становились более темными, ореховыми, с вкраплениями, несущими глубину. 

На днях бродяга, сидевший на скамейке рядом с офисом, - я отдал ему полбутылки водки, оставшейся от пьянки на работе,- пробормотал в мою сторону что-то типа "замусоренное сознание, много страхов"; все произошло на ходу, так быстро, как будто ничего и не было- толпа, стремящаяся к метро, увлекла меня за собой, и я уже начал сомневаться- слышал ли я то, что слышал.  

Соба закипела, я опрокинул ее на дуршлаг, теперь нужно было добавить гребешки и залить соусом с ботаргой. 
Все так удобно укладывалось в однажды апробированную мной схему: я неплохо зарабатывал, мы вели немного богемный образ жизни, друзья, поездки, мы не были ничем и никем обременены, и мне казалось, что да, именно с этой женщиной я хочу состариться и жить в полном комфорте где-нибудь на островах. Будущее рисовалось вполне определенным, однако, беспокойство о нем никогда не оставляло меня. Явственно ощущая перемены во внешнем мире, я менялся и сам, похоже, не признавая того. Пытался уловить, к чему эти перемены, куда все клонится, и что мне со всем этим делать.

Казалось, я ощущал некую двойственность, и не окружающий мир сталкивал меня с ней-она шла изнутри меня, будучи моим собственным свойством: я силился следовать собственному плану, в то время как все вокруг меня кричало- так не пойдет. Наверное, подспудно я ждал, надеялся, страстно желал чего-то иного и одновременно не хотел ничего менять. Это как быть воспитанным ревностной католичкой и коммунистом- радикалом: ощущаешь равнозначное влияние абсолютно противоположных взглядов и вынужден жить в этой двойственности.
Ничего сказано не было. Но в этот раз окончание проекта и мой приезд домой были восприняты без энтузиазма. 

Через неделю поезд мчал меня в провинцию. А еще через две я снова сидел на нашей кухне и ел собу, но уже с зелеными бобами и мидиями. Из спальни доносились обрывки телефонного разговора жены. Мне было все равно: всесильный и спокойный, словно Будда, я взирал на мельтешение вокруг себя, и меня ничего не трогало. Жалюзи на кухне были подняты: странное окно на противоположной стене чудесным образом преобразилось за это время- белая рама, кисея и орхидея на подоконнике. Мучившая меня двойственность улетучилась без следа, а что произошло в провинции я расскажу в следующий раз- это совсем другая история.