Внеклассная классика...

(Сочинение по лит-ре школьника-фантазёра Вовки Гепетова, который очень любил животных и не очень классику):

Раскольников, бывший студент, тощий, как обглоданная кость, с тлеющей лихорадкой в глазах перебрался в первопрестольную подальше от петербургской хандры и поисков смысла. Там подрядился репетитором в дом старой барыни. Голод он ведь не тётка, да и всё лучше, чем по замызганным пивным шататься. Дом хоть и просторный, но рухлядь с претензией: облупленные стены, скрипучие полы, а хозяйка - Варвара Петровна, ворчливая бабка с душой, пропитанной скипидаром злобы. Людей давила, как клопов. Только за год двоих запорола до смерти. 

Раскольников ютился во флигеле - конура, где кровать, стол да пара засаленных книжек. Жил он тише мыши сторонясь людей и приусадебной грызни. А вот Герасим сбил его с нарезки сразу - здоровенный, как амбар, глухонемой, с глазами телёнка, которого ведут на бойню. Именно тогда кроткий громила завёл себе собачонку, назвав её Му-Му. А как ещё глухонемой мог её назвать? Двор зверька полюбил: детишки тискали, девки подкармливали, а Герасим гладил и улыбался. А барыня возненавидела Му-Му с первого тявка. "Шавка", - шипела змеёй, - "Погань дворовая". Радость чужая ей, как нож в печень.

Однажды ночью Му-Му залаяла - то ли крыса шмыгнула, то ли ветер в трубе завыл. Барыня, разбуженная, взвилась, как ошпаренная кошка. Утром вызвала управляющего и рявкнула: "Убрать псину! Герасиму поручить, пусть сам замарается". Раскольников случайно оказался рядом - нёс свои тетрадки, весь в себе, как в болоте. Услышал и что-то в нём щёлкнуло. Прикипел и он к этому комку шерсти. Неожиданно для себя этот книжный червь, который только и умел, что ныть про судьбу, шагнул вперёд.
- Варвара Петровна, - задрожал голос посредника, - Уступите мне права на собаку. Я её заберу, не будет вам хлопот.
Барыня посмотрела на него, как на таракана, который посмел заговорить и взорвалась:
- Это я право имею, а ты тварь дрожащая!
Цепануло это Родиона, как током по нервам. Но сглотнул, продолжил уговоры, чуть ли не на коленях. И барыня, скрепя зубами, уступила. Му-Му переехала к Раскольникову во флигель. Лохматая мелочь радостно тыкалась в колени нового хозяина, а тот в первый раз в жизни остался довольным собой.   

Родиону пришлось уехать за новыми учебниками для барского остолопа. Хотел было взять Му-му с собой, но ямщик, мелкая душа, наотрез отказался. Оставил её во флигеле, Герасиму наказал приглядывать. Старая ведьма, только и ждала своего часа, как паук в углу. А увидев собаку с немым и вовсе берега потеряла. Герасима заперли в подсобке, чтоб не рыпался. Но кто его спросил? Только захлопнули щеколду - а он уже, как медведь, встал, навалился - хрусть! - и дверь с замком приказали долго жить. 
А во дворе тянули Му-Му к мешку. Собака скулила, выла, цеплялась лапами за одежду. Один из барских амбалов громко заржал - давно такого цирка не было.
Смех быстро закончился. Герасим с одного удара сломал ему челюсть. От хруста которой вспорхнули вороны. После успел раскидать  ещё двоих: кто-то получил сапогом в грудь, кто-то об ворота головой.
Собака метнулась к нему - вся дрожит, морда в снежной каше. Герасим поднял её на руки, как ребёнка, и пошёл назад во флигель, не оборачиваясь.  Но дойти ему не дали, запинали не жалея прямо у дверей.
Му-Му, почуяв беду, забилась в свою будку. Шакалы хозяйские не стали заморачиваться и кинули будку вместе с ней на сани и повезли к пруду.
Там, на хрустящем льду, под хохот и мат, её пустили в расход, как мишень в тире. Будка в щепки, а Му-Му в лучшие миры.

Раскольников вернулся утром. Двор будто вымер, во флигеле - синий Герасим на ладан дышит. У пруда следы саней, кровь, доски - торопились черти.
Весь день двор молчал, как перед казнью или после неё. Мужики стыдливо прятали глаза, а виновница торжества не выходила из своих покоев. В голове Родиона бесконечно крутились слова старой карги про тварь дрожащую и право. И выкурить их оттуда можно было только одним способом.
Ночью он взял топор - тяжёлый, крепкий, им Герасим ловко ломал дрова. Не забыл про керосин. Вошёл в дом, как на Голгофу. Дверь барской спальни скрипнула... Слуги слышали, но молчали - то ли от страха, то ли оттого, что сами ненавидели старуху. К утру  усадьба заполыхала, как факел. К полудню следующего дня на пепелище нашли женский труп.
Раскольников не пытался скрыться и голова его больше не звенела от чужих слов.

После начались следствие и допросы. Следователь листал бумаги и вёл душеспасительные беседы: "Тебе бабку не жалко?"
Раскольников ответил, тихо, но так, что даже Порфирий Петрович поёжился: "Мне Му-Му жалко".
И больше не проронил ни слова, будто вобрал в себя душу покойного соседа. А в окрестных дворах ещё долго шептались: за собачонку, за тявкающую мелочь целую усадьбу в пепел.


(Оценку за сочинение Вовке ставить не стали, ввиду того что "работа требует углублённой проверки и консультации с районным методистом". Но родителей на всякий случай вызывали).