воспитание бабочек

Жизнь после 
3, 4, 5, 6

— Ну, как все прошло?

— Ничего особенного… Я села в зале вместе с другими студентами, но место выбрала в сторонке, чтобы никто не заметил, что я старше всех. Потом пришел Ламберти и провел лекцию по системной динамике, в которой я мало что поняла. Он проговорил около часа, а потом всех отпустил, назначив семинары на следующую неделю.

— И все? — спросила Бенедетта с заметным разочарованием.

— А ты ждала, что он песней разразится? — бросил Рик. — Вы, женщины, вечно ожидаете головокружительных поворотов событий, как будто постоянно живете в мыльной опере.

— Какой ты прозаичный, — укорила его Вероника. — Иногда нам хочется, чтобы мужчина удивлял нас, а не эпатировал, — добавила она, покосившись на его грязные пятки.

— Я согласен с Бене, — высказался Макс. — Я тоже надеялся, что история получит продолжение, и, по-моему, это нисколько не умаляет мою мужественность.

Серене пришла в голову неудачная идея рассказать группе глюков о рукописи. Как правило, на сеансах они делились друг с другом не только настроениями и негативом, но и всем, что с ними происходило. Часто услышать другую точку зрения оказывалось полезно. Но теперь всех увлекла тема Фабио Ламберти.

— Вероятно, Серене просто стало любопытно познакомиться с автором впечатлившего ее романа, — вмешалась доктор Новак. — Общаться с кем-то вне нашего круга, безусловно, полезно. Но мы не можем осуждать ее за то, что она не была готова сделать следующий шаг. Всему свое время.

— Вообще-то, я попыталась с ним познакомиться, — призналась Серена и почти сразу же пожалела.

Все, включая психолога, повернулись к ней. Пришлось досказывать.

— После лекции я столкнулась с ним в коридоре. Он спросил, что я делала в зале, ведь я не одна из его студенток.

— И что ты ответила? — поторопила ее Вероника.

— Сказала, что пришла посмотреть… Более идиотского ответа не придумаешь, но я смутилась. А потом вспомнила монографию по физике, которую дал мне почитать Адоне.

— Твой друг-переплетчик? Тот, что собирает закладки, забытые между страницами? — по обыкновению педантично уточнил Макс.

— Он самый, — ответила за Серену Бенедетта, раздраженная его вмешательством.

— Я объяснила, что заинтересовалась этой темой, когда прочла монографию о мультивселенной, которая чуть не угодила в макулатуру, — продолжила Серена, вспомнив штабеля не подлежащих восстановлению книг в мастерской Адоне. Она была счастлива, что сохранила эту книгу: годы спустя та позволила ей произвести впечатление на Ламберти. — В общем, я сказала, что благодаря этому опусу мне захотелось посетить несколько лекций по физике.

— Значит, ты не призналась, что читала его роман, — снова отметил Макс.

Серена покачала головой:

— Профессиональная тайна. — Но ей в любом случае не хватило бы духу открыть Ламберти подлинную причину, которая побудила ее с ним познакомиться.

— И что сказал профессор? — допытывалась Бенедетта.

— Что исследования мультивселенной увлекательны, но недостаточно подкреплены математическими моделями.

По правде говоря, это утверждение немного разочаровало Серену. Ей нравилось думать, что в другом пространстве-времени Аврора все еще жива. В прошлом Серена поделилась этой теорией с группой глюков, надеясь утешить и их. Однако сама она уже не считала, что живет не в той вселенной, и перестала завидовать той себе, которая находилась во вселенной, где Авроре теперь было почти одиннадцать. Она не сомневалась, что этот ее клон тоже несчастен, хоть и не понимает почему: родители чувствуют боль своих детей даже из другого измерения.

— И на этом все закончилось? — спросил Рик. Результат этой встречи уже, видимо, разочаровал и его. — Он даже не попросил твой номер телефона? — наседал он, неодобрительно подняв бровь.

— Конечно нет, — ответила Серена.

Впрочем, оно и к лучшему. Независимо от ожиданий группы, она не была готова заводить другие связи. И вероятно, никогда не будет готова. Невозможно общаться с теми, у кого не было ее опыта. В конечном счете пятерых глюков объединяла не дружба, а смерть.

— Ты так и не рассказала нам, какой он… — заметил Макс не без лукавства.

Странно было слышать такую просьбу от него: он обычно очень старался не нарушать чужих границ.

Серена не могла признаться, что Ламберти не только был необычайно обаятелен, но и оказался моложе ее лет на десять.

— Интересный, — просто сказала она. — Довольно обыкновенный, — добавила она, стараясь, чтобы ее голос звучал искренне.

Серена надеялась, что их устроит это скупое описание, и не сомневалась, что Ламберти больше никогда не увидит.

На следующий день профессор снова предстал перед ней на лестнице издательства. Но из них двоих больше удивилась Серена.

— Можно спросить, что вы здесь делаете? — промямлила она.

— Пришел посмотреть, — ответил  Ламберти, повторяя дурацкую отговорку, которой она отделалась в университете, но сопроводил свои слова улыбкой. — И хотел поблагодарить вас за восторженный отзыв, который вы оставили на мою рукопись.
Серена покраснела, чего никогда с ней не случалось. Ее отчет должен был оставаться конфиденциальным. Какого черта его дали прочитать профессору?

— Похоже, я обязан вам своей будущей публикацией, — добавил он. — Могу ли я пригласить вас на обед?

Внезапно Серена почувствовала себя неловко и не в своей тарелке. На лбу выступил холодный пот. И по встревоженному взгляду Фабио Ламберти она поняла, что побледнела.

— С вами все хорошо? — спросил он.

К горлу подкатила тошнота. Серена развернулась и побежала в туалет, бросив остолбеневшего профессора на лестнице.

Полномасштабный приступ паники, один из тех, которые невозможно подавить.

В тот же день профессор Ламберти прислал ей сообщение с извинениями. Серена хотела дать ему знать, что он не виноват, но воздержалась от ответа.

Вместо этого она взяла больничный и заперлась дома.

Как короткий шутливый разговор мог довести ее до такого состояния? Но Серена не была готова к переменам. А этот мужчина простым приглашением на обед сулил ей своего рода революцию. Серена заранее предвидела возможные последствия. Все это было чересчур, и она не могла на такое решиться.

Примерно неделю она заказывала еду на дом и питалась джанк-фудом, а потом к ней в квартиру постучали, но это оказался не курьер. Открыв дверь, Серена — полусонная, хотя было всего восемь вечера, — узрела Рика в красивом синем костюме, белой рубашке, золотых запонках и полковом галстуке.

— Ты пропустила последние три встречи, — с упреком сказал он. — Сколько я тебя знаю, ты никогда не пропадала. Одна пропущенная встреча еще ладно. После двух это начинает беспокоить. На третий раз срабатывают все сигналы тревоги. — Рик начал подражать вою сирен, чередуя звуки пожарных, «скорой помощи» и полиции. Его громкий голос разносился по балкону и дворику.

Не зная, как заставить его перестать, Серена заткнула уши. Еще немного, и соседи выглянут посмотреть, что происходит.

— Я сейчас захлопну дверь у тебя перед носом, — пригрозила она.

— Ладно, больше не буду, — наконец снизошел Рик.

Она поняла, что ее друг нарушил правило группы, согласно которому не следовало волноваться, если кто-то из участников вдруг решил исчезнуть. Серена была тронута и польщена, но не хотела этого показывать.

— Почему пришел ты? — спросила она, полагая, что его прислали другие глюки.

— Вообще-то, никто не хотел идти, и мы тянули жребий, — признался Рик. — Одевайся понаряднее, я поведу тебя на аперитив в пафосное место, где есть дресс-код.

Убедил Серену не непререкаемый тон, а вид его босых ступней под синими брюками.

Риккардо по прозвищу Рик обожал смущать людей. Своей миссией он считал вразумлять тех, кто понятия не имеет, каково это, когда в твою заурядную жизнь внезапно вторгается горе. Его босые ноги служили всем наставлением: «Никогда не жалуйтесь и наслаждайтесь нормальностью, скукой и серыми буднями, пока можете».

— Ну сбежала ты от него, и что? — осведомился он, потягивая «Ширли Темпл». — Честно говоря, не вижу трагедии.

Они сидели за столиком в баре «Армани Бамбу» в окружении неимоверно элегантных, красивых и самодовольных посетителей. Рик и Серена были единственными, кто пил безалкогольные коктейли.

— Я не хотела от него сбегать, я хотела исчезнуть, — с излишней горячностью уточнила она.

Возможно, реакция была слегка подростковой, но ей было все равно.

— Не делай из него божество, — отозвался Рик. — Твой профессор — такой же человек, как мы с тобой: он срет, ссыт, рыгает и пердит.

— Прекрати называть его моим профессором! — возмутилась Серена. — К тому же он вообще не пердит.

Оба рассмеялись.

— И потом, я не хочу, чтобы это случилось со мной снова, а потому предпочитаю держаться за своего кота и свою рутину, — продолжила Серена.

— Послушай, — сказал Рик. — Я много лет изводил себя из-за того, что произошло с Филиппо. Бесконечно анализировал, задавался вопросом, в чем ошибка. Он утонул на глубине пять сантиметров, понимаешь? Пять сантиметров. А ведь ему было уже два года. Упав в надувной бассейн, он мог подняться самостоятельно. Так как же такое возможно?

Серена не нашлась, что ответить, да и никто не нашелся бы.

— И все же это произошло, — подытожил Рик.

Помимо нелепых обстоятельств смерти сына, этому человеку приходилось мириться еще и с тем, что в ней не было никакой логики.

— Все, что с нами происходит, неслучайно, — заявил ее друг. — Это результат цепочки предшествующих событий. Человеку свойственно думать, что главное — важные жизненные решения. Но мелочи решают больше. Так что причины, по которым мой сын утонул, восходят к тому времени, когда его еще не было на свете. Если бы до его рождения я в один прекрасный день на прогулке повернул направо, а не налево, если бы однажды во вторник надел носки другого цвета, если бы заказал в ресторане бифштекс вместо гамбургера, если бы в определенный момент не чихнул… может быть, этого бы и не случилось.

Серена вздохнула:

— И при чем тут я?

— При том, что я понял это, когда ты рассказывала в группе о романе твоего профессора.

— Эффект бабочки, — сообразила она.

— Не знаю, достаточно ли его, чтобы объяснить смерть моего сына, но это уже кое-что, — добавил Рик. — И в последнее время у меня даже получается раньше засыпать по ночам.

— Что же мне, по-твоему, делать? — спросила Серена, стремясь найти какое-то решение.

— Меня никогда не беспокоило, что я не могу вернуться назад и изменить хотя бы одну из этих мелочей, — ответил Рик. — Больнее всего — когда я смотрю на тех, кто отличается от нас с тобой. — Он указал на окружающих. — Все думают только о риске умереть, но не осознают, насколько опасно жить.

Серена понимала. В отличие от большинства людей, такие, как она и Рик, слишком хорошо знают, какая опасность таится в каждом мгновении жизни, — перед остальными у них преимущество. Они могут себе позволить больше ничего не бояться.

Именно поэтому у нее, Серены, сейчас была надежда.

4

— Я принимаю приглашение на обед.

Прошло три недели, и по тому, как посмотрел на нее Ламберти, Серена заключила, что за это время профессор о ней забыл. Она мысленно призывала землетрясение, желая провалиться сквозь землю.

Они стояли в коридоре факультета физики, огибаемые потоками студентов. Серена ловила на себе мимолетные взгляды. Посторонние люди смотрели и веселились, и это ее смущало.
Ламберти взглянул на часы.

— Отлично, я как раз проголодался, — заявил он.

Серена вздохнула с облегчением, но предупредила, что у нее мало времени:

— Мой обеденный перерыв длится недолго. Я двадцать пять минут добиралась сюда на велосипеде, и обратный путь до издательства займет еще столько же.

Фабио Ламберти не растерялся:

— Неподалеку есть бар, где делают приличные сэндвичи: управимся за четверть часа.

Их первое свидание длилось пятнадцать минут. Сэндвичи оказались неплохими. Каждый съел по одному: Ламберти — с ветчиной и омлетом, Серена — с тунцом, сельдереем и помидорами. Вдобавок они взяли два свежевыжатых сока из арбуза, моркови и имбиря.

Времени в их распоряжении было слишком мало, чтобы рассказать друг другу многое, но под конец встречи Серена поняла, что знает об этом мужчине уже достаточно. Все это были мелочи, но значимые. Он обожает собак. У него есть мотоцикл, но он любит кататься и на велосипеде. Он общается с одними и теми же друзьями еще со средней школы, и каждый вечер четверга они встречаются, чтобы поиграть в мини-футбол. Рядом с его домом есть бочче-клуб[19], где при желании можно поесть, хотя ассортимент блюд ограничивается жареной рыбой и саламеллой[20]. Он играет на барабанах в прогрессив-рок-группе, и ему нравятся Jethro Tull, темное пиво и провинциальные праздники. В детстве он был сорванцом. Он носит очки, но только для чтения. Он коллекционирует комиксы. Он еще мальчишкой избрал своей специальностью физику, после того как посмотрел фильм «Назад в будущее».

Серена слушала молча, предоставляя говорить ему. Ее сковывало прошлое: не только Аврора, но и то, какой была она сама в прежней жизни. А именно — полной противоположностью профессору Ламберти. Она боялась, что он осудит ее за непомерное честолюбие, цинизм, роскошь, деньги. Но и о настоящем Серена рассказать не могла. По крайней мере, не всё. Она стыдилась своего горя, депрессии, бегства от мира в последние годы.

Вместе с тем образ жизни этого человека представлялся ей невероятно желанным. Серене хотелось стать частью этой жизни хотя бы затем, чтобы рассказывать о ней с такой же радостью.

Вопреки ее ожиданиям, в эти пятнадцать минут их разница в возрасте ничуть не ощущалась. К тому же Ламберти оказался холостяком.

По прошествии четверти часа он предложил сходить куда-нибудь снова, но, помня, что в прошлый раз Серена, получив приглашение на обед, чуть не упала в обморок на лестнице издательства, поспешил заверить, что следующая встреча ни к чему никого не обязывает.

— Скажем, перекус пиццей или кебабом, и продлится она не больше двадцати минут.

Серена заулыбалась; профессор не только завоевал ее доверие, но и помог ей пообвыкнуться с мыслью о том, что скоро они увидятся еще раз.

Встречи продолжались. И со временем они уже делили не только трапезу. Через месяц вторничные ужины с профессором стали регулярными. Ламберти утверждал, что вторник — самый грустный день недели, так что он подходит им идеально.

— Почему? — спросила Серена.

— Даже если мы этого и не признаем, по понедельникам нас еще окутывает радость выходных. Но ко вторнику все улетучивается, а до конца недели еще далеко.

Помимо вечеров вторника, они каждый день разговаривали по телефону. Вскоре к постоянным созвонам во второй половине дня, когда оба заканчивали работать, добавились утренний и наконец последний, поздно вечером.

Обычно они рассказывали друг другу, что произошло в их жизни за те часы, пока они не разговаривали. Ламберти всегда вставлял в беседу какую-нибудь забавную историю или случай из прошлого, часто ссылаясь на друзей и родню. Серена же говорила в основном о книгах или о том, чем недавно занималась одна. О семье и знакомых она никогда не упоминала. Разумеется, она не могла рассказать и о группе глюков, иначе пришлось бы объяснять, почему она посещает сеансы с доктором Новак.

Время от времени профессор пытался добиться, чтобы она рассказала о чем-нибудь, кроме событий последних тридцати дней. Ему было любопытно, но он никогда не настаивал. Жизнь Серены как будто началась с их знакомства. И отчасти это действительно так и было.

— По-моему, профессор думает, будто ты какая-то исправившаяся преступница и поэтому скрываешь свою прежнюю жизнь, — предположила однажды Вероника.

— Как в «Никит;», — подхватила Бенедетта. — Кто-нибудь помнит этот фильм? Такой отпадный!

— Ну, примерно так оно и есть, — заметил Макс. — Конечно, помимо того, что ты не преступница.

— Как по-вашему, что мне делать? — спросила Серена; хотелось уже выслушать вердикт. — Мне кажется, долго так продолжаться не может. Рано или поздно у него возникнут подозрения, а я не хочу, чтобы он навоображал себе всякой ерунды.

Она до ужаса боялась, что Ламберти встретит какого-нибудь ее знакомого из прежней жизни и кончится тем, что этот человек все ему расскажет. Мир и впрямь тесен.

— Ты боишься и того, что потеряешь его, скрывая правду, и того, что он сбежит, когда ее услышит, — подытожил Рик.

В сущности, он был прав.

— Дело в том, что мы — это наше прошлое, это неизбежно, — вмешалась доктор Новак. — Но чтобы иметь будущее, необходимо прежде всего вкладываться в настоящее, — несколько туманно прибавила она. — Так что мы можем дискутировать здесь часами, но у меня только один вопрос: вы с профессором Ламберти хотя бы раз поцеловались?

Это интересовало всех, но никто не осмеливался спросить. Новак была прямолинейна и не скрывала веселья, пытаясь развязать Серене язык.

Но между Сереной и Ламберти до сих пор не было никакого физического контакта. Возможно, психолог советовала ей дать себе волю.

— Без хорошего траха у вас вряд ли что-то сложится, — заявил Рик.

Серена не испытывала никакого желания трахаться. Ладно, может, и испытывала, но дело не в этом. Поэтому она решила поговорить с профессором начистоту, прежде чем тот сам укажет ей на так называемого «слона в комнате».

— Я знаю, что ты много о чем хочешь меня спросить, но проблема в том, что я еще не знаю, готова ли отвечать, — на одном дыхании выпалила она. — Мое прошлое — оно как трансатлантический лайнер, затонувший посреди океана. Боюсь, сейчас там полно призраков, и я не уверена, что хочу с тобой туда погружаться.

— Я не тороплюсь, — заверил ее Ламберти.

Возможно, он был искренен, а может, и лгал. Но он не торопил ее с откровениями, и это давало Серене понять,что для него их отношения — тоже не мимолетный сюжет. Возможно, на горизонте действительно маячило будущее.
— Я не преступница, — добавила она, чтобы его успокоить. — И думаю, нам пора поцеловаться.

Как и предсказывала теория эффекта бабочки, этот первый поцелуй привел к нескольким последствиям.

За следующие два месяца постоянного общения Ламберти познакомил Серену с невообразимым количеством друзей. В том числе и тех, с кем он общался с детства. Затем настала очередь семьи. Профессор был четвертым из шести братьев и сестер. Его родители, еще довольно молодые, буквально удочерили Серену.

Никогда еще она не чувствовала себя настолько в центре внимания. Все с нее пылинки сдували, но тщательно избегали расспрашивать ее о прошлом или родственниках. Серене хватило ума предположить, что это Ламберти попросил их сдержать любопытство.

Они тоже приняли историю о затонувшем трансатлантическом лайнере.

В какой-то момент Серена задалась вопросом, могут ли они с профессором считаться парой. Она никогда не была ничьей девушкой, даже не испытывала потребности ею считаться. Но почему-то этот особенный статус был приятен. Она знала, что студентки профессора ей завидуют; не ускользнуло от нее и то, как они пожирают его глазами. Ламберти же смотрел на нее одну и был настолько заботлив и внимателен, что, если Серена, например, говорила, как красивы тюльпаны, наутро приносил букет ей под дверь.

Возможно, в ответ на внимание профессора ей следовало бы познакомить его с группой глюков — это стало бы хорошей проверкой для них обоих, — но она еще не была готова.

Однажды вечером, после совместного похода в кино, Ламберти рассказал ей, что унаследовал от бабушки и дедушки по матери фермерский дом, а также — что хочет его отремонтировать и, возможно, переехать туда. Главная прелесть заключалась в том, что дом стоял практически в городе, посреди старого рабочего квартала Ортика. «Кусочек деревни, уцелевший среди бетона», — так охарактеризовал его профессор.

По его воодушевлению Серена догадалась, что он хочет предложить ей поселиться там вместе. Это была бы серьезная перемена, особенно для Гаса. Кот уже ревновал к Ламберти и неоднократно его оцарапал.

Доктор Новак, как всегда, попыталась подтолкнуть Серену к решению:

— Что тебя пугает?

— У меня уже какое-то время не было срывов.

— Значит, эти отношения влияют на тебя благотворно.

— Будь это так, я бы призналась Ламберти, что три вечера в неделю посещаю группу психов, а не выдумывала неправдоподобные уроки гончарного мастерства, йоги и креативной кулинарии.

— Ты боишься, что, когда вы съедетесь, он поймет, что ты не умеешь готовить, медитировать и лепить статуэтки?

— Вот не надо сарказма. А если я пойму, что мне плохо? Или, что еще хуже, это поймет он?

— Тогда ты вернешься в свою старую квартиру и к прежним привычкам, — заключила психолог. — Ты познала непоправимое горе — после этого любые страдания не должны тебя пугать.

Это была правда, и в этом заключалась новая суперсила Серены. Своеобразный щит.

Однако она колебалась.

Поэтому, как и всегда, за нее решила судьба.

5

Все началось после мексиканского ужина. Ночь напролет Серену рвало, а наутро она чувствовала себя разбитой. В следующие несколько дней недомогание продолжалось. Ламберти предположил, что она подхватила грипп. Но она как-то сомневалась.

То, что она испытывала, было слишком похоже на несварение желудка, которым Аврора обнаружила свое присутствие после того, как пряталась внутри Серены целых четыре месяца. Охваченная подозрениями и страхом, Серена побежала покупать тест на беременность.

И вновь ее обмануло крошечное существо, о котором она еще совсем ничего не знала.

Поскольку Серена понимала, каково потерять ребенка, ей следовало бы прийти в ужас от мысли, что это может случиться снова. Она сознавала, что с неизбежным появлением в жизни чего-то более ценного, чем она сама, опять потеряла свою суперсилу. И все же она, как ни странно, испытывала чувство завершенности.

«Вот почему прекратились приступы депрессии», — сказала она себе.

Когда Серена сообщила новость профессору, глаза его наполнились слезами. Она никогда не видела, чтобы мужчины плакали. Вернее, никогда не видела, чтобы они плакали от радости. Серена не сомневалась, что не получила бы подобной реакции от отца Авроры, если бы в свое время могла сказать ему, что у них будет дочь. Впрочем, поскольку она точно не знала, кто он, такой проблемы не возникло.

Какая-то ее часть хотела, чтобы Ламберти попросил ее сделать аборт. Но он, казалось, сразу же взял на себя роль, которую неосознанно предлагала ему Серена.

Они решили поселиться вместе в том самом фермерском доме в Ортике. Два этажа, чудесный сад на заднем дворе и маленькая теплица. Серена понятия не имела, как разводить огород. Она взяла в издательстве пару книг с руководством и принялась за работу.

Через несколько месяцев, примерно в сентябре, у нее выросли не только овощи, но и живот.

До окончания срока оставались считаные недели, и Серена стала реже посещать встречи глюков. Вскоре она собиралась взять декретный отпуск.

Тем временем книга профессора вышла в печать и пользовалась немалым успехом, в том числе и у критиков. Серену переполняла гордость, тем более что опубликовали этот труд благодаря ее положительному отзыву.

Одним словом, все шло как нельзя лучше, и она не воспринимала это как должное.

До тех пор, пока однажды день, похожий на любой другой, не начался с какого-то странного головокружения и ощущения потерянности. Серена не знала, откуда это взялось. Возможно, во всем был виноват сон, который приснился ей ночью.

Ей снилось, будто кто-то расчесывает ей волосы в темноте.

То, что она испытывала, было приятно и жутко. От этого интимного жеста она почувствовала себя одновременно защищенной и уязвимой. Ощущение не покидало ее почти все утро, но потом исчезло само по себе вместе с воспоминаниями о сне.

Во второй половине дня, вернувшись с работы домой с пакетом жареной курицы и картошки из киоска Джаннази, Серена застала профессора в гостиной.

У его ног стояла маленькая деревянная шкатулка с инкрустацией. Внутрь Ламберти не заглянул.

— Сегодня пришел курьер из какой-то брокерской компании и оставил это для тебя. Сказал, что посылка лежала у них в офисе около года, но им только сейчас удалось найти твой адрес.

Серена поняла, что для слуха Ламберти выражение «брокерская компания» прозвучало странно.

— Сначала я подумал, что курьер ошибся, — добавил профессор.

Позже он и сам догадался, что осколочек прошлого, похороненного глубоко в пучине, отломился от обломков пресловутого трансатлантического лайнера, всплыл и благополучно добрался до них.

Прежняя жизнь вернулась и постучала в дверь Серены в образе курьера.
— А больше он ничего не сказал?

— Только то, что отправитель — некий Адоне Стерли.

Серена посмотрела на шкатулку, представляя лежащие в ней бесчисленные закладки. Снова послушать истории ее друга-переплетчика о странных реликвиях, обнаруженных в потерянных книгах, было бы чудесно. Но сейчас Серена не могла позволить себе погружаться в воспоминания, потому что пришло время кое-что объяснить мужчине, которого она любила и который любил ее. После этого она сосредоточится и на всем остальном.

Например, на мысли о том, что, раз эта деревянная шкатулка проделала такой путь, Адоне Стерли наверняка мертв.

6

— Его нашла Бьянка, сестра… Стерли был уже пару дней как мертв.

Слова Гассера не удивили Серену: все уже объяснила шкатулка. Но она недоумевала, почему Адоне нарушил их негласный договор о молчании. Зачем отягощать ее еще и печальной новостью о его смерти?

Как ни странно, в рассказе начальника вионской полиции Серену больше зацепило то, что она впервые услышала имя Бьянки Стерли. Она сознавала, что цепляться за эту деталь мелочно, но пироман ни разу не говорил, как зовут сестру, которая каждый день приносила ему еду.

Гассер подтвердил ее худшие опасения, и Серена задавалась вопросом, почему, когда нам говорят то, чего мы не хотим слышать, наши мысли всегда сосредоточиваются на самых незначительных пустяках. «Возможно, так мы избегаем боли», — сказала она себе. Интересно, как зовут племянницу Адоне. Сколько ей сейчас лет? И рассказали ли ей наконец, что у нее был дядя?

— Во всяком случае, похороны ему устроили хорошие, — добавил мужчина в трубке.

Голос Гассера остался прежним, и Серене стало любопытно, изменился ли он внешне. Прошло чуть больше шести лет.

— Как это случилось? — спросила она, хотя и сомневалась, что хочет это знать.

— В заключении судмедэксперта написано «естественные причины», — ответил командир, как бы давая понять, что они не захотели вникать в подробности. Почти знак уважения к радикальному решению человека, который никогда не уклонялся от своей ответственности и, так или иначе, поплатился за совершенные преступления в полной мере.

Серена подумала, что, если Адоне отправил ей шкатулку с закладками, объяснений могло быть два. Либо переплетчик предчувствовал, что произойдет, либо совершил это сам.

Косвенно ее догадку подтвердил Гассер:

— Пес лежал рядом с ним, тоже мертвый.

Ей представился черный дьявол — смирное, как выяснилось, животное, чьей клички она так и не узнала.

— В руках Адоне держал книгу, — продолжал командир. — Сначала я подумал, что это Библия, но в ней говорилось о растениях, — озадаченно добавил он.

Серена поняла, что знает эту книгу. Ей вспомнился учебник ботаники и то, как друг показал ей тайное письмо, проявлявшееся на странице под воздействием тепла. Уловка с чернилами из кобальтовой соли, которую использовали двое влюбленных, чтобы скрыть свою любовную переписку. Серена сомневалась, что хочет слышать продолжение, и закрыла глаза.

— Как бы там ни было, в последнее время Адоне повредился в уме, — попытался утешить ее Гассер. — Пару раз я заходил его проведать, и он постоянно разговаривал сам с собой, а меня не замечал.

— Спасибо, — сказала Серена, надеясь его остановить.

Полицейский понял, что сказал достаточно.

— А как поживаете вы? — спросил он.

Она поняла, что Гассер задал этот вопрос от всего сердца, и решила ответить правду.

— Я жду ребенка. Мальчика. — Это откровение идеально резюмировало ее душевное состояние. Для таких, как Серена, рождение еще одного ребенка означало не только движение вперед, но и возвращение назад. В этом выборе уживались новая смелость и новые страхи.

— Очень рад это слышать, — произнес Гассер. Он тоже был искренен. — Надеюсь, когда-нибудь мы увидимся снова.

«А я нет», — подумала Серена.

Потом они попрощались.

Повесив трубку, она подумала о том, что все эти годы вспоминала об Адоне только мимоходом, избегая слишком уж зацикливаться на моментах, проведенных с ним вместе в хижине. Как будто он тоже был частью того ужаса, который она старалась оставить позади. Она знала, что это несправедливо, — ее старый друг не имел никакого отношения к тому, что случилось с Авророй. Напротив, он помог разоблачить обман, на который Серена попалась. Но воспоминаний о том, как они занимались любовью, оказалось недостаточно, чтобы перечеркнуть все остальное.

Серена вспомнила тот эпизод, который стал и их последней встречей. Она торопливо одевалась, стараясь не шуметь, чтобы уйти, пока он не проснулся, но Адоне молча смотрел на нее с постели. Его безмолвный взгляд стоил тысячи слов.

Что бы произошло, если бы хоть один из них что-то сказал?

Серена никогда не задавалась этим вопросом, но сейчас он возник очень навязчиво. Адоне понял, что ей нужно уехать и забыть все, что произошло в Вионе, даже если забвение коснется и его.

Из уважения к воле Серены он больше не искал ее.

Единственным его проступком стала отправка деревянной шкатулки. Способ не кануть в забвение полностью. Или просто вернуть себе маленькую роль в ее жизни. А может, это было посмертное признание, попытка дать ей знать о том, чего он так и не смог сказать. О том, что он ее любил.

Благодаря этому последнему соображению Серена и поняла, что время непроизнесенных слов прошло.

В соседней комнате сидел профессор Ламберти — ждал правды, в которой ему слишком долго отказывали. Серена попросила его потерпеть еще немного и позволить ей сделать один телефонный звонок, но откладывать дальше было нельзя. И она воспользуется признанием в любви от Адоне Стерли, чтобы все ему рассказать. Да, это к лучшему.

— Я готова, — сказала Серена, входя на кухню.

Профессор, скрестив руки, задумчиво сидел за обеденным столом.

— Я тоже, — улыбнулся он.

Серена села рядом. Эти места они выбрали, когда впервые зашли в дом. Никто их им не отводил, и они даже заранее не советовались друг с другом. Но с тех пор места уже не менялись. Серена подумала, что именно это и делает из людей семью: каждый знает свое место за столом, в кровати или на диване, и остальные тоже знают. С первого раза ничего больше не меняется. А когда один из членов семьи отчего-то пропадает ненадолго или навсегда, место все равно остается за ним.

Сын, которого она носила под сердцем, тоже выберет свое место в этом доме. Но было еще слишком рано.

Поэтому, прежде чем заговорить, Серена посмотрела на пустой стул напротив них. Она мысленно выдвинула его из-за стола, чтобы усадить свою дочь Аврору. Она знала, что по окончании рассказа ее девочка встанет и молча уйдет. Такова жизнь, Серена ничего не могла с этим поделать. Но сейчас Аврора вернулась и была здесь.
— То, что ты услышишь, вероятно, тебя потрясет, — начала Серена. — Ты точно этого не ожидаешь и даже не можешь вообразить. Отчасти я боюсь, что ты не поймешь, почему я не хотела рассказывать раньше. Может быть, после этого ты посмотришь на меня по-другому, почувствуешь себя странно. Но что-то мне подсказывает, что в итоге мы оба поймем, что во всем есть какой-то смысл, даже если мы не можем полностью его постигнуть… Это как эффект бабочки: если бы того, что я сейчас тебе расскажу, не произошло, мы не сидели бы сейчас здесь и внутри меня не было бы этого ребенка.

Ламберти взял ее за руку. Серена ухватилась за его ладонь, чтобы, когда договорит, это помогло ей вернуться из прошлого.

У нее было много вариантов зачина. Но она решила начать с ночи стужи и огня.
Донато Каризи