Наследие Арна. Время Ярла. Гл. Третья. Ч. Вторая

 Ульф Фаси, отец йонкера Карла, умер о кашля, а его кузен Биргер сын Магнуса стал ярлом, и молодой человек жил теперь в постоянном страхе. Ныне, когда конунг Эрик быстро и внезапно скончался, словно от яда,  страна обрела еще одного ребенка-конунга, а вся власть в королевстве оказалась в руках ярла Биргера.

   Йонкер Карл осознавал, что надо бежать из страны, и как можно скорее. Он сомневался, стоит ли ему присоединяться к Кнуту сыну Магнуса, Кнуту сыну  Фольке, Филиппу сыну Кнута, брату казненного Хольмгейра, и остальным юнкерам, говорившим о восстании. Лишь одно было ясно наверняка —  если ярл Биргер доберется до него, жить ему останется всего ничего. И все же, вопреки здравому смыслу, он приехал в Бьёльбо проститься со своей старой матушкой. На следующей день к нему прибежали друзья с предупреждением, что со стороны Ульвосы на бешеной скорости мчится всадник в синем плаще. Это мог быть только ярл, вернувшийся морем в Сёдерчёпинг, а оттуда пересевший на речное судно до Ульвосы.

  Карл вскочил в седло и помчался прочь, сломя голову. Совсем скоро он заметил погоню. Его преследовали шестнадцать всадников из Форсвика, сокращая расстояние с каждой минутой. Он знал, что обычный человек, вроде него, никогда не сможет ускользнуть от этих всадников, следующих за ним по пятам, и теперь можно распрощаться с жизнью.

  Остановившись, он помолился, стараясь последними в его земной жизни словами не прогневать Божию Матерь, но попросить искупления, прощения грехов и, если возможно, извинения за то, что теперь  он умрет как грешник, долго пренебрегавший исповедью, Он обнажил свой меч, готовый встретить смерть как подобает мужчине, а не как позорным трусом.

   Эскадрон Фолькунгов приблизился и, окружив его на расстоянии полета стрелы, остановился. Никто не вытащил меч, а всадник с синей повязкой командира медленно подъехал к нему и вежливо объяснил, что они не собираются отнимать у него жизнь. Ярл всего лишь желает поговорить с ним, и строго приказано доставить им его в целости и сохранности обратно в Бьёльбо.

  Йонкер Карл решил поначалу, что ярл хочет получить удовольствие, увидев, как его голова падет под топором палача. В отчаянии он поделился своими зловещими подозрениями, на что командир лишь рассмеялся, растолковав ему, что если бы ярл имел подобное намерение, он прискакал бы один и сделал это собственной рукой. Кроме того, он просил передать, что дает свое слово чести, а слово ярла  дорогого стоит.

  Это верно, подумал юнкер Кнут. О Биргере сыне Магнуса можно сказать много плохого, но слову своему он не изменял никогда.

  Час спустя он стоял перед ярлом, как  свободный человек, с мечом на поясе.

— Время дорого, мой молодой родич, — начал Биргер вместо приветствия. — В Нёсе меня ожидает мой сын, конунг. И все же я рад видеть тебя, и это стоит того, чтобы я опоздал. Зачем ты бежал, увидев меня?

— Потому что ты  королевский ярл, а моя голова отныне ценится так же мало, как голова Хольмгейра сына Кнута — с вызовом ответил йонкер Карл.

— Думаю, ты не прав. У меня есть к тебе предложение, и лучше сделать его сейчас, когда ты стоишь передо мной свободным, чем потом, когда ты будешь связан и побежден. С Божьей помощью я спасаю тебя от великого несчастья.

— Если бы Бог был со мной, мой отец прожил бы еще два года, и тогда конунгом стал я, а не твой сын Вальдемар, —  йонкер Карл гордо вскинул голову.

— И тут ты не прав, — тихо заметил Биргер. — Нам не ведомы пути Господни. Но смерть твоего отца ничего бы не решила, проживи он хоть год или два. Важно то, что наш конунг Эрик умер молодым и не оставил сына. Ты никогда бы не стал ярлом после своего отца, а уж тем более, не получил корону, будь у нас с конунгом Эриком возможность за двадцать лет осуществить все задуманное. Так что прислушайтесь к моему предложению, у нас очень мало времени.

— Я слушаю тебя, ярл Биргер.

— Примирись со мной, здесь и сейчас. Ты получишь место в королевском совете. Не связывайся с молодыми людьми, ты знаешь, о ком я говорю. Если они восстанут против меня, то скоро все до единого лишатся головы, ибо они и теперь поступают глупо, сговариваясь о мятеже. Мы с тобой близкие родичи и я хочу, чтобы ты был рядом со мной.

— Вы с моим отцом до конца ненавидели друг друга, — возразил йонкер.

— Ты хочешь сказать, что унаследовал эту вражду? Что ты человек без собственной воли и разума?

— Откуда мне знать, что у тебя на уме.  Может, ты просто хочешь выиграть время, а потом заберешь мою голову, — с горечью ответил йонкер Карл.

— Твоя прямота достойна уважения. Но во-первых, ты все еще жив. Во-вторых, у меня есть предложение, и услышав его, ты должен понять, что я доверяю тебе и действительно хочу, чтобы ты был рядом, а это значит больше, чем место в королевском совете. Слушай внимательно. Скоро мою дочь Рикиссу повезут в Норвегию как невесту конунга Хокону. Эта свадьба имеет решающее значение для очень многих вещей. Однако я сам буду занят другими, более срочными делами и не смогу возглавить свадебную процессию. Поэтому смиренно прошу тебя благополучно доставить мою дочь к норвежскому конунгу.

  Как ни старался  йонкер Карл выказывать гордость перед  человеком, державшим в руках всю полноту власти в королевстве, он лишился дара речи от этого совершенно невероятного предложения. Ярл доверял ему жизнь своей дочери. Никто не мог бы оказать большее доверие другому.

   Молодой человек лишь успел поклониться в знак того, что принял эту почетную миссию, как ярл встал, бросился на улицу к ожидавшей его лошади и по пути к двери крикнул Карлу, чтобы тот оставался со своей матерью и ждал его в безопасности в Бьёльбо. Потом он исчез, а снаружи, во дворе лишь слышалось, как он пришпоривает коня в бешеный галоп.


                *   *   *
   В Нёсе Биргер нашел свою семью в добром здравии под охраной трех эскадронов Фолькунгов и королевских сторонников, стекавшихся в замок. Дети и жена кинулись обнимать отца и мужа, до смерти напуганные нависшей над ними смертельной опасностью.

  Среди приверженцев конунга Биргер узнал уппландского дворянина Ивара Бло из Грёнеборга; именно он помог юному Вальдемару получить трон. Ему  удалось увести мальчика от камней Муры так же быстро, как и привести  туда, не дав возможности ни одному юнкеру сообразить, что можно перехватить мальчишку и убить его.

  Биргер восхищенно слушал этого немногословного человека, которого, несомненно, считал своим другом, хотя тот был всего лишь не очень родовитым уппландцем. Почему он совершил это доброе дело? Конечно, он рассчитывал на королевскую награду, но все же, почему он ввязался в это смертельно опасное дело?

   Ивар Бло  пожал плечами. Он не имел никакого отношения ни к одному претенденту из Фолькунгов, а просто выбрал того, кто нанесет наименьший вред королевству. Против любого юнкера или мальчика, мать которого была из венценосной семьи Эриков, а отец — Фолькунг, поднялся бы мятеж — таких претендентов было сколько угодно, а он должен был выбрать того из них, чье возвышение приведет к небольшим потерям.

    Сделать выбор было несложно, признался угрюмый Ивар Бло. Ярл конунга с войском и кавалерией отправился за море в крестовый поход. Вернись он как мститель и все королевство заполыхает пожарами. Но если ему придется лишь защищать своего сына-конунга, все обойдется малой кровью. Это же так просто.

    Биргеру осталось удивиться, как доступно уппландец объяснил сложные вещи.  Безусловно, избрание юного Вальдемара на камнях Муры стало первым и важнейшим шагом на пути к власти. Следом должна пройти коронация, а значит, церковь вынуждена будет благословить нового конунга, затруднив бунтовщикам привлечение новых сторонников.

    Биргер организовал поспешную коронацию в соборе Линчёпинга. Он не стремился сделать ее грандиозной, кроме того, архиепископ Ярлерус бежал вместе с мятежниками и короновать Вальдемара пришлось напуганному и невежественному  епископу Векшё. Как только прошло коронационное торжество, мятежи в северных районах начали утихать. Будь молодые заговорщики чуть решительнее с самого первого дня, возможно, они смогли бы захватить Вальдемара уже на ярмарке в Вестра-Аросе или, по крайней мере, во время его избрания у камней Мура.

   Ныне опасность миновала, но Биргер продолжал следить за событиями на Севере. Его разведчики докладывали, что уже знакомые им молодые люди бродят из края в край, разглагольствуя о несправедливости и утверждая, что сам Господь призывает к новому мятежу, чтобы  скинуть мальчишку Вальдемара, хотя призывы так и остаются просто словами, семенем падавшими на голые камни. Небогатые шведы более думали о переселении на восток, а господа придерживались мнения, что любая попытка бунта против ярла и его всадников закончится новыми пожарищами по всему Уппланду.

     Между тем, воинам конунга удалось схватить Филиппа сына Ларса, одного из самых ярых бунтовщиков, когда тот появился в Нючёпинге для вербовки сторонников. Филипп, ближайший друг обезглавленного Хольмгейра сына Кнута, объявлял его мучеником и святым.

  Как только Филипп со связанными руками и скованными под брюхом лошади ногами предстал пред разгневанным ярлом, повелевшим отвести его палачам, вмешалась Ингеборг, умоляя проявить милосердие, и ярл от имен конунга приговорил его на вечное изгнание. Даже по прошествии многих лет, встретив этого человека в королевстве, всякий мужчина обязан был лишить его жизни. 

  Наконец, в стране воцарилось обманчивое спокойствие, и дела при дворе пошли свои чередом. Для юного конунга Вольдемара заказали новую корону.   На коронации в Линчёпинге пришлось воспользоваться короной конунга Эрика, которая оказалась так велика, что  даже слегка оттопыренные уши Вальдемара не смогли помешать ей свалиться ему на глаза именно в тот момент, когда он приготовился принести королевскую присягу.

   Крестовый поход в Тавастии проходил спокойно и более-менее гладко. Тавастийские племена предприняли последнюю  попытку  ответного удара, призвав на помощь Новгород, но в течение недели кавалерия Фолькунгов атаковала наступающую вражескую рать, нанося ей  булавочные уколы, так что войску неприятеля  пришлось повернуть назад, а шведская армия одержать победу, избежав  решающего сражения.

     В дни эфемерного мира Биргер отправился в Форсвик искать примирения с рыцарем Сигурдом, мужем Альды. Если он сумел примириться с юнкером Карлом, своим предпоследним врагом, то рыцарь Сигурд остался его последним недоброжелателем, с кем он предпочел заключить союз, нежели лишать его головы. Сойдя с корабля на нижней пристани Форсвика, Биргер неприятно удивился, узнав, что у рыцаря Сигурда внезапно нашлись дела в его крепости Лена. Первой его мыслю было немедленно спуститься к лодке и вернуться домой, но благоразумно подавив свой гнев, он на два дня остался гостем Альды дочери Арна, с упрямой настойчивостью восстанавливая их старинную дружбу.

    Теперь забота о Форсвике легла на плечи Альды, как когда-то ее матери Сесилии Россы. Ее светлые волосы подернула седина, и порой она начала задумываться о смерти.

  Она родила Сигурду двух дочерей и сына. Старшая дочь, Сесилия, вела благословленную Богом жизнь с Ардусом сыном Ибена. Молодая женщина занималась счетами и документами, а он был главным кузнецом Форсвика. У них родился сын по имени Ариф и дочка Мона, и оба заправляли поместьем.

  Другая их дочь, Ульрика, вышла замуж за Эрленда сына Бенгта из богатейшего клана Спаре на севере Сёрмланда.

   Единственный сын, Роланд, с пяти до семнадцати лет  прошел тяжелую военную подготовку в Форсвике, а теперь почти все время проводил в крепости Лена. Естественно, больше всего на свете он хотел стать рыцарем, как его отец.

    Сидя за бутылкой вина, они болтали, как в детстве.  Им было хорошо друг с другом и оба сожалели, что им не хватило благоразумия встретиться  раньше.  Полное примирение состоялось и Биргер внезапно заплакал, жалуясь на грубость Сигурда, покинувшего при его появлении Форсвик.

— Я сглупил тогда, — грустно пробормотал он. — Перепил и наговорил много лишнего, но ведь с тех пор столько воды утекло.

  Со слезами на глазах он уверял ее, что хочет сделать Сигурда, последнего живого ученика Арна сына Магнуса, маршалом королевства. Может быть, именно таким образом он получит его прощение.

  Альда была вовсе не так уверена. Как болезненно гордый человек, Сигурд не мог смириться с тем, что он всего лишь сын освобожденного раба. С самого детства его окружали самые именитые молодые люди Фолькунги, хвастая своим происхождением. Кроме того, его огорчало, что дети взяли имя матери, а не его, и в минуту отчаяния и гнева он признался, как обидно ему, что Сесилия Росса запретила назвать их сына Арном.

   В вечер вспыхнувшей между ними вражды Биргер самым жестоким образом ударил по столь чувствительной его ране и она до сих пор не затянулась.

   Перед отъездом Биргер попросил у Альды  двух молодых людей, которые начнут обучать молодого конунга военному мастерству, которому можно научиться только в Форсвике. Было бы немыслимо отправлять мальчика на изнурительную десятилетнюю учебу. Это не касалось Магнуса, характером и внешностью походившего на отца.  Изнеженный  Вальдемар, похожий на мать, был совсем другое дело. Тем более он все же был конунгом.

  Покидая Форсвик и тепло простившись с Альдой, он первым делом подумал о поездке в замок Лену, решив раз и навсегда  примириться с Сигурдом. Он попытается убедить их сына Роланда, что носить имя  Сигурда, в честь одного из величайших воинов и рыцарей королевства, — более достойно для мужчины, чем имя матери.

   Однако дела королевства требовали его присутствия и он решил отложить на время  слишком мучительный для него визит в Лену.

    Очень скоро он горько пожалеет об этом.

  По прошествии года Биргер осознал, насколько сильно недооценивал ненависть  к себе молодых людей и их стремление к власти. Поначалу не было и намека на то, что они смогут поднять северян на новый мятеж. От своего друга, короля Норвегии Хокона, Биргер получал послания, в котором тот подробно рассказал, как мятежники один за другим, и в первую очередь Филипп сын Ларса, изгнанный из королевства, обратились к нему за помощью и получали отказ. Конунг Хокон оказался далеко не из тех, кто изменяет своему слову. Вместе с тем он твердо указывал, что пришло время скрепить дружбу браком дочери Биргера, Рикиссы, и его сына, Хокона Младшего.

  Рикиссе исполнилось четырнадцать, но отец продолжал считать ее нежным цветком, слишком ранним для брачного ложа. Однако теперь свадьба становилась делом более важным, чем заботы о брачной ночи юной невесты. Речь шла о защите королевства.

  Время давило, поскольку от и от собственных шпионов он узнал, что повстанцы по материнской или отцовской линии все до одного Фолькунги. Более того, Биргер выяснил, что один из них, Кнут сын Магнуса, один из самых ближайших его родичей, стал именовать себя конунгом Кнутом.

   Уже одно это должно было бы внушать беспокойство. Мало того, Биргер получил сведения, что группа мятежников, твердо веря в свою победу, колесила по обширным территориям севера и грабила на своем пути каждую церковь, выгребая все золото и серебро. Было ясно как день, на что пойдет награбленное богатство, и это поистине внушало страх.

  Молодые смутьяны не могли собрать сильное войско в королевстве, где у них было слишком мало сочувствующих, и тогда они двинулись в Силезию к югу от Дании, собираясь оплатить украденным золотом и серебром наемное войско и всадников.

  Война стояла на пороге и, будучи королевским ярлом, Биргер начал собирать армию пехотинцев и лучников, отправив ее к старой деревянной крепости Квинеста на юге Западного Гёталенда. Он был в прекрасном расположении духа, ни секунды не сомневаясь в победе над наемными рыцарями. И хотя половина его эскадронов находилась за Балтикой в Тавастии, он был уверен, что разметает врага и с половиной конницы Фолькунгов.

  Все его внимание сосредоточилось на разведчиках, отправленных вслед за мятежниками, дабы  заранее выведать все их планы, и он совершенно перестал думать о самом простом — сборе атакующей кавалерии.

  Вскоре это стало известно, что  наемная армия прибудет из датской Ютландии, и корабли переправят ее через море в Халланд, именно поэтому Биргер направил свое войско на юг, намереваясь нанести молниеносный удар по врагу, прежде чем тот успеет переправиться и начнет грабить, убивать и жечь.
 
   Наконец, пришла пора отправить любимую дочь Рикиссу к конунгу Хокону. Как он и обещал, свадебный кортеж  возглавлял  юнкер Карл,  его сопровождали епископы Ларш из Скары и Магнус из Вестр Ароса. Поскольку война стучалась в дверь,  Биргер не смог сам отправиться в Осло, и все же он обеспечил Рикиссе  почетный эскорт из нескольких эскадронов с  ферм Фолькунгов  Восточного Гёталанда и Бьёльбо.

  Теперь оставалось лишь собрать кавалерию в  Западном Гёталанде и двинуться на юг в ожидании единственного и решающего сражения. Настало время отправиться в Лену и примириться с рыцарем Сигурдом, верховным главнокомандующим всех всадников Фолькунгов Западного Гёталенда.

   Их встреча стала словно опрокинутый на него ушат ледяной воды. Рыцарь Сигурд ясно дал понять, что врагами на этот раз были  не просто какие-то Фолькунги, а Фолькунги выходцы из Форсвика. Каждый из них поклялся ни при каких обстоятельствах не обнажать меч против форсвикера. Поэтому ни один всадник Западного Гёталенда не последует за Биргером в его гражданской войне между родичами и выпускниками Форсвика.

  Как Биргер ни пытался убедить его, что это никакая не гражданская война, что армия противника состоит в основном из иностранных наемников, Сигурд оставался неумолим.

    Со слезами на глазах Биргер пытался умилостивить  Сигурда и помириться с ним, но все разговоры о дружбе, о воде, которая утекла за эти годы и тому подобные заклинания проносились мимо ушей рыцаря. Биргеру казалось, что в его глазах он видел не только упорное желание сохранить клятву верности форсвикера. Он догадывался, что за его упрямым сопротивлением стоит глупая юношеская вражда, не забытая гордым Сигурдом  до сих пор.

   У Биргера совсем не осталось времени на продолжение спора, он сдался и поспешил за своим войском  в Квинесту. Путешествие получилось безрадостным. Он побеждал много раз, иногда  самым неожиданным образом. Освобождая Любек, он сделал своим оружием продовольствие. В Тавастии он победил толпой бедных переселенцев и милосердием. Как бы то ни было, он привык побеждать с кавалерией и ему не могло прийти в голову, что когда-нибудь он сможет одолеть армию всадников одной пехотой. На первый взгляд, это было невозможно.

     В те два дня своей одинокой скачки на юг он с горечью сознавал, что все, к чему он стремился, может рухнуть в одночасье. В королевстве наступил мир, на троне сидел Фолькунг,  он начал, наконец, воплощать в жизнь великое наследие Эскиля. И вот теперь он может потерять все.

  Он не ждал пощады от победителей. Что касается его, то смерть не внушала ему сильного ужаса, больше его пугала мысль, что сделают юнцы, опьяненные радостью победы, с его сыновьями, когда  достигнут северных провинций, а голова ярла, насаженная на копье, будет возглавлять группу знаменосцев.
 
   Ему было больно от сознания, что мятежники решили перевернуть все с ног на голову не только от жажды власти, одной из причин было нежелание подчиняться новым мирным законам. Именно они лишали молодых воинов права колобродить по стране, насиловать женщин  и брать все, что им понравиться при поддержке закона. Возможно, их яростный гнев против него коренился в этом, а не его многократных  победах над их родичами.

В  отчаянии он закрыл глаза, остановился и спешился. Он стоял посреди дубравы на равнине к югу от Скары. Вокруг не было ни души. Никто не видел его безнадежной тоски, страха или сомнений во всем, ради чего он жил вплоть до этой последней поездки навстречу смерти.

« А что бы сделал сейчас мой благословенный родич Арн, у которого на все имелся ответ», — пробормотал он себе под нос.

В лесу было тихо, лишь слабый ветерок шелестел в кронах деревьев.

  Внезапная уверенность в своей силе, словно ярость или прорывающиеся весенние шлюзы, мощной волной нахлынула на него. Он не знал, говорил ли с ним голос Бога, святого Арна или кого-то еще, но к нему вернулась вся его  решительность.

   Он перекрестился и пал на колени. Краткая молитва наполнила его убеждением, что Бог не допустит, чтобы добро проиграло самодовольству и эгоизму. Перекрестившись вновь, он услышал в своей голове громкий голос на языке Бога: In hoc signo vinces! {Сим победишь (лат.)}

   Эти слова произносил перед битвой святой Арна, на простом языке они означали: Во имя креста ты непобедим.

  Вскочив на своего резвого черного жеребца, он стремительно помчался на юг.