Великий поход тараканов

Тараканий командир – Шарабан Девятый –
Влез на банку с мёдом и, весело да ловко,
На груди своей скрестив аж четыре лапы,
Речь собратьям говорил в старенькой кладовке:

«Тут, ребята, кухня есть – золотая жила!
В грязи с мусором уже целый месяц тОпнет,
Где еды для всех для нас лет на сто б хватило.
За два дня любой из вас, обожравшись, лопнет.

Там такая кожура от картошки сгнИла…
Полкастрюли каши есть, пригоревшей к днищу…
Тухлой рыбы пруд пруди, ящик прелой сливы,
Хлеб, заплесневевший весь, в общем… вкуснотища!

Будем в мусорном ведре грязевые ванны
Принимать, как короли, ну так что? Ребята?!»
И отправились в поход девять тараканов,
Шарабан Девятый же был у них десятым.

В шахте лифта, в темноте, лезло по канатам
Войско верное вперёд, строем безупречным.
Но у одного бойца, вдруг, скользнули лапы
И, крутнув тройной тулуп, он свалился в вечность.

Проводив в последний путь очень долгим взглядом
Офицера своего, Шарабан устало
Объявил тогда бойцам: «Мы, ребята, рядом.
Доля каждого из нас ещё больше стала».

То, что ждёт их славный пир, понял каждый воин,
Начав протирать усы, пыль сбивать на лапах.
Ведь от грязных от дверей шло вокруг такое!...
Человек сказал бы: «Смрад». Тараканы – «Запах»!

В шахте лифте, по всему, было явно чище.
Тараканов ждал музей человечьей лени.
Здесь не знали, что ведро – для пропавшей пищи.
Не слыхали про совок, не видали веник.

Шарабан же горд собой, излучает радость.
Все ему кричат: «Ура»! И в объятьях душат.
Только он сумел найти это Эльдорадо.
И успех пора обмыть… А верней обкушать.

Кто-то поспешил на стол, кто пошёл на печку,
Кто в кастрюлю с кашей влез, кто-то в сковородку.
В плесень хлеба Шарабан захотел прилечь и
В серой вате утонул аж до подбородка.

Один воин молодой, крепкая детина,
Влез почти на потолок. Шарабанье ухо
Различало, как он вполз прямо в паутину,
Начав драться с пауком за права на муху.

Эта трапеза пришлась каждому по нраву
И пришёлся этот пир каждому по вкусу.
Кто-то даже закусил от мышей отравой,
Вслед за тем как пригубил  на халяву уксус.

От меню, от смены блюд, порций от удвоенных
Шарабановы бойцы засветились глянцем.
Веса лишнего набрав, каждый сытый воин
Кое-как теперь влезал в свой трещащий панцирь.

Сам виновник торжества повалился на пол.
Переел он и ему сделалось паршиво.
По паркету распластал шесть мохнатых лапок,
Будто бы индусский бог – тараканий Шива.

Только старый офицер – Шарлатан Четвёртый –
Жадно лопал: плесень, жир, жжёную перловку.
И желая пожевать нового чего-то
Он позарился на сыр, тот, что в мышеловке.

Был бы он, как до еды, худеньким и стройным,
Вряд ли б памятью поход этот был отмечен.
Но калорий поднабрав много лишних, воин
Даже толстого кота стал теперь не легче.

Мышеловный механизм под огромным весом
Вдруг сработал на беду горе-старикана
И, ударив по спине, с очень громким треском,
Разделил того на двух полутараканов.

Полководец подскочил от картин от этих.
С перепугу на усах проступила проседь.
Но при этом для себя он ещё отметил,
Что голодных ртов теперь стало только восемь.

Тут – несчатье номер два. После сладкой сливы
Таракан Канкан Шестой захотел водицы.
В грязной раковине он дошагал до слива
И упал в него, успев еле наклониться.

Так не всякий синий кит мог бы в океане
Воду расплескать вокруг, как Канкан, в сифоне.
А затем пойдя ко дну чуть быстрей, чем камень,
Прожурчал последний бульк: «Таракан не тонет!»

Этот плеск и этот бульк тут же был услышан,
Рядом жрал на плитке гарь Тупень Девяностый.
Он, решив всё рассмотреть, начал лезть повыше
И по проводу заполз прямиком на тостер.

Рычажок под ним просел, тостер заработал.
Зашковрчали там, внутри, жир и хлеба крошки,
А ещё его собрат - Нибумбум Двухсотый,
Что сгорел чуть-чуть слегка до смерти немножко.

В то же время наверху, крепкая детина,
Тот, что дрался с пауком за сухую муху,
Апперкот, а может, хук, взял да пропустил, вдруг,
И ужасно матерясь, с паутины рухнул.

Он хотел упасть на стол или же на вазу,
Но на Тупеня упал очень аккуратно.
Отчего того, как блин, по столу размазал,
Все, что Тупень смог сожрать, выдавив обратно.

И пока вокруг царил праздник глупой смерти,
Незамеченной прошла главная находка.
Наблюдательный боец Сарафан Сто Третий
Средство странное нашёл средь бутылок с водкой.

Это был простой флакон серенького цвета,
Аромата не имел, но не это странно,
Среди надписей на нём Сарафан заметил:
«Что-то там» на «чёрт-те чём» с словом «ТАРАКАНОВ».

«Эй, ребята, люди нам сделали подарок, -
Восхитился Сарафан, - Вам, братва! Клянусь я!
Может, павших помянем мы из этой тары?
Да не только помянем и сырком закусим?

Мышеловный механизм разрядился: значит,
Сыр, что у него внутри, больше не приманка.
Да, легонечко в крови он сейчас запачкан,
Но лишь только нас и ждёт, в старика останках».

Ну а что? Идея – класс. И под табуретом
Пять оставшихся в живых оказались в сборе.
Шарабан лизнул флакон, так крутнул и эдак
И, решив, что всё путём, ЭТО откупорил.

«Бог Капец и Дух с Едой! Это что за ужас?»
Из флакона, словно джинн, вытек яд на волю,
Расползаясь на полу змеевидной лужей,
Тараканье оборвал в тот же миг застолье.

А над жижей плыл над той тошнотворный запах -
Тараканы ничего не вдыхали гаже -
От него у них у всех задрожали лапы,
Забурлили животы и начался кашель.

Тараканы всё прошли: и огонь, и воду,
Труб и не пересчитать, но самой судьбою
Дан им знак был на манёвр – гвоздь их всех походов.
Назывался тот манёвр: «Бегство с поля боя».

Шарабановы бойцы - супертараканы,
Отступали, словно львы, смело, чётко очень.
Без панических атак - всё согласно плану -
Разбегались вверх и вниз. Кто куда, короче!

Тарантас Седьмой залез в склянку близ солонки,
Крышку за собой закрыв, будто сейфа дверцу,
Но оттуда сразу визг разлетелся громкий,
Потому что склянка та оказалась с перцем.

Жгучей специи вдохнув, таракан запрыгал,
Кашель вывернул ему наизнанку глотку.
А затем с эпичным: «Кха», словно бы от взрыва,
Тарантаса разнесло в перце на ошмётки.

И покуда Тарантас разлетался в клочья,
Убежать через окно, там, где чистый воздух,
Абакан решил Восьмой. Неудачно впрочем:
С лишним весом лазать вверх сделалось непросто.

Ещё утром Абакан был силен и строен,
На себе мог подтянуть он солдат пятнадцать.
А теперь же пережрав, этот славный воин
По шнуру от жалюзи сам не мог подняться.

Задыхался он, пыхтел, был ужасно медлен,
Трижды путался в шнуре, трижды выбирался,
И случайно намотав вокруг шеи петлю,
Абакан, сорвавшись вниз, самолинчевался.

Параллельно: Дурундук номер Двадцать с Лишним
В ящик с сливой угодил с бултыханьем страшным.
Он считал, что как Иисус, по воде ходивший,
Сможет также пробежать по сливовой каше.

А вот нет! Едва в кисель опустились лапы,
Тело погрузилось внутрь вязкой сладкой жижи.
Лишь башка Дурундука продолжала плавать,
С каждым дрыганьем усов, проседая ниже.

Осознав, что пробил час, биться бесполезно
И могилой для него станет эта слива,
Он раскрыл пошире рот (чтоб побольше влезло!)
И с улыбкой утонул, полностью счастливый.

Предпоследним был в строю крепкая детина -
Тот, что дрался с пауком – Восьмисотый Арни.
Был он быстр, силён, но глуп. Даже у кретинов
Вызывала горький плач туповатость парня.

Шарабан лишь наблюдал взором обалдевшим,
Как тут Арни подскочил, прыгнул, гикнул, ббббац, и….
Вдруг по лезвию ножа, на стене висевшем,
Он до газовой трубы выдумал добраться.

Ну и лез бы! Ладно! Пусть! Но раз нож подвешен,
Лезь хоть по нему плашмя, аккуратно обняв,
Лезь со стороны тупой, как ты сам, так нет же,
Он пополз по острию, так, видать, удобней!

Но тут лапы подвели, соскользнувши резко.
Арни съехал по ножу быстро, ярко, смело.
Брюхо вскрыв аж до спины, с неприятным треском,
Сам себе, как самурай, харакири сделал.

Шарабан, оставшись сам, посчитал немножко:
«Если все бойцы мертвы – жрать и пить нельзя им,
И раз так, всему вокруг (до последней крошки)
Я на этой кухне сам у всего хозяин».

И куда девался страх? Шарабан Девятый
Царство новое свое мерил жадным взглядом.
И о бегстве он забыл, о своих солдатах
И, что главное, забыл о флаконе с ядом.

Сколько ж тут жратвы вокруг? Армий на пятнадцать
Плесень, сажа, гарь и жир, кофе в ржавой турке.
Шарабан еду не ел, он в ней стал купаться,
Ей жонглировал, играл, собирал фигурки.

А меж тем, флаконный яд заполнял собою
Все окрестности вверху, снизу, слева, справа.
Оседая на полу, плитке, на обоях,
Он за вечер пропитал насквозь Шарабана.

И свалился Шарабан, лапы онемели,
Сердце принялось стучать реже всё и реже.
Но гадал, он шевелясь как-то еле-еле:
«Чем же отравился я? Все же было свежим.

Плесень в хлебе? Ну, уж нет! Ей всего дней двадцать.
Каши гарь? Но там её только до колена.
А картошки кожура? Вам скажу я, братцы,
Это блюдо королей: три звезды Мишлена.

Может слива? Может сыр? Уксус, может кислый,
Хоть за что там не возьмись, чтобы я не кушал,
Был вкусным, чистым и…», - вдруг на этой мысли
Шарабан в какой-то миг отдал Богу душу.

Но пройдёт недолгий срок, и такие кухни,
Что, конечно же, в стране существуют в каждой,
Новых привлечёт гостей ароматом тухлым,
Сподвигая на поход, воинов отважных.

Будет новый командир - Шалабан Десятый.
Как и все, что до него, весело и ловко,
На груди своей скрестив все четыре лапы,
Будет звать бойцов в поход в старенькой кладовке.