Письмо 5

Ирина Михайловна,

я рад снова взяться за перо и просьбу Вашу исполнить. Мои первые воспоминания, больше похожие на лоскутное одеяло, сшитое из детских грёз, чем на прочную явь, не позволят составить общую картину. Увы, всё это где-то очень, очень далеко, да и было ли оно на самом деле? Но, условившись о «годных» кусочках, я буду и дальше подмахивать Вам части чего-то целого — осколки и ломтики, с помощью коих Вы, как художник, сможете вообразить себе безнадёжно правдивое полотно. 

Удивляюсь, как это некоторые помнят себя в младенчестве? Например, бабушка моя помнила себя с годика и до последних дней своих — а прожила она, слава Богу, без малого сто лет — помнила всё так, будто вчера только было. Вот кого бы спросить! Не знаю почему, но нас мало интересовала «та» её жизнь. Если что-то сказывала — мы с большим удовольствием слушали, а так, чтобы самим поинтересоваться: расскажи нам, бабушка… — то не было такого.

Так что же рассказать Вам, драгоценная Ирина Михайловна?
Первое воспоминание моё — как краткий сон! Мальчонкой я был остроглазым, и зимними вечерами глазёнки свои проглядывал в белую мглу. Прильну головёнкой к холодному стеклу и слушаю. Как страшно гудит за окном вьюга! Срывает с крыши одно белое облачко за другим и кидает на завалинку! А в доме-то тепло, уютно… Бабушка сказку говорит и спицами динькает. Из её не старых тогда ещё рук, рядок за рядком, как по волшебству, выходит то носок шерстяной, то варежка…

Вот прошёл человек, и пропал в белой мгле, и след его позёмкой занесло. Глазом моргнуть не успел, а уж ни человека, ни следов нету. Подумаю только: а правда ли это? Так за сказками и усну, и не помню, как меня в постель снесут.

А утром проснусь от яркого солнца и, как есть, в одной рубахе, без порток, бегу из спаленки в просторную горницу, чтобы скорей посмотреть в окошко. А там… Ба-а! Красота-то какая! Снег на солнце искрится и слепит не проснувшиеся глазёнки мои.

Слышу, как бабушка с улицы в избу вошла и свалила к печке цельную охапку стылых дров. Вместо того, чтобы глухо бухнуться об пол, дрова звенят как стеклянные — морозно! Тут уж я знаю наверняка: где бабушка и дрова — там пироги. Но пока пахнет дымком от щепы берёзовой.

Бабушка хлопочет, а я гляжу в окошко. Там рябинка молодая тонюсенько под инеем гнётся. На ней снегири красногрудые выставляются. Гляжу я на сверкающие россыпи камней, на мужика, что пробивается к колодцу сквозь снежную целину, гляжу на весь этот ослепительный Божий свет, и такая радость играет в моём маленьком сердце!

Эту радость, драгоценная Ирина Михайловна, мы всегда можем отыскать в себе. Было бы желание. Нужно только пошире открыть глазки и признать себя детьми Божьими.

С любовью отец В., и матушка А.