24. Ветер свободы

Наступило утро третьего дня моего «великого туберкулёзного сидения» в третьем лёгочном отделении. Я проснулся от того, что кто-то мягко, но настойчиво теребил меня за руку. Открыв глаза, я увидел рядом Зою Андреевну. Аккуратная, в своем тщательно выглаженном халате, респираторе и накрахмаленной шапочке, она резко выделялась на фоне убогого быта нашей палаты.
- Доброе утро! Пойдемте со мной. – Позвала меня медсестра.
В третьем отделении нас утром обычно не будили, поэтому я немного удивился. Но, продрав заспанные глаза, я послушно поднялся с койки и одел маску. Зоя Андреевна направилась к выходу, ступая мягко и бесшумно, стараясь не разбудить спящих больных. Вслед за медсестрой я вышел в коридор и подошёл к посту.
- Что-то случилось? – Спросил я, внимательно глядя на Зою Андреевну.
- Нет, нет, ничего. Не волнуйтесь. Вам нужно сегодня сдать мокроту. – Объяснила сестра. – Вот, держите контейнер, и пойдёмте со мной.
Медсестра протянула мне маленькую пластиковую баночку с красной крышкой, и мы пошли вдоль коридора.
Кабина для сбора мокроты находилась в самом конце коридора, рядом палатой №7, и представляла собой отделённый деревянной перегородкой кусочек коридора с открытым окном.
- Сейчас сделайте несколько глубоких плавных вдохов и выдохов, а затем – резко выдохните. Это должно вызвать кашель. – Инструктировала меня Зоя Андреевна. – Вам понятно?
- Да. Я попробую.
Я переступил порог кабины, закрыв за собой дверь со стеклянным окошком. Из окна приятно веяло свежей утренней прохладой. Я закрыл глаза и медленно вдохнул свежий уличный воздух, задержав дыхание на высоте вдоха. Повторив так еще два раза, я сделал резкий выдох, как инструктировала сестра.
Ничего не произошло... Я попробовал ещё и ещё. Попытался в конце выдоха покашлять. Не было ни намёка на мокроту! Я снова вдыхал, выдыхал, кашлял, пока в кашле не появились металлические нотки. Ничего не было!
- Что, не получается? – Открыв дверь, спросила Зоя Андреевна.
- Не получается... – Отдышавшись, ответил я. – Вообще ноль.
- И что же делать будем? – С сочувствием посмотрела на меня сестра.
- Не знаю... Давайте я попробую что-то отхаркивающее попить…
- Виктор Иванович меня съест! – Улыбнувшись под маской, сказала Зоя Андреевна.
- Не съест. Я ему на обходе сам скажу.
- Ну, давайте попробуем. Только это обязательно нужно сделать в ближайшее время.

Вернувшись обратно в палату, уснуть я уже не смог. Приведя в порядок постель, я отправился в ванную.
В ванной перед большим зеркалом (единственная деталь интерьера, кроме собственно умывальника и ванной, там присутствовала) брился старик лет семидесяти. Он громко напевал какую-то незамысловатую мелодию и вообще выглядел довольно бодрым. Я даже улыбнулся под маской, настолько эта картина была жизнеутверждающей, выделяющейся в этих угрюмых стенах.
- Доброе утро, батя! – Поприветствовал я незнакомого больного.
- А?! – Громко переспросил дед.
- Доброе утро, говорю! – Повторил я громче.
- Я нихера не слышу! – Громко прокричал старик, показывая руками на свои уши.
- Доброе утро, отец!! – Прокричал я совсем громко и кивнул.
- А-а-а! Доброе, доброе! – Поприветствовал меня больной и принялся дальше бриться, сто-то громко напевая.
Передо мной была еще одна жертва канамицина... Тяжело вздохнув, я принялся умываться.

Напротив ванной комнаты, в самом конце «аппендикса» располагалась мужская уборная. Да простит меня читатель за неприглядные подробности, но обойтись в своем повествовании без описания этого места у меня не выйдет. За окованной кровельной жестью дверью находилась длинная и узкая комната. Настолько узкая, что, расставив руки в стороны, стоявший человек упирался бы ладонями в обе стены одновременно. Абсолютно всё здесь, - стены, потолок, двери, трубы, сантехника – было окрашено масляной краской тёмного, насыщенно-зелёного цвета. Освещалась уборная только тусклой электрической лампочкой над входной дверью. Дневной свет проникал внутрь только через крохотное квадратное окошко под потолком, в самом конце комнаты. В дальнем конце уборной возвышалась причудливая конструкция из кирпича, напоминающая «пьедестал», в который был наглухо вмурован обыкновенный фарфоровый унитаз. Благодаря этому «пьедесталу» пользоваться унитазом привычным образом было невозможно. Желающему воспользоваться «клозетом» пациенту приходилось взбираться на «пьедестал» и присаживаться на корточки. С внутренней стороны двери не было никакой щеколды, поэтому из коридора в любой момент могли войти. Да, собственно, в одиночестве, даже в таком интимном месте, как уборная, в третьем отделении побыть было невозможно. Мужской туалет служил круглосуточной «курилкой», поэтому в любое время там находилось не менее 3 человек, а во время «тихого часа» набивалось и по 6. Табачный дым никогда оттуда полностью не выветривался, повиснув седой дымкой под зелёным потолком.

Закончив утренние процедуры, я взял книгу и поспешил на больничный двор. Выйдя из корпуса, я обошел территорию детского отделения, огороженную зеленым заборчиком, и вышел к лесополосе. Только здесь я мог позволить себе некоторое время побыть одному. Устроившись поудобнее на облюбованном месте под акацией, я погрузился в чтение.
Было около половины восьмого утра, когда я, возвращаясь обратно, направился ко второму отделению. На нашем «пятачке», на скамейке под клёном сидела темноволосая девушка и горько плакала, закрыв лицо ладошками. Раньше я её здесь никогда не видел. Нарядное цветастое платье и аккуратная прическа выдавали в ней новенькую.
- Доброе утро! – Обратился я к новенькой, подойдя поближе. – Не возражаете, если я присяду?
Девушка подняла на меня заплаканные глаза и отрицательно покачала головой. Я осторожно присел рядом на скамейку.
- Вы первый день, наверно?
- Да... – Кивнула согласно пациентка. – Это просто кошмар какой-то!.. Я... Я вроде держалась... А сейчас - не могу... Слёзы сами льются...
Девушка всхлипывала после каждого слова, а потом снова зарыдала.
- Не переживайте. Это нормально. Мы все тоже так переживали сначала.
Пациентка снова посмотрела на меня и перестала всхлипывать.
- А... Вы давно тут? – Спросила она, успокоившись.
- Скоро месяц будет как.
- Меня Аня зовут. – Представилась незнакомка.
- Очень приятно. Меня – Виталий. Вас, наверное, на четвертый этаж поселили?
- Рада знакомству... Давай на «ты» только?.. Да, на четвертый. А это плохо?
- Нет, нет! Не плохо. – Поспешил я успокоить Аню. – Здесь сначала все туда отправляются. Немного подлечат – и переведут на второй.
- А мне врач в поликлинике сказала, что у меня открытая форма! Что я заразная! – Аня снова заплакала. – А я ведь нормальная! Я в суде секретарём работаю!
- Это пустяки на самом деле. Успокойся. Тут много самых обычных людей, вот увидишь! И все мы с «открытой формой». Это вовсе не показатель... – Старался я мягко ввести Аню в курс дела. – Кстати, у нас тут так не говорят. А знаешь, как говорят? «БК+».
- «БК+»... – Повторила Аня. – А что это значит.
- Расшифровывается как «бациллы Коха». Ну, а «плюс» - это понятно, обнаружены палочки, стало быть. Или просто – «плюсовые».
- Ты так интересно объясняешь. И не страшно. – Просияла Аня.
- А я – медик. – Пояснил я.
- Правда? И... Как же ты попал сюда?
- Ну, если совсем коротко – то примерно также, как и ты.
- А ты тоже на четвертом этаже? Или уже на втором?
- Нет... У меня, к сожалению, все сложнее немного...
- Почему?
- Слышала что-нибудь про МЛУ-ТБ?
- Нет, а что это?
- Туберкулёз с устойчивостью к лекарствам. Когда палочки не реагируют на некоторые препараты.
- Господи! Ужас какой! И такое бывает!
- Бывает. Не очень часто. – Поспешил успокоить я новенькую. – Но, вот мне не повезло...
- Что же теперь будет? Тебя не вылечат?!
- Вылечат, вылечат! – Улыбнулся я. – Но понадобится побольше времени и другие лекарства.
- Кошмар! А у меня... Тоже такое может быть?
- Будем надеяться, что не будет. Всё же это не часто. – Снова улыбнулся я, чтобы успокоить больную.
- А где же ты лежишь?
- Третье отделение. Вон тот корпус. – Показал я рукой в сторону «тринадцатого района».
- Ох... Выглядит как-то совсем мрачно!
- М..да, не пять звёзд, конечно!
Из корпуса вышел Коля и подошёл к скамейке.
- Доброе утро, братишка! – Поздоровался я.
- Здорово, здорово, брат-аптекарь! – Как всегда, бодро ответил Коля. – Вижу, у нас пополнение?
- Да, знакомься. Это Аня. Аня, это – Коля. – Представил я пациентов друг другу. – Я вас оставлю ненадолго. В аптеку сбегаю. А ты введи девушку в курс дела.

Оставив Аню с Колей, я пошел в сторону поликлиники. Аптечный пункт был уже открыт. Лида встретила меня, как всегда, приветливо.
- Как твое самочувствие? – Искренне поинтересовалась она.
- Спасибо, терпимо. А как твои дела? Что вообще нового на фирме?
- Да по-старому всё. Ругают нас, что выручки маленькие. Ну, ты же знаешь...
- Ага. Это да. Ну, тогда будем тебе выручку поднимать! Давай всё, что у тебя есть отхаркивающее!
- Отхаркивающее?.. Амброксол?
- Давай!
- АЦЦ...
- Тоже давай!
- Куда тебе столько? Ты что, простудился?
- Нет! Хуже! Мокроту сдавать нужно! – В шутку ответил я. – Пертуссина еще флаконов 5 давай!
- Ух! Серьезный подход!
- Куда уж серьезнее!
Я рассчитался за лекарства, попрощался с коллегой и направился обратно ко второму лёгочному отделению.

На пятачке к тому времени собрались уже Таня, Оля и Наташа. Новенькая пациентка Аня уже совсем оттаяла и живо беседовала с ними.
- Если что по тубику не понятно – спрашивай вот у этих двоих! – Деловито разъяснял Коля, показывая на меня и Таню. – Они в этом шарят! Жалко только, их забрали от нас на «тринадцатый район»!
- «Тринадцатый район»? Что это? – Спросила Аня с удивлением.
- Да вот эта вот богадельня! – Показал рукой Коля в сторону старого корпуса. – Третье лёгочное отделение.
- А правда, что вам там 8 месяцев лежать? – Спросила девушка.
- Правда, правда. – Кивнул я.
- Да, правда. – Подтвердила Таня.
- Ох, ребята, как же я Вам сочувствую!.. И страшно, вдруг и меня туда же...
- Да ты на себя всё не примеряй, Анют! – Ответила Таня. – Иначе так с ума сойти можно! Мы просто рассказываем, как бывает.
- Какие же вы тут замечательные! Я даже не думала, что меня здесь так встретят! – С трогательной улыбкой сказала Аня.

После завтрака наступило время клинического часа. Словно ручные, мы послушно разошлись по палатам точно в установленное время.
Заступившая на смену Галина Фёдоровна стала ходить по палатам и выдавать препараты. Вскоре очередь дошла и до нашей палаты.
- Доброе утро, мальчишки! Давайте полечимся! – Очень ласково поприветствовала нас медсестра.
Все приготовили свои кружки и стали подставлять ладони для порции таблеток.
Один из пациентов хотел было спрятать таблетки в ящик тумбочки.
- Нет, нет! Так нельзя! – Мягко остановила его Галина Федоровна. – Вам нужно выпить таблетки сейчас, чтобы я видела.
- Да выпью я, выпью! Не могу сейчас! Меня тошнит! – Жаловался больной.
- В таком случае – верните лекарства назад. Я подойду попозже, когда Вы будете готовы. Или выпейте сейчас только часть, а с остальными я подойду позже. – Тактично объясняла сестра. Её мягкость и терпение были поистине удивительны в этих стенах.
Наконец, дошла очередь до меня. Я решил не геройствовать и оставил по одной таблетке протионамида и циклосерина на вторую половину дня. Остальные – выпил за один прием.
Без таблеток остался только сосед армянина Гена.
- Геннадий, а тебя почему «завтраком» обделили? – Решил поинтересоваться я, больше из желания завязать разговор, чем из любопытства.
- А я здесь не на лечении. – Спокойно отвечает Гена.
- Как так? А что же ты тут делаешь?
- Меня МСЭК на перекомиссию отправил. Я два года назад болел. А сейчас сказали – надо полежать, чтобы группу инвалидности продлили. – Пояснил пациент.
- Дичь какая! В инфекционное отделение на «перекомиссию»?
- Чёрт их разберет. – Пожимает плечами Гена. – Сказали так, я и лёг.
История с госпитализацией Гены так и осталась для меня неразгаданной загадкой. Это сложно себе представить с точки зрения здравого смысла, но впоследствии Гену действительно выписали через несколько недель, так и не назначив ему никакого лечения. Несколько недель человек провёл с нами, бациллярными больными МЛУ-ТБ, в общей палате, не получая при этом лечения! Что это была за «перекомиссия» - я так и не понял до сих пор.
Позже в разговоре выяснилось, что группу инвалидности Гена получал вовсе не по туберкулёзу. Он был слепым на один глаз, а второй глаз – видел всего на 30%. Но из-за того, что он болел МЛУ-ТБ ранее, - его направили сюда, в «тринадцатый район».

Циклосерин – удивительная штука. Этот препарат, открытый в 1950-х, знаменит своими абсолютно непредсказуемыми нейропсихическими эффектами. Среди больных даже бытовала легенда, что первоначально его синтезировали в качестве «психотропного» химического оружия в эпоху «холодной войны». Вряд ли подобная легенда имеет под собой реальные основания. Однако, «широта спектра» различных реакций, которые способен был вызвать этот препарат – действительно впечатляла. Каждый раз, принимая дозу симпатичных бело-розовых капсул, я не знал наверняка, какой именно будет моя реакция сегодня. Они были подчас абсолютно противоположны: то особое состояние ясности и остроты сознания, то напротив – «тумана»; то повышенная чувствительность ко всему, - то вялость и апатия; то бессонница, - то сонливость. Всё зависело не только от дозировки, но и от абсолютно случайных факторов. Еще одним психотропным эффектом были очень яркие реалистичные сновидения, порой так плавно вплетающиеся в реальность, что при пробуждении не сразу понимаешь, где был сон, а где – явь.
В этот раз от циклосерина меня стало клонить в сон. Точнее, я абсолютно не почувствовал, когда именно начал засыпать...

...Дальние залпы тяжелых артиллерийских орудий, пронзительный свист приближающихся снарядов и близкие оглушительные разрывы – всё слилось в протяжный несмолкающий рёв. Обстрел, казалось, длился уже целую вечность! Горстка русских солдат – 8 человек, включая меня, - в серо-зеленой полевой форме императорской армии – лежали на дне глубокой воронки, оставленной гигантским снарядом. При каждом близком звуке разрыва я вжимался в землю так, словно пытался слиться с нею. Правой рукой я мёртвой хваткой сжимал цевьё своей «трехлинейки», а левой нервно скрёб сухую твердую землю пальцами. Небо над воронкой темнело. Наступал вечер.
«Бах!!!» - Очередной снаряд угодил прямо рядом с воронкой. Нас осыпало землёй, а осколки с тонким писком пролетели совсем низко над головой.
- Господи, помилуй! Господи, помилуй! – Тихо шептал и крестился лежавший рядом солдат, худой и бледный.
«Бах!!!» - Еще один снаряд лёг почти в то же самое место, рядом с воронкой.
- Кучно бьют, суки! – Выругался боец, лежащий справа. – Пристрелялись!
В небо взмыла яркая звезда осветительной ракеты. Только сейчас я смог разглядеть лица своих товарищей по оружию. Это были постояльцы «тринадцатого района»! Сурен, Дима, Гена, Сашка, Макс. Еще двоих не разглядел. Я пополз ближе к Сурену.
- Что тут происходит, Сурен? – Растерянно спросил я.
- Что происходит? Война, студент! Не видишь, разве? – Со своим армянским акцентом проговорил Сурен. – Противник, судя по всему, прорвал первую линию обороны. Бьют очень плотно по нам. Уже третьи сутки лежим так! Сейчас, наверное, в атаку пойдут!
- А-а-а… - Только и смог растерянно протянуть я.
- Уууууу! Не могу больше!!! Не могу!!! – Раздался рядом чей-то пронзительный отчаянный крик. – Да пошло оно всё!!!
Я обернулся, и увидел, что один из бойцов, напоминающий Макса, корчился на дне воронки, обхватив голову руками и выл от отчаяния. Я подполз ближе.
- Тише! Тише! Ты что! Выдашь нашу позицию! – Стал теребить я солдата.
- Да пошёл ты!!! – Резко пнул меня боец грязным сапогом. – Пошло оно всё!!! Не могу!!!
Боец вскочил на ноги и хотел было выскочить из воронки, но его резко схватили Сашка и Сурен, и повалили на землю.
- А-ну тихо! Успокойся! Вместе из этой херни выбираться будем!
Артиллерийский огонь стих, сменившись все приближающимся визгом.
- Кажется, началось! – Сказал Сурен. – Давай подползем поближе, глянем!
Мы поползли ближе к краю воронки и осторожно приподняли головы.
Сначала я увидел какую-то сплошную бурую тучу, которая стелилась по полю в нашу сторону. Когда туча приблизилась, я уже стал различать, что она состоит из множества мерзких существ, похожих не то на червей, не то на гусениц.
- Твою ж мать!.. – Вырвалось у меня.
- Погоди, брат, погоди! Ближе подпустим!.. – Инструктировал Сурен. – А вот теперь – пали!!!
Я вскинул «трехлинейку» с такой лёгкостью, словно делал это всю жизнь, и нажал на курок.
Затрещали ружейные выстрелы. Я увидел, как из других воронок, казавшихся безжизненными, тоже высунулись головы в фуражках и показались стволы винтовок.
Бурая масса неизвестных существ всё катилась и катилась, но не могла пересечь какой-то невидимой черты. Под шквальным нашим огнем она превращалась в мерзкое грязно-кровавое месиво.
- Студент! – Услышал я голос Сурена. – Студент!..
Он что-то дальше говорил, но слов было не разобрать из-за грохота ружейной стрельбы...

- Студент! Студент! Проснись! – Настойчиво теребил меня кто-то.
Я открыл глаза и увидел перед собой Сурена и Галину Фёдоровну.
- А? Что случилось?..
- Ну ты даешь, Виталь! Мы тебя минут пять разбудить не можем! Думали, ты без сознания! – Обеспокоенно сказал Сурен.
- С Вами всё в порядке? – Внимательно посмотрела на меня Галина Фёдоровна.
Я осмотрел себя и прислушался к ощущениям. Ничего, кроме привычной небольшой головной боли и неприятного привкуса – не было.
- Да, кажется...
- Обход. – Спокойно сказала медсестра.
Только сейчас я увидел стоящего в проходе между койками Виктора Ивановича.
- Что вы употребляете, молодой человек? – С подозрительностью в голосе спросил врач.
Я приподнялся на «наре».
- Только то, что Вы мне назначили.
- Хм... Почему же Вы в таком состоянии?
- Вам виднее! Вы ведь тут – доктор. А я – больной. – Глядя в упор на Завхоза-Иваныча, съязвил я.
- Вы почему не сдали мокроту сегодня утром? – Строго спросил врач.
- Потому, что её не было. Сейчас выпью отхаркивающий препарат – возможно тогда что-то получится.
- Галя, запишите в истории. Если через два дня не получится сдать мокроту – направьте на бронхоскопию.
На этой «позитивной ноте» обход был окончен.

После обеда я поспешил в кабинет психолога. Остановившись перед дверью, я постучал.
- Да, да, входите! – Услышал я за дверью голос Виктора Петровича.
Я толкнул дверь и вошёл внутрь.
- Здравствуйте, Виталий! – Психолог совсем по-дружески протянул руку. – Проходите, присаживайтесь!
Я расположился в удобном кресле и снова ощутил домашний уют и покой.
- Как Вы себя чувствуете? – Участливо спросил Пётр Викторович.
- Кажется, немного лучше, чем тогда. Но, всё равно – не очень.
- Понимаю, понимаю. Третье отделение – это не курорт.
- Да уж... Мне прямо так и сказали при госпитализации!
- Хм... А давайте, если Вы не против, Вы мне расскажете немного о себе? Всё, что посчитаете нужным.
Я постарался коротко рассказать психологу свою биографию. Он внимательно слушал, не перебивая, лишь иногда вставляя уточняющие вопросы.
- Да, представляю, Виталь, как Вам сейчас сложно. Для Вас это общество, эта обстановка – что-то совершенно чуждое. Но ведь лечение нужно пройти в любом случае. Как Вы считаете?
- Безусловно. Но... Это ужасно тяжело.
- Тяжело, верно. Что Вас сильнее всего тяготит?
- Духота в палате... Особенно днём!.. Жара... Людей в палате, как селёдок в консервной банке... Почти ни минуты невозможно побыть одному... Везде чувствуется какая-то безысходность. Везде боль, страдания... Многие даже не верят в успех лечения... Но самое невыносимое – это чувство, что ты ни на что не влияешь! Ни на что! Полная беспомощность!
- Так ли это на самом деле? – Внезапно спросил психолог.
- Что именно?
- То, что Вы ни на что не влияете.
Я лишь с удивлением пожал плечами.
- Вы ведь сами выбираете там остаться? Или нет?
- Выбираю?.. А разве у меня выбор есть?
- Конечно! Здесь же не тюрьма. В любой момент Вы можете убежать. Да даже не убегать, а просто уйти. Разве нет?
- Так-то оно так... Но далеко ли убежишь с таким диагнозом? Долго ли побегаешь, пока обратно не привезут на скорой?
- То есть, - Виктор Петрович сделал жестом акцент на этой фразе. – Вы сами выбираете остаться, чтобы выздороветь! Ведь так? Это Ваш осознанный выбор. Не чей-то!
- Выбор... – Хмыкнул я. – Это выбор без выбора... Это как... Позиционная война!
- Как Вы сказали? «Позиционная война»?
- Именно. Как у Ремарка, помните? «На западном фронте – без перемен». Ты имеешь теоретический шанс выжить, только пока вместе со всеми сидишь в окопе! В грязи, в воде по колено, с крысами и вшами! Разве это выбор? Выбор основанный на зверином инстинкте самосохранения?
- Любопытная метафора... Мне кажется, она очень точная. – Задумался психолог. – Тем не менее, Вы, возможно, удивитесь, но многих не удерживает даже инстинкт самосохранения.
- Разве?
- Да... Я ведь работаю не только здесь... Вы слышали что-то о седьмом отделении?
- Паллиатив! Корпус «смертников»! – Кивнул я. – Кое-что слышал. К несчастью. И лечащий врач даже пообещал меня туда отправить, если лечение пойдет не по плану.
- М...да... – Смутился Виктор Петрович. – Ну так вот. Очень многие, кто там сейчас находится – это те, кому не хватило решимости остаться в этом, как Вы выразились, «окопе». В отличие от Вас!
Я задумался. Слова психолога казались банальностью, но в них определённо был смысл.
- Вы – большой молодец, Виталий. Это правда. – Сказал Виктор Петрович, сделав паузу. – Вы остаётесь там, где многие другие не выдерживают. Очень многие! Подумайте об этом... Что до третьего отделения... Скажите, ведь не целый же день у вас там решётки закрыты?
- Не целый. – Согласился я.
- То есть... Ничего не мешает Вам иногда просто уходить?
- Как? Куда? – Недоумевал я.
- Да хоть домой! Вы живёте в двадцати минутах езды автобусом. Разве нет?
- Но, нам строго запрещают покидать отделение…
- А разве всегда нужно делать то, что говорят?.. Кстати, Вы знаете, как пройти в третье отделение через пожарный ход?
- Догадываюсь... – Улыбнулся я под маской.
- Ну, вот видите!.. Только я Вам этого – не говорил!
- Что ж... Наверное, стоит попробовать!..

Возвращаясь на «тихий час», я намеренно пошёл не через «собачью конуру», а через поликлинику, куда выходил пожарный ход, связывающий все три этажа корпуса. Это была та самая полутёмная лестница, по которой меня в самом начале провели на консультацию к хирургу. Дверь со стороны поликлиники была не заперта. Я поднялся по пролётам, заставленным разным хламом, на третий этаж. Подергал ручку двери с маленьким стеклянным окошечком, за которой было третье отделение. Она оказалась закрыта на ключ. Чуда не случилось! Но приятное озорное чувство меня не покидало.
«Тихий час» начался как обычно. Алевтина Михайловна прошлась по палатам, проверив, все ли на месте. Я не торопясь выпил чаю с Суреном, и принялся читать. Примерно через час из коридора донеслись звуки лязгающих кастрюль. Я вышел из палаты и направился в сторону умывальника. В моей голове уже был план «побега», и мой расчет оказался верным. Санитарка Ивановна в этот момент внесла через пожарный выход большую кастрюлю, и направилась к себе в «каптёрку». На посту в этот момент тоже никого не было. Недолго думая, я бесшумно проскользнул в «пожарную» дверь и спустился вниз по лестнице. Таким образом я оказался в поликлинике, и спокойно вышел через центральный вход диспансера.
Ощущение от успеха этой маленькой хитрости было невероятным! Меня охватил ребяческий восторг. Оказалось, что это все же возможно: покинуть «тринадцатый район» и вернуться обратно по собственному желанию!
В двадцати минутах пешком от диспансера был большой парк. Я решил направиться туда. В парке в это время было немноголюдно. Я не спеша прошелся по тенистым аллеям, купил себе стакан лимонада, спустился по крутой лестнице вниз к реке. На речном пляже никого не было. Расположившись прямо на песке, я зажмурил глаза и стал слушать звуки реки: плеск воды, хлопанье крыльев уток, трели лягушек. Легкий летний ветер зашумел в камышах, и я почувствовал приятный знакомый запах близкого водоёма.
Это был настоящий ветер свободы!

Продолжение: http://proza.ru/2025/08/09/878