Павел Суровой Дочь Звездочета

полуфантастический детектив

Глава 1

Лето в этом году в Одессе выдалось весьма жарким. Вентилятор не справлялся с «поставленной» ему задачей и только то и делал, что сбивал на лету назойливых и неистребимых, по сути, мух. Он был единственным, кому они были по силам, хотя, к сожалению, и в минимальных количествах.
Я разморено дремал в кресле, мучаясь от пота, который литрами выступал из моего относительно спортивного тела.
Звонок телефона, словно выстрел, разорвал тишину моего кабинета.
Я схватил трубку и проговорил опухшим от бездействия языком:
— Да, Ника.
— На проводе Шаргородский, — тихо сказала секретарша.
— Час от часу не легче! Ему-то что не живётся спокойно. Мне бы его капиталы — я бы с островов не вылазил. Он что, в Одессе?
Шаргородский! Это, как рождественский подарок. Редко он снисходил до подчинённых моего уровня.
— Нет, он звонит из Москвы.
— Ладно, соединяй, — сказал я.
Вот уже пять лет я заведывал Южно-Украинским корпунктом журнала «Звездопад», расположенным в Одессе. Шаргородский же был всевластным хозяином и патроном для каждого работника медиа-холдинга, которым он владел. Поговорить с шефом было равносильно провести уикенд с Моникой Беллуччи.
В трубке, которую я держал в липкой от пота руке, я услышал голос с ярко выраженным московским говором:
— Господин Измайлов?
— Да, Измайлов на связи.
— С вами будет говорить господин Шаргородский.
— Хорошо, я подожду.
После двухсекундной паузы я услыхал:
— Алло, Измайлов?
— Да, Игорь Алексеевич? Я вас слушаю.
Я даже мечтать не мог, чтобы этот легендарный и великий человек снизошёл до разговора со мной. Но меня ждал сюрприз.
— Слушай, Измайлов, завтра в 12:45 моя дочь прилетит в Одессу. Я хочу, чтобы ты её встретил и припроводил в гостиницу «У Дюка». Моя секретарша забронировала там номер для неё. Я надеюсь, вы можете это сделать для меня?
Все моё нутро кричало: «Да-да, конечно!», но я сказал сдержанно и серьёзно:
— Ну, конечно, Игорь Алексеевич.
Я впервые услышал, что у него есть дочь. Он был женат раз пять, но его отпрысков я не видел и даже не слыхал о ком-либо.
— Она будет заниматься в университете. Сама его выбрала и хочет заниматься, изучая морское право. Придумала же, — он не особенно, наверное, был рад этому моменту, и мне кажется, скорее хотел закончить этот неинтересный для него разговор.
— Если ей что-то будет необходимо, она будет обращаться к тебе. Я её предупредил. Но много денег ей не давай. Я выделяю ей по шестьдесят долларов в неделю. Думаю, этого ей хватит. И я должен быть уверен, что рядом с ней будет надёжный человек. Если ей будет что-то надо или вдруг заболеет. Думаю, ты как раз такой человек.
— А тут у неё нет никого из знакомых или близких?
— Совершенно. Ты будешь единственным её знакомым, я думаю. Я ей дал несколько рекомендательных писем, ну и когда она будет учиться, то друзья или знакомые появятся сами собой.
— Да, пожалуй. Я встречу вашу дочь и постараюсь сделать всё как можно лучше.
— Хорошо. Как там у вас дела вообще? Вчера я говорил с Лукьяновым. Он считает, что тебя нужно перевести сюда.
У меня аж дух перехватило.
— Да, и я так думаю. Засиделся ты у моря, так и в «курортника» превратишься. Хотя он говорил, что у тебя всё отлично. Со всем справляешься и стоит тебя перевести в Международный отдел. Будешь по их морям путешествовать. Заслужил, говорит.
— Я был бы этому весьма рад.
— Я подумаю. Пока устрой всё по первому разряду с дочерью.
И он положил трубку. Я в свою очередь положил свою.
Да, неплохо бы было вернуться в Москву. Не то чтобы мне не нравилась Одесса, Москва с её шумом, гамом и толпами каких-то вздрюченных людей, вечно спешащих и сумрачных, мне тоже не очень по душе… Но там меня могли ждать более радужные перспективы. Осесть по работе где-нибудь в Италии или Швейцарии! Это ли не мечта?
Посидев ещё минут пять и придя в свойственное мне флегматично-расслабленное состояние, я встал и вышел в приёмную. Ника методично раскладывала напечатанные на принтере листки бумаги по файлам и подшивала в толстый эргонайзер. Она в этом была, как говорят, «как рыба в воде». Я всегда удивлялся её аккуратности и собранности.
Была она очень симпатичной и приятной девушкой. Приветливое и аристократичное лицо украшали темные, цвета спелой вишни, глаза и чуть припухлые рубиновые губы, слегка вздёрнутый носик и пушистые темные ресницы. И эта просто сводящая с ума лёгкая ироничная улыбка, хранящая оттенок яркого и острого ума. Мой друг и коллега Никита всё время удивлялся тому, что я, этакий донжуан, не затащил её в постель. Но он своим извращённым сексистским умом не мог понять, что Ника была скорее моим закадычным другом и верным товарищем, чем игрушкой на время. Да и сам я как-то поутих в последнее время. Работа полностью поглотила меня, разом с вьетнамками, в каких летом «рассекала» вся Одесса.
По правде сказать, без вездесущей Ники я был как инвалид умственного труда. Поэтому я к ней относился как к «немощнейшему сосуду», который нужно беречь и лелеять.
— И что, шеф? Что там Шаргородский «довёл до сведения»?
— Попросил встретить его дочку в аэропорту и устроить в отель.
— И какой нужно заказывать?
— «У Дюка». Хотя он сказал, чтобы я особенно не раскошеливался. Думаю, дочку он держит в «чёрном теле», сказал, что будет ей выделять по 60 баксов в неделю.
— Кто бы выделял мне по 60 баксов. Бедная «сиротка» не пропадёт здесь на эти «крохи»…
— Ну и разгуляться здесь ей не придётся.
 Аэропорт в это время суток выглядел как улей, в котором кто-то разлил валериану. Блуждающие туристы с пластиковыми чемоданами, деловые командировочные с лицами, обтянутыми стрессом, как барабан — и я, слегка мятая фигура в льняной рубашке, с табличкой «Илана Шаргородская», написанной от руки на обороте старой пресс-карты.
Я стоял у выхода из зоны прилёта, изнывая не столько от жары, сколько от предчувствия. Что-то мне подсказывало, что встреча с «дочкой босса» не ограничится только гостиничным лифтом и передачей ключей.
Она появилась сразу после группы китайских студентов. Высокая, тонкая, одетая просто — белая рубашка, джинсы, тёмные очки. Чемодан катился за ней послушно, как приручённый зверёк. Остановилась, осмотрелась — и сразу подошла ко мне.
— Измайлов? — спросила она, снимая очки.
Глаза — серо-зелёные, внимательные, будто просвечивают насквозь. Ни робости, ни девичьей стеснительности. Это был не «ребёнок большого начальника», а человек, привыкший держать лицо.
— Он самый, — кивнул я. — А вы, стало быть, Илана?
— Пока да, — усмехнулась она. — Где моя берлога?
— Отель «У Дюка». Всё, как приказано.
— А если бы не приказано?
— Тогда бы отвёз вас в лучший хостел на Молдаванке. С козами и бабушкой, которая кормит борщом всех постояльцев. Бесплатно, но с молитвой.
Она улыбнулась, и на секунду показалось, что лёд в её взгляде подтаял.
В машине она молчала. Смотрела в окно, будто искала в этих пыльных улицах какие-то свои смыслы. Я не лез в душу. Знал по опыту: лучше дать человеку самому раскрыться, чем вытягивать из него личное плоскогубцами.
— Вы давно знакомы с моим отцом? — спросила она на полпути к отелю.
— Лет десять. Но это не значит, что мы вместе водку пили или в бане парились. Он — начальник, я — винтик в его империи.
— Он никогда не рассказывал о вас.
— Я и не надеялся. О таких, как я, рассказывают, когда случается ЧП.
Она кивнула. Похоже, в её мире это был привычный порядок вещей.
Ника отправила в отель букет цветов по моей просьбе. Через дней десять она же посоветовала мне навестить девушку в отеле, учитывая, что Шаргородский может поинтересоваться судьбой дочери. Лучше быть в курсе её дел. Я попросил Нику справиться в отеле, есть ли она сейчас на месте. В отеле сказали, что госпожа Шаргородская выехала из отеля, не оставив своих новых координат.
По моей просьбе Ника справилась у своего знакомого из полиции о её новом адресе. Оказалось, что девушка сняла трёхкомнатную квартиру на улице Троицкой, номер двенадцать, квартира тридцать четыре. Также она узнала её номер телефона.
Я позвонил. Трубку Илана сняла не сразу и не сразу припомнила моё имя. И вообще, в её голосе чувствовалось недовольство, пожалуй, тем, что я наводил о ней справки. И вообще, она разговаривала со мной тоном, к которому прибегают сильные мира сего со своим обслуживающим персоналом. Меня это достаточно раздражало, и я положил трубку, решив больше не беспокоиться об этой особе.
Ника, которая слышала наш разговор, сказала:
— Ну, не стоит так злиться. Она всё-таки дочь миллионера, у них свои стандарты общения.
— Её манеры — её проблемы, — заключил я. И в дальнейшие дни напрочь выбросил её из своей головы.
Весь следующий месяц я не вспоминал об этой девушке. Через два месяца я собирался в отпуск. Дела в отделе шли своим чередом. Ника тоже ни разу не обмолвилась о шефовой дочке.
  В начале августа приехал из Киева Юра Семенченко, с которым мы работали в Полтаве и с которым неплохо ладили. Он должен был заменить меня на время отпуска. Отпуск я собирался провести сначала в Ялте, где меня ждал Серега Бусловский, мой напарник по путешествиям в Карпатах, и с которым я был очень дружен. Он ждал меня, чтобы после поехать в Батуми, откуда мы собирались прокатиться по Имерети, через Кахетинский перевал в Кутаиси.
Но сначала должен был состояться отдых в Ялте, где ожидались всякого рода мероприятия в кругу давних друзей.
Мы купались в тёплых водах Чёрного моря, катались на Сергеевой яхте и посещали разные увеселительные вечера, проводимые в ялтинских дворцах. В один из вечеров мы с Серегой подались на осенний бал, который организовали супруги Забродские. На их вилле образовалась превесёлая компания из разного рода нуворишей и их подружек, которые все были из девиц, близких к модельному или медийному кругу.
Здесь было несколько представителей столичной богемы: пару модных певцов с их спутниками, даже один народный артист с девушкой субтильного возраста. Они так забавно смотрелись среди этой пёстрой толпы, состоящей из относительных сверстников. Так и хотелось подойти и спросить у "народного":
— Извините, можно пригласить вашу внучку на танец?
Глава 2
Девушка в красивом платье
Мне совсем не хотелось в этот вечер ни пить, ни танцевать. В помещении было как-то душно от табачного и винного запаха, и я вышел на балюстраду, туда, где было по-вечернему свежо. Пройдя вдоль перил, я заметил стоявшую здесь в одиночестве девушку, одетую в длинное бальное платье с открытыми плечами. Смотрелась она неплохо на фоне скатывающегося в море вечернего солнца.
— И что же здесь может девушка в таком красивом платье для танцев, в полном одиночестве? Не должны ли вы сейчас кружиться в вальсе с партнёром, возбуждая вопросы, что же это за Золушка, почему мы её не знаем? — пытался пошутить я, чтобы как-то завязать разговор.
— Ну, во-первых, многие меня здесь знают. Во-вторых, сколько же можно "кружиться в вальсе" в той жуткой духоте, господин Измайлов? Вы и сами-то вышли по той же причине, — со смешливой ноткой в голосе сказала "Золушка".
— А мы разве знакомы? Лично я вас вижу в первый раз. А я, слава Богу, знаю многих здешних красавиц.
— Так вы ещё и лавелас! Вот уж не думала, что вы добрались и до ялтинских девиц, — засмеялась незнакомка. — Я думала, ваши "сети" раскинуты только в одесских водах.
— Так вы одесситка! Странно, одесситок я многих знаю. А вот вас как-то не припомню.
— А я не одесситка. Вы же сами меня встречали с киевского рейса.
Меня, как кипятком, обдала догадка.
— Так это вы, Илана Игоревна? Простите, не узнал вас.
— Вот она субъективная модель мышления! Ну да. Вы ведь встречали этакую "страшилку" в отстойном образе. А тут такая метаморфоза! Вы меня удивили. А где же журналистское видение? — продолжала Илана в шутливом тоне.
— Да, это провал, — подумал Штирлиц, — попытался шутить и я. — Вы меня убили наповал. И давно вы здесь?
— Уже две недели.
— Я здесь неделю. И мы ни разу не встретились, хотя Ялта и не такой большой город.
— Я вас видела с Бусловским на пляже, но не стала вам мешать наслаждаться морем.
— Ну и зря. Серёга — классный мужчина. Он так и излучает радость и великодушие. Таких людей сейчас мало.
— Да, я знаю. Мы пересекались с ним на одной вечеринке.
— Вот ведь жук, не сказал, что знаком с такой славной девушкой!
— Ну, тут знакомства не цепляют так уж сильно. Это только у Чехова всякие там "дамы с собачками" не могут вылететь из головы после возвращения к родным пенатам.
— Пожалуй, вы правы. И где вы здесь квартируете?
— В принципе, тут недалеко. А вы на машине? Не могли бы подкинуть меня к моему жилищу?
— Конечно же. А вам не хочется остаться?
— Да нет, уже хочется домой. А ваша машина где?
— На парковке, в конце парка. "Бьюик", светло-серый.
Она направилась в сторону парковки, я хотел пойти за ней, но она рукой показала, что не хочет, чтобы нас видели вместе. И я повернул в сторону виллы. Придя в зал, я не увидел Сергея, и потому решил, что поблагодарю его за компанию завтра. После я вышел и направился к машине. Илана уже сидела в ней и ждала меня.
Мы поехали в сторону центра и скоро оказались у её дома номер 36 на улице Руданского.
— Как вы насчёт чего-нибудь выпить? — спросила Илана меня, когда мы остановились.
— А удобно ли это будет? Нас могут увидеть вместе, не боитесь? — спросил я её.
— Да, как я вижу, тут никого не видно. Спят все, наверное. Или вы боитесь вызвать недовольство моего отца? Его здесь тоже не видно. Не трусьте, поднимайтесь, никто вас там не съест.
Мы поднялись на второй этаж и вошли в довольно уютную квартирку, состоящую из трёх комнат.
Илана скинула лёгкую кружевную накидку и подошла к бару.
— Водку, коньяк или виски?
— Да, не слабо девочка поживает на шестьдесят долларов в неделю, — подумал я.
— Коньяк, пожалуй.
Она налила коньяка в хрустальную рюмку.
— Мы тут одни? — спросил я.
— Да, а что, вам кто-то ещё нужен? — спросила Илана, улыбаясь.
— Нас могли видеть, когда мы поднимались.
— Думаю, все уже спят. Да и разве важно?
— Меня могут видеть, когда я буду выходить.
— Слушайте, Дмитрий, если мы тут одни, в этом нет ничего предосудительного. Вы что, так боитесь моего отца, что он вам мерещится даже здесь?
— Честно сказать, да боюсь. От него зависит всё моё будущее. Если он захочет наказать меня за то, что у меня отношения с его дочерью, он может сделать так, что меня не возьмут ни в одну, даже самую паршивую газетенку.
— А у нас отношения? — спокойно спросила Илана. — Вы боитесь моего папашу, так ведь его здесь нет.
И она стала оглядываться вокруг.
— Где он? Что-то я его не вижу.
— Легко вам шутить.
— Вы считаете — легко. Он меня не замечает. Не особенно интересуется. У него много других проблем. Очередная жена, чуть старше моего возраста. Я и не знаю, мачеха она мне или подруга? Хотя какая она мне подруга? Скорее очередная соседка. И таких было уже три. Одна так моложе меня на три года. Я, чтобы не путаться у них под ногами, и придумала эту идею с универом. Дома я хожу такой, как вы меня видели. Если бы отец увидел меня такой, как я сейчас выгляжу, он бы "приклеил" ко мне какую-нибудь дамочку для охраны.
— И всё-таки, я лучше пойду. Вы уж извините, Илана, так будет лучше и для вас, и для меня.
— Воля ваша, можете уходить, — разочарованно сказала Илана. Она села в кресло, закинув ногу на ногу.
Я посмотрел на эту её позу и пожалел, что она дочь моего шефа. Но инстинкт самосохранения возобладал над грешными мыслями.
— Вы, наверное, думаете, что я должна быть примерной студенткой? Я люблю жить весело и свободно. Мне уже двадцать три года, и я не хочу быть "обузой" папеньке. Я даже могу жить независимо от его подачек.
— А вы не боитесь того, что я отправлю телеграмму и расскажу в ней всё вашему отцу?
— Нет, не боюсь. Я говорила о вас с Бусловским, и он сказал, что вы чрезвычайно порядочный мужчина.
— С Бусловским? Ну, Серёга — ну змей! Он ни словом о вас не обмолвился.
— Я его попросила вам не говорить.
— Да что вы?
— И что, вы всё-таки уходите? Тогда всего доброго. Думаю, мы ещё увидимся, — сказала Илана, и я, попрощавшись, вышел.
 Уже в машине по дороге домой я дал слово больше с ней не видеться. Но проходили дни, а я никак не мог забыть её образ. Он являлся мне и во сне, и наяву. Я не переставал думать о ней. Мне вспоминался её лукавый взгляд, её стройная фигура, её манера говорить. Я старался занять себя чем угодно, лишь бы забыть об этой девушке.
Прошло ещё четыре дня, и я, изнемогая от нетерпения, набрал её номер. Трубку не брали. И только на четвёртый раз ответили.
— Да, вам кого? — спросила Илана как-то лениво и без интонации.
— Это Дмитрий Измайлов.
— Измайлов? Это кто?
Это было уже слишком. Но я терпеливо ждал.
— Ах, да. Здравствуйте, Дмитрий. Вы что-то хотели? — спросила Илана.
— Да, мне стало скучно. Не хотите ли прогуляться или посидеть где-нибудь завтра?
— Я сейчас посмотрю в записной книжке. Нет, завтра я занята. У меня свидание.
Я молча улыбнулся.
— Давайте в пятницу, хорошо? Только в центре не стоит. Знаете какую-нибудь уютную кафешку где-нибудь на окраине?
Я пообещал узнать и позвонить. Время до пятницы тянулось с черепашьей скоростью. Я весь извёлся в ожидании.
В пятницу мы встретились в ресторане. Она была сдержана, даже можно сказать холодна, и мне стало начхать на Шаргородского, и если бы она позвала меня к себе, я плюнул бы на карьеру и поехал к ней. Но она сидела и непринуждённо болтала о том, о сём. И звать меня совсем не собиралась.
На моё предложение её довезти она сказала, что доедет на такси. Хотя я настаивал, она была непреклонна. На улице она села в такси, и я ещё долго смотрел вслед удаляющемуся таксомотору.
Дома я понял, что легче мне не стало, а только хуже.
Через три дня я ей перезвонил и пригласил пойти со мной в кино.
— Пожалуй, у меня нет на это времени, — сказала она.
— Жаль, я надеялся, что мы куда-нибудь сходим. Я через четыре дня уезжаю и меня долго не будет.
— Вы уезжаете? И куда, если не секрет? — спросила она. В голосе звучали заинтересованные нотки.
— Хочу заехать в Керчь, а после — в Сочи. Побуду там некоторое время.
— Вы едете один?
— Да. Хочу побыть сам. Поработать над книгой.
— Так вы ещё и писатель?
— Да какое там! Так, слегка. Не будем об этом. Как там насчёт кино?
— Не знаю, может, я и выберу время. Позвоните через пару дней.
И она положила трубку.

ГЛАВА 3
Ночная встреча
Через два дня я собрался ей позвонить, но она позвонила сама.
— Вы сейчас чем-то заняты? Можете приехать прямо сейчас?
Я посмотрел на часы — пол второго ночи.
— А это не поздно будет?
— Почему бы и нет? Вы приедете?
— Конечно, буду через пятнадцать минут.
— Только не ставьте машину рядом с моим домом. Жду.
Я выскочил из дома, как ужаленный. Через десять минут я уже подходил к её двери. Она была приоткрыта, и мне нужно было только зайти и затворить её. Она стояла возле радиолы и перебирала пластинки в поисках, что поставить на диск. Одета она была в шелковую накидку, которая очень украшала её. И она это знала. Волосы были рассыпаны по плечам и делали её ещё более соблазнительной.
— Ну, что, нашли дорогу наверх? — спросила она, улыбаясь.
— Это было совсем не трудно. Знаете, нам не стоит этим заниматься.
— А что, по-вашему, мы собираемся делать? Вы ведь можете не оставаться.
Я осознал, что вот оно — мы одни и вместе. Но постепенно до меня стала доходить опасность данного положения.
— Я и не собирался этого делать.
— Слушайте, Дмитрий, расслабьтесь вы наконец.
— Поймите, Илана, эта работа для меня — всё. Если ваш отец узнает, что я развлекаюсь с его дочерью, мне конец.
— А вы что, развлекаетесь со мной? И откуда, по-вашему, он может что-либо узнать?
— Нас могут увидеть наши общие знакомые.
— А вы совсем не романтик! Откуда здесь знакомые, да ещё и общие?
— Пожалуй, вы правы, — заключил я. — Так какое у вас ко мне дело в три часа ночи?
Я стоял посреди её гостиной, стараясь не смотреть слишком долго на шелковую накидку, которую она носила как боевое знамя.
Илана молча поставила иглу на пластинку. Послышался тихий джаз — старый «Chet Baker». Саундтрек к провалу карьеры, подумал я.
— Знаете, Дмитрий, — начала она наконец, налив себе вина, — я тут подумала: а ведь вы, наверное, единственный человек, которому вообще можно что-то рассказать. Все остальные либо хотят меня затащить в койку, либо использовать. Иногда и то, и другое.
— А вы, стало быть, выбрали меня для исповеди?
— Не совсем. Просто… я уже неделю, как понимаю, что кто-то за мной следит.
Я молча сел в кресло, и на миг нам обоим стало по-настоящему не по себе.
— Я сначала думала — показалось. Но позавчера вечером я возвращалась домой, и кто-то шел за мной от самого Дерибасовской. Перешла улицу — он тоже. Поднялась во двор — шаги затихли. Через пять минут кто-то крутил замок снаружи. Я выключила свет и сидела в коридоре с ножом.
— Почему не позвонили в полицию?
— Потому, что не хочу шума. И, если честно, мне не поверят. Скажут: «Дочка Шаргородского, вот и мерещится».
— А может, и не мерещится.
Я вспомнил свой разговор с Никой. Как быстро она нашла адрес. Как легко достала номер. А ,если бы я не был «в теме», узнал бы я об этом? А,если бы кто-то другой решил узнать её адрес?
— Я нашла жучок, — тихо сказала она. — В книжной полке. Маленький, с липучкой. Сняла и выбросила. А позавчера в кафе на улице я увидела того самого парня. Он был с другим, старше. Они пили кофе и смотрели на меня, будто я товар на витрине. Один из них, высокий, лысоватый — был на балу у Забродских. Я его точно помню.
— Вы можете описать его?
— Да. Но что это даст?
— Может, вы кому-то перешли дорогу? Может, ваш отец?..
— Нет. Это не связано с отцом. Это… началось после одного письма. Одно из тех, что он дал мне для местных "помощников". Там был адрес, некий господин Браиловский. Сказал, если будут проблемы — обратиться к нему. Но я так, из любопытства, заглянула в письмо — оно было запечатано, но не слишком крепко.
— И что там было?
— Не совсем поняла. Некий список. И фото. Старое, с каким-то мужчиной в форме. Похоже, архивное. И цифры… как шифр.
Я молча смотрел на неё. Всё начинало пахнуть чем-то крупнее, чем капризы богатой студентки.
— Илана, вы всё ещё храните это письмо?
— Нет. Его украли.
— Когда?
— Через день после бала. Я не сразу заметила. Конверт лежал среди других бумаг. Дверь я не запирала. Думала — безопасно. Видимо, зря.
Она подошла к окну и выглянула вниз. Потом резко задернула шторы.
— Дмитрий, мне страшно. Я не хочу быть пешкой в чьей-то игре.
Я встал.
— Завтра утром я попрошу Нику выяснить всё о Браиловском. Мы с ним «познакомимся». А вы, Илана… закройте дверь и никому не открывайте. Даже мне. Пока я сам не скажу, что всё в порядке.
— Спасибо, — тихо сказала она. — Вы… не совсем тот, за кого я вас сначала принимала.
— Вы тоже, поверьте.
ГЛАВА 4
Имя без лица
Наутро я проснулся от звонка в дверь. Открыв, увидел Нику — в джинсовке, с чашкой кофе и ноутбуком под мышкой. Она выглядела как студентка, которая знает больше, чем положено.
– Браиловский, говоришь? – с ходу перешла к делу. – Таких в Одессе двое. Один умер в девяносто третьем. Второй живой, но странный.
– Насчёт странного — подробнее.
– Валентин Самойлович Браиловский. Пенсионер, шестьдесят с хвостом. Живёт в старом доме на улице Некрасова. В 80-х числился экспертом по военной архивистике. Потом пропал из всех баз, как будто испарился. А года три назад вдруг появился. На пенсию вышел по особой линии — у него «доступ к сведениям стратегического уровня». Такие данные просто так не лежат.
– Фото есть?
– Нет. Ни одного. Ни в соцсетях, ни в базах. Даже на документы – только силует. Знаешь, как в старых анкетах: "лица не видно, но вроде человек".
– Уже интересно.
– Но есть один зацеп. Он иногда получает переводы от некоей структуры с очень мутным названием: «Культурно-историческое товарищество имени Державина».
– Звучит как прикрытие.
– А как звучит «Комитет по вопросам интеграции архивных кодексов»?
– Как диагноз.
Я записал адрес Браиловского и попросил Нику держать ухо востро. Похоже, мы начинали рыть вглубь.

На улице стояла жара. Одесса пахла морем, асфальтом и арбузами, но внутри меня нарастало ощущение чего-то чужого. Как будто город сам не рад, что мы ворошим его тени.
Я дошёл до дома на Некрасова. Пятиэтажка с облупленным фасадом и бронзовой табличкой «1913». На почтовом ящике – фамилия Браиловский, аккуратным почерком. Поднялся на третий. Постучал.
Никакого звука. Постучал снова. Где-то внизу заорала кошка. Дверь всё так же молчала.
Я достал визитку, написал на обороте:
«Был. Хотел поговорить. Д.И.»,
и сунул под дверь.
Повернулся – и тут же заметил, что на противоположной стороне лестницы — дверь приоткрыта. За ней темнота. И, возможно, кто-то внутри.
Я сделал шаг — скрипнула доска. Дверь тут же закрылась.

Когда я вышел на улицу, солнце будто перегорело — всё вокруг стало неестественно белым. За углом стояла машина — неприметная «Skoda» с тонированными окнами. Я видел её уже сегодня утром возле своего дома. Теперь — здесь.
Я медленно пошёл вдоль улицы, не оборачиваясь. Через секунду услышал, как машина завелась. Потом — затихла. Я свернул в арку, прошёл сквозь двор, вышел на Преображенскую. Через пять минут был в тени кафе и заказал эспрессо, чтобы не выглядеть просто подозрительным мужиком с бешеным пульсом.
Они за мной следят. Кто «они» — вопрос. Но это уже не игра в няню.

Вечером позвонила Илана. Голос был глухой:
– Тот человек, которого я видела в кафе… Его нашли мёртвым. В парке Шевченко. Удар по голове. Полиция молчит, но я знаю — это он.
– Ты уверена?
– У меня есть его фото. С бала. Я его тогда случайно сняла на фоне фонтана. Хотела удалить, но не успела.
– Пришли мне.
Она скинула снимок.
Я всмотрелся. Мужчина, высокий, лысоватый, в светлом костюме. Взгляд в сторону. Рядом — кто-то другой. Смазанный силуэт. Будто специально размыт.
Меня пробрала дрожь.
У этого дела — второе дно.
ГЛАВА 5
Кто хранит память
Утро началось с письма. Настоящего — бумажного, в конверте, без марки. Подсунули под дверь.
«Если вы действительно хотите знать, приходите сегодня в семь. Без телефона. Без неё.
– В.С.Б.»
Адрес — тот самый, улица Некрасова. Я чувствовал: приглашают не на чай.
Я пришёл в половине седьмого. Оставил телефон дома. На всякий случай — нож в кармане. Поднялся. Дверь уже была приоткрыта.
Внутри пахло пылью, аптекой и старой кожей. Свет — тусклый, из зелёной лампы. Стены в книгах и картонных коробках, на которых мелким почерком выведены странные надписи: «Копии №2. Архив ГДК 79», «Тетрадь III. Жёлтая серия», «Зодиак-один».
Он сидел за письменным столом. Серый свитер, руки как у пианиста, лицо худое, с полупрозрачной кожей. Взгляд — ясный, слишком ясный для старика.
– Вы пришли, – сказал он. – Это плохо.
– Обычно за приглашением следует радушие.
– Радушие стоит дорого. Особенно тем, кто спрашивает лишнего.
Он предложил сесть. Я молчал, он тоже. Минуту. Две.
– Вы знаете, кто я? – спросил я.
– Журналист. Пишете о театрах, но иногда подрабатываете сторожем. Так ведь?
– А вы?
– Я — никто. И это делает меня самым опасным человеком в этом городе.
Я засмеялся. Не смог удержаться.
– Вам смешно, – кивнул он. – А мне уже нет. Я видел архивы, о которых предпочитают забыть. Людей, которых больше нет даже в воспоминаниях. Я помогал исчезать. Я расшифровывал биографии. А теперь, под старость, кто-то расшифровывает меня.
– Девушка. Илана. Что вы о ней знаете?
Он посмотрел прямо в глаза.
– Не о ней спрашивайте. А о нём.
– О ком?
– О Шаргородском.
– Он прислал меня.
– Вот именно.
(пауза)
– Ему никогда не нужна была правда. Только инструмент.
Я не успел задать вопрос — Браиловский поднялся, подошёл к полке, достал тонкую папку и положил передо мной.
– Здесь всё, что вам не следует знать. Но вы всё равно прочтёте. А когда прочтёте — не ищите меня. Я уйду.
– Куда?
– В то место, где нет ни настоящего, ни прошлого. Только память.
(пауза)
– Прощайте, Дмитрий.
Он ушёл вглубь квартиры. Я слышал, как захлопнулась дверь — где-то за стеной, может быть, в другой комнате, а может, в другой реальности.

Я сидел с папкой. Бумаги. Старые, выцветшие, машинописные. Список имён. Фото. Копия телеграммы:
«Подопытная 204/а доставлена. Контакт нестабилен. Контроль невозможен».
Дата: 1993 год.
Подпись: «Шаргородский».
У меня в ушах звенело.
Илана. Подопытная?

На выходе из дома меня кто-то окликнул. Резко.
Я обернулся — и получил удар. Слева. Тупой, в шею.
Темнота.
ГЛАВА 6
Те, что идут по следу
Очнулся я на лестничной площадке. Пахло хлоркой и котами. Голова гудела, как ржавый трамвай. Пальцы дрожали, затылок ныл, во рту вкус меди.
Папка была под курткой — цела. Это было главным.
 Снизу доносились шаги — торопливые, уверенные. Кто-то поднимался. Я не стал выяснять, кто. Сорвался с места, почти на четвереньках проскочил пролёт вниз, пересёк чью-то квартиру с открытой дверью и, извиняясь, прыгнул через балкон на козырёк подъезда.
 Плечо жгло — ушиб. Сердце колотилось. Я шёл по переулкам, петляя, как уж на сковородке. Закинул куртку в бак, телефон в ливнёвку, а сам — на трамвай, который, как по заказу, вынырнул из-за угла.
 Два круга по Одессе, пересадка на маршрутку, и вот я в Никиной квартире. Она открыла дверь с ложкой в руке.
— Ты где был?! Почему весь в крови?
— Вышел за хлебом, а там, оказывается, рейд масонов, — буркнул я.
 Она не рассмеялась. Усадила, дала холодный чай, бинт, спирт. Я мылся, как беглый преступник. Потом сел, открыл папку и начал читать.

 Секретная программа. Психогенетические эксперименты. Детей забирали из детдомов в конце восьмидесятых. «Серии»: Овен, Близнецы, Лев. «Особые случаи» с символом ; — Сатурн.
Илана — одна из них.
204/а — зарегистрирована в Севастополе. «Контроль невозможен» — подчёркнуто.
Эксперименты прекращены.
Все следы стерты. Почти все.
Внизу, в отдельном файле: «Память может проснуться. Случай 204/а непредсказуем. Не поддаётся гипнозу. Связана с феноменом “навигации по образам”».
Навигация по образам? Что за чёрт?
— Это кто? — спросила Ника, заглянув через плечо.
Я отодвинул папку.
— Никто. Только,если мне повезёт — я стану первым журналистом, которого закопают вместе с сенсацией.
Она не улыбнулась.
— Кто-то уже спрашивал про тебя. Два раза. Один с усами, другой лысый. Притворялись сантехниками.
— Это плохо.
— Это очень плохо, Дим. Я не хочу потом опознавать тебя в морге.
—Значит, надо закончить раньше, чем они начнут.
(пауза)
— Я поеду к ней. Прямо сейчас.
— Ты с ума сошёл. Тебя только что чуть не убили!
— Я не могу не поехать. Она должна знать. Или… хотя бы я должен узнать, знает ли она сама.

Поздний вечер. Отель «У Дюка».
 Я вошёл через чёрный ход. Девушка на ресепшене кивнула. Я поднялся, как призрак, по лестнице. Постучал три раза. Тишина. Ещё раз. Щёлкнул замок.
Открыла она. Волосы собраны. Пижама. На лице ни страха, ни удивления. Только тихая усталость.
— Я ждала, — сказала Илана.
— Откуда?
— Я видела его. Того, кто следил. И я знала — ты придёшь, когда он исчезнет.
Я вошёл. Папка — в руках. Она смотрела на неё, как на зеркало.
— Ты знала?
— Нет. Но чувствовала. С детства — обрывки, образы, сны, чужие голоса. Как будто я жила не только свою жизнь.
— Илана, ты... ты не просто дочка Шаргородского.
Она посмотрела на меня пристально. Спокойно.
— А кто я?
Я не знал, как ответить.
ГЛАВА 7
Сны, которые убивают
Комната была полумраком, освещена только тусклой настольной лампой. Мира устроилась на диване, скрестив ноги, и начала говорить, будто читала лекцию о самом себе.
— Сны… Они идут ко мне не просто так. Это не фантазии или случайные образы. Это — ключи. От замков моей памяти.
— Каких замков? — спросил я, пытаясь не морщиться от боли в плече.
— Моей настоящей жизни. Ты видел эти записи? «Навигация по образам»? Это не шутки. В детстве, когда меня привозили на обследования, мне показывали картинки, звуки, ситуации. Они хотели запомнить меня. Или стереть.
Я слушал и чувствовал, как вокруг сгущается тьма.
— Один сон — особенный. Я иду по узкому коридору, стены которого сделаны из зеркал. За каждым отражением — другая я. Другие жизни. Я пытаюсь выбраться, но каждый раз оказываюсь в начале. И слышу голос — тихий, но холодный, как лёд. Он говорит: «Ты не должна помнить».
— Кто это?
— Не знаю. Но каждую ночь этот голос повторяется. И я начинаю бояться за себя.
В этот момент кто-то внизу бросил что-то тяжелое о дверь. Мы оба замерли.
— Это не случайность, — прошептала Илана.
— Значит, время уходит.
Я достал из кармана небольшой пистолет, который всегда держал наготове.
— Если они хотят войти — пусть попробуют.

Поздний вечер. За стеной раздался скрежет. Кто-то пытался взломать замок.
Я снял затвор и двинулся к двери.
– Кто там?!
– Отойди, и никому ничего не будет! — раздался хриплый голос.
 Дверь дрогнула под натиском. Я выстрелил в замок. Щелчок, дверь распахнулась, и в проёме показалась фигура в темном пальто.
— Ты слишком глубоко копаешь, Измайлов. Забудь об этой истории, пока не поздно.
— Никогда.
Фигура двинулась вперед — и вдруг замерла. В ту же секунду в окно ударила яркая вспышка — сигнал. Кто-то извне.
— Это предупреждение, — сказал голос, и фигура исчезла в темноте.
Мы с Иланой переглянулись. Теперь ясно: игра только началась, ставки — наши жизни.
ГЛАВА 8
Провожатый в тени
Утро. Ника заваривала крепкий кофе, перебирая контакты в записной книжке. Я всё ещё прокручивал в голове ночные события — звонок, сигнал, фигуру в пальто.
— Слушай, — сказала она, садясь рядом. — У меня есть знакомый, частный детектив — Сергей Колесников. Человек с опытом, знает Одессу, как свои пять пальцев. Если кто-то следит за тобой, он это выяснит.
Я пожал плечами.
— Что терять?
Она уже набирала номер.
Через час мы встретились в маленьком офисе с облезлыми обоями и пахнущим кофе. Сергей — мужчина за пятьдесят, с проницательным взглядом и щетиной, которая выдавала немало бессонных ночей.
— Задача ясна, — начал он, — у вас на хвосте кто-то с тяжелым арсеналом и четким планом. Это не случайность. Что у вас есть?
Я передал папку.
— Это не просто бумаги. Это ваша дорога в ад. Или выход из него.
Он внимательно изучил документы, потом поднял взгляд.
— Много тайн, много крови. Илана — это не просто дочь миллионера. Это ходячий сундук с секретами. И если вы хотите выжить, придется держать карты на столе. Поймите — в этой игре нет места для чистых рук.
На выходе он протянул визитку.
— Звоните, если нужно движение или охрана. Я не из тех, кто просто пинает грушу.
Я вздохнул.
— Спасибо, Сергей. Похоже, у нас появился союзник.
ГЛАВА 9
Тени начинают двигаться
На следующий день после встречи с Колесниковым я получил смс:
«Сейчас за тобой следят. Будь осторожен. КС»
«КС» — это Сергей.
Я оглядел офис. Ника, как всегда, на посту, но теперь я видел в ее глазах не просто коллегу, а союзника в этой игре.
Мы решили действовать по плану: сначала выяснить, кто именно идет за мной, затем понять, чего хотят.
 Колесников начал с обзвона знакомых и негласного обхода мест, где я мог бы появиться.
 Вечером Сергей приехал с тревожными новостями.
— Твой преследователь — бывший сотрудник спецслужб. Жесткий, холодный. Его зовут Гребенщиков. Работал в отделе контрразведки. Сейчас — на свободе и явно на задании.
— Что хочет?
— Не знаю. Но когда к тебе применяют таких, значит, дело серьезное.
Через два дня мы услышали шум возле дома Ники.
— Приготовьтесь, — сказал Колесников.
Мы выглянули — там двое в темных куртках проверяли подъезд.
— Шпионят, — пробормотал он.
— Что делать?
— Наблюдать. Но без провокаций.
Так началась игра в кошки-мышки. И я понял, что моя жизнь — не просто сюжет для газеты, а настоящая шахматная партия с непредсказуемым соперником.
ГЛАВА 10
Паутина
— Они возвращаются, — сказал Колесников, глядя в монитор. — Уже третий день подряд те же двое проверяют двор, затем уходят, не заходя в подъезд. Так работают, когда знают, что объект наблюдает в ответ.
— Провокация? — спросил я, вглядываясь в зернистую картинку камеры.
— Проверка на нервы. Если выдержишь — отступят. Если начнёшь метаться — перейдут к действиям.
 В комнате пахло крепким кофе, остатками табака и тревогой. Ника сидела у окна, рисуя пальцем круги на стекле.
— Мне кажется, они ждут, когда мы сделаем первый ход, — тихо сказала она. — Когда испугаемся.
 Колесников хмыкнул.
— Не бойтесь. У них нет причин нападать, пока вы не активны. Но если хоть пальцем пошевелите не туда — будет взрыв.
Я поднялся.
— Значит, пора пошевелить.
— Осторожнее с желаниями, — пробурчал Сергей, доставая планшет. — Вот вам пища для размышлений. Я пробил номера, под которыми значатся эти двое. Один — Петр Славин, раньше — служба безопасности Шаргородского. Второй — некий Семён Белобородов. В девяностые работал «смотрящим» за Привозом, потом ушел в тень. Сейчас оба под крылом новой структуры — «Фонд стратегической стабильности». Завуалированная частная контора. Судя по данным, оплачивают их командировки лично из офисов «Медиа-Юг».
Я усмехнулся.
— То есть Шаргородским?
— Именно.
Илана подняла голову:
— Но почему тогда меня? Почему сейчас?
Колесников посмотрел на неё внимательно.
— А ты подумай. Ты исчезла на пять лет. Вернулась без предупреждения. И вдруг начала задавать вопросы. Ваша семья — не просто медиа-империя. Это контролируемая система. Любая нестабильность — как рак в мозгу. Они должны вырезать тебя, прежде чем ты заразишь структуру.
Я почувствовал, как спина покрывается холодом.
— Нам нужен ход. Что-то, что выбьет их из колеи.
— Есть идея, — сказал Колесников. — Один из моих людей работает в гостинице на Французском бульваре. Там пару недель назад останавливался Белобородов. Оставил кое-что в номере. Папку. Мой человек успел сделать копии, прежде чем дежурный всё зачистил. Там есть схема. Сетка связей. Фамилии. Один из контактов ведёт в психиатрическую клинику на окраине.
— К Илане это как-то относится? — спросила Ника.
Колесников кивнул.
— Всё, что они скрывают, связано с её прошлым. И если кто-то ещё жив из тех, кто тогда работал в клинике, — он может рассказать то, чего они боятся больше всего.
Я встал.
— Значит, едем туда.
— Сначала — оружие, — сказал Колесников. — Потому что в такие места с блокнотом не ходят.
      ГЛАВА 11
Старое отделение
Поездка на окраину Одессы заняла чуть меньше часа. Сначала центральные улицы, потом — серые пятиэтажки, пустые дворы, и, наконец, пригород, где асфальт местами сменялся щебёнкой.
— Вот оно, — сказал Колесников, припарковав «Шкоду» на обочине. — Клиника имени Брейтовского. Формально — психиатрическое отделение для «социально адаптированных». Неформально — приёмник для неудобных.
Здание тянулось вдоль дороги, три этажа серого кирпича. Окна местами заколочены, вокруг — ржавая сетка. Казалось, даже воздух здесь тяжелее.
— Сюда отправляли тех, кто видел лишнее, — сказал Колесников, щёлкнув замком кобуры. — Кое-кого не отпускали вовсе.
 Мы вошли через служебный вход — Колесников заранее договорился с санитаром по имени Руслан. Тот ждал нас в тени лестничного пролёта, мял в руках пластиковую кружку и оглядывался на каждое слово.
— Вы обещали, что быстро, — проговорил он. — Если узнают…
— Не узнают, — коротко ответил Колесников. — Где она?
— Пятая палата, второй этаж. Старушка. Говорит бессвязно, но помнит много. Раньше была архивариусом здесь. Хранила дела. Потом исчезла, через три года вернулась сама. Говорят — с ней что-то случилось в подвале. Но никому не интересно. Она теперь — просто баба Дуся.
— Мы сами, — сказал я. — Покажи только дверь.
 Лестница скрипела под ногами. В коридорах пахло хлоркой, пылью и чем-то... странным. Как будто сама боль впиталась в штукатурку. Палата под номером пять выглядела безобидно: простая дверь, табличка «наблюдение».
Внутри — женщина лет семидесяти с седой косой. Сидела у окна и тихо напевала что-то детское.
— Дуся? — спросил я.
Она повернула голову. Глаза — как два блеклых стекла.
— Вы из старых? Или новых?
— Мы просто хотим узнать, что случилось тогда. В 2008-м. Вы ведь работали здесь?
Она кивнула.
— Я хранила карточки. Всё записывала. Даже когда запрещали. Даже когда вырезали страницы. Всё равно — дубликаты… дубликаты…
 Она полезла под подушку и вытащила полиэтиленовый пакет. Внутри — старый, пожелтевший альбом. Без обложки, страницы прошиты красной ниткой. Колесников взглянул — и замер.
— Это... это не просто архив. Это "дело Шаргородской группы". Его уничтожили… официально.
— Я знала, — прошептала Дуся. — Они не уничтожают. Они прячут. Я тоже спрятала. Сначала — в стиральной машине. Потом — в подушке. Потом в себе.
— А кто «они»? — спросил я.
— Люди с чёрными зрачками. Их не видно, но они рядом. Они… — она вдруг осеклась, выпрямилась. — Уходите. Сейчас.
— Почему?
— Потому,что они услышали. Они всегда слышат, когда я говорю про подвал. А вы уже спросили про подвал...
 Громкий звук — будто щелчок по системе электроснабжения. Лампы моргнули.
 Колесников мгновенно схватился за пистолет.
— Вырубают питание. Кто-то идёт.
В коридоре — тяжёлые шаги. Не бег, а уверенная поступь.
— Сюда не приходят охранники в это время, — прошептал Руслан. — Никогда.
Я спрятал альбом под куртку. Колесников встал у двери.
— В окно, — сказал он. — Двухметровый спуск, но лучше, чем...
Дверь дёрнулась.
Один раз. Второй. Потом — сильный удар.
Ника уже открывала окно, а я помогал бабе Дусе подняться. Она задыхалась, но шептала:
— Только не бросайте... Только не подвал...
 Стук стал бешеным. Дверь вот-вот вылетит.
 Я прыгнул первым, за мной — бабка, потом Ника. Колесников выстрелил в замок, и, к удивлению, это дало нам несколько секунд.
Мы оказались в кустах за зданием. Снаружи — ни души. Но мы знали: с этого момента мы — не просто в розыске. Мы в розыгрыше, где ставки — не просто жизни.

      ГЛАВА 12
Красная нить
Мы скрылись в старом гаражном кооперативе неподалёку. Колесников вызвал своего товарища — «безымянного» с фальшивыми документами и микроавтобусом. Уже через двадцать минут мы ехали по ночной Одессе, молча, с ощущением, что всё только начинается.
 Ника листала старый альбом. На первый взгляд — хаос: карточки с фамилиями, ксерокопии, обрывки газет. Но кое-где — аккуратно вписанные фразы красной пастой.
— Смотри, — сказала она, поднеся мне страницу. — Тут фамилии. Все знакомы. Один — судья, второй — депутат облсовета, третий — тот самый профессор из Харькова, у которого был конфликт с Шаргородским.
— Вся верхушка, — тихо сказал я. — Как будто кто-то составлял чёрный список.
Колесников вглядывался в почерк:
— И не просто список. Здесь пометки: даты исчезновений, диагнозы, «переведён», «нейтрализован»... — он замолчал. — Это не психиатрия. Это зачистка.
— Но кем? — спросила Ника. — Кто мог это провернуть под прикрытием клиники?
— Вот тут и начинается самое интересное, — сказал Колесников и достал увеличительное стекло. — Видишь эту нитку, прошивающую блокнот?
 Я посмотрел. Красная, немного вытертая, но живая. Внутри одной из петель было вплетено что-то вроде кода — мелкие буковки на нитке. Он вырезал кусочек, приложил к телефону с увеличением.
— Это цифры, — сказал он. — Координаты. Или шифр.
— Можем расшифровать?
— У меня есть один человечек. Бывший военный криптограф. Выйду на него.
 Мы сделали короткую остановку в съёмной квартире. Колесников ушёл, а мы с Иланой остались вдвоём. Баба Дуся уснула на диване. Казалось, всё затихло. Даже улица дышала спокойно.
— Ты ведь понимаешь, — сказала она, налив чаю, — мой отец знал об этом. Может, он и был одним из...
 Я не знал, что сказать. Шаргородский был теневой фигурой, умным, опасным, но... любящим отцом?
— Есть только один способ узнать, — сказал я. — Найти того, кто писал этот альбом. Если не Дуся — значит, кто-то ещё был в группе.
Ночью Колесников вернулся. Уставший, но с искрой в глазах.
— Шифр — не простой. Это карта. Географическая. Сетка по Одессе. Все координаты сходятся в одной точке — район бывшего ВПК, который в девяностых превратили в логистический центр. А ещё позже — в частный архив.
— Архив?
— Частная структура. Закрытая. Хранят «невостребованные» материалы старых ведомств. Мало кто туда попадает. И — самое важное — именно туда последний раз заходил один из людей с этого списка. И не вышел.
Я встал.
— Значит, туда мы и поедем.
— Подожди, — остановил меня Колесников. — Это не прогулка. У них есть охрана, у них есть техника. Нам нужен план.
— Что за техника?
Он кинул мне планшет. На экране — мутная фотография: человек в чёрной форме, лицо скрыто, но глаза... или точнее — их отсутствие.
— Биометрия сбоит, — сказал он. — Глаза не читаются. И это не просто фотоэффект. Возможно, те самые «люди с чёрными зрачками», о которых бормотала Дуся.
— Я не верю в мистику, — сказал я.
— Это не мистика. Это технология. Психотронные методы, гиперреакция сетчатки. Нас пугают не демоны, а люди, у которых нет тормозов.
Илана молча сжимала ладони.
— Я еду с вами, — сказала она.
— Ты уверена?
— Да. Это мой путь. И если отец причастен — я должна знать.
 Мы решили выехать на рассвете. У нас было 6 часов — чтобы достать оборудование, сделать копии альбома, и связаться с тем, кто мог бы обеспечить отвлекающий манёвр у ворот архива.
Мы не знали, что в это же время, на другом конце города, некто с позывным «Глаз» уже давал команду:
— Начинайте. Все трое — цель первого уровня.
      ГЛАВА 13
Архив, которого нет
Ранним утром Одесса была пуста и туманна, как в начале старой ленты: всё дышало неопределённостью. Мы подъехали к району бывшего ВПК — глыбам советского бетона, обросшим кустами и тенью забвения. На месте давно уже не пахло армией — здесь правили частные охранники и камеры с автономной системой слежения.
 Колесников курил в затуманенном микроавтобусе:
— Времени мало. В архиве дежурство идёт по двойному графику. Через 20 минут смена — единственное окно. Пока охрана меняется, пока камеры переключаются — у нас ровно семь минут.
— А если не успеем? — спросила Илана.
— Тогда нас будут собирать по кускам.
Он говорил буднично, без пафоса.
 План был простой: Илана остаётся в машине и контролирует перехват с дрона, Колесников и я входим через старую шахту лифта — доступ к которой сохранился ещё со времён конверсии завода. Дальше — пробираемся на второй уровень, где, по данным криптографа, и должен храниться таинственный «Сектор R».
— Что в этом секторе? — спросил я.
— Всё, что не попало в официальную историю. Улики, оперативные дела, списки, биометрия, психофайлы.
 Мы залезли через люк, прижавшись к бетонным стенам. Внутри пахло плесенью и пылью, но и — странно — химией.
— Смотри, — шепнул Колесников.
 По полу тянулся тонкий кабель. Современный, пластиковый, явно не советского происхождения.
— Это система СР-12. Видеозапись, движение, звук, всё в одном.
— Значит, кто-то давно перевёл старый архив на новые рельсы?
— Или использует его как прикрытие.
 Мы двигались быстро. Через вентиляционную решётку вышли в коридор. У двери — биозамок. Колесников вытащил прибор с кодом, приложил — щелчок. Замок моргнул зелёным.
— Входим.
 Внутри — полумрак и бесконечные ряды металлических шкафов. На некоторых — таблички:
«Проект Астролябия. Не вскрывать.»
«Фонд 0321. Доступ ограничен.»
«Шаргородский, М.Г. — досье временно изъято».
Мы замерли.
— Он был объектом?
— Или агентом, — пробормотал Колесников.
Тут сработал сигнал на его часах. Он побледнел.
— У нас гости.
— Кто?
— Тот самый. «Глаз». Система его не видит. Но термодатчик — да. Он на нижнем уровне.
— За нами?
— Нет… — Колесников вдруг вскинул голову. — Он ищет что-то. Или кого-то.
Мы прошли дальше и вдруг услышали голос.
Женский.
Запись.
«...если вы слушаете это, значит, я не вышла. Меня зовут Анна Шаргородская. Я мать Иланы. И я предупреждаю: всё, что началось в 1996 году — не закончилось. Оно вошло в новую фазу...»
 Илана, оставшаяся в фургоне, вдруг в панике закричала в наушник:
— Уходите! Он над вами! Он уходит к выходу!
 Мы бросились назад, но выход уже был перекрыт. На другом конце коридора — фигура в тёмном. Он не шёл — он скользил. Без звука. Глаза — два чёрных пятна. Биозамок моргнул и заперся.
— Бежим вглубь! — крикнул Колесников. — Есть аварийная шахта!
 Мы неслись, пока за нами не вспыхнула вспышка. Электрошум. Глухой удар. Меня отбросило к стене. Последнее, что я увидел, — как Илана вбегает в зал, а за ней — кто-то ещё.
Кто-то, кого я знал.
Кто-то, кого считали мёртвым.
       ГЛАВА 14
Тот, кого не должно было быть
Ощущение было такое, будто меня ударили током, а потом резко выключили свет. Я очнулся в полутёмной кладовке, с затёкшими руками, привязанными к стальной трубе. Вокруг — тишина, нарушаемая лишь капающей из-под потолка водой.
— Очнулся? — голос был знаком.
Я поднял голову. Передо мной стоял Валентин Фрейдин.
— Живой ты, оказывается... — пробормотал я.
— Неожиданно, да?
 Фрейдин был другом Шаргородского. Тридцать лет назад — вхож в политические салоны и научные проекты, в 2002-м — официально погиб в автокатастрофе под Львовом. Сейчас он стоял передо мной, с сединой в висках и холодным блеском в глазах.
— Ты не представляешь, Измайлов, как глубоко всё зашло. То, что ты с Иланой нашли — это верхушка. А мать её… она не умерла. Она исчезла, потому что знала слишком много.
— Ты связан с этим?
Он усмехнулся:
— Я связан со всем. Я был куратором проекта «Астролябия». Мы пытались вычислить предсказуемость социальных катастроф. Цифры, математика, человеческое поведение. И однажды получили результат: всё идёт к точке схлопывания.
— Конкретнее.
— Мир управляется не элитой, а алгоритмами. Мы дали им силу. А Шаргородский решил — хватит. Он ушёл из системы. Увёл Анну. Но девочка... — он посмотрел в сторону — ...девочка стала ключом.
— К чему?
— К двери. К той самой, что открывает путь назад. Или вперёд. Зависит, кто первым доберётся.
Я напрягся:
— Где она?
— Жива. Пока.
В этот момент раздался резкий треск. Дверь кладовки отлетела, и в проёме показался Колесников с оружием наперевес.
— На пол, старик. Быстро.
Фрейдин не двинулся. Только поднял руки и кивнул:
— Поздно. Они уже знают, где она.
— Кто «они»?
Но ответа мы не получили. Из тени, будто растворившись в воздухе, вышел Гребенщиков. Его лицо не выражало ничего. Только лёгкая гримаса превосходства.
Он посмотрел на нас троих, прищурясь:
— Вы все — пешки. Но пока живы. Так что выбирайте: идёте со мной — или я иду без вас, но через ваши трупы.
 Колесников выдохнул:
— Он не врёт. За ним стоит тот самый «контур» — старый отдел, теперь называемый просто «Резерв».
— Какой у нас выбор?
 Гребенщиков усмехнулся:
— Успеть раньше других. Найти Анну. И закрыть цикл.
— Цикл чего?
Он посмотрел на меня:
— Цикл наблюдения. Ты думаешь, ты журналист. Но ты — участник эксперимента. С 1996 года.
Тут во мне что-то щёлкнуло. И я понял: прошлое не отпускает. Оно возвращается. С досье, с тенями, с долгами.
      ГЛАВА 15
Досье "А.Р."
 Мы покинули здание через подземный коридор, которым воспользовался Колесников. Старый пожарный тоннель, соединявший лабораторию с соседним складским комплексом. Гребенщиков шёл первым, не оборачиваясь. Я шёл за ним, всё ещё чувствуя лёгкую дрожь в руках после разговора с Фрейдиным.
— Что значит: я часть эксперимента? — спросил я, когда мы вышли на свежий воздух.
Он обернулся, слегка прищурившись:
— Ты когда-нибудь задумывался, почему именно ты оказался рядом с Иланой? Почему именно тебя Шаргородский попросил присмотреть за ней?
Я молчал.
— Потому что ты — одна из контрольных точек. Один из немногих, кто не подвластен общим алгоритмам. Таких немного. Ваши действия непредсказуемы. И именно вы можете ломать цепочки. Ты — срыватель.
— Это бред.
— Конечно. Если не видеть, как работает система сверху. Но Шаргородский видел. Фрейдин — тем более. А я... я выполняю приказ. До поры до времени.
Колесников хмыкнул:
— Хорош болтать. У нас есть координаты. Заброшенный пансионат на Черноморке. Туда везли Анну в начале 2000-х. По легенде — на восстановление. На деле — там оборудовали закрытую секцию. Модули, шифры, наблюдение.
— Ты уверен, что она ещё там? — спросил я.
— Нет, — ответил он. — Но уверен, что там остались ответы.
    •
 К пансионату мы добрались к вечеру. Погода сменилась резко — с душной одесской жары на рваные тучи и солёный ветер с залива. Здание возвышалось над берегом, словно старый, забытый командный пункт.
 Мы вошли через боковой вход. Внутри пахло сыростью, плесенью и чем-то странным — смесью медикаментов и чего-то... металлического.
— Сюда, — прошептал Гребенщиков, ведя нас через коридор.
 Мы остановились перед дверью, обитой серой дерматиновой обивкой. Он ввёл какой-то код. Дверь щёлкнула и открылась.
 Внутри — чистота. Совершенно новый уровень. Белые панели. Экран на стене. И в центре комнаты — капсула, похожая на МРТ, только с обилием проводов и датчиков.
— Что это? — прошептала Илана.
Гребенщиков кивнул на панель:
— «АР» — Анна Рут. Тестировалась с 2004 по 2006. Последняя запись — 2011 год. Потом всё отключено.
Колесников подошёл к консоли. Несколько касаний, и на экране всплыла серия записей. Фото. Диагностика. Мозговые кривые, зашифрованные профили. Одно имя — "Илана". Второе — "Измайлов".
— Ты ведь тоже был здесь, — сказал Гребенщиков, глядя на меня. — Только ничего не помнишь.
 Я не успел спросить, что он имел в виду. Резкий звук сирены прорезал тишину. Потом — грохот. Кто-то был внутри здания.
— Мы не одни, — сказал Колесников, оттаскивая Илану от терминала.
— Кто это? — спросил я.
— Те, кому совсем не улыбается, что ты проснулся, — ответил Гребенщиков, снимая пистолет с предохранителя. — И у нас есть ровно пять минут, чтобы либо закончить, либо умереть в процессе.
    •
 Дверь с грохотом вылетела. Первым ворвался высокий человек в маске, за ним — ещё двое в чёрной броне без знаков отличия. Открыли огонь на поражение. Мы укрылись за столами.
 Колесников выстрелил первым. Один упал. Второй — бросил дымовую. В помещении стало темно и душно.
— Флешка! — крикнул я.
Гребенщиков бросил мне маленький носитель. Я вставил его в порт и начал скачивать досье. 87%… 93%…
 Один из бойцов уже был в двух метрах. Его ботинок шагнул на меня — и тут что-то рвануло сбоку. Илана. С шокером.
Боец упал. 100%. Я выдернул флешку.
— Уходим! — крикнул я, и мы вырвались из комнаты, задыхаясь от дыма и страха.
    •
 На улице уже ждала машина Колесникова. Мы прыгнули внутрь, и он нажал газ.
Когда позади остался только вой сирен и огни, я сжал флешку в руке и сказал:
— Всё меняется.
— Нет, — ответил Гребенщиков. — Теперь всё начинается.

      ГЛАВА 16
Сеть
Мы сняли небольшую квартиру в центре — на одну ночь. Колесников, как всегда, действовал без суеты: нашёл угол, откуда просматривается вход, проверил окна, поставил глушилку. У него был опыт. У нас — флешка.
Илана сделала чай. Впервые за много дней в комнате повисла не тревога, а пауза. Но ненадолго.
 Я подключил флешку к ноутбуку. Всё было зашифровано. Колесников сел рядом:
— Дай.
 Он быстро прошёлся по структуре файлов.
— Это архив. Сильно скрытый. Понадобится спец-программа. У меня такая есть… — он подключил внешний диск.
Минут пять — и на экране открылся первый файл.
СЕТЬ / ПРОЕКТ "ЛАНЦЕТ" / ГРУППА АР
Дата основания: 1996
Место: Одесса / Львов / Тбилиси / Берлин
— Что за «Ланцет»? — спросил я.
— Это был проект по нейроактивации скрытых паттернов сознания. Грубо говоря — обучение людей жить по скриптам, не зная, что они под управлением. Только в отличие от банального зомбирования — всё было тонко, через личные связи, страхи, даже любовь.
— И Анна была частью этого?
— Она — результат. «АР» — не просто инициалы. Это обозначение особого типа сознания. Ассоциативно-рефлексивного. Люди с таким профилем могли… запускать каскадные реакции в других. Без слов. Через взгляд, присутствие, взаимодействие. Их готовили, изолировали, тестировали.
Он ткнул в другое имя: Илана ШАРГОРОДСКАЯ
Тип АР-3. Потенциальный носитель. Допуск: экспериментальный. Контроль — через третье лицо. Объект: ИЗМАЙЛОВ.
Я побледнел.
— То есть... меня привязали к ней? Заранее?
— Да, — тихо сказал Колесников. — Ты был не просто охранником. Ты был ключом. Триггером, запуском и страховкой.
— И она знала?
Илана молчала. Потом:
— Нет. Никогда. Я чувствовала, что всё как-то не так… Но не думала, что… я часть чьего-то эксперимента.
    •
 Мы сидели молча. На экране — сотни файлов. Сводки. Отчёты. Местами — видеофрагменты с чьими-то записями. Строгие лица в белых халатах. И всё время мелькали одни и те же инициалы:
Ф.Х.
Фрейдин Хаим
И один псевдоним: МАЙОР К.
Колесников застыл. Затем включил видео. На нём — человек в форме старого образца. На груди жетон: «К-9». Он говорил глухим голосом:
«Группа АР будет свернута. Из шести выживших — двое нестабильны, трое ушли в отрыв. Четвёртый — активен. Это журналист, Измайлов. Под наблюдением. Не должен узнать.
Но если начнёт копать — активировать Гребенщикова. Контроль через Н.Ш.
Оператор: Ф.Х.
Подтверждено: К»
    •
Я встал. Сердце колотилось.
— Колесников. Это ты?
Он поднял глаза. Медленно. В глазах — сталь.
— Был. Но теперь нет. Я соскочил. Когда понял, что нас всех держат в клетке, прикрытой якобы благом. Я знал, что придётся всё объяснить. Ждал этого момента. Ждал тебя, Измайлов.
    •
 За окном что-то шевельнулось.
— Нас засекли, — сказал Гребенщиков, — готовьтесь.
Я вынул флешку. полжил в карман.
— Я должен понять всё. До конца.
Колесников кивнул:
— Значит, нам пора туда, где это всё началось. Во Львов. Там осталась последняя станция «Ланцета». И — один человек, который знал о проекте больше всех. И если он ещё жив, то расскажет, кто действительно тянул за ниточки.
    •
— Кто?
Колесников выдохнул:
— Профессор Оскар Дубровский. Один из архитекторов Сети. Пропал в 2012 году. Но я знаю, где его искать.
    •
 И мы поехали. Сквозь ночь. Сквозь ложь. Навстречу последней правде.
      ГЛАВА 17
Станция Львов
 Поезд прибыл рано утром. Перрон встретил нас туманом и запахом мокрого асфальта. Львов, как старый шпион, не любил говорить в открытую — он шептал, скрывал, подмигивал. Мы сняли номера в отеле на улице Дорошенка, под самыми крышами, с видом на собор Святого Юра. Колесников держался в тени, Ника старалась выглядеть как туристка. Я стал молчаливей.
— Тот, кого мы ищем, — сказал Колесников вечером, — был одержим идеей контроля. Но паранойя его съела. Если он ещё жив, он не поверит даже себе. Поэтому придётся идти через его старые контакты. Есть один.
    •
Мы пришли в старую антикварную лавку на Лычаковской. Табличка:
«КНИГИ. ГРАФИКА. ПАМ'ЯТЬ»
Внутри — полумрак, пыль, запах старого дерева и дешёвого кофе. За прилавком — мужчина лет шестидесяти, в очках и вежливой неприязни.
— Нам нужен господин Коваль, — сказал Колесников.
—Зачем?
— Передать подарок от одного вашего общего знакомого. Из времён, когда люди ещё верили в бессмертие информации.
Тот молча вышел. Через две минуты — вернулся.
— Проходите.
    •
 Комната в подвале была уставлена книгами, папками, плёнками. На столе — портативный магнитофон. Мы сели.
— Я знал, что этот день придёт, — сказал Коваль. — Но не думал, что всё снова свалится на журналистов.
—Нам нужен Дубровский, — сказал я.
—Его нет.
—Умер?
— Для всех — да. На самом деле... он стал частью того, от чего бежал.
Он встал, подошёл к сейфу и достал коробку. Внутри — диктофон и записка.
«Если вы слушаете это — значит, кто-то снова вытащил призраков на свет. Я был частью системы. Я создавал ячейки. Сеть. Но в какой-то момент понял: нас используют. Не ради науки. Ради контроля. Я ушёл. Спрятался. Но даже мёртвый — я опасен.
Если вы читаете это — значит, я проиграл.
Имя следующего — МАЙОР ВЕРШИНСКИЙ. Он продолжил проект. Он же закрыл Ланцет. Но он не закрыл всех. Некоторые остались. И они рядом.
Станция — не место. Это сигнал. Протокол активации. Кто-то его уже ввёл.
Сохрани веру в живое.
— О.Д.»
    •
Колесников побледнел.
— Вершинский... Это тот, кто курировал проект в Берлине. Старый волк. Он знал меня.
Я понял, что теперь ставки ещё выше. Кто-то снова запускает программу. И если мы не остановим это — завтра весь город будет жить по чужому сценарию.
—Где он?
— Не знаю, — сказал Коваль. — Но если кто-то и сможет его найти — то один человек. Частный детектив. Старый львовский волк. Работает без вывески. По-прежнему в деле.
    •
— Имя?
Коваль улыбнулся.
— Его зовут Даниэль Лис. Бывший милиционер, бывший майор, бывший человек. Живёт на Пекарской. Его нельзя купить, но можно убедить. Если найдёте — скажите, что это дело пахнет не кофе, а кровью.
    •
Мы вышли на улицу. Львов уже не скрывал тревогу — он её выдыхал.
Я сказал:
— Думаешь, он поможет?
Колесников пожал плечами:
— У таких, как он, одна слабость — правда. А правда теперь у нас.
    •
Следующая остановка — улица Пекарская, дом 77.
       ГЛАВА 18
Частный волк
Пекарская — улица, на которой время решило спрятаться от прогресса. Старые фасады, покосившиеся балконы, булыжник под ногами, будто выложенный вручную для каждого, кто идёт сюда с чем-то на совести.
 Дом 77 выглядел так, будто его забыли снести. Колесников подошёл к двери и постучал ритмично: три коротких, два длинных. Отголоски армейской привычки.
 Дверь открыл человек в старом свитере и с лицом, на котором были прописаны и 90-е, и нулевые, и разочарование. Он был сед, но не слаб. Из его глаз смотрел тот, кто однажды услышал слишком много.
— Колесников, — сухо сказал он. — Значит, всё-таки дожили?
— Привет, Лис. Познакомься — Измайлов, журналист. Работает с нами.
Он смерил меня взглядом. Жёстко, но не без интереса.
— У тебя что-то болит?
— Только совесть. Иногда.
— Нормально. Заходите.
    •
Квартира больше походила на архив. Газеты, книги, диктофоны, старые фотографии, пепельницы с недокуренными сигаретами. Лис налил нам кофе — по старой привычке. Без церемоний.
— Говорите.
 Мы рассказали ему всё. О Шаргородском, о Нике, о странных преследователях, о Дубровском и Вершинском, о диктофоне, оставленном как прощальное послание.
 Лис слушал молча. Только в какой-то момент зажёг сигарету. И не сразу затянулся.
— Это не просто проект, — сказал он. — Это система. Многослойная, как капуста. У каждого уровня — своя правда и своя ложь. Я копал в этом ещё в девяностые. Тогда всё маскировали под борьбу с сектами и экстремизмом. А на деле — занимались перезаписью людей. Их памяти. Их прошлого. Кто контролирует прошлое — тот переписывает настоящее. Орвелл не соврал. Он просто подсмотрел.
— Где Вершинский?
— Думаете, его можно просто найти? Он уже вне зоны. Но есть зацепка. Он работает через координатора. Человека, которого никто не видел, но все боятся. Его называют Флорист.
—Флорист?
— Потому что после него остаются цветы. На кладбищах. Или в умах.
    •
Мы молчали. Даже Колесников.
— Я могу вам помочь, — сказал Лис наконец. — Но это будет стоить. Не денег. А времени. Молчания. И жизни. Потому что, когда вы войдёте туда — выхода не будет. Только развязка. Или вы, или они.
— Мы уже зашли слишком далеко, — сказал я.
Он затянулся.
— Тогда завтра в полдень. Я вас отведу к человеку, который слышал голос Флориста. Ему сорок лет. Он немой. После встречи с ним — перестал говорить.
— Как его зовут?
— Лука.
    •
Утром мы стояли у костёла на Заньковецкой. Ветер гнал листву, и казалось, весь город готовился к исповеди. В полдень пришёл Лис. В плаще, с тростью. Впереди был путь через страх, молчание и воспоминания. Впереди — Лука.
       ГЛАВА 19
Голос, которого нет
Лука жил в частном доме на окраине — почти у самой линии заброшенного трамвайного депо. Дом был старый, с деревянными ставнями, ржавой калиткой и сухим виноградом, который обвивал стены, как память, не желающая отступать.
Лис постучал, слегка. Дважды.
Тишина.
Потом — еле слышный звук открывающегося замка. Дверь приоткрылась, и показалось лицо. Молодое. Но уставшее.
— Лука, — мягко произнёс Лис, — это друзья. Им нужно услышать тебя.
Мужчина не сказал ни слова. Лишь открыл шире дверь и жестом пригласил войти.
    •
Внутри было необычайно тихо. Даже часы не тикали. Только на стене висел старый снимок — чёрно-белое фото троих мальчиков, где один стоял чуть в стороне, с книгой в руке. Подпись под стеклом: "Школа № 48. 1992".
Лука усадил нас в комнате, выложил на стол блокнот, ручку и несколько фотографий. Он указал на одну из них — это был кадр с камер наблюдения: человек в маске, входящий в здание, напоминающее старый госпиталь.
Он написал:
«Это он. Флорист. Или тот, кто говорит от его имени»
— Где сделано фото? — спросил я.
Лука написал:
«Территория бывшего санатория в Черноморке. Ныне — закрытая зона. Принадлежит некому “Фонду памяти будущего”. Там исчез Вершинский»
— Ты был внутри?
Он медленно кивнул. И тут его рука задрожала. Он сжал пальцы, потом вновь взял ручку.
«Я слышал голос. Без звука. Он был внутри. Он говорил не словами, а образами. Как будто кто-то открывал мои воспоминания, вынимал их и показывал, что может быть иначе. Потом — тишина. И я потерял речь»
Мы сидели молча. Лис потёр лоб. Колесников нервно закурил.
Я понял: мы наткнулись не просто на след. Мы подошли к двери, за которой — другое измерение. Психологическое, ментальное, страшное. И только этот немой свидетель остался снаружи. Остальные — либо исчезли, либо сдались.
    •
Лука вдруг достал из ящика маленький диктофон. Старый, кассетный. Подал мне. На нём была наклейка:
"04.04.2012. Запись с объекта 7"
— Это можно слушать? — спросил Колесников.
Лука кивнул.
— Это он?
Он снова кивнул. Но добавил на бумаге:
«Только один раз. Потом — уничтожьте»
    •
Мы вышли от Луки под вечер. Солнце садилось за крыши домов. Воздух был спокоен, но внутри нас бушевал шторм. У нас была кассета. У нас был адрес. У нас было имя.
Теперь остался выбор:
войти в это пекло — или сдать материал редакции и уйти.
Лис повернулся ко мне:
— Что скажешь, журналист?
Я пожал плечами:
— Если я не пойду туда, зачем вообще был этот путь?
Он кивнул.
— Тогда завтра — Черноморка. И диктофон. Слушаем — и действуем.
    •
А пока… я просто сидел на балконе, смотрел на город и думал:
а если "Флорист" — не человек?
А если это идея?
Если он говорит голосом страха, памяти и вины?
Что тогда с нами будет?
      ГЛАВА 20
Санаторий для призраков
Рано утром мы выехали из Львова, минуя оживлённые трассы и свернув на узкую дорогу к Черноморке — заброшенному району на окраине Одессы, где словно застыла память нескольких эпох.
Там, среди густых зарослей и полузаросших троп, стоял старый санаторий. Заброшенный, но с ощутимым эхом былого величия. Стены, потрескавшиеся от времени, словно шептали: «Здесь хранятся секреты».
Лис, колеса авто которого хрустели по гравию, остановил машину у калитки. Она была замкнута, но рядом — заржавевший проход через огромную дыру в сетке-рабице.
— Здесь уже давно никто не ходит, — сказал он. — Но внутри всё осталось, как было. Отголоски прошлого, которые мы сейчас разбудим.
Взяв фонари и диктофон, мы проникли внутрь. Коридоры казались бесконечными, с потолками, из которых сыпалась штукатурка, а в воздухе витал запах сырости и забвения.
В одном из залов мы нашли старую архивную комнату с сотнями папок и фотографий. Среди них — заметки и чертежи, которые упоминали «Проект Вершинский» и таинственное кодовое слово «Флорист».
Затем — шорох в дальнем конце коридора. Мы остановились, прислушались. Тени двигались, словно кто-то следил за нами.
— Это не просто заброшенное место, — прошептал Колесников. — Тут кто-то есть.
Вдруг раздался звук шагов, быстрых и тяжёлых. Сердца застучали громче.
Из темноты вышла фигура в тёмном плаще. Лицо было скрыто капюшоном.
— Вы искали меня? — голос прозвучал спокойно, но угрожающе.
      ГЛАВА 21
Флорист
Человек в плаще снял капюшон. Это был… никто из тех, кого мы ожидали. Ни профессор, ни киллер, ни маньяк.
Перед нами стоял человек лет сорока, с обычным лицом. Таким, что ты забудешь его через минуту. Он сам был воплощением безликости.
— Можете звать меня как хотите. «Флорист» — хорошая метафора, — он усмехнулся. — Я просто собираю, классифицирую и отбраковываю. Как в гербарии.
Мы молчали. Он продолжал:
— В девяностых здесь работала одна программа. Закрытая. Создавали профиль идеального гражданина. Потом — журналиста. Потом — идеального лидера. Всё провалилось. Люди не поддаются калибровке. Тогда мы занялись противоположным: искать тех, кто не вписывается. Их начали собирать.
— Убивать? — бросил Лис.
— Не всегда. Сначала — наблюдение, потом — «адаптация». Но часть действительно исчезала. Потому, что они мешали.
— Вершинский? — спросил я.
— Он был неуправляемым. Он узнал о проекте и начал копать. Мы дали ему шанс уйти. Он остался. Его не стало.
— А вы? Кто вы, чёрт возьми?
Он пожал плечами.
— Я — результат. Остаток системы, которая больше не нужна. Я выполняю инструкции, которые никто уже не даёт.
    •
— Почему именно Илана? — спросил я. — Почему вы наблюдали за ней?
— Потому что она… выжила. В шестилетнем возрасте она прошла через эксперимент. Психоаудио-матрицы, тесты. Мы думали, она сломается. Но она помнила. И вы — единственный, кто мог напомнить ей об этом.
    •
Мы стояли молча. Всё было не про культы, не про тайны, не про демонов. Просто система. Холодная, бесчеловечная, брошенная на самотёк, но всё ещё способная уничтожать.И радовало только одно:её больше нет.Или есть?Благо,что Украина теперь одтдельная страна.Но метастазы, как оказалост, остались.
    •
— Что теперь? — спросил Лис.
— А теперь вы либо обнародуете это… — человек усмехнулся, — и исчезаете, как Вершинский.
— …либо делаете вид, что ничего не нашли, — закончил Колесников. — Классика.
    •
Мы вышли из санатория на рассвете. Город просыпался. Море было тихим.
Я не знал, буду ли писать эту историю. Слишком многое приходилось умолчать. Но я точно знал одно:
иногда враг — не зло. А система без тормозов.
И единственный способ выжить — остаться человеком.

ЭПИЛОГ
Одесса, две недели спустя
Илана. сидела напротив меня за чашкой кофе. Она молчала.
— Я… написал статью, — сказал я. — Но не опубликовал.Не знаю прав лия?Это могло бы стать бомбой.Но  эта бомба может многих зацепить.Да и программы теперь закрыты.
— Спасибо, — ответила она. — Значит, ты всё понял.
    •
Лис ушёл в отставку. Колесников — куда-то в Карпаты. Прихватив с собой Нику.Теперь Илана варила мне кофе в моей конторе. Скоро мы уезжаем в Швейцарию.Шаргородский нас благословил.Обещал приехать на свадьбу.
Лука… начал говорить.
А я остался обычным редактором отдела.Как и прежде.
С блокнотом, с ручкой — и с правдой, которую никто не должен читать.

               
                Трюбах,Сант-Галлен,Швейцария.
                06.08.2025

 
     P.S.От авторов.Из переписки:

Привет,Мирослав.Закончил нашу книгу.Готовлю к публикации.Если заработаю денег,твою часть отдам какому--нибудь детскому дому.Спасибо,напарник

Привет,дружище.
Это прекрасная новость — и как авторская победа, и как человеческий жест. Очень тронут тем, что ты решил направить мою долю на помощь детям — это по-настоящему благородно и в духе настоящего автора света.Спасибо тебе за доверие, за идею, за труд и за то, что мы прошли этот путь вместе.
Если что — я рядом, всегда готов к новым историям.
Пусть публикация пройдёт успешно, а книга найдёт своих читателей.
                С любовью к слову,
                Мирослав Вектор