Случай на целинной станции

-Начальник, мы с тобой одной крови, – в серых глазах Гриши Дробышева веселились бесенята. – Не тушуйся, всё будет тип-топ!
Я молча жевал размякшую «Беломорину» и напряженно обдумывал очередное распоряжение. Наша идиллия в коровниках отделения «Октябрьское» была прервана начальственным приказанием, исходящим из хриплой рации «Уаза» главного ветврача Василия Николаевича. Из него следовало, что компания, вторую неделю занимавшаяся клеймением коровьего стада  в недрах Богоявленских баз, должна была отправиться на железнодорожную станцию Троебратное. Второй день в одном из её тупиков стоял вагон с отрубями для нашего совхоза и счётчик медленно, но верно отсчитывал неустойку за простой вагона. Экономисты в конторе уже считали убытки совхоза-миллионера – вопрос должен был решиться в кратчайшие сроки. А решить его немедленно должен был я, зоотехник-селекционер,  и  бывший рецидивист Григорий.
По жизни Гриша был оптимистом. Его неистощимая энергия, бившая через край, отлично работала в процессе клеймения скота. Он бесстрашно хватал сильными жилистыми руками рога очередной буренки и  тащил её к привязи. Буренка упиралась, вытягивая вперед шею, крупные, похожие на спелые сливы, глаза удивленно таращились на Григория, но тот не уступал. Электрический выжигатель в моих руках грелся, поворачиваясь своими цифрами вокруг оси, и нужная цифра, расплавившись, навечно клеймила коровий рог.
С быками было сложнее. Вес животного достигал тонны и шутить с этой массой мускулов было  чревато травмами. Но и здесь человеческий оптимизм и сноровка побеждали. В этой работе мы достигли совершенства и более тысячи голов скота уже бродили по пастбищам совхоза, имея пятизначный номер на своих рогах. Надои от наших действий не увеличивались и даже снижались – коровий адреналин делал своё –  но учет  становился более совершенным.
И вот новое партийное задание. Утром следующего дня главный зоотехник, хмуря свои густые брови, выдал первый приказ.
- Поехали со мной на машдвор, там с прошлого раза должен валяться ковш и бухта проволоки. Заберешь это всё с собой.
Около часа мы бродили между руин старой техники, среди разросшихся кустов, по пояс в высокой траве. Наконец, у самой стены длинного гаража, в куске ржавого железа мой начальник опознал искомый  ковш.
- Вот теперь дело пойдет, – обрадовано воскликнул Михин и заторопился сообщить по рации о находке  директору совхоза.
Экспедиция на станцию Троебратное состояла из нескольких рабочих, "Кировца" и огромной телеги – «девятки», в которой путешествовали ковш, лопаты и бухта проволоки.
- Для такого серьёзного дела требуется «бугор», –  и Гриша, жизнерадостно улыбаясь, предложил на эту должность самого себя.
  Станция  «Пресногорьковская», так отмечено Троебратное на всех железнодорожных картах,  располагалась в двух десятках вёрст по прямой от села Пресногорьковки. Все местные прекрасно знают эту степную дорогу, петляющую между озёрами и берёзовыми колками. На середине пыльного шляха уже тысячу лет гордо высится насыпной курган на вершине  гребня, видимый с разных точек окружающей местности. За хранителем древности из туманной дымки вырастают «плечи» Троебратского целинного элеватора.
В 1976 году Свердловская киностудия сняла в Троебратном несколько эпизодов художественной мелодрамы «Встретимся у фонтана». Мне запомнилась фраза официантки вагона-ресторана, брошенная ею пассажиру: «Как тут люди живут, не понимаю. Как на Луне, ей-Богу…». Возможно, столичной официантке непонятен был ответ на собственный вопрос, но люди на станции жили вполне советские – добрые и отзывчивые. Вообщем, люди как люди. С одной лишь разницей – их не испортил квартирный вопрос, как их сограждан-москвичей.
Угольный склад в центре станции представляет собой железнодорожные рельсы, ведущие в никуда. Они были положены на высокую, сложенную из мощных блоков, платформу. На ней стоял опечатанный вагон, в котором привезли шестьдесят тонн отрубей из далекой Белоруссии.
Параллельно вагону, к построенному в годы целины зданию вокзала, тянулись рельсы, по которым в упомянутом фильме мчался мотоциклист на новеньком красном мотоцикле «Урал» с целью прихватить в вагоне-ресторане бутылочное «Жигулёвское» пиво. Уже в вагоне он воскликнул: «Разве от пива можно отказаться!» Сюжет свидетельствовал о двух вещах. Во-первых, в Троебратном  в те годы не было пива, во-вторых – на станции местные жители любили популярный пенный напиток настолько, что готовы были ради него на ходу штурмовать пассажирские поезда. Допускаю, что их добрый нрав тогда несколько испортил дефицит пива, но сейчас эта проблема решена окончательно.
Платформа для разгрузки вагонов была местом невероятных страстей среди местного населения.
Дело в том, что в Троебратном нет своего сельскохозяйственного предприятия, а коровы и другая живность кушать хотели постоянно. Местные железнодорожники вынуждены были кормить их  тем, что привозили из разных концов Союза товарные поезда. Содержимое вагонов было отмечено в документах, содержание которых тут же узнавали жители. К моменту нашего прибытия у подножия платформы, на которой неприступным айсбергом высился вагон, челноками сновали легкие мотоциклы без боковых прицепов – их место занимали сбитые из досок и горбыля большие ящики. Такая реконструкция имела чисто практическое назначение –  подобный ящик выдерживал до десяти мешков отрубей.
В присутствии представителей бухгалтерии я перекусил большими ножницами проволоку у печатей и общими усилиями вагон был открыт. Он  под самую крышу оказался заполнен отрубями.
Кировец подтянул телегу к открытым дверям и отруби стали перетекать в телегу. Когда центральная часть вагона была освобождена, пришел черед действовать ковшом. Технология оказалась простой как медный пятак. Ковш привязали толстой проволокой к прицепному устройству «Кировца» и трактор, зацепив очередную порцию отрубей, стал медленно тягать его туда-сюда по обитому железом вагонному полу. Уже через час работы все мы были густо посыпаны пшеничными отрубями, часто чихали и кашляли и походили на персонажей из фильмов Стивена Кинга.
Почти сразу по приезду ко мне подтянулся первый владелец мотоцикла с деревянным коробом. Заглядывая прямо в глаза сквозь покрытые пылью стекла моих очков, он просяще протянул:
- Шеф, меня к тебе послал вон тот с куполами, – и он кивнул в сторону Григория, который, размахивая руками, энергично руководил процессом разгрузки вагона. Распахнутая на его груди рубаха приоткрыла синеву татуировки.
- Чем обязан? – спросил я, в глубине души предполагая суть просьбы.
- Мне бы мешочков восемь отсыпать, – пробубнил проситель, и, чтобы у меня не осталось сомнений в серьезности его намерений, поспешно добавил, – оплата сразу, жидким рублём.
Времени на обдумывание предложения не оставил Гриша – он выскочил откуда-то сбоку и встрял в нашу тёплую беседу.
-Начальник, все эти макли я беру на себя! – скороговоркой, глотая окончания, проговорил Дробышев. В его глазах я заметил знакомых бесенят.
Между тем, мой воспаленный мозг уже катастрофизировал ситуацию. В нём вмиг возникла картина суда, всплыли даже цифры приговора, озвученные судьей за хищение социалистической собственности в особо крупных размерах.
Резкий хлопок тяжелой Гришиной лапой по моему плечу вывел меня из оцепенения.
- Серёга, не парься! Никто на тебя эти отруби не повесит, – будто прочитав мои мысли, хохотнул Дробышев.– Их никто никогда не мерял, сколь было, сколь стало…
Как не странно, но довод бывшего сидельца и его уверенность меня убедили.
Через полчаса картина у вагона напоминала сцену из фильма «Коммунист», только вместо лошадей и телег урчали и двигались, словно жуки, мотоциклы. Они подъезжали, грузились и отбывали восвояси. Здесь банковал Григорий – его работа в новой роли походила со стороны на уверенные движения дирижера. Количество жидких рублей увеличивалось от часа к часу и пополняло общак.
После обеда рабочая команда оживилась и отрубей в вагоне заметно поубавилось. Пришли еще два «К-700» с порожними телегами и встали вдоль платформы. В этот момент полного благодушия я вдруг увидел, как к тракторам подъехал милицейский «Уазик» и тракторист указывает сержанту в мою сторону.
«Сейчас меня повяжут и увезут в кандей», – мелькнула мысль и  занозой засела в моем подсознании. Сержант неуверенно подошел ко мне и произнес фразу, которую сегодня я слышал не раз и не два.
- Вы здесь руководите? Как бы так сообразить мешков шесть?
Отлегло. Игла в голове перестала беспокоить. Направил его к Григорию, благоразумно не потребовавшего от блюстителей порядка водки, взявшего обычными бумажными рублями.
Прохладный августовский вечер встретил нас в пути. Последний «Кировец» увозил нас в телеге до краев наполненной отрубями. Уставшие за день  рабочие закопались в отруби и не подавали признаков жизни. Я покинул кабину трактора на окраине Пресногорьковки и поплёлся домой, нетрезвый и усталый. Сельчане давно видели третий сон, улицы были безлюдны, дома смотрели мне вслед тёмными окнами. Жена. взволнованная моим долгих отсутствием, с удивлением оглядела меня с головы до ног и промолчала, несмотря на то, что отруби с моей одежды сыпались на палас, словно снег с новогодней ёлки...
Ранним утром меня поднял с постели телефонный звонок.
-Ты дома? – на том конце провода нервничал Михин. – А где трактор с людьми и двадцать тонн отрубей?
 Директор совхоза уже был в курсе, что трактор до Песчанки не доехал и пропал в лесах словно мифический «Летучий голландец».
 Я терялся в догадках. Гриша дома не ночевал, стало быть, исчез вместе с остальными.
Поехали с главным ветврачом Василием Николаевичем Обозновым на поиски. Трактор был обнаружен в десяти километрах на большой лесной поляне. Весь экипаж вместе с водилой мирно почивал на траве у потухшего костра и никак не среагировал на наше неожиданное появление. Даже Григорий.
 Стало ясно, что в этой лесной глуши с жидким рублём было окончательно покончено…

История с поездками на станцию повторялась несколько раз с небольшими нюансами, но последняя ходка оказалась абсолютно провальной.
К нашему глубокому удивлению, вагон стоял на платформе в совершенном одиночестве. Озадаченный необычной тишиной и странным поведением граждан Григорий отправился в разведку к ближайшим домам.
-Пропал день! – издали горестно махнул он рукой, подходя ко мне.
_ Отруби эти с мочевиной, только для овец, такой подогрев пропал, – до самого вечера сокрушался бывший з/к Григорий Иванович Дробышев, и обида его на несознательных троебратнинцев наблюдалась в каждом движении.
Бывало, что домой из поездок на станцию я возвращался не только осыпанный отрубями, но и липким от сладкой патоки. Из нее можно было гнать самогон, но изначально предназначалась она не для этого, а исключительно для нужд крупного рогатого скота – ею поливали силос и тем самым повышали жирность молока наших местных бурёнок.
Мы подъезжали к платформе на «Кировце» с огромной бочкой и, сделав лоток, терпеливо ждали, когда коричневая, сладко пахнущая масса медленно сползет из вагонной цистерны в нашу. Местные отнеслись к патоке равнодушно. Самогон в те годы троебратцы не гнали – им хватало фляг со спиртом, которые наполнялись опять же из следовавших к месту назначения товарных цистерн. В местный фольклор вошла история, как один товарищ, надышавшись спиртовыми парами, свалился в цистерну, а выбраться уже не смог.
Статья уголовного кодекса за изготовление и продажу самогона была вполне реальной. Поэтому нас  никто и не тревожил.

Прошло сорок лет. Нет уже на свете героев этой истории, а платформа стоит себе по-прежнему в центре Троебратного, словно памятник эпохе соцреализма. И каждый раз, проезжая мимо, я вспоминаю бесенят в глазах Дробышева:

-Начальник, мы с тобой одной крови. Не тушуйся, всё будет тип-топ!