Анжелика в Версале

 Глава 18

Ночь напролет Анжелика не смыкала глаз. Утром она отправилась к мессе и вышла из церкви очень спокойной. Никакого решения она так и не приняла. Поэтому когда во второй половине дня настал час прогулки по Кур-ля-Рен, Анжелика села в свою карету, еще не имея в голове какого-то определенного плана действий.
По дороге она постаралась взять себя в руки. Сама не зная почему, в тот день Анжелика с особой тщательностью отнеслась к выбору туалета, и теперь, теребя мягкий фай и нежный шелк, вдруг поймала себя на мысли: почему именно сегодня она надела этот новый чудесный наряд с тремя рядами юбок цвета конского каштана, сухих листьев и нежной зелени? Тонкая паутинка золотого шитья, оттененного жемчугом, словно переливающаяся сеть оплетала верхнюю юбку, шлейф платья и корсаж. Кружева воротника и рукавов отливали тем же зеленым цветом и повторяли рисунок вышивки. Эти кружева Анжелика специально заказала в мастерских Алансона [43] , а рисунок для их узора выполнил лично господин де Муан, придворный художник по тканям. Подобный туалет, строгий и роскошный, предназначался для собраний знатных дам, таких, какие устраивала мадам д’Альбре и где светские беседы никогда не носили оттенка фривольности. Анжелика знала, что по цветовой гамме это платье самым восхитительным образом подходит к ее коже и глазам, хотя она и выглядит в нем чуть старше.

Но почему она надела именно его для обычной послеобеденной прогулки? Надеялась ли она ослепить равнодушного Филиппа или внушить ему доверие строгостью наряда?.. Анжелика нервно обмахнулась веером, чтобы остудить жар, воспламенивший щеки. Хризантема сморщила свой маленький влажный носик и бросила на хозяйку озадаченный взгляд.

— Кажется, я собираюсь наделать глупостей, Хризантема, — задумчиво проговорила Анжелика. — Но я не могу отказаться от своих планов. Да, я действительно не могу от них отказаться.

Затем, к великому изумлению собачки, она закрыла глаза и откинулась на подушки кареты, как будто бы совершенно лишившись сил.

Подъехав к ограде Тюильри, Анжелика внезапно оживилась. Сверкнув глазами, она посмотрелась в маленькое зеркальце тонкой работы, висевшее у нее на поясе, и проверила свой макияж. Немного черной краски на ресницах, чуть-чуть красной — на губах. Она не позволяла себе ничего лишнего. Анжелика не белила лицо: она очень быстро поняла, что теплый, естественный цвет ее кожи восхищает мужчин больше, чем напудренные фарфоровые лица модниц. Ее зубы, тщательно натертые порошком из цветков дрока и прополосканные прокипяченным вином, сияли белизной.

Госпожа Моренс улыбнулась своему отражению.

Потом взяла на руки Хризантему и, поддерживая шлейф платья, миновала ворота Тюильри. В какой-то момент она решила, что если Филиппа не окажется в парке, она откажется от борьбы. Но он был там. Она заметила его около Большого партера в свите принца Конде, громко рассуждавшего о чем-то в своем излюбленном уголке сада, куда приходили многочисленные зеваки, чтобы взглянуть на прославленного полководца.

Анжелика смело направилась к группе придворных. Она решила, что сама судьба привела Филиппа в парк Тюильри, и потому у нее получится исполнить задуманное.

Вторая половина дня радовала свежестью и чудесной погодой. Только что прошедший дождик прибил песок и отлакировал первые листочки на деревьях.

Анжелика шла вперед, здороваясь и улыбаясь. Про себя она с досадой отметила, что ее платье самым ужасающим образом не сочетается с костюмом Филиппа. В тот вечер маркиз, обычно предпочитавший светлые тона, неожиданно вырядился в необыкновенный жюстокор кричащего ярко-голубого цвета, многочисленные петлицы которого были густо затканы золотом. Филиппа по праву считали одним из законодателей моды, и сегодня он опять задал тон остальным, облачившись в костюм нового покроя, широкие и длинные полы которого отодвигали назад шпагу.

Манжеты его наряда отличались изысканной красотой, а короткие штаны без привычных рюшей плотно облегали колени. Мужчины в старомодных рингравах краснели при встрече с этим модником. Великолепные алые чулки Филиппа с золотыми стрелками прекрасно гармонировали с красными каблуками кожаных башмаков, украшенных алмазными пряжками. В руке Филипп держал бобровую шляпу с низкой тульей столь тонкой выделки, что мех ее напоминал отполированное старое серебро. Перья на шляпе тоже были небесно-голубыми. Молодой человек только что появился в парке, и потому весенний дождь не испортил его костюма и не нарушил этот лазоревый шедевр.

В ниспадающем на плечи светлом парике Филипп дю Плесси-Бельер напоминал величественную экзотическую птицу.

Анжелика поискала глазами крошку Ламуаньон, но ее жалкой соперницы не было видно. Со вздохом облегчения Анжелика поспешила к принцу Конде, который всякий раз при встрече с ней изображал несчастного влюбленного, безропотно смирившегося со своей участью.

— Несравненная! — вздохнул принц, коснувшись длинным носом лба Анжелики. — О, жестокосердная, не окажете ли вы нам честь отправиться на Кур-ла-Рен в нашей карете?

Притворившись смущенной, Анжелика бросила взгляд в сторону Филиппа и прошептала:

— Да простит меня Ваше Высочество, но господин дю Плесси уже пригласил меня на прогулку.

— Пусть разразит чума всех этих молодых едва оперившихся петушков! — проворчал принц. — Эй! Маркиз, неужели вы настолько дерзки, что посмеете долго удерживать рядом с собой, для вашего личного удовольствия, одну из прекраснейших дам столицы?

— Избави Бог, монсеньор, — ответил молодой человек, который явно не слышал их разговора и даже не догадывался, о какой даме идет речь.

— Ну ладно! Тогда вы можете увезти ее. Я вам позволяю. Но впредь извольте спуститься с небес и задумайтесь о том, что вы не одни в этом мире и что другие тоже имеют право любоваться самой ослепительной улыбкой Парижа.

— Я приму это к сведению, монсеньор, — заверил придворный, в поклоне подметая песок лазоревыми перьями шляпы.

После глубокого реверанса Анжелика вложила свою маленькую руку в руку Филиппа и повела его прочь. Бедный Филипп! И почему все боятся его? Ведь он очень уязвим в своей высокомерной рассеянности, которой так нетрудно воспользоваться.

Когда пара проходила мимо скамьи, господин де Лафонтен [44] , расположившийся на ней в обществе господ Расина [45] и Буало [46] , бросил в их сторону: — Фазан со своей курочкой!

Анжелика сразу же поняла, что Лафонтен намекал на тот контраст, который являли их наряды: коричневатые тона ее платья олицетворяли сдержанную роскошь, тогда как одежда Филиппа поражала контрастами цвета и обилием драгоценностей. Прикрыв лицо веером, Анжелика кокетливо улыбнулась поэту, который лукаво подмигнул в ответ. «Фазан со своей курочкой… Дай-то Бог!» — подумала Анжелика.

Она опустила глаза и с бьющимся сердцем стала смотреть, как уверенно и твердо ступает Филипп, вдавливая в мокрый песок аллеи великолепные красные каблуки своих туфель. Ни у кого из мужчин нет такой изысканной походки и таких же ладных мускулистых икр. «Даже у короля», — подумала молодая женщина. Впрочем, чтобы увериться в этом, надо снова увидеть короля вблизи, а для этого — очутиться в Версале. И ОНА ПОПАДЕТ В ВЕРСАЛЬ! Вот так же, рука об руку с Филиппом, она ступит на королевскую галерею. И весь королевский двор будет жадно пожирать глазами детали ее великолепного туалета. Она остановится в нескольких шагах от государя… «Госпожа маркиза дю Плесси-Бельер…»

Ее пальцы судорожно сжались. Тогда Филипп с угрюмым удивлением изрек:

— Я так и не понял, почему монсеньор принц навязал мне ваше общество…

— Потому что он подумал, что это доставит вам удовольствие. Вы же знаете, он любит вас больше, чем монсеньора герцога. Вы — наследник его воинского духа.

И она добавила, ласково взглянув на кузена:

— Мое общество вам до такой степени неприятно? Вы ждали кого-то другого?

— Нет! Но я вообще не намеревался ехать сегодня вечером на Кур-ля-Рен.

Анжелика не осмелилась спросить почему. Возможно, у него не было никакой особой цели. С Филиппом так часто бывало. Его решения не всегда выглядели обоснованными, но никто не решался осведомляться о причинах подобного поведения.

* * *
Аллея Кур-ля-Рен в этот час оставалась еще довольно пустынной. Аромат молодой листвы смешивался с ароматами грибов и наполнял собой все пространство под тенистыми сводами огромных деревьев.

Поднимаясь в карету Филиппа, Анжелика заметила, что у его лошадей серебряные ажурные чепраки, а их бахрома доходит до самой земли. Откуда кузен изыскивал средства, чтобы следовать всем капризам моды? Ей казалось, что после безумных расходов во время карнавала он обременен непомерными долгами. Или это проявление щедрости президента Ламуаньона к будущему зятю?

Еще никогда Анжелика так не тяготилась молчанием Филиппа.

Изнывая от нетерпения, она делала вид, будто увлечена проделками Хризантемы или видом проезжающих мимо карет. Она несколько раз порывалась было начать разговор, но строгий профиль молодого человека, его непреклонный вид останавливали ее. С отсутствующим взглядом он медленно втягивал щеки, смакуя пастилку с амбреттой [47] или фенхелем. Анжелика сказала себе, что, когда они поженятся, она отучит его от этой привычки. При столь возвышенной красоте ни к чему уподобляться жвачному животному.

За окном кареты стало заметно темнее: деревья сомкнули свои ряды. Через лакея кучер осведомился, повернуть ли назад или продолжить путь по Булонскому лесу.

— Пусть едет дальше, — приказала Анжелика, не дожидаясь согласия Филиппа.

Затянувшееся молчание оказалось нарушенным, и, воспользовавшись этим, она быстро спросила:

— Вы слышали, какие глупости рассказывают, Филипп? Говорят, будто вы собираетесь жениться на дочери Ламуаньона.

Молодой человек склонил красивую белокурую голову.

— Эта глупость — чистая правда, дорогая.

— Но…

Анжелика собралась с духом и бросила, словно вызов:

— Но это невозможно! Ведь вы — образец элегантности! Что привлекательного вы нашли в этом жалком кузнечике?

— Ее привлекательность меня совершенно не интересует.

— Но тогда на что же вы польстились?

— На ее приданое.

Итак, мадемуазель де Паражонк была права. Анжелика с трудом сдержала вздох облегчения. Если все упирается в деньги, то вопрос можно уладить. Но она постаралась придать своему лицу огорченное выражение.

— Ах, Филипп, я никогда не думала, что вы такой меркантильный человек.

— Меркантильный? — повторил дю Плесси, недоуменно приподнимая брови.

— Я хочу сказать: неужели вы настолько привязаны к земным благам?

— А к чему, по вашему мнению, я еще могу быть привязан? Отец никогда не готовил меня к вступлению в церковный орден.

— Но даже не посвящая себя Богу, можно считать поводом для брака нечто куда более ценное, чем деньги!

— Что именно?

— Ну… Любовь.

— А! Если вас беспокоит именно эта сторона… вопроса, то смею вас заверить, моя драгоценная, что у меня есть вполне серьезное намерение подарить этому маленькому кузнечику кучу детишек.

— Нет! — в бешенстве воскликнула Анжелика.

— Она получит их в обмен на свои деньги.

— Нет! — повторила Анжелика, топнув ногой.

Филипп повернулся к кузине с весьма обескураженным выражением лица.

— Вы не хотите, чтобы я подарил детей своей собственной жене?

— Речь не об этом, Филипп. Я не хочу, чтобы она становилась вашей женой, вот и все.

— А почему она не должна ею становиться?

Анжелика тяжело вздохнула.

— Ах, Филипп, вы ведь посещаете салон Нинон, и я не могу понять, как вы до сих пор не научились улавливать саму суть разговора. Все эти ваши «почему», ваш изумленный вид в конечном счете заставляют ваших собеседников ощущать себя последними дураками.

— Быть может, так оно и есть? — заметил дю Плесси с едва заметной улыбкой.

Увидев эту улыбку, Анжелика, готовая продолжить словесную баталию, ощутила прилив какой-то странной нежности. Он улыбался… Почему он так редко улыбается? Ей показалось, что лишь она одна может понять его и заставить его так улыбнуться.

«Дурак», — говорили одни. «Зверь», — утверждали другие. А вот Нинон де Ланкло сказала: «Когда лучше его узнаешь, начинаешь понимать, насколько он хуже, чем можно ожидать с первого взгляда. Но, когда узнаешь его еще ближе, замечаешь, что он намного лучше, чем кажется вначале… Дворянин до мозга костей… Он принадлежит лишь королю и самому себе…»

«А еще он принадлежит мне», — с яростью подумала Анжелика.

Она злилась. Что требуется, чтобы вывести этого человека из его беззаботного безразличия? Запах пороха? Отлично! Он хочет войны — он ее получит. Она нервно оттолкнула Хризантему, кусавшую кисточки ее накидки, и, невероятным усилием воли подавив раздражение, беззаботно спросила: — Филипп, если вопрос всего лишь в том, как поправить бедственное финансовое положение, то почему бы вам не жениться на мне? Денег у меня много, и я не потеряю их из-за неурожайного года. Мои дела идут великолепно, и доходы будут только увеличиваться.

— Жениться на вас? — повторил дю Плесси с искренним изумлением.

И презрительно расхохотался.

— Мне? Жениться на шоколаднице?! — выплюнул маркиз.

Анжелика густо покраснела. Этот несносный Филипп всегда умел вгонять ее в краску, заставляя сгорать от стыда и гнева. Сверкнув глазами, она заявила:

— Можно подумать, что я предложила вам соединить кровь простолюдинки с королевской кровью! Не забывайте, что я — урожденная Анжелика де Ридуэ де Сансе де Монтелу. Моя кровь столь же чиста, как ваша, любезный кузен. Даже чище вашей, ведь я принадлежу к более древнему роду, и моя семья появилась еще до первых Капетингов, между тем как вы по мужской линии можете похвастаться лишь бастардами Генриха II.

Некоторое время Филипп, не моргая, изучал собеседницу. Казалось, в глубине его светлых глаз пробуждается некий интерес.

— Ах да! Вы мне уже говорили нечто подобное, когда-то давно. Я припоминаю. Это было в Монтелу, в вашем полуразвалившемся замке. Маленькая лохматая мегера в отрепьях дожидалась меня у подножия лестницы, чтобы сообщить, что ее кровь древнее моей. Как же! Это было нелепо и смешно.

Анжелика вновь увидела себя в Монтелу… Она вспомнила, как холодны были тогда ее руки, как пылала голова, а живот сводило болезненной судорогой. Она стояла и смотрела, как он спускается по каменной парадной лестнице. Ее юное тело, непривычное к встрече с извечной женской тайной, претерпевало превращение ребенка в девушку и трепетало при виде этого прекрасного светловолосого юноши. Потом она упала в обморок.

Когда Анжелика пришла в себя на огромной кровати в своей комнате, мать объяснила ей, что отныне она уже не маленькая девочка и что в ее теле происходят новые, неизведанные превращения.

Вот так Филипп оказался связан с первыми проявлениями ее женского естества, и спустя годы она все еще помнила об этом. И пусть она выглядела глупо и смешно, но для нее в этом событии было что-то особенно сладостное и волнительное.

Молодая женщина неуверенно взглянула на него и попыталась улыбнуться. Как и в тот далекий вечер, она чувствовала, что еще немного и она вновь задрожит. Умоляющим голосом Анжелика прошептала:

— Филипп, женитесь на мне. Вы получите любые деньги, какие захотите. В моих жилах течет благородная кровь. Общество очень быстро забудет о моей коммерции. Впрочем, сейчас многие дворяне уже не считают зазорным заниматься лично всевозможными делами. Мне говорил об этом господин Кольбер…

Она прервала свой монолог. Он не слушал ее. Возможно, думал о чем-то своем или же вообще ни о чем не думал. Если бы он спросил ее: «Почему вы хотите стать моей женой?», то она бы крикнула: «Потому что я люблю вас!» Именно в то мгновение Анжелика поняла, что любит его, любит все той же наивной, мучительной любовью, которая озарила ее детство. Но он не задал ей ни одного вопроса. И, в полном отчаянии, запинаясь, Анжелика пробормотала:

— Поймите, я хочу вернуться в свой круг, вернуть себе имя, знатное имя… Я хочу бывать при дворе… в Версале…

Ей не нужно было произносить этих слов. Анжелика тотчас пожалела о своей неуместной откровенности. Она надеялась, что Филипп не услышал ее, но он прошептал с еле заметной усмешкой:

— Поводом для брака следует считать нечто куда более ценное, чем деньги!

И затем тем же тоном, каким отказываются от протянутой бонбоньерки, он произнес:

— Нет, дорогая, правда, нет…

Анжелика поняла, что его решение окончательно. Она проиграла.

Спустя некоторое время Филипп сообщил кузине, что она не ответила на приветствие мадемуазель де Монпансье.

Только тогда Анжелика заметила, что карета вернулась на Кур-ля-Рен, которая стала очень оживленной.

Молодая женщина машинально отвечала на приветствия. Но ей казалось, что солнце погасло, а жизнь приобрела вкус золы. Одна мысль о том, что Филипп сидит так близко, а она совершенно беспомощна, угнетала ее. Неужели ничего нельзя поделать?.. Ее доводы, ее страсть не достигали его души, разбиваясь о гладкие ледяные доспехи равнодушия. Невозможно заставить мужчину жениться, когда он не любит женщину, не хочет ее, а все свои проблемы способен решить иным способом. Вероятно, на этот шаг его может подвигнуть только страх. Но что испугает неустрашимого бога Марса?

— А вот и мадам де Монтеспан, — возобновил светскую болтовню Филипп. — Вместе со своей сестрой-аббатисой и мадам де Тианж. Воистину, лучезарные создания.

— Я полагала, что мадам де Монтеспан в Руссильоне. Она умоляла своего супруга увезти ее туда, чтобы ускользнуть от кредиторов.

— Судя по обивке ее кареты, кредиторы смилостивились над ней. Вы заметили, какой великолепный бархат? Но почему черный? Он смотрится чересчур мрачно.

— Монтеспаны еще соблюдают малый траур [48] по усопшей матери.

— Ну, тогда это очень малый траур. Например, вчера мадам де Монтеспан танцевала в Версале. После смерти королевы-матери там впервые позволили себе развлечься. Король пригласил мадам де Монтеспан на танец.

Анжелика сдержалась, чтобы не поинтересоваться, означает ли это близкую отставку мадемуазель де Лавальер. Она с трудом поддерживала этот светский разговор. Ей было глубоко безразлично, станет ли господин де Монтеспан рогоносцем, а его отважная супруга — любовницей короля.

— Взгляните, вас приветствует сам монсеньор принц, — сказал Филипп.

В окне кареты виднелся принц Конде, оживленно размахивавший своей тростью. В ответ Анжелика несколько раз качнула веером.

— Вы — единственная женщина, с которой монсеньор принц ведет себя как галантный кавалер, — заметил маркиз то ли с восхищенной, то ли с насмешливой улыбкой. — После смерти своей нежной подруги мадемуазель Ле Вижан, скончавшейся в монастыре кармелиток Сен-Жак, он поклялся, что будет требовать от женщин лишь чувственных удовольствий. Он сам мне в этом признался. Только я спрашиваю себя: а что он мог требовать от них раньше?

Дю Плесси зевнул, прикрыв рот рукой, и добавил:

— Теперь он думает лишь об одном: как занять пост командующего. С тех пор как в воздухе витает слух о новой военной кампании, он каждый день играет в карты с королем и оплачивает свои проигрыши золотыми пистолями.— Какой героизм! — внезапно взорвалась Анжелика, которую начал раздражать пренебрежительный и манерный тон Филиппа. — И насколько еще готов унизиться сей образцовый придворный, чтобы вернуть себе милость Его Величества?.. Кто бы мог подумать, что когда-то он пытался отравить короля и его брата!

— О чем вы говорите, мадам? — возмутился Филипп. — Принц участвовал в мятеже против Мазарини, но он этого и не отрицает. Ненависть завела монсеньора дальше, чем он сам того хотел. Но посягать на жизнь короля? Подобная идея ему даже в голову прийти не могла. Вот что значат опрометчивые выводы женщин!

— О! Не изображайте из себя невинного младенца, Филипп. Вы, как и я, отлично знаете, что это правда. Ведь заговор замышлялся в вашем родовом замке.

По наступившему молчанию Анжелика поняла, что она попала точно в цель.

— Вы сошли с ума! — срывающимся голосом прошептал Филипп.

Анжелика резко повернулась к собеседнику. Неужели ей удалось так быстро проторить тропинку, ведущую к его страху, к его единственному страху?..

Она увидела, что маркиз стал бледным, напряженным, а в его глазах наконец-то зажегся интерес. Анжелика тихо продолжила:

— Я была там. Я все слышала. Я видела всех присутствующих. Принца Конде, монаха Экзили, герцогиню де Бофор, вашего отца и многих других людей, которые ныне здравствуют и наслаждаются придворной жизнью в Версале. Я слышала, как все они клялись в верности господину Фуке.

— Это ложь!

Закрыв глаза, Анжелика прошептала: « Я, Людовик Второй, принц Конде, заверяю месье Фуке в том, что буду служить ему и только ему, подчиняться ему и только ему, а также обязуюсь по первому приказу предоставить в его распоряжение все свои земли, укрепления и прочее…»

— Замолчите! — в ужасе воскликнул Филипп.

— «Составлено в Плесси-Бельере… Монах сказал, что дата может быть неточной».

Анжелика с ликованием смотрела, как бледнеет ее кузен.

— Глупо, — сказал он, презрительно пожав плечами. — К чему извлекать на свет эти замшелые истории? Прошлое — это прошлое. Король никогда не придавал значения подобным заявлениям.

— Потому что король никогда не держал в руках подобных документов. На самом деле он никогда не знал, как далеко может зайти измена его вельмож.

Она прервалась, чтобы поприветствовать карету мадам д’Альбре, а затем продолжила с необыкновенной мягкостью:

— С тех пор, как осудили господина Фуке, не прошло и пяти лет, Филипп…

— Ну и что? К чему вы клоните?

— К тому, что король еще очень долго не сможет с нежностью взирать на имена тех или иных персон, примкнувших некогда к господину Фуке.

— Он их и не увидит. Все документы уничтожены.

— Не все.

Молодой человек подвинулся на бархатном сиденье, теперь он сидел почти вплотную к Анжелике. Она мечтала о таком движении, — движении, за которым должен был бы последовать поцелуй любви. Но сейчас речь шла отнюдь не о любовном признании. Филипп схватил ее запястье и сжал своей изящной рукой с такой силой, что у Анжелики побелели суставы. Она кусала губы от боли, но ее радость была во сто крат сильнее. Она предпочитала видеть его именно таким: жестоким и грубым, а не далеким, ускользающим, неуязвимым в доспехах из ледяного презрения.

Напудренное лицо маркиза дю Плесси было мертвенно-бледным. Он словно тисками сжимал запястье Анжелики.

На нее пахнуло мускусом.

— Ларец с ядом, — прошипел он. — Так это вы его взяли!

— Да, я.

— Маленькая дрянь! Я всегда был убежден в том, что вы что-то знаете. Но отец в это не верил. Пропажа ларца не давала ему покоя до самой смерти. А он был у вас! Он до сих пор у вас?

— Он всегда был у меня.

Маркиз сквозь зубы выругался, и Анжелика подумала о том, как странно видеть этот красивый свежий рот исторгающим поток грубостей.

— Отпустите меня, — сказала молодая женщина, — мне больно.

Филипп медленно отодвинулся, но его глаза метали молнии.

— Я знаю, — продолжила Анжелика, — что вы хотели бы причинить мне еще большую боль. Вы бы мучили меня до тех пор, пока я бы не замолчала навечно. Но в этом случае вы ничего не выиграете, Филипп. В день моей смерти мое завещание будет передано королю, который найдет в нем все необходимые сведения и указания, где находится тайник с документами.

Морщась от боли, она поправила золотую цепочку на запястье: пальцы Филиппа вдавили ее прямо в кожу.

— Вы — животное, Филипп, — сообщила она непринужденным тоном.

И стала смотреть в окно. Теперь она была абсолютно спокойна.

За окном сквозь кроны деревьев пробивались последние золотые лучи заходящего солнца. Карета снова ехала по направлению к Булонскому лесу. Еще было светло, однако ночь уже вступала в свои права.

Анжелика почувствовала, что от вечерней сырости ее начинает бить озноб. Дрожа, она повернулась к Филиппу.

Он был по-прежнему бледен и неподвижен, как статуя, но она заметила, что его светлые усы блестят от пота.

— Я люблю принца, — сказал он, — а мой отец был честным человеком. Нужно во что бы то ни стало избежать огласки… Сколько денег вы хотите в обмен на документы? Если понадобится, я их одолжу.

— Деньги мне не нужны.

— Тогда что же вам нужно?

— Я вам это уже сказала некоторое время тому назад, Филипп. Я хочу, чтобы вы на мне женились.

— Никогда! — заявил маркиз, откидываясь на сиденье.

Неужели она противна ему до такой степени? Однако их связывало нечто большее, чем просто светское общение. Разве он сам не искал встреч с ней? Даже Нинон обратила на это внимание.

Они молчали. И лишь когда экипаж остановился у ворот отеля Ботрейи, Анжелика осознала, что они вернулись в Париж. На улице совсем стемнело. Теперь молодая женщина больше не видела лица Филиппа. И это к лучшему.

Она набралась храбрости и насмешливо спросила:

— Итак, маркиз, к чему привели ваши размышления?

Молодой человек пошевелился, словно пробудившись от кошмара.

— Так и быть, мадам, я женюсь на вас! Извольте явиться завтра вечером в мой особняк на улице Сент-Антуан. Там вы обсудите с моим управляющим все пункты соглашения.

Анжелика не протянула ему руки для поцелуя. Она знала, что Филипп оттолкнет ее.

Молодая женщина отказалась от легкой закуски, предложенной камердинером, и, вопреки обыкновению, не поднялась к детям, а направилась прямиком в китайский кабинет, который был в особняке ее излюбленной комнатой.

— Оставь меня, — приказала Анжелика Жавотте, которая пришла помочь своей госпоже раздеться.

Оставшись в одиночестве, она задула свечи, потому что боялась увидеть свое отражение в зеркале.

Затем она надолго застыла у черного прямоугольника окна. Из глубины сада сюда долетали ароматы только что распустившихся цветов. Быть может, где-то там, в саду, во мраке ночи ее ждет призрак Великого Хромого в железной маске?

Она боялась обернуться и взглянуть в глаза самой себе. «Ты бросил меня одну! Что мне оставалось делать?» — крикнула Анжелика призраку своей любви. Она повторила про себя, что скоро станет маркизой дю Плесси-Бельер, но долгожданная победа совсем не радовала ее. Анжелика чувствовала лишь подавленность, а ее душа, казалось, разбилась на мелкие осколки.

«То, что ты сделала, — отвратительно, гнусно!»

Слезы струились по ее щекам. Прижавшись лбом к витражному стеклу, с которого чья-то рука кощунственно стерла герб графа де Пейрака, она разрыдалась, пообещав себе, что это последние слезы слабости, которые она себе позволяет.



АНН И СЕРЖ ГОЛОН