Мы участвовали в ядерной войне...

«Мы участвовали в ядерной войне…»

Из второй книги «Удивительные – рядом!»


Беседу с председателем Комитета ветеранов подразделений особого риска Владимиром Бенциановым в апреле 2006-го я считал большой журналисткой удачей. Тем более, что, по словам Владимира Яковлевича, за 16 лет существования Комитета, он давал всего лишь третье интервью.
«Когда рассказываешь от первого лица, так или иначе получается, что ты «вытягиваешь» себя и умаляешь заслуги других, - объяснял Бенцианов. - Журналисты поначалу приставали, потом отстали и забыли обо мне. И если я в свои семьдесят два согласился на разговор, то не потому, что в результате событий, о которых вы хотите услышать, потерял здоровье, стал незрячим. Я не хочу, чтобы с ветеранами подразделений особого риска произошёл «синдром привыкания», подобный тому, что случился с «чернобыльцами», их уже не считают героями…».

Бенцианов выдвинул одно условие: говорить будем не только о первых в Советском Союзе войсковых учениях с применением атомной бомбы, но и о работе возглавляемого им Комитета.

Моё редакционное руководство в публикации интервью в полном объёме отказало: не газетный формат. Полоса вмещала до восьми тысяч знаков, у меня же было в три раза больше. Можно, конечно, было дать по развороту в двух номерах, на что я, собственно, и рассчитывал, но мне в ультимативной форме предложили сократить текст до нужного объема, «ограничиться воспоминаниями» и убрать «пессимистический финал», где речь идёт о, мягко говоря, пренебрежительном отношении государства к людям, за него и от него пострадавшим. На это я не согласился. Должностная нагрузка (редактора отдела) не позволила мне заняться поиском журнала, где можно было бы опубликовать материал в полном объёме. Владимира Яковлевича объяснения мои не устроили, отношения наши, едва начавшись, прекратились. Текст перекочевал в нетленку.
Владимир Бенцианов умер 28 января 2014 года. На 79-м году жизни.
Года через три, когда у меня сложились хорошие деловые отношения с московским изданием «Совершенно секретно», извлёк я интервью Бенцианова из нетленки и отослал главному редактору. Сергей Викторович попросил дополнить текст рассказом о сегодняшнем дне Комитета. Я, к сожалению, не сразу смог встретиться с его председателем Александром Сергеевичем Евсеевым, а пока дорабатывал материал руководство газеты «Совершенно секретно» сменилось…

Сразу оговорюсь. Во-первых, я удалил из текста свои уточняющие вопросы, и таким образом получился монолог Владимира Бенцианова. Во-вторых, я сохранил, на мой взгляд, несправедливые упрёки Владимира Яковлевича в адрес человека, с которым я лично знаком – кинорежиссёра Виктора Бутурлина. Объективности ради.

«Вы что, с ума сошли!»

Родился я 19 апреля 1934 года в Ленинграде. Пережил блокаду, вместе с семьей. В шестнадцать уже работал на судостроительном заводе. В девятнадцать, в 1953-м, призвали в Советскую армию. Срочную проходил в разведдивизионе в Белорусском военном округе, в Бресте. Меньше чем через полгода после призыва нас эшелоном отправили на Восток. 1954-й год, прошло всего 9 лет после окончания войны. Дух патриотизма в народе ещё был велик. К поезду на станциях местные жители выносили картошку с укропом, мясо, сметану, простоквашу - вёдрами, соленые, свежие огурцы. «Ешьте, солдатики!» Люди думали, что мы едем воевать с Китаем. А мы и сами не знали,  куда нас везут.
На Южном Урале, в  Чкаловской, ныне Оренбургской, области,  в районе станции Тоцкой с давних времён находился крупный полигон. Мы, разумеется, об этом не знали. И вообще – каждый солдат должен знать свой манёвр. Свой. Не более того. Многое из того, о чём я буду говорить, я узнал потом. Например, то, что летом 1954 года в районе Тоцкой рассредоточились 212 воинских частей - 45 тысяч личного состава. В район учений завезли более пяти тысяч единиц техники: 600 танков, 320 самолетов, 520 орудий. Склад боеприпасов в диаметре достигал километров 5-6. Готовились – как к настоящей боевой операции. Все сооружения возводились как для отражения ядерного удара. Строили доты, ДЗОТы, аппарели – хранилища для автомобилей, рыли траншеи, окопы, противотанковые рвы. Блиндажи вровень с землей, восемь накатов бревен. Работали в противогазах. Противогазы не снимали в течение двух месяцев. Даже спали в них. Таким образом проходила тренировка длительного нахождения в противогазах. Солдатская смекалка не помогала. Отвернутая трубка – двое суток ареста. Хлебный мякиш под маской – два наряда вне очереди. Для того, чтобы постоянно находиться в противогазе при жаре за тридцать, нужно иметь хорошую физическую подготовку.
В партию принимали как на фронте - прямо в окопах. В характеристиках, помимо традиционного: «Делу Ленина-Сталина верен, идеологически выдержан и морально устойчив», непременно отмечалось: «Военную и государственную тайну хранить умеет».
Во время строевых смотров лагерь навещал легендарный маршал Георгий Константинович Жуков. Встречали мы его громовым «ура!»
В возможный эпицентр взрыва атомной бомбы, отмеченный белым крестом со сторонами по 500 метров (траншейки залитые белой известью), ежедневно сбрасывалась металлическая болванка - муляж бомбы.
За 100 километров от предполагаемого эпицентра стояла одна дивизия МВД, за 50 – вторая. На всех дорогах - посты. При обучении военных контрразведчиков, наверное, до сих пор приводится как пример бдительности случай на Тоцком полигоне. Стоит на посту солдатик. Идёт старшина. И саперная лопатка, и кобура с пистолетом, и фляжка, и вещевой мешок, и противогаз – всё как положено. Идёт, напевает песенку. Постовой: «Стой! Кто идёт?» - «Ты что, сдурел? Не видишь: старшина?!» - «Стой! Стрелять буду!» Выстрелил солдатик в воздух, затем уложил старшину на землю. «Старшина» оказался резидентом американской разведки. Спрашивается: как солдатик заподозрил неладное? Гвардейский значок на левой стороне груди!
Начало учений было назначено на 4 сентября. Но ветер дул «не в ту сторону». Что значит не в ту? Какую сторону ни возьми, везде жилые посёлки, деревни. Вокруг район плотного зернового земледелия. Но командование приняло решение: во время взрыва ветер должен дуть на юго-восток. Отложили учения на 10 дней.
За 11 часов до взрыва дивизион построили по тревоге, команда: «Получить свежее нательное бельё». Через час – опять тревога: «Получить тёплое бельё!» Мы не понимали, зачем. Температура воздуха +36. Плюс ко всему плащ-палатка, ПИК - противоипритный костюм, бахилы и накидка. И противогаз со специальными плёнками, через которые солнце казалось слабой электрической лампочкой. Ближе к ночи ещё построение, и приказ о запрещении какого-либо передвижения в расположении. Выдали сухие пайки, упакованные в резину два с половиной - три сантиметра толщиной. Что в упаковке, мы не знали, пайки  - «НЗ». Честно говоря, в армии тогда кормили фиговенько, а под Тоцкой вдруг - сгущённое молоко (почему-то с американской маркировкой), мясо, арбузы, яблоки, и даже шоколад. Сразу скажу, что на следующий день после учений кормить стали значительно хуже. Завтрак был плотный, даже что-то из благородных напитков. Кофе, по-моему.
Команда: «Рассредоточиться по укрытиям!» Мой блиндаж находился на расстоянии семи километров 756 метров от предполагаемого эпицентра. «Предполагаемого», потому что бомба спускается на парашюте, ветром её может отнести. Были посты и ближе, четыре с половиной километра.
Взрыв прогремел в 9 часов 33 минуты. Бомба тогда диагностировалась как очень небольшого калибра. Сегодня мы знаем: около 60 килотонн. И если хиросимская бомба была взорвана на высоте 638 метров, то эта на высоте вдвое ниже - 358 метров.
Впечатления от взрыва. Первое. Сидящий на одном ящике со мной подполковник Цыпин возмутился: «Что это вы, Бенцианов, ящик качаете?» Я успеваю ответить: «Никак нет, товарищ подполковник, не качаю». После чего земля под нами качнулась в амплитуде деревенских качелей. Затем – толчок. Как при забивании сваи. Но увеличенный в десятки тысяч раз. Земля ушла из-под ног. Вместе с ней и я ухнул вниз. Потом раздался треск. Треск, пронзающий тело насквозь. Потом блиндаж осветился голубоватым светом. Заработали приборы засечки взрыва атомной бомбы. Ударная волна была столь сильна, что позже, когда организовали Комитет, в одном из писем ветеран рассказывал: волной выбило сучок из бревна в накате и струей песка, ударившей в отверстие, насквозь пробило руку генералу, стоявшему поблизости.
После сигнала «Ядро» (начало взрыва), последовал следующий - все артиллерийские и ракетные установки открыли огонь боевыми. Интенсивность стрельбы была в один и три десятых раза выше, чем при взятии Берлина. У «соток», орудий, тех, что вели огонь с закрытых позиций, обгорели колеса.
Через 40 минут нам разрешили выйти из блиндажа. В небе над головами - армады самолётов. Стрельба и бомбёжка продолжались. Землю всё ещё сотрясало от взрывов многотонных бомб. И когда сейчас я от кого-то слышу: «Я был в эпицентре!», понимаю: откровенная ложь. Через эпицентр прошёл один только танковый батальон дивизии генерала Лященко и подразделения топографической и радиационной разведки. Поступила команда собрать связь.
Значительно позже из письма  полковника Владимира Анатольевича Абрамова, тогда начальника штаба разведдивизиона, я узнал, что мы шли в авангарде наступления. Выполняя боевое задание, мы тоже оказались довольно близко от эпицентра - от двух до двух с половиной километров. А через два с половиной часа вообще прошли в восьмистах метрах! Деревья – как кусты, по кроны забиты в землю, стволы расщеплены. Я в своей жизни видел много пожаров. Но такого сплошного, всё пожирающего пламени, больше не видел никогда. В память врезались обгоревшие грибы. После того, как за сроком давности с нас была снята подписка, у меня состоялась встреча с генералом армии Алексеем Дмитриевичем Лизичевым и другими военачальниками. Они в унисон утверждали, что траву поджигали специально. «А макушки деревьев тоже специально поджигали? Когда они оказались у самой земли?..» В короне ядерного взрыва температура, между прочим, достигает полутора миллиона градусов! На поверхности солнца всего лишь около шести тысяч.
Мы двигались вдоль горящих лесов. Земля - обгоревший ковёр. Кругом завалы, но дороги в полном порядке. На дорогах батальон регулирования. Эти солдатики пострадали больше других. Потому что первыми вышли из укрытий.
Подъезжаем к деревне Маховка, домики внизу у речки целы, а та часть деревни, что на пригорке, снесена с лица земли. Только кое-где торчат печные трубы. Венец здания школы срезало как ножом, он догорал в трехстах метрах от горевшей школы. Местных жителей заранее отселили на расстояние 30-35 километров. Но и там они не были в полной безопасности. Дети в школе, увидев вспышку, кинулись к окну, ударная волна выбила стекла, и многих поранило осколками.
Часам к шести вечера стрельба прекратилась - учения заканчивались. Полевая кухня заплутала и нашла нас, когда мы двигались обратно. Только расположились на пригорке пообедать – подъезжает подполковник: «Вы что, с ума сошли! Здесь высокое радиоактивное заражение местности!»
Кашу, провезённую довольно близко от эпицентра, ели по возвращении в лагерь. Радиоактивное облако долго кружило над нами. При ядерном взрыве поражение идёт зонтичным образом. Дезактивация личного состава ограничилась мытьём в душе. Техника также серьезной дезактивации не подвергалась.
В учениях принимало участие шесть тысяч офицеров, генералов, адмиралов, маршалов. В том числе министр обороны маршал Советского Союза Николай Александрович Булганин. В качестве наблюдающих присутствовали крупные военачальники стран народной демократии. Министр обороны Китая, тогда ещё не маршал КНР, а генерал Пэн Дехуай и даже один из лидеров китайских коммунистов маршал Чжу Дэ были. На память им всем, как потом я узнал, были вручены пистолеты Макарова – в то время ещё секретное оружие.
Для проведения - по свежей памяти - разбора учений за ночь построили крытый брезентом зал на шесть тысяч человек. Затем в этом же зале состоялся концерт Ансамбля песни и пляски Уральского военного округа. Артисты прибыли под Тоцкую задолго до начала учений, выступали в лагерях и на позициях. В составе ансамбля был и Слава Тимошин. Вячеслав Федорович, ветеран подразделения особого риска, наверное, единственный актёр, награжденный орденом Мужества, продолжает выходить на сцену Театра Музыкальной комедии. (Народный артист РСФСР Вячеслав Тимошин умер в 2006 г. - В.Ж.)
На Тоцком полигоне мы пробыли ещё две недели. Закапывали блиндажи, окопы, траншеи. В общем, приводили местность в порядок. Все две недели дышали радиоактивной пылью! Постоянного нахождения в противогазах от нас уже не требовали.
Насколько мне известно, для жителей деревень Маховка, Ольховка, Приютино за какие-то два месяца отстроили новые дома, сараи и подворья, да такие, о каких они раньше и мечтать не могли. Из хорошего бруса. Но, оставаясь жить на заражённой территории, мирное население и в дальнейшем не получило должной медицинской помощи, не обследовалось и не наблюдалось врачами, и, конечно же, очень многие слишком рано ушли из жизни.
Комитет ветеранов подразделений особого риска объединяет не только участников Тоцких учений. Тоцкие учения – это только одна бомба. А в Советском Союзе, если вести отсчёт от 29 августа 1949 года, дня взрыва первой атомной бомбы на Семипалатинском полигоне, и до 1990 года, до взрыва последней, было взорвано в общей сложности 756! Из них 128 – в мирных целях.
Сейчас уже можно говорить о том, что у американцев к 1947-му году был заготовлен план превентивного ядерного удара по СССР. На Ленинград, а я ленинградец, и иначе наш город не называю, предназначалось десять бомб. На Москву почти в три раза больше: от 24-х до 28-ми. Для других крупных городов тоже определённое количество. Всё просчитано, хватило бы на всех.
К 1947 году американский ядерный запас составлял около тысячи боеголовок. К тому же у американцев был опыт бомбового ядерного удара по японским городам Хиросима и Нагасаки.
Создание и испытание ядерного оружия для СССР было жизненно необходимо. Каждое испытание ознаменовывалось новыми и новыми потерями личного состава. И на Семипалатинском, и на Новоземельском полигонах. Только на Новой Земле с 1955 по 1990 год было взорвано 192 «изделия». В воздухе, на земле, под землей, на море. Кто сейчас помнит о подводных взрывах 55-го и 57-го годов в губе Чёрная?! (Это – Новая Земля.) Там непосредственно в эпицентре людей не было, только эсминцы с подопытными животными.  Боевые корабли стояли в охранении. Член нашего комитета боевой флотский офицер, капитан первого ранга Алфёров, недавно умерший, рассказывал, что при взрыве возникла волна до километра высотой – цунами! Образовалась воронка диаметром до полукилометра, которая мгновенно поглотила три эсминца. Алфёров с товарищами через полтора часа после взрыва подошли к одному из уцелевших кораблей, чтобы забрать животных. Он снял с эсминца флаг. Флаг хранится в нашем комитете, и каждый год 9 мая с этим опаленным флагом мы, те ветераны, что ещё могут передвигаться, проходим по Невскому проспекту.
В 1961 году 200 боевых ядерных зарядов погрузили на гражданское судно «Индигирка». Для маскировки на палубе - штабеля леса, контейнеры, тракторы, автомобили. За четыре часа до выхода судна в море прибыл полковник с высочайшим повелением заминировать корабль. Слава Богу, капитан оказался не дурак. «Индигирка» пошла не прямо на Кубу, а на Исландию и оттуда только на Кубу. А, представляете, что могло бы случиться, если бы американские летчики засекли и стали бомбить советское судно?!
В том же 61-м году, 30 октября, на полигоне Новой Земле, с самолета ТУ-95 была взорвана (? - В.Ж.) 58 мегатонная водородная бомба. Вот после чего Никита Сергеевич Хрущев осмелился стучать башмаков в ООН и заявил, что мы покажем американцам «кузькину мать». Ударная волна от той бомбы шесть раз обогнула земной шар. Ударная – то бишь инфразвуковая. Об инфразвуковых бедах надо говорить отдельно. Потому что они имеют место быть и сегодня – удивитесь - на дискотеках. Там, к сожалению, тоже разрушающий инфразвук.

«Не связывайте свои болячки с ядерным оружием!»

Работу по созданию Комитета я, сам того не подозревая,  начал еще в 67-м году. Я от природы был физически крепким человеком, не смотря на то, что ребёнком пережил блокаду. До армии на спине таскал мешки по 110 килограммов! Занимался французской борьбой и другими видами спорта. А вскоре после Тоцких учений был госпитализирован с тяжелым заболеванием желудка. После демобилизации стал чувствовать себя всё хуже и хуже. Спустя пять лет мне удалили опухоль из горла. Фиброма голосовых связок. Ещё через пять лет - тяжелый инфаркт. В 32 года ослеп полностью правый глаз. Я понимал: причины всех моих бед в Тоцких учениях. Но что делать? Мы все давали подписки о молчании, кто на 25, кто на 40 лет, а кто и пожизненно. Подписка о сохранении военной и государственной тайны облекала человека двумя надеждами. Первое: тебе доверили дело государственной важности, и ты так горд, что аж грудь распирает, но говорить об этом не имеешь права никому. А второе, что, раз ты дал подписку, тебя надежно защитят. Верному присяге и подписке, мне ничего не оставалось, как действовать через военкомат. Через военкомат я и повёл переписку с различными инстанциями, подведомственными Министерству обороны. Побывал на приёме у начальника юридического отдела Главного управления санитарной службы Министерства обороны, ответ на свои вопросы  получил… никакой. Я тогда ещё ничего не знал о судьбе своих товарищей по службе и несчастью. К 1967-му году, как потом выяснилось, многие ребята из моего разведдивизиона уже ушли из жизни. А ведь слабаков среди нас не было! Те, что ещё живы, были неизлечимо больны.
С окончанием срока секретности, я начал письмами бомбардировать партию и правительство. От «дорогого Леонида Ильича» (Брежнева. – В.Ж.) получил отрицательный ответ. В 85-м году направил письмо Михаилу Горбачёву – ответ тоже отрицательный. Только в 89-м мне удалось в газете «Известия» опубликовать заметку «Жаркий сентябрь 1954 года, или Он был под «Снежком», а затем выступить по телевидению. Что значит: «отрицательный ответ»? Формальные отписки за подписями исполнителей, а не Брежнева и не Горбачёва. Чиновники информировали меня, что мои обращения единственные в своем роде. И что, если бы были ещё подобные обращения, то они бы их как-то скомпоновали и передали в соответствующие органы.
После тех двух моих выступлений в средствах массовой информации появилась в газете «Красная звезда» целая подборка ответов военных, занимающих высокие посты. Они утверждали, что все, о чём я говорю, вымысел. Полковник такой-то, подтверждавший сам факт Тоцких учений,  писал, что меры безопасности были столько серьёзны, что пострадавших не могло быть. Здесь я должен сказать, что у нас, участников Тоцких учений, теперь совершенно иное отношение к Георгию Константиновичу Жукову, чем у большинства наших соотечественников. Также как и к непосредственному исполнителю приказов Жукова генералу армии Ивану Ефимовичу Петрову. Как руководители они, зная печальный опыт японских городов, обязаны были каждому участнику учений, пусть в закрытом конверте, выдать реляцию, в соответствии с которой  и «на гражданке» мы бы подвергались тщательному обследованию и постоянному наблюдению. Потери были бы значительно меньшие. Да и для медицинской науки мы настоящий кладезь! Если бы от нас не отмахивались, последствия Чернобыля тоже не были бы столь ужасны.
Комитет ветеранов подразделений особого риска – почему такое странное название? Причин две. Спецслужбы потребовали, чтобы посторонние лица по названию комитета не могли догадаться, что речь в значительной степени идёт о секретном ещё в то время – конец 80-х годов - ядерном оружии. А во-вторых, потому, что мы не жертвы, а люди, выполнявшие боевые задачи. Термин появился в 1990 году, ещё до создания Комитета. Сначала как штамп на наших бумагах-обращениях. Потом  как надпись на транспаранте, который несли по Невскому проспекту съехавшиеся со всего Советского Союза 52 участника Тоцких учений.
Комитет создан простыми солдатами – участниками Тоцких учений. Их фамилии должны быть названы. Это Константин Петрович Юсупов, Игорь Николаевич Бухаловский, Ирек Садыкович Ахметов, и многие другие - все те, кто был вместе со мной с самых первых дел.
Мы очень благодарны Вячеславу Николаевичу Щербакову, тогда первому заместителю председателя Ленсовета Анатолия Собчака. Адмирала Щербакова несколько раз вызывали спецслужбы и предупреждали, что он вылетит из партии, если будет содействовать созданию нашего комитета. А меня во время беседы с первым заместителем председателя КГБ генералом армии Филиппом Бобковым официально предупредили, что если мы и дальше будем свои «болячки» связывать с испытаниями ядерного оружия, то неприятностей не оберёмся. Запугать нас не получилось – терять нам было нечего, и 24 августа 1990-го года Устав Комитета ветеранов подразделений особого риска был утверждён. А 13 марта 1991 года Минюст СССР зарегистрировал наш комитет как Всесоюзный. У компартии номер удостоверения был 32, у нас – 33. Почти через год после развала Советского Союза, 22 июня 1992-го года, Комитет перерегистрировали как Всероссийский.
Кто может считаться ветераном подразделений особого риска? Непосредственные участники испытаний ядерного оружия, боевых радиоактивных веществ. Саша Царюк и Евгений Кукушкин, например, с 53-го по 55-й год участвовали в испытаниях боевых радиоактивных веществ на Ладоге. Только  в 1991 году после того, как об этом заговорил Комитет, корабль «Кит», на котором хранились десятки тонн высоко заряжённой ладожской воды, был выведен в специальном доке на Новую Землю. Но ведь на судне имелись отверстия, через которые заряжённая вода «благополучно» вытекала в озеро. Дезактивация на Ладоге, надеюсь, продолжается до сих пор.
В своём рассказе я упомянул крестьян деревень под Тоцкой – они не считаются ветеранами подразделений особого риска. Отделение, рота, экипаж, артиллерийский расчет, полк, дивизия – это всё подразделения. Нахождение в местах испытаниях ядерного оружия не является выполнением боевой задачи.
Какие функции выполняет Комитет? Мы защищаем непосредственных участников испытаний, тех, кто устранял радиационные аварии. Теперь уже у всех на слуху первый атомный подводный крейсер К-19. Но ведь известны более ста радиационных аварий на атомных надводных и подводных кораблях. К-19 открывает список. Тогда никто не знал, как нужно действовать. Сейчас все дают советы. Взрыв 10 августа 1985 года на К-431, находящейся на ремонте и стоящей у пирса ТОФа (Тихоокеанский флот. - В.Ж.), был на несколько порядков выше, нежели в Чернобыле. Восемь офицеров и двух матросов разорвало на куски – фрагменты тел собирали по всей территории судоремонтного завода.
Мы защищаем и тех, кто до 1961 года собственными руками в специальных помещениях на большой глубине собирал центральную часть ядерного оружия из расщепляющихся высоко радиоактивных материалов. Практически без всякой защиты, в рабочих халатах. В нитяных печатках. Потому что малейшая потеря ощущения могла сыграть роковую роль.
В испытаниях и устранении ядерно-радиационных аварий участвовало около четырех миллионов человек. В основном - военнослужащие. Были и гражданские лица, но их меньше. Среди 25 тысяч 800 ветеранов подразделений особого риска около 800 генералов и адмиралов, дважды Герой Советского Союза маршал авиации Александр Николаевич Ефимов. Он на Тоцких учениях был зам командира дивизии, а впоследствии Главкомом ВВС, заместителем министра обороны СССР. У нас шестикратная проверка! «Абитуриенты» часто врут. Иногда, не смотря на солидный возраст, врут немилосердно! Позавчера у меня был человек, он утверждал, что прибыл на Тоцкие учения 14 сентября. То есть, когда уже всякое движение, всякое колыхание было запрещено. Ни один поезд 14 сентября на станцию Тоцкая не прибыл.
Сейчас нас осталось 16 401 человек. Из четырёх-то миллионов! На ядерные полигоны попадали физически крепкие. Люди уходят не по возрасту. В составе Комитета имеется научно-лечебный центр, первая в стране медицинская организация, где занимаются лечением, реабилитацией и изучением военнослужащих с отдаленными последствиями поражающих факторов ядерного взрыва. Радиация отнюдь не априори.
В таком городе как Ленинград не нашлось ни одной спонсирующей организации, которая взяла бы наш госпиталь под покровительство. Госпиталь, где лечат людей, защитивших их. Многие из нас лишены возможности иметь детей. С вами говорит совершенно незрячий человек. Выполнить долг, а потом ещё испытывать равнодушие…
С 1996-го по 2001 год по представлению Комитета 3285 тысяч участников испытаний ядерного оружия, боевых радиоактивных веществ награждены орденом Мужества. Сейчас же по непонятным причинам награждение этим орденом приостановлено, а другого мы не достойны!..
Удостоверением ветерана подразделения особого риска мы гордимся больше, чем гордятся званием Героя Советского Союза те, кто его удостоился! Но при этом не имеем права на бесплатный проезд в городском общественном транспорте! Не смотря на все наши обращения. Депутаты не понимают, что мы участвовали в ядерной войне!..
На сегодняшний день мы боремся за две позиции. За установление всероссийского Дня ветерана подразделения риска. Главный герольдмейстер страны Вилинбахов (Георгий Вилинбахов – председатель Геральдического совета при президенте Российской Федерации. - В.Ж.) вначале дал отрицательный ответ. После того, как ходатайство наше завизировали все министерства и ведомства, Вилинбахов дал добро, но даже не извинился… (В 2006 году Указом президента Российской Федерации Владимиром Путиным учреждён профессиональный праздник – День специалиста по ядерному обеспечению. - В.Ж.). И второе: мы уже добились разрешения на установку памятника Ветеранам подразделений особого риска. Определено место: пересечение улиц Примакова и Автовской.

«Если Родине потребуется…»

Поделюсь с вами мечтой - создать Международный комитет ветеранов подразделений особого риска. Почему-то все думают, что за границей ветераны защищены лучше. Готовим Слет военных ядерщиков. Теперь медики на нас защищают диссертации. О нас пишут документальные книги. Но самое постыдное, что работников высокого искусства не привлекает эта тема. А я считаю, что всё, о чём я рассказываю, должно явиться предметом художественных произведений – романов, повестей. Такая подача материала доходчивее. Человек, оказавшийся в наших условиях, совсем не то, что человек на обычной войне. Никто из писателей, сценаристов, драматургов не берется раскрыть психологию человека, оказавшегося в наших условиях. Был, правда, один позорный случай.
В поезде по пути в Москву я познакомился с девочками, которые как-то связаны с кино. Я рассказал им свою историю. И спросил: «Нет ли у вас на примете режиссёра, который бы мог взяться снять фильм?» - «Есть», – и назвали фамилию, имя, отчество: Бутурлин Виктор Иванович. Написали номер телефона. Я позвонил Бутурлину. Мы встретились, я рассказал Виктору Ивановичу то, что сейчас вам. Бутурлин собрал кинематографическую команду, и несколько человек стали работать над фильмом. Мы, ветераны, отдали кинематографистам всё – воспоминания, знания, понимание вопроса, наш интеллект. И на какое-то время Бутурлин исчез. А затем выпустил картину «Ядерное танго». В титрах сказано, что автор сценария - он. Врёт! Авторы – не сценария - фильма в целом – ветераны подразделений особого риска. Он не более чем режиссёр. Бутурлин оказался обычным кино-вором. Он меня боится, потому что знает, что я ему залеплю пощечину.
Сейчас я сам пишу – диктую! - книгу, она будет называться «Герои атомной не войны, или Почему я жив». Я сам иногда задаюсь вопросом: почему я до сих пор жив? Пережить 55 госпитализаций, 8 операций, 13 уходов из жизни, только в 2004 году их было 3, - может не каждый человек!
Чтобы не заканчивать разговор на грустной ноте, расскажу вот что. На одном из последних совещаний, где, конечно же, не обошлось без нелестных высказываний по поводу лишения нас льгот, один из ветеранов сказал: «Если Родине потребуется, мы ещё не раз готовы рисковать своими жизнями! Но пусть и она помнит о нас…»