Монстр

     Это не со мной одним случилось. Это случилось со мной и с Петровичем. Только мы с Петровичем видели монстра.


     «Знаешь, кого мы видели», - неуверенно произнес Петрович, как только отошел от потрясения. «Кого?» - Ответил я, еще не вполне понимая, о чем он меня спрашивает. «Мы только что видели монстра». «Да, мы видели монстра», - подтвердил я и окончательно пришел в себя.


     Мы возвращались в тот день из рюмочной на углу. День выдался жаркий. Возвращение домой давалась нам нелегко. К тому же, у меня еще и голова разболелась и у Петровича, как оказалось, тоже.


     И вдруг объявился монстр. Прямо на оживленной улице, на жаре и под солнцем, передо мной и перед Петровичем.


     Я впервые увидел монстра и очень сильно испугался. Это был монстр. Но это был не простой монстр. Это был страшный монстр. Если бы не Петрович рядом, я никогда бы не поверил, что видел адское создание. На мое счастье, я был не один. Я был с Петровичем. Мы оба видели монстра. Это была правда.


     Люди проходили и не замечали монстра как будто. И только мы с Петровичем явно видели его. Он был ужасный. Ужасный, как сам ужас. У меня дыхание перехватило. Я не мог дышать, мне казалось, что я умираю.


     Однако монстр исчез. Исчез также внезапно, как и появился. Монстр исчез, и жизнь моя продолжилась. Я перевел дыхание и подумал, что и под солнцем средь белого дня монстры водятся, а я темноты боюсь. Совершенно напрасно я темноты боюсь. В темноте моей нет чудовищ.


     Дней через десять после описанных выше событий, Петрович скоропостижно скончался. В больнице сделали заключение, что Петрович умер от алкогольной интоксикации. Я в это не верю. Я-то знаю, почему Петрович умер.


       Смерть Петровича ни для кого не стала ударом. Петрович был необходимым всем человеком, но потрясением его смерть не стала даже для меня, хотя по воле случая я и остался теперь один на один с монстром. Я остался один, кто видел монстра, кто мог бы поведать о нем.


     Похороны Петровича выдались утомительными. Опять стояла жара. Батюшка из нашей церкви привычно размеренно и нараспев проводил причитающуюся случаю службу и палящим солнцем над головой, похоже, не тяготился. А мне одного хотелось, чтобы вся эта церемония на кладбище поскорее закончилась, чтобы можно было сесть за стол и помянуть Петровича.


     Когда за поминальным столом разливалась водка, мне что-то на ум взбрело. Это было помутнение какое-то минутное. Мне представилось, что все это мне знакомо, я видел подобное где-то, словно однажды я провожал уже кого-то в последний путь и в покойниках тоже числился некто очень похожий на Петровича. Это было давно или недавно. Я не мог четко вспомнить былые подробности, и звук разливающейся по рюмкам водки так и остался единственным и очевидным воспоминанием фантомного события. Я теперь всегда вспоминаю о Петровиче, когда водка разливается по рюмкам. Он не любил водку, и я уже никогда не узнаю почему. У меня существует твердая убежденность, что алкоголь есть очевидное зло. Но стоит мне пригубить какой-нибудь крепкий горячительный напиток, и моя убежденность уже не представляется мне достаточно прочной. Может, и с Петровичем было нечто похожее. Он не любил, но сомневался.


     Несмотря на косноязычие свое, конечно же, я считал вправе сказать о Петровиче несколько слов для всех присутствующих на поминальной вечере. Я встал из-за стола и начал свою речь: «Петрович был настоящим человеком, выпить любил». Здесь я осекся и понял, что больше мне сказать о Петровиче нечего. Хотелось все же что-то добавить. Но кроме вонючей рюмочной, в которую мы часто захаживали с Петровичем, ничего лучшего в голову не приходило. Не придумав ничего заслуживающего внимания, я закончил свое выступление словами: «Жаль Петровича, хороший мужик был. Грушу дома мне  в гидрофоре менял, недорого взял».


     «Напился уже, алкаш. – Услышал я здесь недовольный и ворчливый голос вдовы Петровича. – И не стыдно тебе. Садись, давай, не мозоль глаза».


     Прошло время. Прошло время, и я многое понял. Я многое понял еще при жизни Петровича. После смерти же его многое из того стало еще более очевидным. Я теперь знаю, что все мы умрем. Я и раньше знал это. Но теперь я в полной мере постиг главный принцип жизни и смерти на примере семьи Петровича. Сегодня умер Петрович. Завтра душу отдаст его старая безобразная жена. Их придурковатый сын тоже не избежит жестокой участи в свое время, а за ним уже последует неизвестный мне внук Петровича. Во всем этом великая правда жизни и смерти. Так мы живем, так умираем.


     В рюмочную я совсем ходить перестал. Петрович умер, и у меня больше нет друзей, не с кем выпить. Да и монстра боюсь. Боюсь вновь монстра увидеть, боюсь, что однажды он и за мной придет, как пришел за Петровичем.


     Иногда вечером соседи, собираясь на общем дворе, спрашивают меня про монстра. И тогда вдруг оказывается, что у меня нет четкого понимания, как он выглядит. Мне кажется, у него большие круглые глаза, острые зубы и длинный хвост. «А, так это была кошка», - смеются мне в ответ. Я удивляюсь: кошка, какая кошка, почему кошка? Разве я не способен отличить кошку от монстра? В каждом звере найдется нечто от монстра. Бывает, что и человек теряет свой облик и уподобляется монстру. А еще мне говорят иногда, что у моего монстра есть имя и зовут его зеленый змий. Мне это особенно обидно слышать. Я замолкаю, встаю с места и ухожу.


     Надо мной смеются, что я монстра видел. Что в этом смешного? Я не понимаю. Это не смешно, это страшно. Я не знаю, почему люди рядом не видели монстра, и только мы с Петровичем смогли разглядеть его. Это не моя проблема. Это проблема тех многих людей, для которых дверь в потусторонний мир закрыта. Для меня она тоже закрыта, но ведь я видел его, видел монстра. Может быть через дверной глазок, или замочную щель, или еще как-то. Мне монстр не померещился и не в ночном кошмаре я лицезрел его. Я наяву увидел его. Монстры не появляются из ниоткуда и не исчезают в никуда. Они всегда близко, рядом, в нас самих, может. Они не динозавры, если и вымрут, то только вместе с нами.


     Что за люди окружают меня? Я давно знаком со всеми ними. Я достаточно давно живу на земле этой. Это мои соседи, знакомые и прочие малоизвестные мне люди – это все мои современники. Почему они смеются, не верят мне? Я не фигляр и не лгун, и они знают об этом. Мы в одно время живем. Каждый день видим и слышим по сути одно и то же, проводим вместе время, общаемся. Но они мне не верят. Это все из-за монстров. Это все из-за монстров моих. Я разочарован. Нет, не в монстрах – в моих современниках.


     Я пока не знаю, как мне быть, как мне жить, как мне победить монстра. Если я завтра окончательно брошу пить, будет ли это означать, что я осилил чудовище? А если он явится мне в трезвом виде? Такой вариант тоже исключать нельзя. Нет, этого недостаточно. Недостаточно просто взять и бросить пить. Здесь что-то другое. Что-то другое кроется за всем этим. Он явился мне с какой-то целью, и это был монстр, самый настоящий монстр, а не какой-нибудь там змий зеленый.


     А если представить, что это не монстр явился мне, а я – монстру. И не я должен трепетать от страха при виде его, а монстр при виде меня. Да, я предстал перед ним не в лучшем своем виде и состоянии с пьяным старшим товарищем под руку у вонючей рюмочной на углу. Но не я выбирал время и место встречи нашей. Улица с вонючей рюмочной на углу –  мой сказочный лес, если хотите, а сам я – сказочный витязь, одолевающий в бою всякую нечисть.


       И я стараюсь убедить себя в этом. Стараюсь убедить себя в том, что я герой, и что я должен повелевать монстрами своими, а не монстры мной. В конце концов, я не хочу разделить участь Петровича, не хочу, чтобы однажды на меня набросился мифический зверь и уволок в потайное логово свое. Что ж, может быть я и вправду герой какой-нибудь. Теперь много героев. Теперь время героев. Вот и я с монстрами борюсь.


     Так думал я все эти последние дни и чувствовал, что жизнь моя наполняется смыслом. Я где-то читал о чем-то похожем или слышал в телевизионной передаче: бывает, жизнь растрачивается, а бывает –  наполняется. Моя жизнь наполнялась. Наполнялась смыслом, о котором я читал однажды в книжке.


     Но мое воодушевление закончилось довольно скоро. Вчера ближе к вечеру ко мне в гости наведался участковый. Он прошел в дом, осмотрелся, поинтересовался как мои дела. Ничто не предвещало беды. Все выглядело буднично, привычно. Я поспешил заверить его, что все нормально, как всегда. «Как всегда, - медленно проговорил он за мной. – Ладно, тогда мне пора». Я подумал, что он уходит, уходит впервые так быстро, по сути, ни о чем не спросив меня, не сказав мне ничего, и хотел было проводить его до двери. Как оказалось, он не спешил и вслед за этим озадачил меня словами: «Пора, друг. Пора оформлять тебя в лечебно-трудовой профилакторий. Наконец-то хоть какая-то польза будет от тебя». Он что-то говорил еще, но ничего уже из сказанного им я не понимал. Я был в растерянности, в ступоре. И только когда дверь за ним закрылась, рассудок мой вновь прояснился.


     Лучше бы монстр пришел за мной, лучше бы монстр покончил со мной прямо там на солнечной улице у той вонючей рюмочной на углу, чем дожить до слов, которые ранят сильнее смерти самой. Смысл жизни моей развеялся. А я только обрел его. А был ли он? Не ту книжку читал я. Борьба отдельно взятого человека с монстрами в голове своей не может служить предметом обсуждения для социума. Это приватная битва, поэтому совсем не обязательно уведомлять об этом общественность. Все напрасно. Мне нужно начинать все с начала. Нужны другие книжки. Запишусь в библиотеку.


     Какое-то время я чувствовал, что раздавлен словами участкового, но вскоре успокоился. Не все так плохо, если разобраться. Нужно забыть о монстрах, и монстры забудут о тебе. Нужно сходить в контору жилищно-коммунального хозяйства у рюмочной за углом. Там Зинка работает в отделе кадров. Хотя в данный временной момент и при данных жизненных обстоятельствах мне следует обращаться к ней почтительно и по имени отчеству: Зинаида Павловна. Когда-то, словно бы в другой жизни, у нас были отношения и отношения весьма близкие. Надеюсь, она помнит. У меня нет сегодня на нее тайных намерений и желаний, все в прошлом. У нее давно семья, преуспевающий муж, ребенок. У нее преуспевающий муж, ребенок, дом за городом, а у меня монстры в голове и рюмочная у поворота. У меня нет никаких перспектив на отношения, да и мысли мои сейчас о другом совсем. Просто иногда я встречаю ее на улице недалеко от рюмочной, когда она выходит из своей конторы и садится в машину. Я не попадаюсь на глаза ей, смотрю на нее издали, провожаю взглядом. Отчего-то мне стыдно оказаться перед ней в таком виде. Перед монстром не стыдно, а перед ней стыдно. Она хороша, как-то очень хороша. Если бы я верил в Бога, то сказал бы, что она божественно красива. Есть в ней нечто такое, что и с возрастом не увядает, не блекнет. Думаю, пройдет еще лет двадцать, а ее облик по-прежнему останется притягательным для глаза. Я уверен, она поможет мне трудоустроиться, хотя бы на время, чтобы этот муторный участковый отвязался от меня, наконец, и перестал грозить мне исправительным профилакторием. Ничего не понимаю я в этой жизни. Я не несу вреда обществу, зачем же обязательно принуждать меня к его сомнительной мнимой пользе?


     Ночью мне приснился Петрович. Он делал какую-то свою привычную слесарную работу: бил массивным молотком по металлической пластине, что-то сверлил, крутил. А я смотрел вокруг него, наблюдал: нет ли где-нибудь поблизости монстра? Но монстра нигде не было.