На Москву!

В первый раз – полвека назад. Помнится, первое августа и тоже пятница. На своих «Жигулях», за рулём отец. Попутчики – муж с женой, его сослуживцы.

Двинулись ближе к шести утра. Нормальное время для меня, даже в каникулы. Путь дальний. До той поры – ни разу за пределы района. Сорок километров от дома – максимум. Да и тут колебался: надо – нет ли...

Решил: надо! Одержана великая победа: сданы экзамены за восьмой класс. Сколько страху пережил! И было обещано...

Вот он– заслуженный триумф. Триумфальное шествие. На запад через восток: через пост ГАИ и прочее. Проехали железобетонный мост, свернули, чтобы короче, на грунтовую дорогу…

Что на пути? Мордовское село Кушки. Одно только в памяти на тот момент: «В Кушках женщину убили и кишки развесили». Новость 1969 года: прозвучало так, что скорее позабавило третьеклашку. Убийцами оказались родная дочь с зятем: её признали умалишённой, ему – максимальные пятнадцать лет.

В царское время могло раскрутиться наподобие дела Бейлиса. Точнее - как в Старом Мултане: там привлекались нерусские аборигены. Могло бы и при Сталине, и при Хрущёве (с упором на борьбу с религией). К слову сказать, перед нашей поездкой прогремело по району убийство, больше похожее на жертвоприношение тёмным силам.

Но как-нибудь в другой раз.

На пути в Москву – «Лондон»: село Атюрьево с телевышкой, центр одноимённого района. За ним Торбеево, ближайшая к нам железнодорожная станция, тоже райцентр. А между ними – места, где мой дед Михаил Алексеевич в годы НЭПа столкнулся с бандитами. Обошлось: сам остался жив и казённый товар в целости доставил. Только бандита не добил.

Об этом расскажут позже: не резон водителю отвлекаться. Да и не было повода.

Первое значимое открытие – город Шацк в Рязанской области. Прежде и не слышал. Мог бы прочесть: когда большие губернии включали в себя провинции, Шацк был провинциальным центром, Темниковский уезд ему подчинялся. Потом города уравняли: оба с уездами – в Тамбовской губернии. После Антоновского восстания Ленин её раздраконил: нас (за отсутствием тогда «республики») «подарили» Пензе, шацких – Рязани.

Доступная информация, но кто держал в голове? Одним запомнится современный Шацк: обедом в придорожной столовой. Впервые в заведении «Общепита»: дома в такие забегал, чтобы сдать бутылки. (Выручку тут же пропивал: бутылка газировки, «не отходя от кассы».) Поели – и снова в путь!

А ведь родная история. Из Шацка родом мой прадед, батюшка Пётр Михайлович Рыбаков. И бабушка Наташа оттуда. Служить отец Пётр начал в упоминавшихся выше Кушках. Бабушка мордовский язык там освоила: меня удивит этим, как волшебством. Она потом и расскажет.

А тогда? Кто разбирал у нас поповскую родословную?

Прежде Шацка – приграничное рязанское село Салтыково. Отец поинтересовался: не здесь ли жила знаменитая Салтычиха? Мои скромные знания позволили ответить: нет. Ближе к Москве жила лютая барыня. По-нынешнему – эффективный менеджер. Шутка сказать! Иных бар за меньшее душили-травили. А у Дарьи Николаевны служба безопасности исправно работала.

Эту службу будут бить кнутом, заклеймят и сошлют на сибирские рудники. Та же участь – малодушному попу, что скрывал причину многих смертей. Есть кому и о чём задуматься. Самой же злодейке – как Чернышевскому в будущем: позорный столб. А после не рудники – заточение в условиях далеко не худших: тридцать с лишним лет прожила. Венгерской её «коллеге» и года не протянуть: в возрасте Ленина умрёт, не в семьдесят. Тогда, впрочем, был век не тот: на костре бы сожгли, будь жертвами не холопы.

Запомнятся ещё два села: Ульянино и Непецино. «Что за названия?» – подивится по поводу второго попутчица. «Как будто у нас таких нет», – возражу я и как пример вспомню Кондровку. Что я о ней знал? Мог ли думать, что отдам ей четверть века? Просто слышал – и всплыло.

Для попутчицы – никакой загадки: «Был мужик Кондрат». Народная этимология: простительно непрофессионалам. Но то же самое говорил и первый мой директор, историк с большим стажем. Между тем Кондровка (как и калужский город Кондрово) одно время была владением господ Кондыревых, выходцев из «братской» Литвы, как и наша мать-основательница Елена Глинская. Примерно та же эпоха.

Не знал я этого.

Знал подмосковную Коломну, что к Рязани ближе, чем к Москве. Здесь – без остановок. По ходу дела возник вопрос о длине нарицательной коломенской версты. Засекли на спидометре: тринадцать километров с половиной. Столько проехали по городу.

В Коломне впервые увижу трамвай. Как не узнать героя детских стихов? Щенячьих восторгов он не вызвал, как не вызвали ни железная дорога, ни танки, по ней перевозимые. Всё впервые, и всё узнаваемо. Интересно? Да. Но что из этого?

Взбудоражит другое. В той же Коломне – киноафиша: «Насими». Фильм об азербайджанском Джордано Бруно: сходства обнаружится больше, если знать, за что же именно сожгли итальянца.

О фильме и о заглавном герое я знал. Но у большинства не на слуху. Поэтому – вроде: «Какой там фильм? – «Иди и смотри». – А тебе сказать трудно?» Так и здесь: «Заладил: на семи, на девяти! Как называется?»

Словом, райкинский «Авас».

А серьёзно? Не только «аттракцион казней и убийств», – так писали в рецензиях-аннотациях. В самом деле: экран в иных кадрах словно забрызган кровью. А в самом конце весь ею залит: с заглавного героя содрали кожу.

Эпоха Тимура-Тамерлана. По-нашему – буквально «при царе Мамае»: тот мог бы дожить до последних кадров.

Не знаю, кому он интересен за нашими пределами. А «кривоногий и хромой» – национальный герой «свободного» Узбекистана. Перед кем политкорректничать? Перед Ереваном-Баку-Тбилиси, что ли? Турки сами никого не стесняются, в Индии наверняка забыли. А в России кое-кто готов Батыя канонизировать с его дедушкой, да и ту же Салтычиху.

Можно ли было представить полвека назад? Впрочем, «великому хромому» и тогда комплименты проскальзывали. Как-никак, ордынские Сараи жёг, турок притормозил на полвека. Враг наших врагов. Русской же крови на нём меньше, чем на многих русских князьях. И злосчастного азербайджанца не он «освежевал»: живого без покаяния отпустил, на других отвёл душу. Точку поставили в городе Алеппо, в Сирии, подвластной тогда египетским султанам. В фильме об этом скороговоркой: ещё не поссорились с нами их «товарищи» нацисты.

Фильм увижу год спустя. Тогда и речи быть не могло: доехать бы. Впереди – Москва.

А что в Москве? Всё, кроме невиданного доселе ГУМа и «Республик-сестёр», знакомое, узнаваемое. Минин и Пожарский, «Покорители космоса». Само собою – мавзолей, Кремль: с улицы, с Красной площади.

Изнутри – собор Василия Блаженного. Посмотрели. Но много ли узнаешь дикарём, без экскурсовода? В тот раз не узнал ничего, лишь к седой старине прикоснулся взглядом.

Как не сказать тут о главном – о метро? Тоже вроде знакомо, однако… «Как корова на баню», – скажет отец, когда я, сходя с эскалатора, наступлю на чьи-то ноги. Дед, выслушав мой рассказ, вспомнит: его в подобной ситуации назвали «советский чуваш». А в другой ситуации, при метаниях посреди дорожного асфальта, кричали: «Калмык!» В послевоенные годы весьма непрестижно.

В роли «калмыка» и мне доведётся побывать: в 1989 году, в предпоследний заезд. Между прочим, напротив журнала «Крокодил»: я, забывший в номере паспорт, безуспешно пытался туда проникнуть. К счастью, обошлось: добрый «дядя мильтоша» только жестом указал на отсутствие ума.

Живых калмыков (вернее – калмычку) я видел: учились на заочном. Чувашей, как ни странно, так и не довелось: а их раза в полтора больше мордвы, притом соседи.
       
Но стоит ли углубляться в будущее?

В тот день повстречал в ГУМе двух соотечественниц из Тамерлановых краёв: двух девчонок со множеством косичек. При них старик в тюбетейке – видимо, дедушка. А на эскалаторе ехала типичная восточная азиатка: едва ли из наших сибирских аборигенов.

Тревожило, что так и не встречу негров: был в Москве, называется! Нет, попались двое. Один на расстоянии, но можно разглядеть. Другого видел почти в упор: в тёмных очках, как гаитянский тонтон-макут.

Хотелось об этих «товарищах» почитать с подробностями – да где? У Грэма Грина в «Комедиантах» – и то политкорректность: поставили «фонарь» негролюбке-американке – экое дело! (Не очень-то было жаль дурёху.) И даже это – «за кадром», не говоря о чём другом. Своеобразный расизм – в их пользу: нам ли этому у кого-то учиться?

Негры впоследствии встречались косяком, никаких чувств не вызывая. Как на Украине пирамидальные тополя: пейзаж. Наверно, потому, что ни разу не слышал их речи.

Забыл сказать: всё это – день второй. А в первый что? Примерно одиннадцать часов в пути. Остановка возле АЗЛК (завод, выпускавший легковые «Москвичи»). Муж с женой ушли ночевать к знакомым, мы с отцом остались караулить машину. Утешало: всего одна ночь. Другая радость – деревья и кусты поблизости: надо ли пояснять?

Словом, Москву покидал без сожаления. Однако – гордость: был всё-таки. Отъехали ближе к сумеркам. Вновь ничего не говорящие Люберцы, Бронницы, Луховицы, уже ночные. Рязань опять объехали стороной.

Не объехали приключение. Отец превысил скорость, засекли. Милиционер не взял штрафа: проколол в правах первую дырку. Я, блистая «эрудицией», желал ему потом «даров Венеры». Отец сокрушался: везде, мол, такие есть. А то мы всё мордовских хаем.

Во избежание чего худшего сделали перед рассветом привал: отец часок вздремнул, попутчики всю ночь спали.

Доехали без приключений и открытий: в памяти – лишь заправка в железнодорожном Торбееве. Дома поделился, с кем только мог, узнал о «чуваше» и «калмыке». А где-то после обеда отключился на двенадцать часов: проснулся следующим утром, "и бодр, и сердцем тих".

Поспим так и летом 1991, после ночи в общем вагоне. Последний заезд в Москву, благополучное возвращение. С тех пор – ни столь крепких снов, ни столь дальних путешествий. Мог бы и подальше съездить, да нет охоты.