02 15. Палево

       По плотной душманской горной «дороге» мы пошагали к выходу из ущелья Пинии. Шли долго и муторно, вымотались в край, но в районе семнадцати часов, на последнем издыхании, доковыляли к месту слияния ущелий Пини и Хисарак.
Солнце к тому времени уже примеривалось как скрыться от нас в «зелёнке» Чарикарской долины, освещение снижало интенсивность, нам следовало пошевеливаться с организацией ночлега, надо было забраться куда-нибудь на ночь, и Рогачев принял решение занять высотку, нависающую над Хисараком.
       Позиция на этом бугре позволяла контролировать выход из ущелья Пини, а Рогачев, как раз, получил задачу обеспечить движение разведроты и Третьего взвода Старцева по ущелью.
    Для завершения бесконечно тяжелого боевого дня нам оставалось пройти чуть более полукилометра и подняться метров на двести, но с нагрузкой в виде двух вещмешков я не верил в возможность подобного восхождения. В детстве я слышал фразу «беспримерный подвиг советского солдата» и думал, что понимаю её смысл. Оказалось – не очень. Бежать со штыком наперевес в атаку, это, безусловно, проявление героизма и отваги, однако, большинство подвигов на войне выглядели как монотонная, муторная тяжелая физическая работа на износ чтобы «выйти на задачу» и обеспечить свободу действий другим подразделеньям. На заключительную позицию третьего дня операции мы позли не то чтобы из последних сил, мы ползли туда вообще без сил.
       На полусогнутых трясущихся ногах солдаты плелись по раскаленному вечерним солнцем склону, как великомученики по Аравийской пустыне.  Коленки у нас подламывались, мы падали на четвереньки, вставали, а иногда и не вставали, ползли на «полном приводе», с хрипом выдыхали разреженный воздух в горячую горную пыль. Через полчаса пытки и самоистязаний три взвода забрались на треклятый бугор и рухнули на грунт между валунов. Дошли, блин, всё-таки дошли, не сдохли.
       Минут двадцать все лежали, закатив глаза под надбровные дуги, пытались отдышаться. Затем начали шевелиться, ползать, обкладываться камнями, выкладывать СПСы. Пока выложили, пока то, да сё, тут уже и стемнело.
 Надо было думать про то, как уснуть, однако, почему-то думалось про то, как чего-нибудь куснуть. Всем хотелось жрать до умопомрачения и после умопомрачения тоже. Сухпай давно закончился, мы были голодны и при этом вкалывали, как вьетнамские буйволы на распашке рисовых плантаций. По радиосвязи прошла информация, будто для нашей роты послали вертолёт со жратвой и боеприпасами. Конечно же, по закону глобального западлизма, десантировали всё это богатство на Третий взвод Старцева. А Третий взвод Старцева, как мы помним, весело бегал по горам без вещмешков. Пацаны обрадовались, когда на них с вертолёта рухнула гора сухпайков и пол горы боеприпасов, на радостях начали жрать, как не в себя. Но желудок у советского солдата, как известно, не безразмерный, пацаны что смогли, то сожрали, что не смогли - попытались рассовать по карманам, но и карманы оказались недостаточной ёмкости. Дохрена ли в них можно засунуть консервных банок с тушенкой? Не дохрена. Поэтому ситуация сложилась идиотская: жрачку нам дали, а взять её мы не смогли. Третий взвод сам жранул, как свиноматка анаболиков, а остальное пришлось уничтожить, чтобы не оставлять душманам. Бойцы, по приказу Старцева, сложили в кучу боеприпасы, сверху разместили жрачку, затем всё это подпалили. Горело красиво и звонко, а мы валялись среди камней на остывающем бугре и ощущали, как тощие животы приклеиваются к позвоночнику.
   Кроме того, что нам хотелось спать и жрать, ещё нам хотелось пить. Это должно быть понятно без слов, так сказать, по умолчанию. После марша по раскаленным горам солдат, зараза такая, хочет пить как ассирийский верблюд, а ежели его не напоить, то он начинает помирать и терять сознание совместно с боеспособностью.
Воды у нас во флягах не было. Мы с пацанами перекинулись парой слов и направили к Рогачеву делегацию в виде меня, предложили собрать группу в десяток человек, вытряхнуть у них барахло из вещмешков, накидать туда пустых фляжек и отправить под покровом темноты вниз с горы на поиски живительной влаги. Вечером, пока ещё не стемнело, я видел под склоном занятой нами высотки какую-то «зелёнку», сказался опыт поисков воды на Зубе Дракона. Поискавши там воду, я завёл себе привычку рассматривать склоны на предмет наличия яркой зелени. Так всегда надо делать: если топаешь по горам – води пятаком и запоминай где расположены самые верхние пятна растений. Ночевать полезешь в горы, это ясно, как три рубля, поэтому высматривай где находятся самые верхние заросли, к ним будет ближе всего идти.
   Все нормальные ботаники, начиная с шестого класса, знают - растения не умеют расти без воды. Если высоко в горах найдёшь пятна растений, значит найдёшь воду. Вопрос будет лишь в каком виде она там находится, можно ли её зачерпнуть и налить во фляжку, или там просто влажная земля. Выяснить это ты не сможешь до тех пор, пока туда не придешь.
       Желающих выяснить обстоятельства произрастания «зелёнки» под нашими позициями, набралось двенадцать человек. Рогачев дал добро на ночное мероприятие, меня с моей радиостанцией назначил старшим, я разделил солдат на две группы по шесть человек. Собрались мы быстро. Ночь выдалась тёмная, это было хорошо, с одной стороны, ибо душманы не смогут обнаружить группу с большого расстояния. Но с другой, как говорится, стороны, было хреновато, для прогулок по горам человеку надо хоть что-нибудь видеть перед собой. Притом искать воду в кромешной тьме, это равносильно, как искать её с закрытыми глазами. Тем не менее, отряд за водой пошел и начал спускаться вниз с занимаемых позиций.
       Двумя группами по шесть человек мы осторожно двигались вниз между огромных булыжников, перемещались тихо и от этого очень медленно. Мы прислушивались к каждому шороху, очко держали на стрёме, патрон в патроннике, палец на спусковом крючке. Прошли несколько десятков метров, и тут тишину безветренной ночи прорвал рёв раненого бронтозавра. Он орал так, будто ему на яйца упала тонна цемента:
   - К-А-С-Ь-Я-Н-О-О-О-ОВ!
От неожиданности я аж присел. Кто может в этой дикой местности знать мою фамилию? Но тут снова раздался тот же голос:
 - К-А-С-Ь-Я-Н-О-О-О-ОВ!!
       «Блин, мать честная, да это же голос нашего замполита»! – подумал я. А голос не унимался:
 - К-А-С-Ь-Я-Н-О-О-О-ОВ!!!
       Вообще-то, если военнослужащий услышал свою фамилию от старшего по званию, он (этот самый военнослужащий, то есть я) должен встать, густо покраснеть и, самое главное, громко и внятно произнести слово «я». Он чё, серьёзно, что ли? Он на самом деле хочет, чтобы я это сделал? При скрытном выдвижении на выполнение боевого задания? Вот это палево! Даже если бы наша группа никуда не выдвигалась, не надо орать дурным голосом на всё ущелье Пини и половину ущелья Хисарак. Из соображений световой и звуковой маскировки следовало тихонько сопеть в две дырочки, не светить бычком на своей позиции и пукать только в ПБС, чтобы враги не догадались. Однако, замполиту тот закон оказался не писан, и он снова взревел голосом уязвлённого в яйцо бронтозавра:
 - К-А-С-Ь-Я-Н-О-О-О-ОВ!
   Мне не могло прийти в голову, что профессиональный военный способен вытворять такую несусветную херь, поэтому я сдуру подумал, будто на наши позиции напали душманы и теперь замполит старается вернуть группу назад, поэтому так жутко орёт. Затем я подумал - не слышно стрельбы и разрывов гранат, значит не духи напали на наши позиции, а шизА напала на замполита, и теперь он, как шизанутый, будет орать до тех пор, пока я не отзовусь. Поэтому я принял решенье, открыл рот, развернулся лицом в сторону «нашей» высотки, четко и внятно прокричал:
 - Я-а-а-а!
 - Ко мне бегом марш!
  По команде прямого и непосредственного начальника я ломанулся наверх. Обе группы бойцов двинулись за мной.
  Через пару минут я возник перед замполитом, доложил:
 - По Вашему приказанию прибыл.
       Замполит постоял передо мной, выдержал театральную паузу, затем сообщил нормальным голосом, без крика и рёва:
 - Как это вы пошли за водой, а флягу у командира не взяли?
       От услышанного я поперхнулся собственным языком, от удивления и возмущения решил пёрнуть, а ещё лучше обосраться, но, ближайшие три дня я очень мало кушал и очень много двигался, поэтому дерьма из меня не выдавилось, но оно конкретно во мне закипело. Тем временем, Замполит вытащил из своего вещмешка пластмассовую пол-литровую фляжку с выдавленной на ней мордой какого-то индейца и протянул мне.
 - Дык я же набрал больших фляжек - всем воды хватит. Нешто ж мы командира обидим? – Попытался лепетать я, но не сильно старался, потому что понимал - после случившегося палева группу вниз посылать нельзя. То есть сорвалась наша прогулка, как говорится - попили водички.
 - Вот держи. – Замполит воткнул свою фляжку мне в руки. – А теперь кру-гом! Выполнять задание шагом-марш!
       «Ну, трындец! Ну, капец! Бля, кабздец! Архикабздец! Архиагрокабздозвездец! Какие ещё в природе «кабздецы» бывают»? - подумал я и развернулся кругом. Как там Рогачев говорил? «Ну ё.т.м.! Ну одно слово – замполит!»
       Потопал я обратно, туда, откуда галопом прибежал отражать ночное нападение душманов. Шел и понимал – теперь враги однозначно устроят нам засаду, они слышали вопли с вершины горки и мой отзыв на пути к источнику воды. Если они не тупые, вышлют троих чуваков с автоматами, дадут им гранатомёт и те приголубят нас на водопое. Мы даже мяфкнуть не успеем, нас всех убьют.
       Шли мы долго, ушли от наших далеко, спустились вниз сильно. Но, блин, зелёнку всё-таки нашли. И воду в ней нашли. Она точно пахнет! Запах воды в темноте ночи распространялся самым приятным благоуханием во всём Туркестанском Военном Округе. А ещё распространялось непревзойдённое журчание! Казалось, я слышал каждую капельку, которая отлетала в виде брызг от бьющего в темноте источника. Моё горло свели спазмы, оно самопроизвольно начало делать глотательные движения, получилось неожиданно и больно, я схватился рукой за кадык. Уже должен был бы привыкнуть к таким фокусам, но не привык.
Переговаривались мы шепотом. Первая группа из шести человек пошла к воде, моя группа засела за камнями с оружием наготове. Мы должны были прикрыть огнем пацанов в случае нападения душманов.
       Первая группа отпивалась водой, затем наполняла фляжки, затем снова отпивалась. Это заняло целую вечность, как мне показалось. По прошествии этой «вечности» бойцы первой группы отошли от воды, поднялись к нам на позиции, заняли наши места, а мы пошли к роднику. Из-под огромного валуна била ключом толстая струя, толщиной в человеческую руку. Это был приз для трёх взводов, ценою в жизнь.
       Наученный в кишлаке Вумарз, я пристроился пить не как животное, опустив морду в ручей, а зачерпнул воду котелком, выпрямился, пулемёт держал на плече, вперёд стволом, палец держал на спусковом крючке. Первые глотки воды были неописуемыми, жизнь возвращалась в моё иссушенное туловище, растекалась с посвежевшей кровью по конечностям, проникала в полубессознательный мозг. С каждым глотком этой божественной амброзии я возвращался из небытия на землю, оживал, приходил в себя и старался контролировать происходящую вокруг меня ситуацию. А происходящая вокруг меня ситуация сидела на корточках возле воды в лице пацана из четвёртого взвода, дембеля, пулемётчика ПК Азамкулова Рустама.
       Его тело била настолько крупная дрожь, что это было видно в плотной темноте ночи. Пацана колбасило и буквально подбрасывало.
- Рустам, что с тобой? – Шепотом обратился я к бойцу.
- Ми боимся!
- Дык какого хера пошел сюда, раз так сильно боишься? Никто не заставлял.
- Пит ахота. Тут много вада.
       «Вот это тоже звездец», - подумал я. Во-первых, раньше не предполагал, насколько крупной дрожью может трястись человек. Во-вторых, я не представлял до какой степени нужно его довести, чтобы он пошел из-за воды на верную смерть, да ещё без оружия. А он реально был без оружия.
- Где твой автомат?
- У меня пилимот ПК. Он чижолий нахер.
- Так чего у молодого не взял автомат?
- Э-э-э-э, ти нэ панымаешь. Я - дэмбэл.
       Вот тут я точно понял, что ничего не понял. Если кто-то дембель, то ему надо на войне ходить без автомата? Из-за того, что он дембель, душманы не отрежут ему уши вместе с башкой? Заполнят военный билет, пожмут мозолистую руку и отправят с оркестром домой, да?
       Дальнейший разговор с Рустамом не имел смысла - автомат у него от разговоров не появится. Тупить, тормозить и задерживаться возле источника было опасно, надо было быстро и тихо сваливать отсюда, а я для себя сделал вывод: я не осмотрел группу на наличие у солдат оружия, даже представить себе не мог, что кто-то додумается пойти на опасное задание с пустыми руками. У меня в голове такое не укладывалось, а у Рустама нормально уложилось. В ту ночь я решил - если дойду живым до наших, запомню этот урок.
       То, что мы нашли этот источник, это было в общем-то чудо. В темноте, на незнакомой местности трудно найти «не знамо чего». То, что душманы не нашли нас после палева замполита, это было второе чудо. А сам замполит – третье чудо. Не зря существует присказка «Афганистан – страна чудес». У этой присказки, правда, есть неприятное продолжение: - «Пошел в кишлак и там исчез». Но, мы же не в кишлак ходили, мы по горе лазали. Вот нам и свезло.
       Назад идти было проще. Если всё время лезть наверх, то рано или поздно придёшь на вершину. Это русская народная примета. Как ни странно, на гору мы вылезли без происшествий. Главное было не долбануться на мине и не попасть под пули наших часовых. Мин на этом склоне не оказалось, а при подходе к вершине, я вышел на связь, вызвал Андрюху Орлова на Стоседьмой станции, сказал вполголоса: - «Мы подходим. Не замочите нас».
       Нас не замочили, поэтому я пришел к Орлу, дал ему большую полуторалитровую флягу, уселся возле него, сидел, смотрел, как он пьёт. Мне надо было отдать Замполиту бесценную фляжку с мордой индейца. Вещмешок замполита валялся рядом с Андрюхой.
- Где? – Я сделал жест рукой в сторону вещмешка. Хотел добавить «это чучело», но подумал, что в безветренную ночь звуки в горах разносятся далеко-о-о-о… Блин, особенно, если орать дурным голосом «К-А-С-Ь-Я-Н-О-О-О-ОВ!»
 - Хер знает. – Орёл оторвался от фляги. – Смотри. – Он подтянул замполитов вещмешок к себе и начал его развязывать.
  - Ты чё творишь, Орёл? Это называется «воровство».
 - Да заткнись ты. Смотри и не выступай. – Орлов развязал огромнючий вещмешок и выволок из него … большой вязаный свитер. – Это всё. Ну ещё фотоаппарат и пачка сахара-рафинада. А ты думал, что он в таком огромном вещмешке тяжести тащит, как пацан?
 - Ёж твою медь, Орёл! Мудак ты - по чужим мешкам шарить. И он тоже мудак.
 - Да, бля, все кругом мудаки. Один только ты - Д’Артаньян. – Сказал Андрюха, вытащил из вещмешка замполита килограммовую пачку кускового сахара, протянул в мою сторону: - Бери.
       Мне очень хотелось жрать, однако, я не взял сахар, нагрубил Орлову. Тот в ответ на мой мат взял в свою руку мою ладонь, высыпал в неё несколько кусков рафинада и сказал:
 - Это не тебе. Пацанам отнеси. Я от рации не могу отойти.
     После таких слов я сжал в руке куски сахара, подумал немного, затем протянул Орлову ладони, сложенные пригоршней:
 - Насыпай.
     Орёл сыпанул куски рафинада из замполитовской пачки мне в пригоршню, я поднялся, отнёс стыренное на позицию Второго взвода, раздал по несколько кусочков Филякину, Суванову, Хасану, Ваське Спыну, Пете и Стрижевскому с Мазуром. Конечно же, рассказал им, откуда у меня сахар, спалил замполита, «приподнял», скажем так, его репутацию.
       Ночью на противоположном склоне ущелья Хисарак заполыхало зарево пожара. Горел огромный дом, долго горел. В небо поднимались алые языки пламени, вылетали столбы искр. Наверное, рушились перекрытия и падали стены. А дальше не стало ничего – мой мозг отключился, и я уснул под стенкой СПСа, завернувшись в плащ-палатку.