Будни там и тут Рассказ 6. Длинные воскресенья

 
Длинные воскресенья. 

Воскресное утро в немецком районе начиналось почти как церемония — с особой строгостью и почти священным почтением к тишине. Квартира семьи Шмидтов была наполнена привычными ароматами: крепкий кофе, свежая выпечка и лёгкая ностальгия. Но за стенами дома шум и суета были под строжайшим запретом — воскресенье здесь звучало почти как команда к мужественной выдержке.

— Guten Morgen (доброе утро), — произнёс Томас, аккуратно поднимая крышку кофейника.

— Сегодня день, когда даже чайник должен работать тихо, иначе можно разве что поздравить соседа с нервным срывом.

На кухне пахло ванилью и корицей: Мартина вынимала из духовки классический штрудель, который должен был стать гастрономическим сердцем традиционного Kaffee und Kuchen (кофе и пирог).

— Не забывай, — предупредила она, похлопав в ладоши, — никакого шума после десяти утра! Иначе сосед снизу объявит нам «шумовой режим» и погрозит нехорошим отзывом в семейном чате.

За окном улица казалась погружённой в дрему — редкие прохожие передвигались неспешно, а бездетные тени деревьев медленно играли светом.

В подъезде царила особая атмосфера: двери открывались чуть тише, чем обычно, лестницы звенели мягко, а в лифте уже ощущалось предчувствие скорых запретов на сверление, поливку и даже звонки в дверь.

— Воскресенье — это особый день, — задумчиво сказал Томас,

— будто мы живём в музее, где экспонаты — это мы сами, а звук стал редкой диковинкой.

В этот момент из соседней квартиры донёсся осторожный стук: кто-то медленно заводил старые часы, стараясь не потревожить покой.

— А ещё говорят, — продолжала Мартина, установив штрудель в центре стола, — что даже собаки тут чуточку тише лают. Хотя сомневаюсь, что наш Бруно читает правила.

Вдруг лёгкий хлопок — словно вздох на балконе: сосед с нижнего этажа, пожилой мистер Кляйн, аккуратно переставлял цветы, стараясь не просыпать землю и не нарушить тишину даже движением.

— Как нам удержать спокойствие в такой день? — спросила Мартина.

— Даже мысли становятся громче обычного.

Раздался звонок в дверь — осторожный, почти неслышный. Это был Штеффен, сосед из третьей квартиры: он пришёл обменяться сахаром и предупредить о плановой воскресной «тихой инспекции».

— Хорошо, что мы готовимся, — с улыбкой сказал он.

— В воскресенье каждая мелочь становится событием, даже шаг по ковру может обернуться поводом для добродушного недовольства.

В квартире и на улице царила тишина, в которой чувствовалось напряжение, скрытое во взглядах и осторожных движениях — ни один звук не должен был нарушить этот праздник покоя.

— Кажется, — тихо заметил Томас, — со строгими правилами воскресенья приходится жить как с вечно висящим предписанием: будь хорошим, иначе сосед напомнит тебе строгим взглядом.

И действительно, соседство напоминало шаткую платформу, где каждый двигался в тени чьих-то ожиданий и правил.

Но стоило налить кофе и разрезать кусок пирога, как внутри квартир начиналась совсем другая жизнь: появлялись маленькие семейные секреты, манящие нарушить тишину.


После тихого утра над квартирой Шмидтов нависла привычная атмосфера напряжённой тишины. На кухне мерно струился пар от кофейника, а Мартина задумчиво смотрела в окно, представляя, как в этот миг где-то в соседнем доме не гремит дрель в руках неугомонного жильца.

— Знаешь, — сказала она, — в воскресенье даже думать громко нельзя. Попробуй — и снизу тут же попросят не мешать отдыху. Как будто мы живём в музее, а не просто дома.

— О да, — согласился Томас, убирая со стола оставшуюся посуду, — и это самое Kaffee und Kuchen (кофе и пирог) — почти священное мероприятие. Вот-вот начну бояться, как бы кофе слишком громко не булькал.

За стеной послышался тихий шёпот — то ли соседка Мюллер пригляделась к холодильнику, опасаясь, как бы не встревожить дом громким урчанием техники.

— Я вчера шла по лестнице, — рассказывала Мартина соседке, — чуть не поскользнулась. Такая тишина стояла, что слышно было, как бабушка Гретхен с шестого этажа шаркает тапочками. Не дом, а поле боя — тишины!

За окнами прохожие двигались едва слышно: лишь шелест газет, стук детских качелей, случайный лай собаки. Квартал весь словно решил: «Сегодня тишина — наш общий закон».

— И всё же, — вполголоса заметил Томас, — всегда найдётся тот, кто нарушит запрет. От меня справа живёт сосед: вчера он без предупреждения начал ремонт кофемашины. В итоге он остался наедине с тишиной, а я с раздражением.

— А мы с тобой, — улыбнулась Мартина, — под шум ветра, без звуков, варим пирог — лишь бы это не стало акустической катастрофой.

Они обе улыбнулись, чувствуя, как аромат штруделя наполняет квартиру, соблазняя балконные цветы и смешиваясь с почти молитвенным спокойствием воскресного утра.

Вдруг раздался осторожный стук в дверь — будто стучались не в прихожую, а в храм тишины. На пороге стояла Аня, соседка с первого этажа, недавно напоминавшая всем о воскресном Ruhetag (день отдыха) — времени, когда шуметь запрещено.

— Добрый день, — шепнула она, — у меня небольшая просьба. Не могли бы вы чуть позже начать готовить? У меня под балконом живёт старушка, которая уже считает ваши шаги.

— Конечно, — вздохнул Томас, — у нас тут цирк холодильников и неспешный рэп дверных петель. Постараемся вести себя тише.

Общий клубок соседских забот опутывал дом осторожным ожиданием. Ведь даже если тишина — это благо, она может стать и тихой пыткой: каждый звук — это маленькая битва с всеобщим порядком.

— Честно признаться, — сказала Мартина, подавая чашку со взбитыми сливками, — иногда так хочется пнуть мяч на балконе, чтобы хоть стекло звякнуло! Но, конечно, нельзя…

Томас взглянул на часы: ровно 14:00 — пора для Kaffee und Kuchen (кофе и пирог). Соседи внизу уже устроились в креслах на балконах, шептались о новостях, стараясь соблюдать акустическую дистанцию.

— Вот оно, — пошутил Томас, — настоящее искусство — говорить так, чтобы слышали только движения губ. Или, на худой конец, хриплый смех…

— Или стон — когда пирог слегка подгорел, — добавила Мартина с улыбкой.

Пока семья наслаждалась «тихим» застольем, Томас размышлял: как эта тишина может быть одновременно уютом и пыткой? Ведь даже в мире порядка и дисциплины люди хотят хоть немного шума — как подтверждение того, что они живут, а не просто существуют.

— Представь, — вполголоса произнёс он, — если бы по воскресеньям отменили все эти запреты, сколько бы весёлых голосов и тёплых криков разлилось по дворам!

— А пока — — улыбнулась Мартина, — притормозили. Помнишь, как вчера Карл случайно проколол мяч, но всё равно играл в коридоре? Сегодня все ещё боятся, что случится настоящий бунт.

— Так и есть! — согласился Томас. — Эта борьба с тишиной — маленький театр абсурда. В главной роли — соседка, что каждую неделю напоминает: «Говорите, пожалуйста, только вполголоса!»

За окнами день тек своим чередом; по дому разносились и приглушённые разговоры, и лёгкий аромат Kaffee und Kuchen (кофе и пирог) — эта традиция, словно крепкая нить, соединяла всех, даже в мире звуковой дисциплины.

 

 
Время после обеда потекло в обычном «воскресном замедлении»: словно даже стрелки часов решили идти на цыпочках. Семья Шмидтов мирно доедала штрудель, когда вдруг едва слышимый писк резинки швабры донёсся сквозь пол — кто-то сверху решился на авантюру лёгкой уборки.

— Томас, надеюсь, это не значит, что сегодня к нам завалится бригада с уборочными машинами? — тихо съязвила Мартина, прислушиваясь. — Хотя даже пылесос теперь пугает меня больше, чем экзамен по немецкому.

— У нас, по-моему, сосед Ральф по воскресеньям даже носки надевает бесшумно, чтобы не получить выговор, — весело заметил Томас. — А если что — всегда можно сослаться на «Sonntagsruhe» (воскресное спокойствие).

Тем временем снизу раздался глухой звук пианино: маленький Фридрих от скуки начал отрабатывать гаммы. Звук был вроде бы тихий, но в немецком доме ничего не остаётся незамеченным.

— Ох, опять Фридрих играет! — вздохнула Мартина. — Ждём заявление в общий чат: «Просим не эксплуатировать музыкальные чувства жильцов в Ruhetag (день отдыха)».

Томас хмыкнул, глядя в окно.

— Не удивлюсь, если бабушка Гретхен уже достала блокнот и готовится писать анонимное письмо про «акустическое превосходство».

В этот момент прозвенел домофон — тонко и аккуратно, никак иначе. На пороге стояла госпожа Мёлер, старшая по подъезду, вооружённая «Катехизисом правильного воскресенья»:

— Guten Tag (добрый день), — с самым серьёзным лицом начала она. — Я хотела напомнить: сегодня запрещается не только шуметь, но и слишком громко радоваться. Прошу не провоцировать праздничные эмоции до понедельника.

— Мы только пьем кофе, — оправдывалась Мартина, пряча за спину пустую кружку как улики. — И пирог тоже уже остыл.

Госпожа Мёлер одобрительно кивнула, но взгляд у неё был примерно такой, как у таможенника на границе: всё равно найдёт повод для замечания.

Зато в чате жильцов и правда вспыхнуло обсуждение: кто-то из новеньких снял дом и не знал, что в воскресенье даже парковаться надо мягко, чтобы колёса по асфальту не скрипнули.

— Уважаемые, прошу не хлопать дверями машины и воротами, — напечатал сосед Карл. — Все мы хотим спать после «Kaffee und Kuchen» (кофе и пирог).

На лестнице между этажами возник спор: дедушка Вальтер обсуждал с юным Даниэлем, почему нельзя бегать наперегонки в воскресенье.

— Потому что Sonntag (воскресенье) — это никакой не спортзал! — возмущался дедушка. — Вот в мои годы даже мысли боялись громко формулировать.

Даниэль сделал серьёзное лицо.

— Тогда можно хотя бы языком щёлкать? Вдруг от этого скорость наберу?

Взрослые еле сдержались от смеха, но строгие правила требуют строгого выражения лица.

Сами Шмидты между делом обсуждали, как приспособиться — Мартина выставила на балкон «немой» плед, чтобы случайный смех с кофе не просочился за пределы квартиры.

— Самое страшное — если наш Бруно (собака) вдруг решит гавкнуть во сне, — шептал Томас. — Тогда на следующий день к нам придёт петиция на немецком и с переводом на русский.

Однако, как бы ни боролась немецкая дисциплина за тишину, жизнь давала сбои: в одном углу кто-то тихо смеялся над мемами в телефоне, в другом — мальчик уронил чайную ложку, а где-то за домом кто-то посмел поставить велосипед на асфальт с резким щелчком.

— Знаешь, — заключила Мартина, — похоже на соревнование «кто тише нарушит правила». Главное — не поймать наслаждение шумом.

Под вечер, когда за окнами прозвучал первый звон колоколов к вечерней мессе и все постепенно расслабились, Томас осторожно спросил:

— А может, нарушим запрет и… просто поговорим по;русски? Тут этого никто не ожидает!

Мартина кивнула — и впервые за воскресенье громко рассмеялась. На мгновение дом ожил — будто вся тишина на свете была лишь декорацией для семейного счастья.

«Warum d;rfen Geister sonntags nicht staubsaugen?»

«Weil sie jemanden zu Tode erschrecken k;nnten!»

«Почему призраки не должны пылесосить по воскресеньям?»
«Потому что они могут напугать кого-то до смерти!»

 .