Альтруистка Часть 3 Глава 5

Нина наблюдала страшными глазами за манипуляциями Александра. Она не понаслышке знала, что врачи - очень прямолинейные люди, и лихорадочно соображала, как нужно понимать его жест. Он позвал её на плантацию каучуковых деревьев, посмотреть, как развиваются его саженцы, - они едва доставали ему до пояса, и Александр трясся над ними, как над малыми детьми. Когда он приходил сюда один, он с ними мило разговаривал, но сейчас, в присутствии Нины, застеснялся.

- Что это за деревья? - спросила Нина.

- О, когда они вырастут, они превратятся в золотую жилу, и дело даже не в деньгах, а в тех новых возможностях, которые они дадут человечеству. Это дерево называется Гевея бразильская, она каучуконосная. Вы знаете, Нина, что такое каучук?

- Нет, - призналась девушка, жадно ловя каждое слово мэтра, ибо да, Александр уже негласно удостоился этого звания благодаря своим обширным познаниям, а главное, помощи, которою он безвозмездно оказывал местному населению.

- Это такое тягучее вещество, похожее на растопленный воск. Делаешь в коре дерева насечку, вставляешь желобок - и собираешь драгоценный сок, который на воздухе твердеет, но остаётся достаточно эластичным. Знаете, что с ними делали южно-американские индейцы?

- Нет, - снова призналась Нина, - вы, наверное, уже успели понять, мэтр Йерсен, что я не знаю и малой толики из того, что известно вам.

- Вы можете спокойно называть меня Александром, - я, кстати, не намного старше вас. Так вот, индейцы, - меня всегда поражало их умение сосуществовать с природой, - собирали таким образом каучук и обмакивали в него ступни. И были обеспечены прочной и при этом - эластичной обувью, которая, во-первых, спасала их в период дождей, а во-вторых, позволяла быстро бегать по острым камням. Охотиться или стремительно спасаться от преследования… Вы понимаете, какое преимущество давал им каучук?

- Теперь понимаю. Через сколько лет эти деревья начнут выделять сок?

- По моим данным, лет через пять- шесть.

- Долго…

- В любом деле необходимо терпение, Нина. Но вы правы, учёному оно даётся особенно тяжело… Мы ведь тоже люди… с теми же, что и у всех, слабостями, а, может быть, даже больше. Я, знаете ли, очень долго считал себя выше обычных человеческих потребностей, сильнее, отказывал себе в насущном и радовался, что это насущное не хватает меня и не вытрясает из меня душу. А сейчас вдруг начал очень в этом сомневаться…

- А что вы будете делать с каучуком потом, мэтр Александр? - спросила растерянно Нина.

- Потом? - Александр вдруг как будто сбился с мысли от этого вопроса. - Э, из него произведут резину, а резина - это огромный скачок в механике, автомобилестроении. Чтобы вы поняли, из этого будут делать вездеходную обувь для машин… - с этими словами Александр пододвинул к себе холщовую сумку, которую всё время, пока они ни опустились на привал, нёс за плечами, ослабил тесёмки и, одно за другим, принялся извлекать оттуда невероятные яства.

Некоторое время назад он проходил мимо работников во время обеда и взглядом снова скользнул по Нине. Она сидела в своём невзрачном платье, в которое её фигурка была «упакована» с головы до ног, отчего казалась жалкой и аскетичной. Тарелку с кашей из маниоки она держала на весу в одной руке, другой неспешно отправляла ложку за ложкой в рот. Она съела ещё кусочек хлеба и запила всё это стаканом воды - это был, в принципе, привычный обед для работников. Александр и сам питался подобным образом, только изредка позволяя себе излишества в виде яйца или стакана молока. От такой диеты он ещё сильнее постройнел, а физические нагрузки позволяли ему оставаться ловким и крепким. Но в тот момент он наблюдал за Ниной, словно озаботясь какой-то мыслью, и в последствии, когда мальчишка-посыльный уносил его почту, дал тому поручение отправить Луи телеграмму с небольшим гастрономическим заказом.

Теперь Александр будто невзначай извлекал из сумки головку редкого сыра, пшеничные лепёшки, - французского багета, к сожалению, не нашлось, зато Луи изловчился и достал баночку прекрасного паштета из утиной печени, два спелых манго, для разделывания которых у Александра был припасён нож, и в довершение ко всему - бутылку тонкого французского шампанского. На появление этих лакомств Нина и смотрела теперь страшными глазами.

- Угощайтесь, Нина, - пригласил Александр, когда импровизированный стол был накрыт. Забавнее всего смотрелось шампанское, разлитое в скорлупу кокоса. - Иногда надо себя баловать.

- Это что, романтический ужин? - не удержалась от вопроса Нина.

- Нет, просто дружеские посиделки, тем более, до ужина ещё далеко, - улыбнулся Александр.

Девушка чувствовала себя очень неловко, особенно ещё и потому, что от голода ей хотелось не жуя проглотить всё, что она видела перед собой красиво сервированным на большой салфетке. Она сдерживалась изо всех сил, как и изо всех сил пыталась вернуть разговор в «деловое» русло, - пока, наконец, ни осознала, что Александр привёл её сюда говорить вовсе не о науке, не о резине и не о делах на ферме, о которых знал многим больше, чем она. Он не отрываясь смотрел ей в лицо, но не в глаза, а как бы выше, - на розовеющий в половину лба шрам.

- Вы два месяца крепились, чтобы не спросить меня о его происхождении? - тихо произнесла Нина, кончиками зубов откусывая крошечный кусочек сыра. - У вас завидная выдержка!

- Я и сейчас не буду спрашивать, если это бередит плохие воспоминания.

- Вы умеете выводить беседу на нужный вам лад, мэтр, да так, чтобы собеседник сам проявил инициативу.

- И не считаю это недостатком! Знаете, один мой знакомый назвал вас разбойницей, которая усыпляет мою бдительность, и мне стало любопытно, что же в итоге я должен делать: жалеть вас или опасаться?

- Разбойницей? - Нина грустно улыбнулась. - Нет, не беспокойтесь, я не грабить вас пришла. Я действительно работала в госпитале, под руководством хороших врачей, сама мечтала стать доктором…

- Что же вам мешает? У вас прекрасные задатки, чтобы стать, по меньшей мере, высококлассной медицинской сестрой.

- Благодарю на добром слове! Что мне мешает? Неуверенность. И разочарование в своих силах и во всей жизни.

- Это чувствуется, Нина, очень чувствуется - отчасти поэтому я привёл вас сюда, надеясь хоть немного развлечь, поднять настроение…

- Я расскажу вам про свой шрам, откуда он. Но взамен попрошу вас об одном одолжении. В конце попрошу, хорошо? Я стала жертвой нападения. Для вас, наверное, не секрет, как местные относятся к белым врачам?

- Да, весьма об этом наслышан…

- Нам не верят, что мы пришли с добрыми намерениями, нас в лучшем случае прогоняют, а в худшем, - как поступили со мной, - угрожают расправой.

- Да, здесь до фанатизма сильна вера в традиционную медицину. Некоторых людей не переубедить даже под страхом смерти. Они предпочитают умереть, нежели подпустить к себе врача-европейца, да ещё и с непонятными шприцами, в которых шипит адское зелье. Я тоже такого навидался! Многих, очень многих приходилось оставлять умирать в период эпидемии, переступив через клятву Гиппократу, - они начинали кричать, сыпать проклятиями, вырываться, брызгать слюной и царапаться. Только подойти к таким пациентам для белого врача было подвигом, не говоря уже про огромный риск для собственного здоровья. И до сих пор мы для многих здесь - «заморские черти».

- Ну, тогда мне особо нечего рассказывать вам, - вы и сами обо всём знаете.

- Разве что вы захотите рассказать подробности?..

- Это было как страшный сон, который я до сих пор силюсь забыть. Я не такая бесстрашная, как может показаться со стороны. Я стала нелюдимой, потому что перестала доверять окружающим. Я понимаю, что не все люди желают мне зла и замышляют против меня недоброе, но это было настолько сильное переживание, что оно как бы потопило все доводы разума, понимаете? После нападения, которое случилось к тому же ночью, я долго не могла спать, просто закрыть глаза - для меня было огромным самопринуждением и мукой. Мне всё казалось: только я потеряю бдительность и начну впадать в дремоту, явятся эти люди с лицами до глаз замотанными в чёрные платки, и их главарь снова грубо и больно схватит меня за плечо, будет трясти и шипеть мне в самое ухо проклятия, начнёт махать у меня перед самыми глазами ножом. Фигуры я практически не рассмотрела, зато хищный блеск лезвия и белков глаз танцует перед моим мысленным взором, стоит мне подумать о той ночи.

- Неужели рядом не оказалось никого, кто мог бы защитить вас?

- Получилось так, что не оказалось… Хорошо хоть, осталась жива, да глаз не задели, - а вот мой внутренний мир рухнул. Я не могу сказать с благодарностью, спасибо, Небо, что я вышла из этой истории без страшных последствий, - потому что последствий, внутренних, на самом деле очень много, и, первое, - это то, что я разочаровалась в себе и в своём стремлении быть врачом.

- Начните заново, Нина, - вспомните, почему вы вообще захотели связать свою жизнь с медициной, - это может помочь. Человеку свойственно разочаровываться в чем-то, и порой даже в том, что он считал смыслом своей жизни, - но это вовсе не означает, что от этого нужно отказываться. Просто наступил период усталости или переосмысления, тем более на фоне сильного переживания.

- Почему я захотела связать свою жизнь с медициной? Это произошло в тот день, когда погиб мой любимый.

- Простите, я совсем не хотел будить именно такие воспоминания…

- Не извиняйтесь, воспоминания про него - это теперь единственные светлые пятна в моей биографии.

- Вы его по-прежнему любите?

- Люблю, но не по-прежнему, а сильнее. Иногда мне кажется, что жизнь вероломно стирает его из моей памяти, но потом я начинаю вспоминать каждое мгновение, каждую минуту, проведённую с ним, его взгляд, разные взгляды: счастливые, опечаленные, затуманенные какой-то мыслью, играющие, - и понимаю, что ничего не ушло. Вот он, рядом со мной. А вот если я забуду о нём, он окончательно испарится, поэтому свой долг я сейчас вижу в том, чтобы жить и помнить. А занятие медициной - это сопутствующее желание. Есть люди, которые садят цветы или дерево в память о дорогом человеке, а я вот решила заниматься медициной настолько, насколько мне это позволят.

- Я думал, французы - романтики, но, слушая вас, могу сказать, что, если все русские размышляют и чувствуют так, как вы, - то вы нас опередили по части романтизма. Если хотите мое мнение: о мёртвых помнить нужно, но не хоронить себя рядом с ними. Вам всего лишь двадцать три года, Нина. Я полагал, что в этом возрасте люди легче отрываются от того, что не получилось и не срослось, и ищут себя в чем-то новом. Это - тот возраст, когда человек не имеет права останавливаться после потерь и лишений, как, например, в шестьдесят или семьдесят лет. Это запрограммировано самой природой, иначе человечество не ушло бы дальше каменного века. Поэтому мне странно, если вы решили носить свой траур всю оставшуюся жизнь… А о каком одолжении вы хотели меня попросить?

- В силу того, что вы только что узнали обо мне, я хотела вас попросить уважать мои чувства и мой выбор и не пытаться ухаживать за мной.

- Я и не пытался… - оторопел от этой просьбы Александр.

- И я вас за это благодарю…


Продолжить чтение http://proza.ru/2025/08/07/1924