Горячие игры холодных сердец. Глава 26

                Глава двадцать шестая

   Данилов обернулся, и увидел вошедшего в номер Кулешова с пакетом в руках. На нём был новый костюм и до блеска начищенные ботинки, на шее красовался белый шарф. Подойдя к столу, он выложил три бутылки и коробку шоколадных конфет.
   – Саврасава! – снова повторил Данилов, словно это было единственное слово, которое он способен был произнести, остальные же были стёрты из памяти.
   – Теперь, когда ты знаешь  э т о, что ты намерен предпринять? – спросил Кулешов, наполняя бокалы.
   Данилов молчал, уставившись на красную жидкость, что текла из бутылки в бокалы. Вот Кулешов уже схватил один, опрокинул в распахнутую пасть; налил ещё, проделав то же самое; тяжело опустился на стоявший сбоку от стола стул, – и с удовлетворённой миной сытого сиамского кота – растянулся на нём.
   – Почему ты не сказал мне, что её фамилия Саврасава? – спросил Данилов тоном обиженного ребёнка.
   – А разве я не говорил? – отозвался Кулешов, и маска удивления, появившаяся на его лице, засияла хмельным дурманом.
   – Я не помню, – признался Данилов глядя на предметы «украшавшие» стол с таким выражением, словно это были диковинные – никогда им прежде не виденные вещи.
   – Ты, парень, много чего не помнишь! На-ка, лучше, выпей, – Кулешов толкнул бокал, но Данилов не откликнулся на предложение, продолжая размышлять.
   – Почему я знаю эту фамилию? – задумчиво произнёс он. – Где я мог её слышать?
   – А почему тебя это так беспокоит? – хитро улыбнувшись, спросил поэт, наливая себе ещё порцию.
   Данилов метнул в его сторону остекленевший взгляд, но ничего не ответил.
   Кулешов выпил, осторожно поставил пустую бутылку под стол, заметив скомканный лист, лежавший возле камина. Данилов наблюдал, как поэт подошёл, взял лист, развернул его и с ухмылкой на лице прочитал то, что там было написано.
   – Хм, Салбина, – протянул он с иронией. – Знаю такую! Её стиль. Браво, парень! – она уже пишет тебе рецензии.
   – Кто она? – спросил Данилов, раскачиваясь в кресле; теперь его потухший взгляд был направлен на лист, что держал Кулешов в своей громадной ладони.
   – Русалка-то? – снова усмехнулся поэт. – Капризна, наивна, самонадеянна, глупа – вот как вкратце можно охарактеризовать сию даму. Я бы на твоём месте сжёг эту… цидулу.
   – Положи на место! – бросил Данилов. – Не твоё дело.
   – Что ж, как знаешь, – пожал плечами Кулешов, бросил лист на каминную полку и вернулся к столу.
   В наступившей тишине слышался звук льющегося в бокал вина, скрип кресла в котором раскачивался Данилов и доносившиеся с улицы порыва ветра – бьющегося в оконную раму. Всё остальное, как будто замерло.
   – Ну, конечно! вспомнил, – прокричал Данилов, хлопнув себя ладонью по бедру. – Мне о ней рассказывал этот румын… как его… Дранич… или Вранич… тогда, на пьянке какой-то…
   Кулешов смотрел на Данилова сквозь матовое стекло бокала.
   – И ты, вспоминаю – что-то говорил мне про какие-то игры, в которых она участвует, – продолжал Данилов. – Что за игры? Ролевые? БДСМ? Бондаж? Спанк?
   – Одно время мы мило так переписывались с ней, – изрёк Кулешов, задумчиво оторвав бокал от губ. – Да, баба интересная, в этом плане я тебя понимаю. Умная, образованная, с изрядной долей высокомерия! Честолюбива! Короче: узнав, что я у всех зависаю, она предложила стать её… скажем так – осведомителем. Более того: назвала несколько имён, которые я должен был «прощупать».
   – Что за имена?
   – Какая тебе разница, – уклончиво ответил Кулешов, изменившись в лице. – Ты их всё равно не знаешь. И, лучше бы тебе их не знать. В общем, я не согласился на её предложение, ибо я не стукач!
   – А дальше?
   – Она отправила меня в чёрный список.
   – Чё за список? – спросил Данилов с лицом наивного ребёнка.
    – Я бы на твоём месте, парень, отыскал этот чёртов ключ, и открыл ту долбанную дверь, а после – бежал отсюда, собачьей рысью! – подытожил Кулешов, хлопнув дном бокала о деревянное покрытие.
   – Какой ещё ключ? – усмехнулся Данилов, и последовал примеру поэта: схватил бокал, и словно подражая ему – одним глотком маханул в жаждущую пасть всё, что там было.
   – Где находится смерть Кощея? на конце иглы, а игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в ларце, ларец в цепях на дубу, что растёт на чёрной горе на далёком острове Буяне. А твоя свобода, парень – в кукушке! Усёк?
   – Класс! – похвалил Данилов, поднимая второй бокал. – За тебя, Шахерезад! Кстати, не скажешь, где тут можно симпатичную кукушку снять? – третью неделю без пихалки.
   – Дурак! – огрызнулся Кулешов, и, как показалось Данилову – обиделся.
   – Ладно, не дуйся, – хлопнул его по плечу Данилов, поднимаясь на ноги. – Рассказывай дальше. И, кстати – чего это ты так вырядился? Свидание?
   Кулешов, опорожнив очередной бокал, облизал губы и только после этого изрёк:
   – Свидание!
   – Кто она? – допытывался Данилов, расхаживая по мягкому ковру. – Красивая? Молодая?
   – Красивая! Молодая! – повторил Кулешов с чувственными нотками, промелькнувшими в голосе. – Мирослава Бельская – если знаешь такую; назначил встречу, а она не пришла – дела у неё видите ли, важные появились. Кого-то там всё выслеживает.
   – Чего-то имя знакомое – сказал Данилов, делая угловатые движения. – Тоже в игры играет?
   – Они все здесь играют! – подытожил Кулешов. – Допивать будешь?
   – Нет. Хватит, – Данилов махнул рукой, вспомнив дивный образ девушки на фотографии и нежный голос той, с которой разговаривал десять минут назад; вряд ли они бы одобрили, если б он снова напился и устроил бедлам; сейчас он не хотел, чтобы она сложила о нём дурное мнение, будто он алкоголик, бунтарь и невежа.
   – Я всё-таки провёл кое-какое расследование, так – для себя, – признался Кулешов. – И знаешь, узнал такое, чего тебе, парень, лучше не знать! Эти люди, очень опасны! И не дай бог тебе столкнуться с ними! – заключил Кулешов, после чего вылил в бокал оставшееся в бутылке, и быстро поднёс к губам, словно хотел запить горечь только сказанных слов.
   – Я люблю её, Кулешов! понятно тебе? И ты меня не запугаешь! – вонзив в поэта взгляд хищника, признался Данилов.
   От этих слов, поэт даже поперхнулся – проглотив вино «не тем горлом». Данилов видел: он хотел что-то сказать, но раздиравший горло кашель – не давал ему этого сделать: он лишь – хрипел, издавал булькающие звуки и чёрт знает что ещё. Данилов был даже рад не слышать его возражений и идиотских намёков. Сейчас, никто и ни что не в силах было погасить то пламя, что с дьявольской силой разгоралось в его сердце; туманя рассудок, обжигая душу и возводя его до самых до небес. Он чувствовал, что не может, не хочет терять её; какие бы преграды, или опасности не вставали на пути – он был уверен, что сможет обойти их все – дабы  о н а, – единственное, что его сейчас волновало больше всего на свете. Кем бы она ни была.