Петрикор...

Тяжесть воздуха в комнате была невыносимой, словно само пространство накрыло его удушливыми объятиями. Он сидел у окна, чьё потемневшее стекло, казалось вратами в иной, сумрачный мир. Он пытался вспомнить, когда в последний раз открывал его, но не смог.

Его взгляд скользил по призрачным очертаниям улиц, где дома и тени людей растворялись в предгрозовом мареве. Всё ему казалось незнакомым.  Мир  изменился или, быть может, это он сам стал иным, ближе к той грани, где земное сливается с непостижимым.

Через старую фрамугу проник шорох - низкий, полный зловещего обещания. Стекло содрогнулось, словно под ударом невидимой руки. Порыв ветра, внезапный и живой, словно переживший клиническую смерть, с силой распахнул окно.

В комнату ворвался вихрь прохлады и сырости. Капли, тёмные и тяжёлые, стали громко биться о подоконник. Он почувствовал запах дождя. Чистый, как первый вдох новорождённого и первородный, как грех.

Так пахло в дни его детства, когда он внимал ветру, что также нагло врывался в гости. Пока он вглядывался в мокрые крыши, что блестели под стрелами ливня, его разум пронзила мысль, острая, как лезвие: всё исчезнет.  Люди, дома, их мимолётные страсти, будто в чёрной дыре. Всё, кроме этого запаха. Он был до его рождения, он остался после, он будет витать, когда его душа падёт в безмолвие.

 Запах был не только памятью - он был присутствием. Неуловимым, но осязаемым, словно дух, что следит из тени, невидимый, но вездесущий. Мир дышал им, равнодушный к жизням тех, что мелькали подобно мотылькам, сгорающим в пламени веков.

И в этом шёпоте, в этом дыхании, он ощутил взгляд - пристальный, древний, нечеловеческий. И услышал своё имя - произнесённое голосом, старше самого времени.