И это всё о ней

Однажды она вошла в мою жизнь и больше меня не покидала. Когда это случилось - в детстве ли, в юности - теперь уж и не понять. Сколько себя помню, она всегда была рядом - такая красивая, приветливая, задумчивая.
Я любовался её красой и даже сердце щемило по временам, особенно в осенние непогоды, когда она казалась такой печальной и такой одинокой.

Одиночество, впрочем, длилось недолго: поклонников всегда хватало, но она, как пушкинская Татьяна, никого не выделяла и была мила со всеми. Тем не менее всякий обожатель из кожи вон лез, дабы привлечь её внимание.
Даже те, кто поклонялся иным Венерам, признавали её обаяние и долго потом вспоминали встречи и свидания. От них на сердце непременно оставался глубокий след, который с годами не пропадал.
Да и как забыть эти чудные вокализы, прозрачные акварели, вальсы и закаты! Многое, очень многое в ней поражало воображение, поэтому она часто становилась Музой сочинителей. Живописцы, композиторы, поэты так и вились вокруг, посвящая ей свои творения, расточая восторги и комплименты.

Что же, не камень женские сердца, поэтому время от времени её замечали то в компании генерала, то с молодым мечтателем, но всё-таки чаще -  с генералом.
Он защищал, оберегал, а заодно - повелевал. Она подчинялась, но втайне мечтала о свободе. Хотелось жизни вольной и счастливой, без строгих обетов и душных запретов. Жить на просторе, а не в казарме; летать, а не склоняться... Порою казалось, что эти чаяния вот-вот сбудутся: всякий раз, когда становилось особенно душно, являлся пылкий мечтатель и сулил ей райские кущи.

Увы, одними мечтами сыт не будешь. Вожделенная свобода неизменно оборачивалась беззащитностью и сиротством. Приходилось вновь возвращаться к генералу, а там всё повторялось: тенеты, запреты, корсеты... Тоска и жалкий жребий.... В неволе она задыхалась и страстно желала перемен. Любых. Буря бы грянула, что ли?

И буря грянула, но не освежила, а ужаснула. Из внешней тьмы явились недруги, причиняя всем боль и страдания. Одолеть их по силам только вместе, поэтому она, словно всеобщая Мать, собирала и поднимала на борьбу своих бесстрашных сыновей. Они погибали, но не сдавались, и враг отступал. Тогда бойцы считали раны, товарищей своих... Многих так и не досчитались...

Наконец ураган стих и шрамы затянулись, но боль потерь не ушла. Старые раны ныли, фантомные боли пугали. Чуть что, мерещились враги. Да и свои сыны, похоже, замышляли дурное... Везде предательство, измена!

Волей-неволей она стала подозрительна, на всех глядела исподлобья.
Стоит ли удивляться, что многие верные друзья постепенно отдалялись, с грустью наблюдая, как портится характер их кумира. Они отдалялись, а она обижалась и тотчас объявляла их вредителями. Объявляла и отторгала, а вместо прежних друзей приближала людей воинственных - в мундирах или без.
И пусть они ссорились со всем миром, зато её пламенно любили и постоянно об этом твердили на каждом перекрёстке.

Надо сказать, что со стороны такие публичные излияния выглядели странно: в былые времена любовь считали чувством интимным и напоказ не выставляли. Ну а новые фаны буквально били себя в грудь, словно любовь нынче требует смелости и отваги наперекор противникам. Без врагов, вишь, их чувство остывало, а угрозы (в том числе - надуманные) эту страсть разжигали. В общем, любили наперекор, кому-то вопреки.

В такой накалённой атмосфере доставалось и бывшим «своим» за их пассивность.
«Негоже стоять в стороне в тревожную годину! Никому не позволено и никому не позволим!», - шумели активисты. То ли защищали свою пассию, то ли тешили себя... Бог весть...
Они шумели, а Королева жаждала покоя, но в таком окружении покой не обрести. Да и себя не сохранить. Королеву ведь делает свита, а там лишь подливали масла в огонь и нагнетали страх. Скрепя сердце она уступала своим крикливым, воинственным поклонникам, но сил оставалось всё меньше.
Это прежде она цвела и благоухала, а ныне кашляла кровью и чахла на глазах.

_____________________________________________________

Что же дальше - вечный покой или пробуждение?
Пора, красавица, проснись!