Деревня Маковеев

- Ты меня искал, говорят? – спросил я Шмуэля, заходя в комнату и прикрывая за собой дверь.
Он посмотрел на меня исподлобья так, будто я накануне увел у него жену.
- Садись, - буркнул он.
Я сел.
- В общем… начальство тут решило, как всегда, херней заняться… - он поерзал на стуле, что видимо, должно было означать крайнюю степень возмущения. - Короче, они хотят собрать во всей электрической компании тех, кто недавно сюда поступил, и отправить на курс! Блин, работы невпроворот! А тут такая фигня, будто наши ВУЗы были чем-то вроде кружка «юных техников», понимаешь… сомневаются они в ваших знаниях, так что ли?

- Не думаю, - ответил я, - просто другие стандарты, другие подходы. В общем, это может оказаться полезным. А на сколько курс планируют? На неделю?
- Неделю?! – Шмуэль злорадно заржал, - а полгода не хочешь?
- Полгода? – я совершенно искренне опешил, и Шмуэль это заметил.
— Вот я и говорю… Херней страдают по полной! – хмыкнул он. – Ладно… ничего не попишешь…В йом ришон*  выезжаете… Жить будете там, а Рамат-Гане. Но привозить по домам будут по средам и в шаббат… такие дела… В общем… иди, работай пока…
Я был поражен, и толком пока не понимал, обрадоваться мне или же наоборот.
Рано утром в начале недели нас уже ждал микроавтобус. Куда именно мы едем, я толком не знал. Мне, правда, объяснили в двух словах, что «Кфар Макабия» — это нечто вроде олимпийской деревни, где живут спортсмены во время «макабиады» — это что-то наподобие олимпиады, на которую съезжаются евреи со всего света.
Некогда побывав в Рамат-Гане, я ничего хорошего теперь не ждал, поскольку сам город произвёл тогда на меня тогда довольно удручающее впечатление. Но все оказалось совсем неплохо. Более того, я был даже ошеломлен.

Во-первых, «Деревней Маковеев» - так переводится «Кфар Макабия» оказался комплекс пятизвездочных отелей со всеми мыслимыми для таких заведений прибамбасами. Но первым делом нас повели завтракать. И тут я вовсе поплыл. Надо сказать, что последние годы жизни в Украине были очень трудными. Работы практически не было, и мы, в сущности, питались лишь картошкой и тыквой, изредка позволяя себе что-то еще. В обеденном же зале «Деревни Маковеев» одни столы с десертами занимали десятки метров, а уж закусок и прочих блюд и вовсе не знаю сколько. В общем, только лишь за первый месяц я сходу набрал несколько килограммов!

***   
На территории «Деревни Маковеев», почти в центре, в тени пальм, находилось невзрачное двухэтажное здание. Это и был учебный центр электрической компании. Внутри здания тоже особых излишеств не наблюдалось.
Прикосновение к «граниту науки» произошло в несколько неожиданном стиле. Нас было около двадцати человек со всех концов Израиля. Рассевшись за П-образным столом, мы стали ждать лектора. Никто особо не болтал, поскольку познакомиться возможности пока не было. Внезапно в аудиторию медленно вплыл какой-то подозрительный старикан. Он встал посреди комнаты и обвёл всех ненавидящим взглядом. Его зловещий прищур и сомкнутые в нитку губы, не оставляли сомнений, что этот тип ненавидит все человечество, как биологический вид, но начать его уничтожение он почему-то решил именно с нас. Напряженная пауза затянулась, и затем, явно пересчитав нас по головам уже в третий раз, старикан проскрипел:

- Учиться, значит, пришли? Это вместо того, чтобы на стройплощадке работать, так?
Все невольно переглянулись.

- Ничего, ничего… Моя фамилия Бройер, слышали небось? - он снова сделал паузу, видимо полагая, что одно звучание его фамилии должно навести на всех леденящий ужас. Увидев, что должного эффекта не происходит, он уточнил:

- Я директор это учебного центра…, и я знаю, что с вами со всеми нужно делать! Вы еще проклянете тот день, когда переступили этот порог! Так что, пока не поздно, проситесь у своих начальников обратно! Я понятно объясняю?
Все опять переглянулись, но в обморок от ужаса никто не упал.  Бройер же, снова убедившись, что ни его вид, ни пугающая речь должного эффекта не вызывают, продолжил:

- Не верите? Не надо! Я изучал и Ленина, и Сталина, так что веселую жизнь я вам организую! Попробуйте только хоть один экзамен завалить!
Все снова переглянулись, никто очевидно не предполагал, что тут будут еще и какие-то экзамены. Бройер же явно уловил это недоумение и снова выражение его лица напомнило «улыбку» дракона с Командорских островов.

- Что, не ждали? Думали приехать побалдеть, побухать и на танцульки сбегать? Не-е-е-т, мои родные, тут все по-серьезному, не так как там у вас в ваших институтах было.

В нашей группе был один израильтянин по имени Йорам. Он встал и уточнил:
- О каком именно «нашем» институте идет речь? Я лично заканчивал Технион. Вы хотите сказать, что там было все менее серьезно, чем вот это заведение? – он обвел рукой класс.
- Умник, да? – Бройер заулыбался и прошипел, словно питое Каа, - Технион он закончил… Ну смотри, я с тебя точно глаз теперь не спущу! – он обвел взглядом аудиторию, но и на этот раз никто особенно не трепетал, а Жорик, с которым я успел познакомиться и вовсе играл см с собой в крестики -нолики, - Короче, вы меня поняли! – прошипел Бройер и выплыл из класса в коридор.
***

Надо сказать, что эмиграция в Израиль была с нашей стороны чистой авантюрой, которую можно было совершить только, когда тебе чуть больше тридцати, и, если твоя жена – Стрелец! Впрочем… Мы подавались всюду, и последней каплей была Австралия, чиновники которой потребовали от меня копию журнала посещаемости в институте! Израиль оказался тоже по-своему странным, поскольку в посольстве нам объявили, что в силу того я лишь внук еврея, то мои дети вообще не будут иметь никаких прав, и даже не будут ходить в школу!

Тут я должен отметить, что в Израиле только бывшие соотечественники интересовались, еврей ли я? И дама в посольстве, злорадно объявившая нам «приятную» новость, была явно из того же племени. Однако мы уже все продали, Украина лишила нас гражданства, за что мы сами и заплатили, и потому оставался путь только вперед. Боялись ли мы будущего? Не помню. Скорее всего – не особенно, поскольку было ясно главное – будущего в той стране, где мы родились у нас точно нет.

Оказавшись в Израиле, мы первым делом попали к разным шабаковцам - мосадовцам, но мы их ничем не заинтересовали, и потому к нам скоро явилась дама, также из бывших соотечественников, которая, как личный жест одолжения предоставила нам один, практически, как в тюрьме, бесплатный звонок. С первого раза я не дозвонился, точнее, там взяли трубку, но нужного человека не оказалось. Я попросил возможность позвонить по второму номеру, на что дама, у которой разве что не хватало хлыста, сообщила, что государство и так нам дает слишком много! Я же сказал, что у меня есть деньги, и я готов заплатить. Такого поворота дама явно не ожидала и, развернувшись, лишь бросила фразу, что более ничем мне помочь не может.

Однако далее, все было не так сложно. В министерстве эмиграции нам встретилась приятная женщина, судя по цвету кожи - из йеменских евреев, которая при этом говорила по-русски не хуже нас и лишь с легким акцентом:

- Кто вам сказал, что дети не будут ходить в школу? – она явно разозлилась, и выписала кучу разных приятностей для нас и детей, включая и детский бесплатный летний лагерь.

Неделю мы кантовались по друзьям, пока не въехали в съемную квартиру. Это были просто голые стены. НИЧЕГО, даже газовой плиты там не было! Но при этом был потрясающий вид из окон на Иудейскую пустыню! Это было действительно невероятно красиво, и даже как-то возвышенно, ведь где-то там дьявол искушал Иисуса Христа!

Мы перед каждой едой ходили в магазин и покупали что-то, что готовили на электроплитке, и ровно столько, чтобы ничего не оставалось, поскольку, как я и сказал – холодильника тоже не было. Однако, примерно через неделю к нам заявился некий мужик в костюме и галстуке, так же и женщина не менее делового вида. Они оглядели наши голые стены, не скажу, чтобы ужаснулись, видимо, в их практике – это было обычным делом, и сказав, что скоро нам позвонят, ушли восвояси. И правда, на другой день к нам зачастили. Первым делом, два угрюмых мужика занесли подержанную газовую плиту, и, подключив ее, удалились. Затем, существо, вы уж простите, похожее на гориллу, внесло холодильник, причем все лямки крепились у него на голове!  Он посмотрел на нас мутным взглядом и сообщил, видимо, единственную известную ему фразу на иврите: «Каше меод!» (Очень тяжело!) Он хотел денег, которых у нас пока было в обрез, да и, признаться, давать чаевые, мы пока еще не научились.

Так наш быт наполнился разными предметами за счет добрых самаритян, дай им всем Господь здоровья и процветания. Дети уже не спали на полу на туристских ковриках, нам выдали два бразильских дивана! Звучит круто, но это была просто некая конструкция из поролона с обшивкой, что было, конечно же, лучше, чем ничего.

За отсутствием серьезных развлечений – телевизора и т.п. не было еще долго - дети стали драться. Это и раньше случалось, но в этих обстоятельствах, все несколько обострилось. Разумеется, в том была и часть нашей вины. Но мы были молоды и, как водится, делали множество педагогических ошибок. 
***

Кадровый состав в электрической компании был по-своему уникален. Многие должности там, как я понимаю, передавались по наследству, ибо иначе объяснить увиденное было попросту невозможно. Например, начальник группы геодезистов, сблизившись с моим приятелем Вовой, попросил его по секрету объяснить ему теорему Пифагора! И это был далеко не самый одиозный случай. Вообще, реальные инженеры там занимали процентов десять всего объёма биомассы, и при этом мало на что влияли. Даже главный инженер мог высказываться строго по технических вопросам, не влезая ни в кадровую, ни в прочую политику. Главным же - практически монархом - был директор каждого из пяти отделений страны. Ни один директор, насколько я помню, кроме Тель-Авивского отделения, не имел высшего образования. Практически во всех случаях, это были бывшие председатели профсоюза, которые выбивались в таковые из самых-самых рабочих низов. Тот директор, который интервьюировал меня, в прошлом трудился обычным бегунком, который списывал показания счетчиков. На момент своего правление он был уже довольно известен, как поэт, пишущий, мягко говоря, эротические стихи. На всякий случай, я их тут пересказывать не буду.
На его же место, где-то через полгода моего пребывания, взошел начальник гаража. В этой связи, как только он начал править, телефонная книга компании была срочно перепечатана, и теперь на первом месте оказался не отдел поддержки, не аварийный, и даже не отдел снабжения, а именно – гараж!

Новый директор оказался уникальным персонажем, словно бы срисованным с некоего злодея из малобюджетного гангстерского фильма. На все собрания он приходил с минимум получасовым опозданием, но, когда заходил в зал, толпа пролетариев мгновенно замолкала, словно бы даже пригибаясь, и далее восторженно следила за каждым его движением. Один раз, ожидалось довольно серьезное сокращение штатов и на собрании все страшно волновались. Мне это было все равно, ибо по контракту меня уволить раньше срока не могли, а потому я за всем просто тихо наблюдал с высоты, так сказать, птичьего полета. В общем опишу мизансцену в двух словах: на трибуне какой-то прорвавшийся оратор, который в обычные дни, видимо, лазил по столбам, с пеной у рта доказывал свое умозаключение относительно невозможности увольнения его лично и его друзей. Мысль была не сложнее того, что «лучше работать и получать зарплату, чем сидеть дома и дальше – непонятно что». Толпа его активно поддерживала, полагая, что если они будут кричать все разом и как можно громче, то вот тогда уж точно их никто уволить не посмеет.

И тут заходит Ави – тот самый бывший начальник гаража, а ныне – новоиспеченный диктатор, ой, простите - директор Иерусалимского сектора компании. На Ави красовались салатовые брюки, заправленные в ковбойские сапоги и.. салатовая же жилетка, надетая на голое тело. На шее, понятное дело - золота цепь, которая вполне могла бы служить якорной на борту среднего миноносца. В левой руке, у основания указательного и безымянного пальцев, торчала только что прикуренная сигарета. Зал умолк.

Ави молча, не торопясь подошел к столу на сцене, и уселся на него, спиной к президиуму. Президиум не возражал. Начальственный зад – это везде святое дело.
— Значит так… - начал он негромко, но, как я и сказал, в зале уже царила мертвая тишина, - я тут заходил к Шимону… - он затянулся и выпустил дым в потолок.
Здесь я должен пояснить, что под Шимоном, разумеется, понимался Шимон Перес – тогдашний премьер Израиля, который кроме всего прочего, был лет на двадцать, если не больше, старше этого Ави.

По толпе, словно ветер по камышам, прошел легкий ропот: «Ого! Он у самого Шимона был!»

- В общем, так… Шимон мне все объяснил и пообещал, что в нашем секторе увольнений не будет!

Тут начался такой гогот, от которого заложило уши! В воздух полетело несколько касок, какой-то наиболее эмоциональный пролетарий вскочил на стул и стал плясать… В общем, я отметил, что предаваться всеобщему безумию у меня никакого желания нет, и потому я незаметно выскользнул за дверь.

В общем, чего-то похожего я ожидал и от наших курсов особенно после сольного выступления Бройера. Но не тут-то было. В классе появился сухопарый рыжеватый человек лет сорока пяти в форме майора ЦАХАЛ. Оказалось, что это профессор из Техниона (Институт уровня Массачусетского Технологического), который консультирует также и электрическую компанию. А форма… Ну так он нынче милуиме! (Ежегодный военный сбор, который проходят все военнообязанные в течение месяца)
Читал он сжатый курс ТОЭ (теоретические основы электротехники). Однако, после моего курса в КПИ, который преподвал незабвенный Анатолий Алексеевич Баран, ТОЭ уже попросту вошло в мою ДНК, и потому курс профессора меня интересовал в основном с точки зрения профессиональной терминологии.

До вечера, с перерывом на обед, профессор Кауфман просвещал нас по части методов расчета цепей постоянного тока. Я был немало удивлен тем, что кое-кто слушал все это с неподдельным интересом, словно какое-то откровение. Казалось очевидным, что слышали они о методе контурных токов и узловых потенциалов впервые!  Я, же в основном записывал непонятные слова, которых лишь за первый день набралось с полсотни. И их до завтра предстояло выучить.

После ужина Жорик – мой «сокамерник» из Ашдода, отправился в номер, где каждый вечер, валяясь на кровати и неспешно покуривая, созерцал по кабелю матчи бусидо. Жорик был забавный. Особыми знания он не блистал, хотя иврит у него был, наверное, круче, чем у самого Бен-Гуриона или того же, прежде упомянутого Шимона. Жорик был «евреем по жене» и приехал на ней же из Питера.  До попадания в электрическую компанию, он успешно спекулировал Гербалайфом. Пару раз он даже пытался меня заверить, что и в компанию он пробрался исключительно для того, чтобы расширить свою клиентуру по продажам.

С ним было не скучно, и он, кроме того, всегда спокойно растолковывал мне все непонятные слова, услышанные за день. Причем делал он это весьма доброжелательно, и без всякой тени надменности. В общем, я оставил Жорика наслаждаться постановочным мордобоем в одиночестве, а сам, со списком незнакомых слов, сбежал в кофейню на соседней улице неподалеку, которую держал не то араб, не то бедуин. Там было всегда тихо, прохладно и можно было сидеть за чашкой крепчайшего кофе, сваренного на песке и настоящем огне сколько угодно.

Однако, меня опередили. За моим любимым столиком сидел интереснейший кадр из нашей группы по имени Макс, впоследствии – Максик.  Он был невероятно похож на Якова Свердлова, причем до такой степени, что даже очки его походили на пенсне, а изрядно затертый пиджачок, вполне смахивал на революционный пролетарский сюртук. До сих пор мы были знакомы практически шапочно, и я о нем, понятно, ничего не знал. Слово за слово, мы разговорились, после продолжили беседу, прогуливались безликими серыми улицами, пока не сели на автобус и не оказались в Яффо.  Это потрясающее место, где есть все для поэтической души: невероятные запахи ресторанов, улицы с названиями знаков Зодиака, а если спуститься вниз, то даже и пивные, где, сидя на стуле, можно полоскать ноги в Средиземном море. На последних мы и остановили свой взор. Но тут мне было уготовлено невероятное открытие: у Макса не было денег! Поначалу, я даже решил, что это - «еврейские штучки», но далее, мне открылась удивительная история. Знаете, я слышал и наблюдал много разных историй о подкаблучниках, и все они, как правило, были забавными. Тут же все оказалось гораздо мрачнее.

Когда говорят о насилии в семье, то обычно понимают лишь мордобой со стороны мужчин. В истории Макса все было наоборот, речь шла о настоящем, изощренном насилии, хотя никто никого и пальцем не трогал. Нет, я слыхал о моральном подчинении и даже об «энергетическом вампиризме», но история Макса затмила для меня все прежде услышанные «ужастики».
Приехали они откуда-то не то из Украины, не то - из Молдавии. Жена его оказалась востребованной и быстро устроилась на какую-то очень хорошую работу. Макс же за копейки прокладывал кабели на стройках. Сначала она разделила счета, и требовала с Макса половину всей оплаты на хозяйственные расходы. Он брал сверхурочные, пахал по 10 часов, но денег все равно отчаянно не хватало, и он плавно уходил в банковский минус. 

Далее начался просто тотальный прессинг. Я тогда немного увлекался соционикой и уже набил руку в тестировании. Макса я определил, как Гюго (этико-сенсорный экстраверт), и сразу же понял, что его отношения с женой — это пример классической ревизии, то есть она – скорее всего – принадлежала к типу Габен (сенсорно-логически интраверт). Ревизия – это эмоциональное доминирование, придирки, постоянное недовольство, причем с желанием почеркнуть никчемность партнера. Желание досадить, ткнуть носом в недостатки и так далее по довольно длинному списку возможностей. Причем это не значит, что она – заведомая злодейка. Вовсе нет, просто такова природа их отношений. Исправить это нельзя, во всяком случае, я подобных положительных примеров не встречал.
В общем, с подобными ситуациями я уже был немного знаком, но тут все уже просто зашкаливало. Например, когда Макс уставал, он садился поиграть на компьютере. В эти минуты она врывалась, и орала, что вместо того, чтобы «просирать» (это ее слова) просто так время, он должен изучать то-то и то-то, чтобы в будущем перестать быть таким ничтожеством.

Что и говорить, Макс был полностью задавлен, у него стал развиваться комплекс раба или пленного, и потому у него даже не возникало мысли о «побеге». Он явно на каком-то уже подсознательном уровне полагал, что это попросту бесполезно, что его все равно найдут, и тогда будет только хуже… Его мучения удесятерятся.

Короче говоря, пивом я его угостил. Мы просидели почти до полуночи, и Макс посвятил меня в такие подробности своего бытия, от которых волосы вставали дыбом. После каждой истории он замолкал и словно бы ждал не то оценки, не то совета. Я же упорно молчал.

- Что скажешь? – спросил Макс напрямую, поскольку был уже изрядно пьян.
Я предложил ему для начала просто «сходить налево», исключительно для того , чтобы убедиться, что в мире существуют люди, кому он все еще может быть интересен, а убедившись, уже будет проще подумать и об окончательном «побеге». На это он в нетрезвом отчаянии воскликнул:
- Но я же на мели! Она мало того, что счета разделила, так она вскрывает мои письма из банка и смотрит, не потратился ли я на что-то постороннее, так сказать!

На это я мудро заметил, что любое предприятие требует первичных капиталовложений, а бесплатным в делах сердечных бывает только триппер. Кроме того, ссылаясь на опыт другого подкаблучника из нашего отделения, я рассказал, как можно «отмыть» в глазах бдительной супруги пару сотен шекелей.  Он задумался. Вероятно, мои мысли его заинтересовали.

 Обратно мы добрались на такси. Максика развезло окончательно, и его пришлось практически тащить на себе. Жили мы на одном этаже, и я, прислонив его к косяку стал тарабанить в дверь, почему-то позабыв, что у бесчувственного тела, в кармане должна быть карточка-ключ. Дверь отворил «сокамерник» Макса Боря, который уже явно спал и был разбужен. Увидев прислоненного к косяку Макса, он окинул его профессиональным взглядом карманника, и лишь выдавил:

- Где это вы так? – в его голосе послышалась с трудом скрываемая зависть.
- Утром расскажет, - заверил я Борю, и передав Макса с рук на руки, пошел к себе.
***
Четвертая неделя планировалась, как строго практическая. Нам предстояло побывать на электростанциях, стройплощадках и даже стратегическом центре, где фиксировались все текущие параметры всех мало-мальски значимых сетей, начиная с 10 киловольт.

На электростанции в Ашдоде мы полдня делали аварийные включения и отключения на неработающем резервном блоке. Когда мы зашли в пусковое отделение, более походившее на механическую мастерскую, я отметил, что на стальном верстаке стоит литровая бутылка с этикеткой «спирт». И я тотчас попытался решить в уме задачу: «Сколько секунд такая бутылка простояла бы в аналогичном помещении в Советском Союзе?». Задача, видимо, решения не имела, так как все, похоже, сводилось к делению на ноль. Но, прибегая к известным допущениям, можно было огрубить ответ где-то до уровня нескольких миллисекунд.

Все эти практики и общение с пролетариатом были очень полезными. Кроме того, что удалось прикоснуться к новым для меня технологиям, сожрать пару десятков килограммов апельсин, срывая их прямо с деревьев в садах, через которые мы прокладывали высоковольтные линии, я также узнал множество новых исконно ивритских слов! Так, например, крохотная кабинка, в которой находился оператор мостового, да и любого другого крана, называлась на иврите «будка», а приспособление для натяжения высоковольтных проводов – «машинка». И таких открытий было множество! Среди прочего, я был немало удивлен, что популярное выражение «лех кибенимат!» («лех» - иди! (иврит)) вовсе не является грубым или оскорбительным, более того, я впоследствии даже слышал, как учительница в школе говорила это же самое назойливому ученику! Это просто означало что-то вроде «Отойди!», но, конечно, уже без вежливого «пожалуйста».

Так, перемежая теорию, практику и регулярные выпады Бройера, который-таки добился среди прочего, показательного изгнания Фимы Вайсмана, мы, наконец, перевалили через зиму. По ходу, надо отметить, что так, как я мерз в Иерусалиме, я более не мерз нигде, даже в Иркутске при -40 и в Братске, при -43! Отсутствие нормального отопления, каменные полы, постоянная зимняя сырость и температура в районе 5-7 градусов… В общем, в Кфар Макабие посчастливилось немного отогреться. Но вот зима, как и наш курс, подошли к концу. Мы с Жориком, Максом и Женькой пообещали видеться, и на том и разъехались. Прошло еще пару месяцев, и весна навалилась уже всей своей жарой. И то была одна из самых страшных вёсен в моей жизни. На фоне попыток левых устроить мир с арабами, те параллельно уже вовсю начинали новую интифаду, и вся страна была в ожидании волны террора. Я к этому никак не относился, полагая, что ежели я не могу ни на что повлиять, то и беспокоиться, в сущности, нечего. Бог не выдаст – свинья не съест.
 
И вот в один из самых обыкновенных дней я, немного опаздывая, выскочил из дома, позабыв взять кошелек. Вернулся, но при этом пропустил свой автобус. Другой приехал через десять минут и уже в центре, на главной площади, где я обычно пересаживался на другой маршрут, прогремел взрыв. Тот предыдущий автобус, на который я опоздал, разлетелся на куски. В тот же день прогремела череда из семи взрывов в Тель-Авиве.

Узнав о том, что случилось, Шмуэль предложил мне идти домой, но я отказался, и ушел с головой в работу. На другой день я почему-то застал своего начальника мрачным и каким-то рассеянным, что бывало нечасто, а потому немного подозрительно.

- Ты на курсе в Кфар Макабие встречал такого - Максима Фельдмана?
Внутри у меня похолодело, и я кивнул.
- Вчера погиб… - сообщил Шмуэль, глядя в стол, - и еще двадцать с лишним человек… На работу ехал, как и ты вчера…
Я упал на стул. Максик! Как же так? Не может быть! Я, видимо, побледнел, потому что Шмуэль, глянув на меня, только махнул рукой.
- Если захочешь уйти... я пойму. – сказал он. – Ладно, что сказать? Так и живем… Иди, работай, а если захочешь… можешь на шеву**  съездить. Хотя… я даже не знаю. Говорят, что он развелся недавно, семьи нет… а в автобусе том… не знаю, говорят, что там просто все останки собрали в общий мешок. Понятия не имею, как они там опознание проводили. Короче, смотри сам…

Я вышел на балкон и закурил. Отсюда, сколько видели глаза, расстилался по волнам гор сине-зеленый лес. И казалось, что в мире ничего не изменилось. Вот только недавно мы с Максом перезванивались несколько раз, и все хотели встретиться и пожарить шашлыки. И все у него были какие-то неотложные дела, и он извинялся и все откладывал и откладывал, обещая, что уж на следующие-то выходные, на ближайшие, то есть, ему уже точно ничего не помешает.

И до условленных выходных, до встречи, то есть, оставалось всего два дня… И Макс опять не приедет, но уже по самой уважительной причине.

Оттава, август 2025 - Иерусалим 1994
 

*В Израиле неделя начинается не с понедельника, а воскресенья (йом ришон, т.е. – день первый). Выходные – пятница и суббота – шаббат.

** Шева – от слова «лашев» – «сидеть». По еврейской традиции, когда кто-то умирает, родственники семь дней просто сидя на полу и предаются своему горю. В это время друзья и родственники приезжают, готовят еду, тоже сидят, пытаясь своим участием разделить общее горе. Иногда, если есть настроение – беседуют.