Путь в янычары

               
                От автора.
                В моих черновиках есть несколько незаконченных романов.
                Один из них "Братья" о борьбе славянских народов против 
                Османской империи. 
                Опубликую две главы: "Путь в янычары" и "Гайдук", как 
                самостоятельные произведения. Заканчивать  же роман,
                который должен был состоять из двух книг, в настоящее
                время не буду по разным причинам.
                Эти главы были написаны мною в 2015 году.

               
               
               
                ПУТЬ В ЯНЫЧАРЫ

   1592 год от Рождества Христова. Горное село в Болгарии, входившей в Румелию, так в ту эпоху именовали часть европейских владений Османской империи.
  Холодный косой дождь бил по соломенной крыше. Ветер свистел в кроне высокого старого абрикоса.
   Под дверью грустно скулил пёс, просясь в дом.
- Татко, я впущу Топчо? - маленький Живко подскочил с пола и бросился к двери.
  В дом ворвался огромный мохнатый пёс. Он отряхнулся, и капли дождя полетели на всех детей, сидящих на полу.
- Топчо, на место! - строго приказал псу десятилетний Лазарь — самый старший сын Васила и Христины Василовых.
 Но собака радостно прыгнула в круг детей, рассматривающих камешки разных цветов, которые восьмилетний Гаврил насобирал на берегу ручья. Шестилетний Живко схватил Топчо за шею и попытался оседлать его. Пёс вырвался и громко залаял.
- На место! - крикнул Васил, и Топчо сразу же стих и, подойдя к двери, улёгся возле неё.
- Холодная весна… Очень холодная! Как бы нам не остаться без урожая, - негромко сказал Васил своей жене Христине, - дожди идут каждый день. Просо не всходит. Придётся пересеивать.
- Всё в руках Божьих, - вздохнула Христина, помешивая еду в котле на горящей печке. - Молиться надо! - она перекрестилась.
  Худой сутулый Васил что-то мастерил при тусклом свете коптящего масленого светильника. Иногда все его тело сотрясалось от громкого тяжёлого кашля. Тогда он бросал работу, опирался спиной на беленую глиняную стену и, закрыв глаза, долго отдыхал.
- Еда готова! - объявила Христина, невысокая женщина с толстой косой цвета спелой ржи, достигающей ей до пояса.
- Подожди, мать! - Васил встал со своего табурета.
  Он пригладил свои густые чёрные волосы уже обильно покрытые сединой.
 - Лазарь, подойди! - сказал Васил.
  Когда его старший сын приблизился к нему, он одел на его шею только что сделанный медальон: бронзовая монета с барельефом мужской головы на шёлковом шнурке.
- Спасибо, татко! - обрадовался Лазарь и начал внимательно рассматривать подарок.
- Теперь Гаврил! - произнёс отец и одел на шею своего среднего сына такой-же медальон.
- Живко, а этот для тебя! - Васил погладил по голове своего самого любимого. - Слушайте меня, синове! Эти монеты с изображением великого полководца Александра будете носить вместе с своими нательными  крестиками, не снимая, когда же у вас будут свои дети передадите им. А они, в свою очередь, своим … - он не смог закончить и зашёлся в кашле.
  На обед был горячий  фасолевый суп. Ели из общей глубокой глиняной миски деревянными ложками. Дети налегали на  ржаной хлеб, который их мать выпекла этим утром.
- Дождь закончился? - Васил прекратил есть и прислушался, - точно закончился! Слава тебе, Господи! - он положил ложку и несколько раз перекрестился.
- Мама, а что мы будем кушать перед сном!  - спросил  Гаврил.
- Баницу сделаю, - не думая ответила Христина.
- А я так давно уже хочу баницу! Чтоб в ней брынза была! - признался Живко.
« У меня три сына и все они не похожи друг на друга. Почему? - вдруг подумала Христина, - старший Лазарь внешне очень похож на меня: невысокий, светловолосый с зелёными глазами, с румянцем на щеках, как у девочки. Личико круглое, улыбчивый и очень спокойный. Гаврил же весь в отца, чернявый, худой, хотя ест много и пища у нас хорошая. Ушки оттопыренные, нос большой, как крюк дверной. Непоседливый: всё время он должен что-то искать да куда-то бежать. Живко, несмотря на то, что ещё очень маленький - выкройка с отца. Да и сердце у него доброе, как у Васила».
  Через плотные облака на небе появился кусочек яркого-синего неба. Дождя не было. Стоял густой запах цветущей акации.
  Из соседних домов, таких же бедных, из глины с соломенными крышами высыпали  детишки. Босиком они вместе с Лазарем, Василом  и Живко принялись измерять глубину луж, которые стояли на дороге.
- Хей! Хей! - вдруг послышались крики из-за поворота, - а потом и скрип колёс, и топот конских копыт по мокрой земле.
   Прямо на детей двигались десятка два вооружённых всадников, за ними две арбы с высокими колёсами, а потом ещё несколько человек на заляпанных грязью лошадях.
- Турки! - вскрикнул Лазарь. - Бягай, братя! Бягай!
- Бягай! Янычары! - раздался ещё чей-то юношеский голос, и дети бросились убегать кто-куда.
- Стойте! - закричал Тодор Стоянов, откуда то появившийся на улице  староста их села. Стойте!
  Но было уже поздно. Часть ребятишек уже исчезла, а других родители хватали за руки и уводили по домам.
- Беда! Беда! Это янычары приехали за девширме! - схватился за голову Васил.
- Девширме…. - Христина побледнела и очень тихо повторила:
- Девширме…
    С середины 15 века турки брали налог кровью (девширме)  со всех славянских народов, проживающих на территории Османской империи. Так и происходило сейчас в  этом маленьком селе в Болгарии, которая составляла часть  турецкой провинции  Румелия.
- Слюшь, Тодор, скажи всем, чтоб виходить! - с сильным  акцентом приказал янычар средних лет с глубоким шрамом на шее, одетый так-же как и остальные, но с саблей с золотым эфесом, в красивых кожаных ножнах с вышитым на них изречениями из Корана. - Скажи, чтоб не прятать своих мальчишек. Будут наказаны! Понять?
- Да, да , ага! Как тут не понять! - Стоянов, кланяясь до земли, пятился задом от знатного турка.
- Василовы, выходите на улицу со всеми своими сыновьями! Не вздумайте их спрятать или дать им убежать! Янычары тогда спалят всё село! - крикнул староста в их закрытую дверь и побежал дальше.
- Димовы, выводите сыновей! Колевы, выводите сыновей! Неча их прятать! Вся община пострадает! Выводите! Выводите! Петровы… А у вас одни девки… Можете не выходить! - раздавалось в тишине затаившегося села.
- Пошли! - вздохнул Васил и, взяв за руку Живко, вышел на улицу.
  За ним последовали Лазарь, Гаврил и Христина.
- Становитесь вдоль дороги! Вдоль дороги! Колевы, вы куда? Сюда! Сюда! - у старосты сел голос, и он хрипло визжал, - да! Да! Вот так вот! Сейчас ага посмотрит!
  Тучи исчезли, и на синем небе появилось солнце. От мокрых соломенных крыш, травы и цветов, вверх потянулись струйки пара. Стояла напряжённая тишина.
  Лазарь с любопытством смотрел на  спешившихся янычар. Все они были хорошо выбриты, но с аккуратными усами. На головах — белые высокие войлочные колпаки с свисающими сзади кусками материи. Впереди на них, в центре, закреплены деревянные ложки. Цветные кафтаны, бязевые рубашки и штаны. Сапоги из отличной кожи красного цвета. На боках — сабли или ятаганы, а у некоторых и пистолеты.
   У начальника янычаров  сапоги были жёлтые, а одежда - оторочена мехом. «Белка? Нет, не белка! Другой мех. Дорогой! На солнце каждая ворсинка блестит,»- думал Лазарь.
- Жители! На основание закона девширме, который для всех вас являться священным, мы забрать из общины пять мальчиков. Только из семей, который иметь трое сын или больше сын. За укрытие или обман — строго наказать всех, - громко объявил начальник янычаров.
  Сельчане молчали. Из-за спин солдат появился толстый мужчина в новом, но сильно заляпанном грязью халате и белой чалме.
- Кади, староста, сопроводить меня! - приказал начальник и пошёл вдоль шеренги выстроившихся мальчишек, за которыми стояли их родители.
- Этот! - он  указал пальцем на высокого Илью Илева.
- Этот! - кивнул начальник подбородком на Лазаря.
- Н-е-е-ет! Не-е-ет! - заголосила Христина и обняла своего сына.
  Солдаты бросились к ней. Выхватили из рук матери Лазаря и подвели к первой арбе.
- Не—е-е-ет! Синко! Синко! - рыдала Христина.
 Турецкий начальник, не обращая внимания на вопли женщины, медленно шагал вдоль шеренги.
- Этот! Этот! Этот! Этот!
  Заголосили другие матери. Над селом висел плач, слышались проклятия. Мужчины стояли молча, насупившись. Васил вытирал слёзы узкой ладонью.
  Выбрали десять мальчиков.
- Остальные могут уходить! - обратился начальник к Стоянову.
- Всё расходитесь! Расходитесь! Сейчас румели агасы  вместе с кади  назовут имена пятерых из десяти момчей (мальчиков), кого они  возьмут в янычары! Это будет честью для нашего села и их семей! - хрипло завизжал староста.
 Мужчина в чалме оказался кади (мусульманским судьёй). Он долго о чём-то говорил по турецки с начальником. Затем янычары стали в круг и туда начали заводить по-одному мальчиков.
- Василов, иди! Иди! - толкнул Лазаря в спину староста.
- Имя, фамилия, как зовут отца? - чисто, без акцента, на болгарском языке спросил кади.
- Лазарь Василов. Отец — Васил, - спокойно ответил Лазарь.
- Хорошо! Раздевайся! Снимай с себя всю одежду! - приказал кади.
- Не буду! - покраснел Лазарь.
- Снять! - заорал вдруг начальник.
   Лазарь медленно стащил с себя рубашку и штаны и от стыда прикрыл переднее место ладонями.
  Начальник медленно осмотрел его. Повернул  мальчика к себе спиной, затем лицом. Заставил открыть рот, затем нагнуться, поднять руки вверх...
- Здоров и крепок! Сколько имеешь лет?
- Десять, - горя от стыда, ответил Лазарь.
  Кади тоже смотрел на него и всё время  что-то писал гусиным пером на толстом листе бумаги, который на дощечке держал перед ним один из янычар.
- Крест сними! Медальон можешь оставить, - объявил кади, оторвав свой взгляд от пергамента.
  Христина, захлёбываясь от слёз, дала сыну в дорогу каравай хлеба, маслин в глиняном горшке и тёплую одежду. Потом крепко его обняла:
- Прощай, детятко моё! Прощай! Да храни тебя, Господь! - она крепко его поцеловала.
 Затем сына крепко обнял Васил. Погладил по спине и хотел что-то сказать, но у него не получилось. Вместо слов раздался всхлип, а затем надрывный кашель.
  Свой  нательный крестик Лазарь отдал Живко.
- Держи, брат! Мне не разрешили его носить. Пусть теперь у тебя будет два крестика.
  Живко разревелся.
- Не плачь, брат! - успокоил его Лазарь и обнял.
  Затем он поцеловал Гаврилу.
    Солнце уже пряталось за вершину горы, когда янычары вместе с пятью мальчиками, под громкий женский плач, покинули село.
  Ехали в темноте долго. Затем остановились. Янычары разбили лагерь. На костре зажарили двух барашков. По хорошему куску мяса выделили и мальчишкам. Потом спали до утра.
  На следующий день, когда солнце стояло уже высоко, прибыли к морю.
 Лазарь впервые увидел его. Особенно понравились ему корабли, стоящие у причалов в порту, а ещё синева воды и запах водорослей.
 Янычары отвели мальчиков на галеру. Начальник о чём-то долго говорил с капитаном. «Плохо, что я не понимаю турецкий язык!» - огорчился Лазарь.
  К вечеру другой отряд янычаров привёз на галеру ещё десятерых момчей. Самому старшему из них было всего восемь лет. Увидев заплаканные лица мальчишек, Лазарь и сам начал грустить. «Дома сейчас мама готовит что-то. Пахнет, как всегда, очень вкусно. На улице лает Топчо, а татко ставит заплатки на старых царвулях. А зачем плакать?  В селе сказывали, что янычар хорошо кормят и одевают, да ещё и деньги платят,» - успокаивал себя Лазарь.
 Ночью мальчишек собрали в маленьком помещении  кормовой надстройки галеры.
- Спать! - по-болгарски крикнул на них одноглазый турок в чалме с лицом изуродованным шрамами.
 Раздались крики, щёлканье хлыста, и галера начала двигаться. Пол ногами у детей стал пониматься вверх и вниз. Многие испугались и принялись громко рыдать.
- Мама! Мама! Мама! - кричали они.
- Хватить вопить! Спать мешаете! - строго прикрикнул на них высокий черноволосый юноша лет пятнадцати по имени Пётр, - своим нытьём вы уже ничего не измените! - он прислонился к борту и закрыл глаза.
  Его примеру последовал и Лазарь.
  Всю ночь галера быстро двигалась, разрезая своим носом волны, и  мальчишки качались, как на качелях: вверх, вниз, вверх, вниз.
  Утром их вывели на палубу и дали изюма, хлеба, оливок, два кувшина воды.
  Слева был виден обрывистый берег, покрытый скудной растительностью, а справа — только море. «Где же оно заканчивается?» - подумал Лазарь.
- Мне хочется стать капитаном корабля, но только не галеры, - обратился к нему Пётр, подставляя своё лицо свежему ветерку.
- А почему ты не хочешь быть капитаном галеры? - спросил Лазарь.
- Не хочу возиться с гребцами! Я слышал, что они всегда недовольны своей судьбой, ропщут, да бунт устроить могут. Ты чувствуешь как воняет под палубой? Это гребцы! Рабы! Они прикованы к вёслам. У них нет возможности встать и сделать свои дела, поэтому они ходят под себя. Потом живут среди собственного дерьма! Я хотел бы стать капитаном галеона. Сказывают, что у турков это возможно, только надо подчиняться старшим и учиться. - Пётр погладил своими широкими ладонями густые волоса цвета смолы и скривил тонкие губы.
  Всех мальчиков доставили в Константинополь и, сделав обрезание, обратили в мусульманскую веру.
  Теперь их называли «аджеми огланы» - чужеземные мальчики.
  Каждый день из большой казармы, где они жили,  их  забирали небольшими группами, а иногда по одному человеку и куда-то увозили. Зачем и для чего, никто ничего не объяснял. Вообще с ребятами в казарме много не разговаривали. Кормили три раза в день, приказывали спать с наступлением темноты и подниматься с восходом солнца.
  Как-то утром увезли Петра. Его теперь звали  Бабур. Перед тем, как взобраться на коня он  с чувством собственного превосходства хлопнул Лазаря по плечу:
- Бывай, Селим! Думаю, что ещё увидимся!
- Прощай, приятелю! - ответил Лазарь, который никак не мог привыкнуть к своему новому мусульманскому имени «Селим».
 А на следующий день забрали и его. Селиму пришлось ехать верхом на смирном старом коне. Сопровождали юношу двое молчаливых янычара на ухоженных красивых лошадях. Когда солнце закатывалось за горизонт, они подъехали к просторному каменному дому с черепичной крышей. Из его дверей выбежал невысокий худой мужчина лет сорока пяти и принялся кланяться янычарам. Потом они долго разговаривали. Селим вслушивался, но уловить о чём беседовали так и и не смог.
 Так он оказался в семье Асима и его жены Пинар. С ними ещё жил и брат Асима Енес. Это был глухонемой мужчина лет тридцати, очень сильный и ловкий.
  Асим был неграмотным и очень молчаливым человеком. За целый день он произносил всего несколько фраз и всё. Пинар — толстая, с тройным подбородком  женщина любила поговорить, но ей было  не с кем. Поэтому она беседовала с двумя собаками, а зачастую и сама с собой. Часто что-то рассказывала Селиму и улыбалась. Он ничего не понимал, но тоже улыбался  ей в ответ.
  В небольшом селе, где они жили, в самом центре, располагалась мечеть с высокой башней — минаретом. Теперь Селим по утрам просыпался от пронзительных криков муэдзина, призывающего правоверных к фаджр — предрассветной молитве. Он вскакивал со своего топчана и расстилал коврик для совершения намаза. Селим тихо шептал слова коротких  аятов (молитв), которым научил его Асим, не понимая ни одного слова.
  А после утренней еды, нужно было идти работать с хозяином и его братом в сад или виноградник, или в поле, где колосилась рожь. Его новая  жизнь ничем не отличалась от той прежней, когда он жил с родителями и братьями. Селима любили. Толстая Пинар всегда ему подкладывала за столом самые лучшие куски, улыбалась и гладила по голове, что-то при этом приговаривая.
  Зухр — полуденная молитва заставала их в поле. Они совершали намаз, затем ещё что-то делали и возвращались домой обедать.
 Затем Аср- послеполуденная молитва. Селим добросовестно произносил незнакомые слова, потому что Асим предупредил его, что за ним всегда наблюдает Аллах. За ложь, лень он накажет мальчика.
  Потом работали до магриба — молитвы, которую исполняют после заката солнца.
  Перед тем, как лечь спать муэдзин призывал совершить иша, ночную молитву.
  Так проходили дни за днями… Селиму было скучно. Поговорить не с кем, поиграть тоже.
   Наступила осень. Асим с Селимом срезали последний виноград в большие корзины, которые легко поднимал и уносил на плече  Енес. Было уже холодно. Иногда с неба сыпался мелкий противный дождь.
  У Селима  от холода посинели пальцы. Он дул на них, пытаясь отогреть. Иногда с силой тёр об суконные штаны.
  Прибежал Енес. Он возбуждённо что-то промычал и принялся показывать пальцами в сторону дома. Асим сразу же бросил работать и махнул Селиму рукой:
- Пошли со мной!
  У дома стояли три всадника в высоких янычарских шапках. Увидев приближающегося к ним мальчика, они дружно спешились.
  Невысокий с морщинистыми лицом улыбнулся и начал что-то говорить Селиму. Из всей его длинной речи мальчик понял несколько слов: работа, здоровье, отношение.
  Селим молча стоял и смотрел на всадников. Невысокий с морщинистым лицом что-то у него спросил. Селим улыбнулся. Невысокий снова что-то сказал. Мальчик не понял ни одного слова.
  У невысокого янычара морщинистое лицо перекосилось от гнева. Он принялся громко кричать на  Асима, топая ногой и указывая пальцем в серое небо.
  Селим понял, что янычар очень недоволен тем, что Асим не научил его до сих пор говорить по-турецки.
  Хозяин жалко оправдывался. От страха он даже начал заикаться. Потом кланяясь, вбежал дом и вернулся со всеми пожитками Селима в руках. «Забирают меня отсюда. Слава Богу, а то скучно здесь!» - обрадовался про себя мальчик.
  Селима привезли в сады Гюльхане, которые окружали дворцовый комплекс османского султана. Здесь, в укромном месте, располагался уютный домик под черепичной крышей, в котором жил Айтюрк. Ему было уже за пятьдесят. Невысокий, чуть полноватый, с печальными светлыми глазами,  с копной уже седых волос он тоже был когда-то анджем-огланом, но не попал в янычары. Турки увидели в мальчике способность учиться и учить других. Его сдали на воспитание в Эндерум ( Дворцовый центр подготовки управленческих кадров). Таких детей называли иг-огланы. После окончания сложного и долгого курса обучения Айтюрк служил  несколько лет чиновником при дворце, а затем его сделали одним из старших садовников султанских садов Гюльхане.
  Айтюрку каждый год привозили нескольких анджеми-огланов и старший садовник за короткое время обучал их грамоте, а также знакомил с цветоводством.
  Айтюрк был признанным знатоком тюльпанов, и его лично знал, и ценил сам султан.
  Селим жил в крошечной комнате с пятнадцатилетним Ахметом, тоже анджем-огланом. Этот тихий парень находился на обучении у Айтюрка уже шесть лет. Старший садовод по приказу главного смотрителя садов  Гюльхане готовил из Ахмета  цветовода высокого уровня.
  Айтюрк  всю свою жизнь посвятил изучению тюльпанов и поэзии. Он писал такие красивые стихи, что их даже читали султану и его любимым жёнам.
    В доме убирал теперь Селим, а Ахмет ходил за покупками и готовил еду. Мытьё посуды стало обязанностью новенького. Селим не роптал. Ему было так интересно находиться рядом с обаятельным и умным Айтюрком, что он был готов на всё.
 К началу весны Селим уже довольно бегло говорил и понимал почти всё услышанное. Вот только с письмом ему приходилось тяжело. Его пальцы дрожали от напряжения, когда он выводил буквы  чёрными чернилами , которые здесь называли тушью, на толстой бумаге. От этой дрожи с кончика прекрасно заточенного гусиного пера всегда скатывалась предательская капля и оставляла жирную безобразную кляксу. Селим от досады охал. Айтюрк горестно вздыхал и в очередной раз успокаивал:
- Сынок, не дави на перо так сильно! Освободи свои пальцы от напряжения! Они у тебя сейчас  как деревянные, а должны быть эластичными и лёгкими  в движении.
  Наставник брал пурпурную самаркандскую бумагу и золотыми чернилами выводил каллиграфическими буквами очередной стих для султана. Получалось у него быстро, легко и совсем непринуждённо.
- Вот вот, сынок! Полное расслабление, погружение в твою работу и всё у тебя получится. Ты меня понял?
- Да, учитель! - с готовностью отвечал Селим и макал кончик гусиного пера в баночку с тушью
 Писал одну, иногда даже две фразы и… вновь чёрное пятно…
- Оставь на сегодня, - с горечью приказывал ему Айтюрк, и его глаза становились ещё печальнее. Он всегда сильно переживал неудачи своих питомцев.
  Наступила пора посадки луковиц тюльпанов. Айтюрк привёл Селима и Ахмета в маленький домик. Здесь, на полках, стояли десятки плоских ящиков, где в один слой лежали луковицы.
- Читай их имена! - приказал он Селиму.
  Мальчик подошёл к полкам и принялся читать бирки на ящиках:
- Райский свет, Несравнимая жемчужина, Ткань любви, Роза зари, Источник жизни…
- Молодец Селим! Прочитал и произнёс правильно! Теперь нам надо посадить луковицы таким образом, чтобы тюльпаны выросли правильными и красивыми. Ведь эти цветы должны быть длинными и тонкими с острыми лепестками в форме кинжала. Это классический тюльпан. Все остальные — вырожденцы и следует от них избавиться. Величайший поэт Джалаладдин Руми написал в одном из своих стихотворений: «Декабрь и январь прошли. Подходят тюльпаны. Пришло время посмотреть, как деревья качаются на ветру, а розы никогда не отдыхают».
- Какое красивое стихотворение! - с восхищением воскликнул Селим.
- Да, ты прав сынок! Красивое, совершенное  и законченное по своему смыслу. Я ещё хотел бы добавить, что тюльпан можно сравнить с течением нашей жизни — он распускается и быстро увядает, так же как и быстро покидает этот мир человек, - печально произнёс Айтюрк.
 Селим старался, сажал луковицы быстро и аккуратно, за что заслужил похвалу от наставника.
- Молодец! Молодец! У тебя сейчас пальцы работают так, как надо. Уверен, что скоро это произойдёт и с письмом.
  После посадки тюльпанов Селим помогал Ахмету ухаживать за розами. Здесь он тоже удостоился добрых слов от Айтюрка.
  Селим выходил в город один раз в неделю, когда они втроём посещали баню Чемберлитас. Турки называли бани  хамам. Так вот хамам Чемберлитас находилась совсем недалеко от садов Гюльхане: рядом со Святой Софией, дворцом Топкапы и Голубой мечетью.
  В первые свои выходы в город, увидев на улицах янычар, он инстинктивно настораживался. Внутри у него всё замирало… Но прошёл всего один год, и  Селим смотрел на людей в белых высоких головных уборах из войлока  уже с восторгом. Ведь его наставник столько интересного рассказал об этих мужчинах, посвятивших себя защите ислама и служению султану.
- Запомни, Селим, что янычары — это боевое братство людей. Что такое братство? Это значит, что все янычары — братья: делят всё по братски - от неудач до великих побед. От страданий до наслаждений.   Для того, чтобы сохранять свои традиции они не имеют права жениться и иметь бороды до тех пор, пока не оставят военную службу по каким-либо причинам.  Ты же знаешь, брат закроет брата своим телом от удара врага во время битвы, брат вынесет раненого брата с поля брани. Когда ты, Селим, станешь янычаром у тебя сразу же появится тысячи таких братьев.
  От этих слов у мальчика сладко замирало сердце…
  По вечерам, особенно зимой, кроме изучения Корана,  Айтюрк рассказывал своим ученикам об истории возникновения янычарского корпуса.
 Селим с нетерпением ждал этих моментов.
 За окном хлещет холодный зимний дождь, а в доме уютно. Учитель, Ахмет и он сидят на подушках рядом с небольшой изразцовой печью, в которой пылают дрова.
- Впервые набор янычар из детей неверных был произведен в 753 году Хиджры (1353 году от Рождества Христова. Примечание автора). В то время армия Сулейман паши Гази завоевала византийский город Болайир (расположенный на Галлиполийском полуострове). Сулейман паше не хватало солдат, поэтому и набрали 1000 человек из числа детей гяуров и сделали из них вспомогательные  воинские подразделения. Даже жалованье им определили в 2 акче! - Айтюрк в знак важности этого момента покачал по сторонам своим указательным палец правой руки.
- А когда их назвали янычарами? - непроизвольно вырвалось у Селима.
-  Тогда, когда был изобретён янычарский кече или бёрк — головной убор для янычар. Он и правда великолепен — высокий из белого войлока со свисающим сзади куском ткани, который символизирует  рукав дервиша Бекташи, благословляющего янычара. А само слово янычар обозначает «новый воин», но мне больше нравится «новый слуга». Ведь всем мы слуги султана и рабы Аллаха!
  Со временем войско янычар стало рукой и крылом Османской династии, вот поэтому султаны не жалеют трудов своих ради сохранения его и соблюдения его законов. В свою очередь янычары  жертвуют своими душами и жизнями во имя веры и государства.
- Учитель, а почему янычары не имеют права жениться? - Ахмет каждый раз задавал этот вопрос, и Айтюрк терпеливо на него отвечал.
-  Женатый солдат думает о семье, а холостой только о службе султану. Безбрачие — это основной закон закон янычар. Но неженатому воину необходимо место для житья. Вот поэтому были построены «ода». Центр всей жизни этой казармы- монастыря сосредоточен вокруг котла. Для янычара котёл это не только кухонная принадлежность, но и воинская святыня, как знамя во многих армиях  других стран.
- А почему так? - Селим никак не мог понять почему обыкновенный котёл служит для приготовления пищи и в тоже время является святыней.
- Как почему? Ведь путь к сердцу янычара лежит через его желудок! Так было раньше и так будет всегда! - Айтюрк хотел было что-то добавить, но в это время с минаретов послышались крики муэдзинов, призывающих правоверных совершить  иша - ночную молитву.
  Прошло ещё семь лет…
  Селим прекрасно писал и читал. Знал некоторые суры Корана наизусть. Научился ухаживать за тюльпанами, розами и многими кустарниками. Ахмет уже давно жил самостоятельно и получил должность смотрителя Сада роз.
  Айтюрку привезли двоих анджеми-оглы для воспитания.
- Селим, пришло твоё время сделать выбор, что ты будешь делать дальше. Я могу рекомендовать тебя на должность садовника. С твоими способностями тебя возьмут без каких-либо проволочек  или ты по-прежнему мечтаешь о военной службе? - спросил он своего ученика.
- Учитель, я хочу стать янычаром! - без размышлений ответил Селим.
- Это твоё право! Стань им! - благословил его Айтюрк.
  Теперь Селим назывался бедергяк — и али (кандидат в янычары) и служил он в качестве мальчика на побегушках. В его обязанности входила уборка оды (казармы), где располагалась орта талимхане ( орта - воинское подразделение типа полка), которая являлась школой стрельбы из огнестрельного оружия. Также Селим чистил обувь янычаров орты и гостей из соседних од, мыл кухонную посуду, колол дрова, зажигал и гасил светильники, ходил на базар за продуктами. К нему присматривались. Частенько сильно загружали работой, чтобы проверить на что  Селим способен. Юноша мужественно переносил все невзгоды, никогда не жаловался и  беспрекословно выполнял все приказания  командира орты чордбажи -баши, других офицеров, унтер-офицеров и янычаров — ветеранов (коруджи).
 ( Чин чордбажи-баши соответствует званию полковника. Переводится с турецкого как «суповар». Примечания автора).
Через два года он стал  янычаром -йолдашем ( Йолдаш переводится с турецкого как «странствующий товарищ». Примечания автора), получив свой первый чин - эшкинджи.
  Теперь Селим носил верхний кафтан — долама -мокмалу красного цвета,  жёлтый нижний кафтан — долама,  зелёные бязевые штаны -чагшир и  сапоги из мягкой кожи цвета спелого апельсина. А на голове у него был надет белоснежный войлочный кече, о котором Селим так долго мечтал.